Повесть о граффах

– А где сам сувенир? – пребывая в задумчивости, уточнила Ирвелин. Трое соседей обратили к ней вопросительные взгляды, и она скорее пояснила: – Если мы допускаем, что перед нами настоящий Белый аурум, то где тогда тот сувенир, который тебе, Мира, подарили полгода назад? На полке больше нет камней.

Граффы переглянулись. Август встал и проверил стеллаж. Не обнаружив на нем другого белого камня, левитант озадаченно развел руками.

– Может, это все-таки обыкновенный сувенир, – вздохнула Мира. Она хотела что-то добавить, но ее перебил новый звонок в дверь. – Ох, ну что еще…

Мира неохотно поднялась и скрылась в прихожей.

– Он светится точь-в-точь как Белый аурум, – произнес Филипп, ни к кому конкретно не обращаясь. Он ходил вокруг стола и тер ушиб на подбородке.

– Возможно, материализаторы приноровились и стали создавать копии со всеми сопутствующими функциями. Только вот с момента его покупки уже прошло полгода…

Август не успел договорить. Из прихожей они услышали мужской голос, совсем не такой любезный, как у господина Боувина. Ирвелин он показался смутно знакомым.

– Доброе утро, госпожа Шаас.

– Доброе утро, – ответила Мира с интонацией, переполненной смятением.

– Прошу прощения за столь ранний визит. Я сыщик королевской полиции, меня зовут Ид Харш. Мы виделись вчера с вами на приеме.

Август и Ирвелин вскочили со своих мест, Филипп замер с рукой на лице.

– Ничего… ничего страшного, – отозвалась Мира.

– Благодарю вас за понимание. – Ид Харш откашлялся. – Дело в том, что мы ищем одного граффа. Только что мы звонили в его квартиру, но дверь нам не открыли.

Август среагировал первым. Он схватил копию Белого аурума, подлетел на пару сантиметров от пола и устремился туда, где у Миры была спальня.

– А кого вы ищете? – поинтересовалась Мира с куда большим участием. Понимание, что пришли не за ней, смягчило ее тон.

– Ирвелин Баулин, – ответил детектив.

Невидимая взгляду сыщика Ирвелин раскрыла от изумления и без того большие глаза; Филипп, мгновенно обернувшись к ней, удивился не меньше. В замешательстве пребывала и Мира.

– С какой целью вы ее разыскиваете? – спросила она.

– В моих руках ордер на обыск квартиры госпожи Баулин. Вы можете подсказать, где она?

Мира молчала. Ирвелин всем нутром ощущала ее колебания.

– Госпожа Шаас? – Ид Харш выражал беспокойное нетерпение.

Пришла пора прийти Мире на выручку. Оглянувшись на Филиппа, Ирвелин зашагала в прихожую.

– Здравствуйте, детектив. Я здесь.

Мира отшатнулась вбок, и Ирвелин, отодвигая с дороги коробки, встала рядом. Не сразу оправившись от внезапного появления Ирвелин, Ид Харш с заминкой произнес:

– Отлично. Очень хорошо. М-м-м… Да. Госпожа Баулин, мне необходимо задать вам несколько вопросов у вас дома. – Он протянул ей слегка помятый ордер.

Ид Харш выглядел гораздо хуже, чем накануне. Вздувшиеся мешки под глазами и потрепанная шинель выступали свидетелями бессонной ночи. Что осталось прежним, так это его суровый взгляд, подчеркнутый чернотой бровей. За его спиной, у винтовой лестницы, зевала парочка желтых плащей.

Ирвелин приняла документ и внимательно осмотрела его. Под словом «внимательно» стоит понимать «показательно внимательно», ведь в юридических бумагах Ирвелин ничего не смыслила, а выглядеть в нынешнем положении безграмотной ей хотелось меньше всего. Увидев на бумаге печать самого короля, она сделала вывод, что ордер подлинный.

– Я тоже составлю вам компанию, если позволите. – В прихожую вышел Филипп.

Ид Харш перевел на него уставший взгляд.

– Вы один из Кроунроулов?

– Верно. Я – Филипп Кроунроул. И тоже проживаю в этом доме.

– У вас что, утреннее собрание? – усмехнулся Харш.

– Вроде того. Могу я взглянуть на ордер?

– Пожалуйста.

Филипп взял из рук Ирвелин ордер и принялся его изучать. По сосредоточенному выражению стало ясно, что он, в отличие от Ирвелин, читал каждое напечатанное слово. В течение долгой минуты было слышно лишь слабое дребезжание цветочного холодильника.

– Все в порядке. – Вернув документ Харшу, Филипп покосился на Ирвелин, а после повернулся к Мире. – Спасибо тебе, Мира, за увлекательнейшую лекцию об орхидеях. Мы пойдем.

Хлопая бесцветными ресницами, Мира ничего не ответила. Ирвелин, Филипп, Ид Харш и двое желтых плащей отправились наверх, оставив блондинку пребывать в полном недоумении. И только когда их шаги стихли, она ожила и закрыла за ними дверь.

* * *

Ирвелин не могла определиться, была ли она рада Филиппу, который вызвался идти вместе с ней. Ее секреты вот-вот всплывут на поверхность, и она не уверена, что уже готова ими с кем-то делиться. Заранее перекинуться с Филиппом хотя бы парой слов у Ирвелин не получилось – Ид Харш шел прямо за ними и не спускал с их затылков глаз.

Если в квартире у Миры пахло розами, то в квартире у Ирвелин пахло замшей и средством для полировки. Утренние солнечные лучи только-только заглядывали в окна, создавая на оливковых стенах причудливые тени. Ид Харш без промедления дал указания своим офицерам, и они принялись за работу. Тот, кто повыше, отправился в ванную комнату, второй остался проверять гостиную. Оба желтых плаща были штурвалами, а потому весь обыск проходил с соблюдением строгих инструкций – без касаний личных вещей обыскиваемого: ящики выдвигались, кресла смещались, а двери открывались только по отдаленному взмаху рук.

– Мы можем поговорить за этим столом?

Оставаясь в шинели, Ид Харш сел за круглый стол и достал из-за пазухи папку, до отказа набитую какими-то бумагами. Ирвелин села напротив, а Филипп остался стоять поодаль, у прихожей.

– Вор Белого аурума до сих пор не пойман, – приступил к делу Харш. – И я полагаю, вы, Ирвелин, догадываетесь, для чего мы пришли сюда.

– Обыскать мою квартиру, – сказала Ирвелин ровным тоном.

Детектив смерил ее хмурым взглядом.

– Вчера, услышав вашу фамилию, я был озадачен. Я был уверен, что знал ее. Баулин. Она не выходила у меня из головы, пока во время шоу иллюзионистов мне не сообщили о краже Белого аурума. Ночью, когда мы обыскивали все залы дворца, я вновь вспомнил о вашей фамилии. – В то время как он говорил, его черные глаза сверлили лицо Ирвелин; они ждали реакции. К его разочарованию, никакой реакции он не наблюдал. Ирвелин слушала его с учтивым вниманием, которое граничило с равнодушием, будто детектив говорил не о ней, а о ком-то им обоим знакомом. – Госпожа Баулин, – Ид Харш усилил голос, – вашего отца зовут Емельян Баулин?

Ирвелин кивнула.

– Тринадцать лет назад ваш отец был депортирован из Граффеории за попытку хищения Белого аурума, ставшую первой попыткой кражи артефакта в истории. Верно?

Не дрогнув, Ирвелин снова кивнула, стараясь не думать о том, что у прихожей стоит Филипп и слышит каждое слово. Сверившись с документами, Ид Харш продолжал с холодной беспристрастностью:

– Тогда, тринадцать лет назад, из Граффеории вы уехали всей семьей: вы, ваш отец и ваша мать. Верно?

Кивок.

– Четыре дня назад, в эту среду, прямо перед Днем Ола вы вернулись в Граффеорию. Одна. Верно?

Кивок.

– А в сам День Ола вы присутствовали на ковровом приеме в Мартовском дворце. И здесь я вынужден уточнить – каким образом вы прошли на прием?

– Здесь виноват я, – вмешался Филипп. – В моем распоряжении было несколько билетов, и один из них я отдал Ирвелин.

Ид Харш обернулся, выказывая недовольство вмешательству постороннего лица.

– Это так, госпожа Баулин? – спросил он.

– Так, – подтвердила Ирвелин.

Детектив вернул свое внимание к бумагам и откашлялся в кулак.

– Хорошо, допустим. – Он сделал запись. – Далее. Какую цель вы, Ирвелин, преследуете, вернувшись в Граффеорию спустя столько лет?

– Самую безобидную. Я – графф по рождению и желаю жить на своей родине.

– Вы утверждаете, что вчера Белый аурум был украден не вами?

– Не мной.

Было видно, что невозмутимый тон, с которым Ирвелин отвечала на вопросы, накалил утомленный рассудок детектива добела. Он учащенно дышал и бросал молнии всюду, куда попадал его взгляд.

– С пианино прошу быть аккуратней, – сказала Ирвелин, заметив, как желтый плащ поднял его крышку рассеянным взмахом. – Инструмент довольно старый, струны у него хрупкие.

Замерев, офицер с немым вопросом посмотрел на своего начальника.

– Не беспокойтесь, Ирвелин. Ваше имущество сохранится в целостности, – произнес Ид Харш чопорно и знаком дал офицеру разрешение продолжать.

Далее последовал ряд скучных вопросов. Где эти тринадцать лет семья Ирвелин проживала, где Ирвелин училась и кем работали ее родители за границей. Когда напротив каждого вопроса была проставлена галочка, детектив захлопнул папку.

– И последний вопрос. Как вы, госпожа Баулин, относитесь к поступку вашего отца тринадцатилетней давности?

– Разве мое отношение может каким-то образом помочь следствию?

– Все зависит от вашего ответа.

Значит, от ее ответа зависело, поставят ли ее имя в один ряд с именами других подозреваемых. Долго размышлять Ирвелин не пришлось.

– Я не осуждаю отца. Свой поступок он совершил без злого умысла.

Ид Харш отреагировал на ее ответ с чем-то наподобие хитрой усмешки.

– Получается, и в действиях вчерашнего вора не было злого умысла?

– Этого я знать не могу, – утвердила Ирвелин.

Они долго переглядывались, прежде чем Ид Харш обратился к желтым плащам.

– Ребята, нашли что-нибудь?

– Ничего, детектив, – откликнулся из спальни первый, а второй вышел с балкона и замотал головой в знак солидарности.

– Тогда уходим. Здесь мы закончили.

Вернув бумаги за пазуху, Харш грузно поднялся.

– А как самочувствие у дворцового отражателя, на которого вчера напали? – спросила Ирвелин. Сыщик посмотрел на нее не то с изумлением, не то с досадой.

– В госпитале пришел в сознание. Но допрашивать его еще рано. До свидания, госпожа Баулин.

Не сказав больше ни слова, Ид Харш обошел Филиппа и направился к выходу. Желтые плащи ушли следом. Продолжая избегать взгляда Филиппа, Ирвелин занялась неотложным делом – начала раскладывать уличную обувь согласно сезонности. Иллюзионист подошел к окну и осторожно посмотрел вниз, на Робеспьеровскую. Вскоре он громко объявил «уехали» и вернулся в прихожую.

– Полагаю, нам стоит вернуться к Августу и Мире, – кратко сказал он.

Возражать Ирвелин не стала.

* * *

В квартире номер два левитант и штурвал накинулись на них с расспросами.

– Ирвелин, что желтые плащи хотели от тебя?

– Они ушли? Что вы им сказали?

– Они нашли вора?

– Вы не рассказали им про странное поведение моего сувенира?

Время, которое им пришлось провести в мучительном ожидании, не пошло на пользу обоим: Мира побледнела так, что почти слилась с цветом своих волос, а с Августа сошла его самоуверенная ухмылка. Все вместе они прошли в мастерскую, и Филипп первым взял слово.

– Желтые плащи ушли. Белый аурум до сих пор не найден. Про сувенир мы ничего не сказали. – Август и Мира выдохнули, а Филипп прибавил: – Однако, как выяснилось, у некоторых из нас есть секреты, которые неплохо было бы обнародовать.

Ирвелин ждала этих слов и уже приоткрыла рот, чтобы начать говорить, но Филипп вдруг опередил ее:

– Мира? – Он посмотрел на соседку многозначительно. – Скажи нам, что вчера ты делала во время шоу иллюзионистов?

На мгновение впав в ступор, Мира ответила:

– Смотрела шоу.

– Неправда, – заявил Филипп, сощурив глаза и приподняв подбородок выше, что сделало его выражение грозным. – На балконах тебя не было. Где ты была?

Август и Ирвелин тоже повернулись к Мире. Филипп оказался прав, что отразилось на ее виноватом лице. Опустив взгляд, она отошла к рабочему столу.

– Я не могу вам сказать.

Образовавшаяся тишина прерывалась лишь дребезжанием холодильника. Неужели Мира была как-то связана с кражей Белого аурума? Ирвелин не хотелось верить в это, но факты говорили сейчас против нее.

– Хочу прояснить ситуацию, – спокойным, но настойчивым голосом заговорил Филипп. – Мира. Возможно, сейчас в твоей спальне лежит то, что в настоящий момент разыскивают все оперативные силы Граффеории. И мы сможем тебе помочь только в том случае, если узнаем, где именно ты была во время его кражи.

Мира вздрогнула и закрыла лицо руками.

– Уверяю вас, – промолвила она, – с кражей Белого аурума я никак не связана. Здесь другое.

– И что же? – не отступал Филипп.

Какое-то время Мира стояла неподвижно. Август занял высокий стул напротив нее, Филипп обошел стол и остановился у стеллажа. Собравшись с духом, Мира опустила руки и коротко произнесла:

– Во дворце я столкнулась с Нильсом.

Для Ирвелин озвученная новость не возымела эффекта. Нильс? Кто это? Однако она не могла не заметить вмиг изменившиеся выражения Филиппа и Августа. Оба граффа с ошеломлением уставились на Миру. С лица Филиппа сошла вся краска, а его острые черты стали еще острее. Кажется, признание Миры в краже Белого аурума он воспринял бы куда лучше.

– Когда все гости пошли на балконы, я случайно увидела его в зале. Он был одним из официантов, – затараторила Мира, глядя на шершавую поверхность рабочего стола. – Я удивилась и подошла к нему, у нас даже разговор получился. Мне хотелось узнать, как у него дела. Он огрызался, конечно, постоянно норовил отойти. А потом случился тот оглушительный визг с улицы, и скоро все потемнело. Я растерялась, Нильс тоже. Пока было темно, мы не отходили друг от друга, а когда вернули свет, в дальнем конце галереи закричала какая-то женщина – наверное, увидела лежащего без сознания дворцового отражателя. Нильс сразу побежал на крик. Потом началась суматоха, забегали желтые плащи. С того момента Нильса я больше не видела. Что было дальше, вы знаете.

– Нильс в белой ливрее? Не представляю, – отозвался Август.

Филипп молчал. Его лоб покрылся складками, а в потемневшие глаза страшно было смотреть. В нем словно вскипали старые как мир воспоминания, которые он тщательно старался забыть.

– А кто такой этот Нильс? – спросила Ирвелин осторожно.

– Эфемер, – сообщил Август, пододвигая к себе миску с анисовыми пряниками. – Он раньше жил в этом доме. Мы… общались.

– Поэтому я и не хотела вам говорить, – обращаясь в первую очередь к Филиппу, сказала Мира. – Я знала, как ты отреагируешь.

Ей никто не ответил. Филипп отвернулся к окну, занавешенному хлопковым тюлем, и долгое время всеобщее молчание прерывалось только чавканьем Августа.

– Мне тоже нужно кое в чем признаться.

Все внимание перешло на говорившую Ирвелин. Даже Филипп проявил признаки жизни, отвернувшись от окна.

– У нас сегодня что, день откровений? – с насмешкой бросил Август. – Имейте в виду, я не приготовился. Я чист, как утренний дождь. – Он смахнул с щек пряничные крошки. – Образно выражаясь.

Пропустив комментарий Августа мимо ушей, Ирвелин заговорила:

– Тринадцать лет назад я и мои родители уехали из Граффеории не по своей воле. Мы с мамой уехали вслед за отцом, которого… депортировали из королевства за совершенную им кражу. – Она сглотнула. – Тринадцать лет назад мой отец уже пытался украсть Белый аурум.

Говорить об этом оказалось сложнее, чем она ожидала. Ирвелин не нравилось выставлять семейные истории на общий суд, и, если бы не обстоятельства, которые загадочным образом перекликались с ее прошлым, она бы не откровенничала.

– Как я уже говорила, мой папа – ученый, – продолжала она, стараясь ни на кого не смотреть. – Некоторое время он работал наемным материализатором в одной производственной компании, которая выполняла заказы для Мартовского дворца. Потом он открыл свою лабораторию и стал совмещать науку и производство. Все свободное время он посвящал изучению редких артефактов. Папа часто говорил мне, что Белый аурум, вопреки убеждениям, до сих пор таит в себе много загадок. И у него была мечта. Своими руками, руками материализатора ощутить силу Белого аурума и провести с ним ряд экспериментов. Научных, разумеется.

– Зачем же он так рисковал? Ему можно было просто оформить специальное разрешение, – начал Филипп, но Ирвелин, кивнув, перебила его:

– Разрешение на пользование ценным объектом в научно-исследовательских целях, да. Он подавал заявку. Семнадцать раз. – Август присвистнул. – Папа получал отказ за отказом, однажды встал в очередь на аудиенцию к самому королю, где также получил отказ. Было время, когда он совсем потерял надежду, но потом выдумал план…

– Выходит, это ты вчера украла Белый аурум? Для своего отца? – вклинилась в ее рассказ Мира. Не оставляя Ирвелин возможности ответить, она, пребывая во внезапно охватившей ее горячке, продолжила: – Поэтому телепат и сканировал тебя так долго! Поэтому и желтые плащи пришли за тобой! Все сходится! – Мира вскочила и заметалась по мастерской, кидая в Ирвелин взгляды, полные осуждения. – Но как ты умудрилась стащить камень, находясь в момент кражи на балконе? У тебя был сообщник? Ну конечно! И именно он пробрался ко мне в квартиру, пока ты вместе с нами возвращалась из дворца, и заменил сувенир на подлинник. Само собой разумеется, прятать краденый аурум в своей квартире нельзя, ведь туда обязательно нагрянут с обыском плащи…

– Мира, угомонись! – резко оборвал ее Филипп.

Продолжая тяжело дышать, Мира замотала кудрявой головой от одного к другому:

– Вы что, не понимаете? Все сходится!

Поведение Миры ввело Ирвелин в оцепенение. Второй раз за это утро ее обвиняли в деянии, которого она не совершала.

– Ни я, ни мой папа ко вчерашнему преступлению отношения не имеем, – стараясь сохранить достоинство, произнесла Ирвелин спокойно.

Мира взглянула на нее с откровенным недоверием.

– Не слишком ли много совпадений, Ирвелин? Ты вернулась сюда, в Граффеорию, а спустя три дня из Мартовского дворца исчезает Белый аурум!

– Ты рассуждаешь прямо как тот детектив, – отметил Филипп.

– Неудивительно, Филипп, ведь по-другому здесь рассуждать сложно, – парировала Мира. – И зачем только было актерствовать, Ирвелин? Сегодня утром, когда мы показали тебе камень?!

– Мне кажется, Ирвелин не похожа на человека, который способен на подобное, – заявил Филипп, но в его голосе сквозило едва уловимым сомнением.

– Филипп! Она дочь преступника!

Восклицание Миры отскочило от стен и больно ударило прямо Ирвелин в уши. Никак не унимаясь, Мира кинулась к левитанту:

– А ты что думаешь, Август?

Август продолжал сидеть за столом, держа в руке надкусанный пряник. Услышав вопрос Миры, он, замешкавшись, посмотрел на Ирвелин.

– Я не знаю, – сказал он и отвернулся. – Совпадений и правда много.

Все наконец затихли, включая вспыльчивость Миры. Сам воздух в мастерской переменился. Близился полдень, хотя казалось, что дело шло к вечеру.

– Думаю, мне лучше уйти.

Игнорируя взгляды граффов, Ирвелин направилась к выходу.

– А что нам прикажешь делать с Белым аурумом? – крикнула ей вслед Мира.

Ирвелин притормозила и, не оборачиваясь, холодно произнесла:

– Быть может, это всего лишь сувенир. А если нет, то пора бы его вернуть в распоряжение королевства.

И она ушла, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Глава 7
Неожиданная услуга

Прошло три недели, и теплый сентябрь уступил промозглому октябрю. Полицейские Граффеории больше не беспокоили Ирвелин, равно как и вести о дальнейшей судьбе Белого аурума. Ни по новостям, которые девушка слушала каждый день по радиоприемнику, ни по подслушанным разговорам в кофейнях, куда она частенько заглядывала, нигде она не встретила о Белом ауруме и малейшего упоминания. Газеты тоже оставляли в неведении, даже самый популярный еженедельный журнал королевства «Упрямый карандаш», в котором, по уверениям представителей издания, публиковалась исключительно правда, и то сохранял молчание. Дар отражателя, который Ирвелин исправно проверяла каждое утро, был при ней, и Ирвелин сделала вывод, что Белый аурум был найден и благополучно возвращен в Мартовский дворец.

Филиппа и Миру Ирвелин не встречала все три недели. Лишь однажды, в последних числах сентября, выходя в парадную, она узнала голос Миры – та с кем-то попрощалась и хлопнула дверью. А вот Август однажды к ней стучался, но Ирвелин, увидев его виноватую физиономию через глазок, дверь не открыла.

В эти осенние одинокие дни Ирвелин удалось сделать кое-что полезное. Во-первых, она внесла плату за телефонную связь, и отныне Ирвелин, как современный человек (по меркам Граффеории, разумеется), могла созваниваться с родителями прямо из дома. Во-вторых, она наконец исполнила волю своей матери.

На второй неделе в Граффеории любимый рюкзак Ирвелин начал испускать последний дух: ткань его износилась, карманы выворачивались наизнанку, пуговиц не хватало, а внутренности пропахли однажды пролитым кефиром. Без рюкзака Ирвелин не представляла жизни, и зрелище, представшее перед глазами, чрезвычайно ее расстраивало. Спустя неделю тщетных попыток заштопать старый рюкзак Ирвелин со скорбью на сердце приняла решение покупать новый. Кошелек ее изо дня в день становился все легче, а горизонт на предмет привлекательных вакансий оставался чистым. Не сказать что Ирвелин обременяла себя активным поиском работы, скорее, она надеялась, что подходящий вариант сам со дня на день появится перед ней. Однако дни шли, звон монет становился скуднее, а рюкзак после очередного выхода запросил каши.

«Выбора у меня нет», – подумала Ирвелин в оправдание своему поступку и закрутила диск на телефоне.

– Дугли Дуглифф слушает, – раздался приятный баритон на другом конце провода.

– Здравствуйте, господин Дуглифф…

Ирвелин запнулась.

– Чем могу быть полезен? Только прошу, говорите порасторопнее, у меня репетиция.

– Вас беспокоит Ирвелин. Ирвелин Баулин.

– Кто?

– Дочь Агаты Баулин.

Пару секунд заведующий театром комедии лишь размеренно дышал.

– А, Агата! Помню-помню, – услышала Ирвелин и немного расслабилась. – Как у нее дела? Она танцует или уже отложила практику?

– Мама больше не танцует, – произнесла Ирвелин, не зная, стоит ли рассказывать подробнее. Решив, что не стоит, она заторопилась перейти к делу: – Мама сообщила мне, что в вашем театре есть свободная вакансия младшего пианиста. – Господин Дуглифф промолчал, и Ирвелин, теряя к себе последнее уважение, добавила: – Я – классифицированный пианист, окончила училище по классу фортепиано. Я отражатель. И… эм-м… не так давно я переехала жить в Граффеорию и сейчас нахожусь в поиске работы.

Неловкость сковала ей голос, делая его писклявым. Никогда раньше Ирвелин не приходилось куда-либо напрашиваться.

– Конечно, я готова пройти прослушивание…

Дугли Дуглифф перебил ее:

– Госпожа Баулин, для меня не подлежит сомнению, что с дочерью столь талантливого граффа, как Агата Баулин, будет приятно иметь дело. Однако в моем театре в нынешнее время весь штат полностью укомплектован.

– А когда место может освободиться?

– Право, такое сложно предугадать, – пропел он. – Я ничем не могу вам помочь, госпожа, и вынужден сейчас откланяться. Передавайте мое почтение вашей маме. До свидания! – И бросил трубку, не дав Ирвелин попрощаться в ответ.

Что ж, в этом были и определенные плюсы. Во-первых, Ирвелин не будет мучить себя работой в ненавистных оркестрах, а во-вторых, ей представилась отличная возможность сообщить матери о том, что ее обожаемому господину Дуглиффу она звонила, узнавала, выпрашивала и молила, но, к своему глубочайшему сожалению, получила четкий и неопровержимый отказ.

А теперь стоит упомянуть о еще одном полезном деле, которое Ирвелин удалось провернуть в последние три недели, пусть и совершенно случайно. Когда Ирвелин вернулась в Граффеорию, она была рада пополнить ряды любопытных завсегдатаев, повсеместно блуждающих от одного заведения к другому. Придорожные таверны, кондитерские, знаменитые бары набережной – ничто не ускользало от ее пытливого аппетита. А все потому, что в число страстей Ирвелин входило оно – наблюдение. Ей нравилось занимать столик в дальнем углу заведения и, притаившись за прозрачной броней отражателя (не дай Великий Ол кто-нибудь к ней подсядет!), с упоением наблюдать за рутинной жизнью граффов.

Рабочий день бывалого граффа начинался около девяти, а на завтрак многие жители королевства предпочитали шумную атмосферу ближайшей кофейни, где на их утреннюю газету клали горячие лепешки и скромный по размерам счет. Час с восьми до девяти утра был любимым часом у Ирвелин. Уже к восьми она приходила в выбранную кофейню, занимала место с лучшим видом, заказывала кофе и принималась за ненасытное наблюдение.

Эфемеры предпочитали высокую скорость и в утренней трапезе: буквально на бегу глотали кашу и, с бренчанием оставив тарелку на баре, устремлялись к выходу. Отражатели и материализаторы, напротив, проявляли спокойствие; эти граффы неспешно перелистывали страницы газет, заказывали себе чашку за чашкой, словно им и не нужно было куда-либо торопиться, и вели друг с другом монотонные беседы – беседы такого рода, от размеренности которых эфемеры падали в обморок. Штурвалы – граффы самостоятельные и самые независимые. Не утруждая официантов, вопрос логистики блюд штурвалы решали легким мановением своих рук: тарелки и приборы плыли к ним по воздуху от самой кухни. Левитанты – добряки, смех которых разносился по всему заведению, а иллюзионисты, эти вечно парящие в облаках фантазеры, могли целый час просидеть за остывшим завтраком и завороженно смотреть в одну точку.

Признанных мудрецов Граффеории – телепатов – увы, вы не встретите ни в одном кафе королевства. Эти обособленные ото всех граффы предпочитают утро в уединении. К привычкам телепатов можно отнестись с пониманием: чтение мыслей других людей, согласитесь, – занятие достаточно утомительное. Поэтому-то за телепатами и закрепилась репутация главных затворников Граффеории.

Инициировать в заведении кукловода – граффа, способного дарить неживому признаки живого, – легче всего. Редкий кукловод не считает своим долгом прихватить на завтрак хотя бы одного из своих многочисленных животных. Бывало даже, кукловод брал в сопровождение сразу всех, как это делала почтенная дама в белой широкополой шляпке, чью фигуру Ирвелин встречала весь сентябрь в кофейне «Вилья-Марципана». В двери кофейни почтенная пожилая дама заходила не одна, а в сопровождении полдюжины гладкошерстных кошек; в это утро две кошки ютились на костлявых плечах хозяйки, остальные же вяло семенили вокруг ее ног. Тетушка Люсия, владелица кофейни, всегда провожала процессию самым строжайшим из своих взглядов, но при этом в обслуживании почтенной даме не отказывала – постоянный гость, пусть и такой эксцентричный, был для нее на вес золота.

Во время своих наблюдений Ирвелин иногда приходилось быть свидетелем чужих разговоров. С соседних столиков доносились обрывки фраз, признания, семейные перипетии и даже целые истории – будто вся жизнь Граффеории концентрировалась здесь, на шатких стульях, в окружении сытости и горячего чая. Один из таких ненароком подслушанных разговоров случился и этим утром, а объектом подслушивания была та самая почтенная дама в белой шляпке, укутанная шелком и кошками. Звали почтенную даму госпожа Корнелия.

Вместе с Корнелией в кофейню вошла вторая дама, не менее пожилая и не менее важная. Всей дружной мяукающей компанией они присели за соседний от Ирвелин столик у черного рояля. Дамы сделали заказ (вареный лосось, много вареного лосося) и принялись за обсуждение свежайших сплетен.

– Будь они неладны, эти эфемеры!

– О ком ты говоришь, Корнелия?

– О своей невестке, разумеется, – с брюзжанием возмутилась дама. – Видишь ли, Патришия, вчера мы гостили в доме моего сына. Вечер провели великолепно: кошки насытились деревенским воздухом, а я таки размяла свои немолодые кости. Но утром!

– Что же произошло? – ахнула Патришия с признаками раболепия, в то время как несколько кошек прыгнули на рояль и принялись вальяжно вышагивать по пыльной крышке, оставляя за собой следы лап.

– Невестка моя, крайне неразумное порой создание, – эфемер. И сегодня ей, видите ли, нужно было вскочить с постели ровно в пять. В пять утра, Патришия!

– Зачем же ей понадобилось вставать с рассветом?

– Поверишь ли ты? Чтобы посмотреть на этот самый рассвет! Видите ли, у них там, в Олоправдэле, он какой-то особенный. – Корнелия пренебрежительно округлила глаза. К ней на колени запрыгнул пятнистый кот, и дама принялась его гладить усыпанной перстнями рукой. – Мало того, в этот раз невестка решила привлечь в свою секту и меня. Она ведь знает о моем распорядке дня, которого я строго придерживаюсь вот уже тридцать лет. Знает! И что же вытворяет? Подходит к моей постели в пять утра и ласково говорит: «Просыпайтесь, Корнелия, светает».

– Какое неуважение к свекрови!

– Безобразие! – она вскрикнула так, что кот тут же спрыгнул с ее колен. – В моей жизни расписана каждая минута, и лишних импровизаций я не потерплю. Мой сон должен длиться до восьми, ровно до восьми!

Патришия понимающе закрутила головой.

– И только из уважения к любимому сыну мне пришлось подняться на три часа раньше и идти лицезреть проклятый рассвет. Семьдесят пять лет живу, а рассветов будто не видала! Первым же трамваем я сбежала оттуда. Теперь весь день придется носом клевать.

Патришия одобрительно цокала после каждого возмущения своей подруги, но на ее кошек, крутящихся рядом, она поглядывала с плохо скрываемой опаской, что Ирвелин весьма позабавило.

– А позавчера! Что со мной произошло позавчера! – продолжала Корнелия, подкармливая полосатого кота кусочком лосося. – Как ты знаешь, Патришия, по вечерам я гуляю, с шести до семи тридцати пяти. Маршрут мой каждый день неизменен. Никаких импровизаций! Сначала прогуливаюсь через дворцовые сады, сворачиваю на Банковский переулок и шагаю вплоть до Робеспьеровской. – Она резко вскинула руками, отчего с ее худых пальцев соскочило несколько крупных перстней. – Иногда, честное слово граффа, у меня складывается ощущение, что на этой треклятой улице живут одни смутьяны. Да, знаю, Патришия, что ты скажешь. Робеспьеровская славится своими фасадами, якобы самыми красивыми фасадами во всей Граффеории, но, голубчик, и что с того? На мой вкус, все дома там слишком вычурные…

– Так что же произошло на Робеспьеровской, Корнелия? – перебила подругу Патришия. Ирвелин ее мысленно поблагодарила, ей тоже не терпелось узнать суть претензии.

– Настоящее преступление! – Морщинистое лицо госпожи Корнелии возымело выражение грозной решимости. – Иду я, значит, со своими кошками, никого не трогаю, ведь мы, кукловоды, с уважением относимся к личному пространству каждого граффа. А вот тот сутулый господин, что выскочил прямо на меня и сбил меня с ног, точно не из кукловодов! И кто он по ипостаси – и так ясно. – Патришия показательно нахмурилась, делая вид, что ушла в глубокие раздумья. – Эфемер, Патришия, кто же еще! Будь они неладны, эти эфемеры! Выскочил на меня из лавки и деру дал! А до того, что достопочтенная немолодая женщина по его вине лежит на тротуаре, ему и дела нет. Я повредила колено, к его стыду будет сказано! Плюс ко всему…