Loe raamatut: «Туман над призрачной горой»

Пролог

1343 год третьей эпохи по летоисчислению Эрмемари

Осеннее небо затянулось серой пеленой. С ночи моросил ледяной дождь, а ближе к полудню посыпались крупные хлопья снега. Настоящие заморозки еще не наступили, но мрачная погода напоминала о скором приближении зимы.

Лишь к вечеру небо очистилось – резкие порывы ветра раскидали угрюмые тучи, открыв взорам жителей королевства сияющие луны. «Не иначе как сам Анреншен постарался», – молвили люди и отправлялись спать со спокойной душой, зная, что их сон оберегал сам владыка мира.

С наступлением ночи жизнь в королевстве замирала – на витиеватых улочках нельзя было встретить ни души. Таков древний порядок, установленный великим Анреншеном. Только часовые лениво прогуливались по городу и, поеживаясь от холода, брюзжали на пронзительный горный ветер, строгих командиров и бессмысленность подобных обходов. Иные солдаты бросались в пространные рассуждения о том, что, находясь на улице в запретный час, они и сами становились нарушителями. Но их оробевшие напарники быстро одергивали горе-мыслителей: «Мы на особом положении. Владыка знает, что мы бы никогда не нарушили запрет просто так. Он не направит гнев против своих же слуг».

Два ока Анреншена – Белая и Алая луны, освещали извилистые тропинки парка, раскинутого между королевским замком и храмовым комплексом. На траве и ветвях пышных кустарников искрились снежинки. В другое время жрица обязательно остановилась бы, чтобы полюбоваться столь чудесной картиной, но в этот раз она свернула с главной аллеи на заросшую дорожку, даже не обратив внимания на живописные пейзажи.

Некоторые деревья уже успели сбросить листву, и их голые ветви отбрасывали причудливые жутковатые тени, отчего по венам растекался суеверный страх. Жрица ускорила шаг. Нужно как можно скорее добраться до тайника. Мужество, с которым она начала свой путь, постепенно ослабевало. Каждой клеточкой тела ощущала она гнев Анреншена, чувствовала на себе пристальный взгляд отца. Ведал ли он о греховных мыслях заблудшей дочери? Знал ли об уготовленном ею предательстве? Выбрал ли уже должное наказание изменнице?

Но отступить жрица не могла. Поежившись от холода, она укуталась плотнее в алый плащ и накинула капюшон, словно надеялась, что плотная ткань скроет ее от божьих глаз.

Наконец девушка достигла своей цели – старой, полуразрушенной беседки, обвитой узловатыми стеблями дикого сулуми. В который раз прислушалась к ночной тишине и, убедившись, что в округе никого не было, скрылась за каскадом нежно-зеленых лоз.

Внутри царила холодная темнота. Даже лунному свету, проникавшему сквозь щели в прохудившейся крыше, не удавалось разогнать зловещую тьму. Означало ли это, что здесь Анреншен слеп и глух? Жрица этого не знала. Она стояла в нерешительности около входа и, лишь когда глаза привыкли к темноте, робкими шагами направилась к дальней стене и опустилась на колени рядом с гранитной скамьей. Каменный пол обжег холодом, по телу пробежала неприятная дрожь.

Пару лет назад, играя в этой беседке, жрица случайно обнаружила, что один из камней выпадал, стоило нажать на него посильнее. Тогда она решила сделать это место своим тайником, и вот, впервые за все время, выпал случай воспользоваться им.

Желая поскорее исполнить задуманное и вернуться в свои покои, девушка приступила к делу. В полумраке нужный камень пришлось искать на ощупь: третий ряд снизу, четвертый – от левого края.

Заросшую густым влажным мхом стену покрывала липкая паутина. Дотронувшись до серебряных нитей, жрица невольно отдернула руку: жутких букашек, что плели эти сети, она никогда не любила. Девушка стряхнула паутину с пальцев и, поборов брезгливость, вновь попыталась открыть свой тайник. Замерзшая и напуганная, она начинала терять терпение. В тщетных попытках вытянуть гадкий кирпичик из плена каменной кладки она сломала ноготь и вскрикнула от боли. С досадой приложила палец к губам и с замиранием сердца прислушалась. Снаружи не раздалось ни звука, и девушка продолжила работу.

Наконец камень поддался. Жрица выдохнула с облегчением и достала из-за ворота натроко¹ листы пожелтевшей бумаги. Она положила их в небольшое углубление в стене и вернула камень на место. Но даже выполнив то, зачем пришла, девушка не торопилась уходить, вновь и вновь проверяя, надежно ли замаскирован тайник. В конце концов, убедившись, что все в порядке, она поднялась на ноги, отряхнула руки и покинула беседку.

Ночной ветер сердито выл, и жрица закуталась в плащ. Ее сестра сейчас, скорее всего, безмятежно спала в своих покоях. При мысли о мягкой теплой постели на девушку навалилась огромная усталость. Завтра. Она обязательно расскажет обо всем сестре, покажет найденные бумаги, и вместе они решат, как поступить. Но все это завтра, а пока хотелось только спать и ничего больше.

До храмового комплекса вела ближайшая тропинка. Путь предстоял совсем короткий, и жрица позволила себе задержаться у клумбы с любимыми флорами, не увядавшими до поздней осени. Она дотронулась до одного из ярко-синих бутонов и ощутила кончиками пальцев приятный бархат лепестков. Но, залюбовавшись цветами, девушка утратила бдительность и осознала это слишком поздно.

– Кто здесь?! – раздался звонкий голос за ее спиной.

Объятая страхом, жрица замерла на месте. Сердце затрепыхалось в груди, и его стук отдавался в ушах набатом. Сделав усилие, она обернулась и увидела перед собой взволнованного солдата – на вид не старше лет шестнадцати.

– Вы не признали меня, о храбрый страж? – спросила жрица, с трудом скрывая дрожь в голосе.

Часовой ответил не сразу. Когда же юноша осознал, кто стоял перед ним, то поспешно отдернул руку от меча, который собирался обнажить, и преклонил колено.

– Кси-атуа-ноэ²! Смиренно прошу прощения. Я… не ожидал увидеть вас здесь, – запинаясь, сказал он. – Но что вы делаете в парке в столь поздний час?! Разве это не запрещено?

Хотя замечание было справедливо, оно задело жрицу. Юноша же, не то заметив недовольство в ее взгляде, не то просто осознав, насколько грубо прозвучал его вопрос, виновато потупился. И все же, надо было придумать отговорку, ведь даже дочерям Анреншена – нет, особенно им! – не дозволялись ночные прогулки. Но в голову, как назло, не приходило ни одной дельной мысли.

– Владыка расчистил небо, чтобы наблюдать за своими слугами, – выпалила она.

Прозвучало глупо и не совсем уместно, но все лучше, чем просто промолчать.

– Хвала Анреншену, – машинально ответил часовой.

– Я подумала, что отец хотел поговорить со мной.

Жрице показалось, что алая луна на миг стала ярче. Неужели Анреншен злился? Но могло ли это быть правдой, ведь летописец сказал…

– Простите, что потревожил вас, кси-атуа-ноэ, – виновато произнес юноша. Его смущение придало девушке уверенности.

– Не беспокойтесь, о доблестный страж, – ответила она, расправив плечи. Голос зазвучал ровнее. – Я уже собиралась возвращаться в храм. Можете меня не провожать, я хорошо знаю дорогу, – поспешно добавила она.

Юноша вскочил с колен и неуклюже поклонился, но не торопился продолжать обход. Жрице показалось, что наглец с нескрываемым любопытством рассматривал ее. Хотелось осадить грубияна, но усталость брала свое, да и здравый смысл подсказывал не затягивать нежелательный разговор. Подавив негодование, девушка направилась в сторону храма неспешным шагом, чтобы не вызвать лишних подозрений.

– Вон она! Держите ее!

Тишину пронзили громкие крики и топот тяжелых сапог. Жрица оглянулась. В ее сторону неслась целая толпа солдат и монахов.

Она бросила взгляд на стоявшего рядом часового – тот, судя по всему, был ошарашен развернувшейся перед ним картиной. Воспользовавшись его замешательством, жрица юркнула в темноту парка. Теперь о возвращении в храм не могло идти и речи.

– Что стоишь, как истукан? – рявкнул кто-то. – Догоняй ее!

– Но… Но это же кси-атуа…

– Это приказ! Выполнять!

– Е-есть!

Она старалась держаться как можно дальше от главной аллеи, прячась от преследователей среди разросшихся кустарников и мощных деревьев. По́лы длинной накидки то и дело цеплялись за ветки, и каждый раз сердце замирало от ужаса, воображая, что это цепкие руки идущих по пятам стражников.

Жрица плутала в лабиринте тропинок, пока не оказалась у обрыва Чар – единственном месте в парке, а может, и во всем королевстве, не защищенном мощными каменными стенами. Во время прогулок она всегда обходила Чар стороной: даже на большом расстоянии от него веяло опасностью.

И сейчас ей хотелось скорее уйти от пугавшей пропасти, но совсем близко послышался мужской голос:

– Кси-атуа-ноэ, пожалуйста, пойдемте со мной.

Запыхавшийся монах медленно приближался к девушке, протягивая морщинистую руку.

– Никуда я с вами не пойду!

Жрица сделала пару шагов назад, но в ужасе замерла: слишком близко к краю бездны.

Монах тоже остановился.

– Я нашел кси-атуа! – не сводя взгляда со жрицы, громко крикнул он.

Его товарищам не понадобилось много времени, чтобы добраться до обрыва и окружить девушку со всех сторон. Жрицу била нервная дрожь. Ни сил, ни возможности бежать не осталось. Теперь ее отведут к тар-атуа³, и лишь Анреншен знает, какое наказание придумает для нее верховный жрец.

Встретиться с ним пришлось намного раньше, чем она рассчитывала. Раскрасневшийся от бега тар-атуа бесцеремонно растолкал столпившихся мужчин в рясах и латах и вышел вперед.

– У вас есть то, что вам не принадлежит, кси-атуа-ноэ, – сердито заявил он. – Верните то, что взяли без спросу, и мы забудем это пренеприятнейшее недоразумение.

– Нет, – тихо, но уверено произнесла девушка.

– Обещаю, мы во всем разберемся, – улыбнулся жрец, но от его улыбки веяло холодом и фальшью. – Даю слово тар-атуа. Или для вас это уже ничего не значит?

– Я вам не верю! – замотала головой жрица.

Она попятилась, подходя все ближе к краю обрыва, и, поскользнувшись на сырой земле, на секунду потеряла равновесие. В толпе кто-то ахнул.

Глаза тар-атуа полыхнули гневом.

– У тебя нет выхода, девчонка! Ты обязана мне подчиниться!

Подчиниться? Она, кси-атуа, должна подчиниться тар-атуа? Дочь самого владыки мира должна делать то, что велит какой-то слуга? Нет. Она больше не собиралась выполнять приказы этого напыщенного болвана, которого презирала столько лет.

Гнев смешался со страхом. Смесь нахлынувших эмоций придала сил и уверенности. Если бы только удалось проскочить между тем толстым монахом слева и неповоротливым жрецом…Девушка приготовилась бежать, но тут один из солдат кинулся к ней, то ли не выдержав напряжения, то ли следуя чьему-то приказу. В попытке увернуться она отскочила в сторону, но, сделав неосторожный шаг, оступилась. Земля ушла из-под ног. Резкий горный ветер захлестал по лицу, растрепал густые косы. Исказившиеся в гримасах ужаса лица мужчин отдалялись, превращаясь в размытые пятна. Странно, но сама жрица больше не чувствовала страха, она думала лишь о сестре.

«Прости, что подвела тебя, – мысленно обратилась она к ней, прежде чем навеки утонуть во тьме. – Надеюсь, ты все поймешь».

Глава 1

1344 год Третьей Эпохи по летоисчислению Эрмемари

В неподвижном воздухе отчетливо разносились удары гонга, оповещая прихожан о том, что двери храма Анреншена закрывались до утра. Калиса с нетерпением ждала этого часа. День выдался тяжелым, и она валилась с ног от усталости. Но насладиться тишиной и одиночеством мешали окружавшие ее суми. Служанки сновали по комнате, словно пчелки, помогая жрице подготовиться ко сну.

Между делом девушки что-то оживленно обсуждали. Обычно Калиса прислушивалась к разговорам о жизни за стенами храма, который она никогда не покидала, но сегодня хихиканье суми раздражало.

– Вам лучше вести себя тише, иначе кто-нибудь услышит, – предостерегла она их.

Девушки, смутившись, умолкли на время, но вскоре вновь начали переговариваться вполголоса.

Калиса обреченно вздохнула и заставила себя съесть немного фруктов. Она не была голодна, но иначе суми заволновались бы и донесли настоятелю, что жрице нездоровилось. Они с легкостью умели превратить сущий пустяк в настоящую трагедию. А этого хотелось меньше всего: и без того в последние месяцы Калиса ощущала повышенное внимание к себе.

Все дело в предстоявшей церемонии. При мысли о ней прихожане испытывали чувство глубокого благоговения, монахи и жрецы – священный трепет, Калисе же она внушала невольный страх.

Точную дату еще не назвали, но ждать осталось недолго, возможно, всего пару месяцев. За это время предстояло многое успеть: сшить наряды и изготовить украшения, разучить молитвы и ритуальные танцы.

Жрицам подробно объясняли, что, как и когда им предстояло сделать во время церемонии, но никто не говорил, что произойдет с ними потом. Ответа на этот вопрос не знал даже сам тар-атуа. Завеса тайны приоткрывалась лишь дочерям Анреншена во время церемонии, но ни одна из девушек не возвращалась в храм Эрмемари после обряда. И неизвестность давила тяжким грузом.

Калиса знала лишь то, что в храм прибудут новые жрицы. Младшие сестры возьмут на себя роль посредников между Владыкой мира и людьми. Уже они будут молиться за благополучие жителей королевства, выслушивать просьбы прихожан и передавать их Анреншену. Но что же случится с ней? Вернется ли она в царство отца? Или станет жрицей в ином мире? Будущее пугало, но выбора все равно не было – пройти это испытание придется, хотелось того или нет.

Пока Калиса гадала о будущем, одна из суми заплетала ее жгуче-черные волосы в пышные косы. Худенькая девочка лет одиннадцати, которую жрица не выдела раньше, осторожно дотрагивалась до шелковистых прядей, словно боялась их испортить. Робость новой служанки легко объяснялась. Стать суми, помощницей дочерей Анреншена – большая честь для любой девушки Эрмемари, но вместе с тем и огромная ответственность, поскольку за малейший промах могли выгнать со службы. Но скоро новенькая ко всему привыкнет. Калиса попыталась вспомнить имена всех суми, которые когда-либо служили в храме, но их было так много, что вскоре она сбилась со счета.

Наконец служанки удалились. Калиса хотела помолиться перед сном и уже было обратилась к Анреншену, как раздался условный стук и, распахнув незапертую дверь, в комнату влетела Тиа. На лице сестры сияла озорная улыбка. Косы, которые ей, как и Калисе, совсем недавно заплели суми, уже успели растрепаться.

– Чуть не попалась! – выдохнула Тиа, с трудом переводя дыхание. – Там в коридоре шли две суми с такими огро-о-о-омными корзинами.

Она описала руками большую дугу, показывая необъятную ношу служанок.

– Тебя не заметили? – забеспокоилась Калиса.

Покои сестры находились в противоположном крыле здания. Жрицам категорически запрещалось выходить куда-либо без сопровождения даже днем, не говоря уже о ночных часах. Но Тиа совсем не боялась свободно гулять по храму. Совсем, как она. Калиса поежилась, отгоняя нахлынувшие мысли о прошлом.

– Они даже не видели, куда идут, – замотала головой Тиа. – Это-то меня и спасло, а то пришлось бы объясняться. Интересно, что в тех корзинах? На вид они очень тяжелые.

Сестра кружила по комнате, перечисляя всевозможные варианты: «Ткань для новых дзироко, балдахины для штопки, бронзовые канделябры или, может, грязные мантии тар-атуа?» Калиса слушала молча. Она знала, что бесполезно пытаться вставить хоть слово, пока Тиа не выговорится.

Забыв обо всех правилах этикета, Тиа вольготно развалилась на мягких подушках, раскиданных около низкого резного столика, и по-хозяйски придвинула к себе вазу с фруктами. Калиса последовала ее примеру и плюхнулась рядом. По неведомой ей самой причине, рядом с сестрой она могла позволить себе такие вольности, на которые не осмеливалась даже в одиночестве. От того, с каким удовольствием гостья расправлялась с едой, у Калисы тоже разыгрался аппетит. Ужинать вдвоем оказалось веселее. Жаль, строгие правила храма этого не позволяли.

Наевшись, сестры устроились удобнее на подушках и, разглядывая украшенный замысловатой лепниной потолок, болтали о прошедшем дне.

– Никак не могу запомнить этот проклятый танец, – посетовала Тиа.

Она ловко вскочила на ноги и повторила движения, которые они разучивали всю неделю. Тиа нарочно двигалась неуклюже, и Калиса невольно рассмеялась, сделав вид, будто не заметила, что сестра выругалась.

«Интересно, от кого Тиа нахваталась таких словечек? – подумала она. – Сама я точно не учила ее такому». А вслух задала вопрос, волновавший обеих сестер:

– Тебе удалось узнать что-нибудь новое?

Тиа сразу же сникла.

– Нет. Никто ничего не знает, даже старейшие из монахов. Или не хотят говорить, – добавила она, подумав.

От этой ремарки стало не по себе. Неужели от них что-то скрывали? Калиса вспомнила добрые лица настоятелей, которых знала с младенчества. Нет, все в храме любили ее, заботились о ней и никогда не пожелали бы зла. В этом она не сомневалась.

– Я бы хотела вернуться домой, – вздохнула Тиа. – Но раньше к нам никто не возвращался.

– Значит, отец все-таки не призовет нас обратно, – задумчиво произнесла Калиса.

Тиа села рядом, положив голову ей на плечо.

– Не хочу, чтобы этот день наступал. Мне страшно.

Калиса разделяла страхи сестры, но решила не показывать своих переживаний. Сама она жила в храме почти шестнадцать лет, в то время как Тиа появилась здесь всего год назад. Испуганная, растерянная, подавленная. Не ведавшая ничего о жизни в людском мире. Не сразу Калисе удалось смириться с тем, что новая жрица заняла место той, с кем она выросла и с кем должна была пройти церемонию. Но время шло, дни сменялись неделями, и Калисе все же удалось подавить неприязнь и осознать ответственность за младшую сестренку.

– Я понимаю твои чувства, – сказала она, крепко обняв Тиа. – Но ты дочь Анреншена, и это твоя судьба и твой долг. Наши волнения – лишь очередное испытание, посланное отцом. Мы должны с честью пройти его. Скоро мы все узнаем…

Подобными словами обычно ее саму подбадривал настоятель Цуно. Калиса надеялась поддержать сестру, но сделала лишь хуже. Тиа вырвалась из объятий и вскочила на ноги.

– Не говори о нем! – с горечью воскликнула она.

Щеки сестры загорелись сердитым румянцем, в глазах сверкнули слезы.

– Что с тобой, Тиа?

– Тут все иначе! Не так, как представлялось. Все, во что мы верим… ничего нет.

В который раз Калиса пожалела, что Тиа еще не в совершенстве владела языком людей, и порой ее было трудно понять. Вот как сейчас.

Земной речи она обучила сестру сама как могла. Монахи заставляли Тиа бездумно зазубривать тексты молитв, но по каким-то причинам даже не пытались объяснить ей ни смысл священных текстов, ни простейшую грамоту. Несколько недель Калиса наблюдала за страданиями младшей сестры, и, не выдержав, тайком начала обучать ее в те редкие моменты, когда они оставались одни. Сперва уроки давались тяжело им обеим, но благодаря усердию и прилежности со временем удалось добиться значительных успехов. Тиа стала понимать язык людей и в свою очередь обучила Калису азам божественного языка.

Калиса не могла сказать, что приводило ее в больший восторг: учить сестру или учиться самой. Повторяя за Тиа простые слова и фразы на своем родном, пусть и давно забытом языке, она чувствовала себя ближе к отцу, чем во время любых молитв и ритуалов.

Подобное чувство вызывало и вновь обретенное имя – и это они с Тиа тоже держали в секрете – Калиса. Если бы не Тиа, она, возможно, так никогда и не узнала бы его, ведь в храме ее называли не иначе как кси-атуа. Приходя в мир людей, жрицы лишались личных имен.

Калису интересовало все связанное с царством Анреншена. Тиа же, наоборот, раздражалась каждый раз, когда речь заходила об отце. А порой она говорила непонятные вещи, и казалось, причиной тому служило вовсе не плохое знание языка.

– Просто ты стала жрицей совсем недавно, и для тебя все еще в новинку.

– Да я вообще не должна быть здесь!

Слова Тиа задели за живое, и в памяти всплыл образ другой сестры. Сестры, которую она не видела уже давно, по которой скучала каждую минуту, которая должна была быть на месте Тиа.

Она закусила губу, сдерживая нахлынувшие слезы. К горлу подступил ком, и лишь благодаря железному самообладанию, выработанному за годы службы в храме, удалось сдержать порыв отчаяния и не разрыдаться. Какие бы страсти ни бушевали внутри, жрица всегда должна оставаться спокойной и невозмутимой. Калиса давно обучилась этому мастерству.

– Хорошо! – с жаром воскликнула Тиа, вздернув подбородок. – Если уж мне и суждено отправиться куда-то еще, так тому и быть! Но прежде я хочу в последний раз увидеть дом.

Снова странные речи. Жрицы приходят из божественного царства и после церемонии, возможно, возвращаются обратно. Но попасть туда просто так, без специальных обрядов, без дозволения Анреншена невозможно.

– Ты не можешь уйти! – сказала Калиса, и в голосе ее неожиданно послышались строгие нотки. – Да и никто тебя не отпустит.

Она подошла к сестре и заглянула в ее изумрудные глаза, надеясь увидеть в них озорные искры. Тогда она поняла бы, что все это шутка, и на самом деле Тиа не собиралась нарушать запреты. Глаза сестры действительно сверкали, но то был огонек не шалости, а решимости. И от этого блеска стало не по себе.

– А я и не собираюсь ни у кого спрашивать разрешения, – ответила Тиа. Уголки ее пухлых губ приподнялись в лукавой улыбке. – Я отправлюсь в путь ночью и вернусь к рассвету. Надо только выбрать подходящий день.

Калиса не верила своим ушам. План Тиа, вздорный и сумасбродный, заведомо был обречен на провал. От одной мысли о наказании за столь серьезный проступок по коже пробегал мороз. Калиса знала, что должна образумить сестру, но не могла подобрать слова ни на одном языке.

А Тиа, не замечая или специально не обращая внимания на замешательство сестры, легкой походкой направилась к выходу.

– Пора спать, иначе завтра меня не разбудит даже сам тар-атуа, – сказала она обыденным тоном, будто минуту назад не заявила о побеге. – Доброй ночи.

Она приоткрыла дверь, убедилась, что в коридоре никого не было, и выскользнула из покоев Калисы, оставив ту наедине с ворохом беспокойных мыслей.

Из раскрытого окна тянуло ночной прохладой. Калиса залезла под одеяло и свернулась калачиком, обдумывая услышанное. Глаза слипались от усталости, но заснуть никак не удавалось. Вместо приятных сновидений в голове роились мрачные картины надвигавшейся катастрофы.

Тиа часто вела себя не так, как подобало жрице. Ее предшественница тоже не следовала законам храма, и Анреншен в конце концов покарал непутевую дочь. Что если и Тиа постигнет та же участь? Потерю второй сестры Калиса не пережила бы.

«Ну почему они не могут вести себя нормально? Почему обе позволяют себе столько вольностей?» – размышляла она, ворочаясь в постели.

Похоже Тиа не осознавала, какие неприятности могла навлечь на себя и на храм, и долгом Калисы было уберечь младшую сестру от безрассудства. Но она вспомнила блеск в изумрудных глазах – ей ни за что не отговорить Тиа от чудовищной глупости.

Калиса никогда не доносила о мелких шалостях сестер, но в этот раз решила рассказать обо всем настоятелям. Она понимала, что своим поступком предаст Тиа, но успокаивала себя тем, что поступает так ради всеобщего блага.

С этой мыслью ей наконец удалось заснуть.

Глава 2

Всю ночь Калису терзали беспокойные сны. Ей снились то разгневанный тар-атуа, требовавший объяснений, то разъяренный отец, и она не могла сказать точно, чей гнев страшил сильнее. Тиа же в сновидениях не было: сестра понесла наказание за свой проступок и исчезла навсегда. Вновь Калиса осталась одна.

Она проснулась еще до восхода солнца и долго размышляла, взвешивая все за и против. К моменту, когда служанки принесли завтрак, Калиса твердо решила поговорить с настоятелем.

Простодушные суми болтали о пустяках, не замечая мрачного настроения жрицы. Они помогли ей умыться, одеться и теперь колдовали над ее волосами, укладывая длинные локоны в замысловатую прическу. При этом девушки ни на секунду не прекращали болтать друг с другом.

– Слышали? Он подарил этой вертячке серьги с каменьями, а ведь они знакомы-то всего две недели, – сказала одна из них.

– Говорят, в позапрошлом году он выпустился из Королевской Академии, а недавно сумел получить место в отряде личной охраны принца, – подхватила вторая суми. – Все пророчат ему большое будущее. Неудивительно, что она ухватилась за такого завидного женишка.

– А ведь в ней нет ничего особенного, – хмыкнула третья. – Ставлю все пять прошений на то, что эта девица и поступила-то на службу в храм только ради того, чтобы захомутать какого-нибудь рыцаря.

– Счастливица, – вздохнула суми, которая и завела весь этот разговор. – Когда же и я встречу своего единственного? На меня здесь, если и засматриваются, то лишь дряхлые монахи да сопливцы-служки.

Девушки звонко засмеялись. Их пустая болтовня раздражала, словно назойливый комариный писк. Калиса закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Она хотела обдумать предстоящий разговор с настоятелем, подобрать правильные слова, чтобы смягчить ситуацию, но вместо этого ей в голову пришла совсем другая мысль.

Калиса задумалась о том, как здорово было бы поменяться местами с суми. В отличие от нее самой, они наслаждались беззаботной жизнью, не обремененной никакими тяготами и заботами. Они были свободны. Их должность, пусть и почетная, желанная для многих – всего лишь работа. Суми могли уйти со службы в любой момент. Калиса же не выбирала себе роль жрицы и не могла отказаться от нее. Как дочь Анреншена, она вынуждена безоговорочно следовать его воле и указам.

Ее маленькую вселенную обрамляли глухие стены храма. За почти шестнадцать лет своей жизни Калиса ни разу не покидала его пределов и даже толком не знала, как выглядело королевство, за благополучие которого молилась каждодневно.

Все, что дозволялось жрицам – недолгие прогулки в парке, но обязательно в сопровождении огромной свиты. Когда Калиса была ребенком, ей нравилась компания заботливых нянюшек, но в последние годы все чаще хотелось уединения и свободы.

Будучи дочерью Творца, в иерархии королевства она занимала наивысший уровень: сам король находился на ступень ниже. Но в то же время ее собственная жизнь не принадлежала Калисе. Да, порой она действительно была готова променять свое божественное происхождение на тихую жизнь простолюдинки.

– А пыли-то сколько собралось! Надо бы стряхнуть. А внутри-то, внутри, как все перемешано! Непорядок!

Калиса открыла глаза и повернулась туда, откуда донесся голос служанки. Девушка стояла рядом с небольшим секретером, в котором хранились свитки со священными текстами, и, открыв один из ящичков, оценивающе рассматривала его содержимое.

– Не смей! – воскликнула Калиса, вскочив на ноги.

В комнате повисла неловкая тишина. Служанка у шкафчика застыла в испуге. Остальные суми изумленно уставились на жрицу.

– Священные тексты… – нетвердым голосом промямлила она, почувствовав, как под натиском любопытных взглядов кровь отхлынула от лица. – Лишь я могу дотрагиваться до них.

Такое оправдание внезапному всплеску эмоций звучало вполне правдиво, но все же руки предательски дрожали и противно сосало под ложечкой. Жрица вглядывалась в лица служанок, пытаясь угадать, о чем те думали. Она никогда не повышала голос, и потому подобный поступок, конечно, ошарашил суми. Калиса пожалела, что не сдержалась, но, все произошло так внезапно, не оставив времени на раздумья. Любопытная служанка могла увидеть то, что не предназначалось для ее глаз. Допустить этого Калиса никак не могла.

Девушки стояли молча, не смея даже шелохнуться, лишь изредка переглядываясь друг с другом. Тишина затянулась. От нее буквально звенело в ушах, и Калиса не знала, как сгладить напряжение.

Спасение пришло от двух пожилых монахов. Постучав в дверь, они вошли в покои и склонились в приветственном поклоне:

– Кси-атуа-ноэ, служба скоро начнется. Позвольте проводить вас в храм.

Суми мгновенно засуетились вокруг жрицы: проверили, идеально ли сидело платье, поправили и без того безупречно уложенные пряди волос и опустили ей на лицо вуаль. Лишь после этого она в сопровождении монахов и служанок направилась в храм.

По пути Калиса размышляла, с кем лучше поговорить о безумной затее сестры. Верховный жрец, тар-атуа, отличался крутым нравом. Даже представить страшно, как он отреагировал бы на новость о готовящемся побеге. Лучше ему и вовсе не знать об этом, рассуждала Калиса. Безопаснее обратиться к кому-то из настоятелей.

Крытая галерея заканчивалась массивными дверями, ведущим в храм. Суми не дозволялось проходить дальше, и девушки столпились в сторонке, пропуская вперед жрицу и монахов. Стража отворила двери, и небольшая процессия вошла в просторный зал, украшенный древними фресками и гобеленами.

Проходя мимо величественной статуи Анреншена, – тело человека, голова зверя – Калиса потупила взгляд. Творец мира и ее отец, которого она никогда не видела или видела так давно, что успела забыть, всегда пугал ее. Тар-атуа любил повторять, что это в природе вещей – отцы и должны вселять страх в детей своих. Возможно, в его словах и звучала истина, но легче от этого не становилось.

Калиса заняла небольшое кресло у западной стены, на которой висел огромный белый диск Ши – символ правого глаза Анреншена. В то же время через другие двери в зал вошла Тиа и прошла к креслу у восточной стены с красным диском Ака – символом левого глаза Творца.

Наряды жриц зеркально отражали друг друга: белоснежное платье Калисы украшал затейливый узор алого цвета, красное же платье Тиа было расшито серебряными нитями.

Вокруг суетились монастырские служки, заканчивая последние приготовления к молебну. Жрецы и монахи неспешно заполняли зал, ведя тихие беседы. С улицы доносились глухие удары гонга, созывавшего жителей Эрмемари на службу. На первый взгляд этот день ничем не отличался от других. И лишь два человека во всем королевстве знали, что это не так.

Жрица не сводила взгляд с сестры. Ничто в поведении Тиа не выдавало ее греховных намерений. Сама же Калиса была вся как на иголках, словно это она решила нарушить десяток правил и пойти против установленных порядков. Она почувствовала себя соучастницей тайного заговора, отчего по спине пробежал неприятный холодок.

Наконец все заняли свои места, и монахи вознесли утреннюю молитву, призывая всемилостивого Анреншена послать королевству еще один благополучный день, полный спокойствия и благодати, после чего вновь ударили в гонг.

Настало время для тасого-эма – обряда пяти прошений. Стражники отворили северные двери, около которых уже собрались прихожане. В этот раз людей, решивших пройти обряд, было в два раза больше, чем обычно. Ожидая своей очереди, они заглядывали в церемониальный зал со страхом и благоговением. Согласно древнему поверью, чем меньше времени остается до церемонии, тем ближе жрицы к Анреншену, и тем больше шансов, что Творец откликнется на молитвы. И хотя сами жрицы не замечали особых перемен, несколько десятков человек, пришедших этим утром в храм, твердо верили в то, что в скором времени их желания обязательно исполнятся.