Мужчины. Панк-рок о сексе на одну ночь

Глава 3
Хавьер

Мы познакомились с Хавьером странным образом.

Кто-то на главной площади сказал: «А вон тот пацан говорит по-русски, ты знаешь?»

По-русски он, конечно, не разговаривал, зато проехал почти всю Россию, жил в Грузии, Казахстане, а сам был из Колумбии. Лучезарный кудрявый журналист-путешественник. Из моей стаи. Глаза его горели от жизни, и он соглашался на любые ее предложения.

Как-то раз Хавьер задался вопросом, а где же конец света? И решил, что у каждого конец света свой. Это точка на земле, противоположная точке, где ты родился. Он узнал точные координаты места своего рождения и, сделав расчет, нашел свой конец. Конец был где-то в болотах Индонезии. Хавьер отправился туда. Места оказались не только непроходимые, но и крайне опасные. В итоге Хавьер добирался на машине с мальчишками, которые слишком боялись отпускать его одного. Попасть туда можно было только через чужую территорию маковых полей, выращиваемых для производства героина. Точка оказалась в воде посреди, туда он добирался на оставленной кем-то на берегу лодке и сделал заветную фотографию, где он, до ужаса счастливый и голый, победно поднимал руки над водой. Это фото висело на стене его новенькой квартиры.

Как-то раз я предложила ему меня сфотографировать. Хавьер получил высшее образование по фильмографии. Я стояла в желтом платье с желтыми цветами и кидала по одному в него, напоминая себе Маргариту, которая идет по улице с дурацким букетом, чтобы Мастер ее нашел. Выходило потрясающе… В замедленной съемке он действительно снимал полноценное кино. Я никогда не видела себя такой.

Все становится красиво, если немного замедлить, и по-муравьиному бессмысленно, если ускорять. Только представь, насколько бесполезно выглядела бы со стороны наша жизнь, поставь ее на перемотку в ×5? Интересно, космос примерно так нас видит?

Закат на улицах пропал быстро, и мы попытались поймать его на крыше. С крыши переместились в квартиру. И тут во всем квартале отключили свет. Мы зажгли свечи. Хавьер перешел на черно-белый режим, балансируя с камерой в одной руке и открытым на белой странице ноутбуком в качестве света в другой. Меня удивляло, как человек с только что разбитым сердцем может так красиво смотреться в кадре.

В перерыве мы выкурили косячок, и тут Хавьер как журналист устроил мне несогласованное интервью на личные темы. Это походило на своеобразное занятие сексом. Видишь ли, с одноразовыми любовниками ты часто не успеваешь поговорить о действительно личных вещах. Наш разговор был приятнее и интимнее, чем физическая связь со многими. Он сочинял очередной вопрос, а я, прищурившись, посмотрела ему в глаза и прямо спросила: «Хавьер, ты хочешь заняться со мной сексом?»

Иначе секс не обсуждают так дотошно. Он как будто ожидал эти слова, потому что не замялся ни на секунду, а только пожал плечами и, будто продолжая предыдущее предложение, чинно ответил:

– Спасибо. Я бы определенно хотел, но у меня есть девушка, она в другой стране, я продержался уже два месяца, осталось чуть-чуть, и это было непросто.

– Ты меня не понял. Я не предлагала. Я спросила, хочешь ли ты заняться со мной сексом.

Недопонимание вышло очаровательным. Но в тот момент сработал мой любимый идиотский заскок. Предложи ребенку все шоколадки и скажи, что нельзя только вот эту, понятно, какую именно он будет требовать в истерике. Как бы то ни было, Хавьер сделал мне другое предложение, от которого я могла отказаться. Но не отказалась. В ту ночь было полнолуние, и он сказал: «Я предлагаю снять, как ты танцуешь на крыше голая под луной».

Он поставил Cigarettes after sex, в ту ночь она должна была называться Cigarettes after sex you can’t have^[2], и я стала танцевать; что из этого вышло – я не знаю, но видавший многое Хавьер был в абсолютном восхищении. Мы вернулись домой. Было за полночь. Мой автобус должен был стартовать в семь утра, а я даже не собрала вещи.

– Хочешь поваляться вместе? – галантно спросил он.

– Хавьер… Ты понимаешь… Это все равно что сказать: есть вкусное мороженое, самое вкусное на свете, но ты его можешь только лизнуть. Нет, это некорректно… Скорее, понюхать. Ты станешь его нюхать?

– Я такой человек, который между ничем и чем-то всегда выберет что-то.

Я сдалась. До утра мы играли в секс. Мы не раздевались и не целовались. Но вскоре я с трудом могла отличить то, что между нами происходит, от настоящего секса. Мы двигались так, будто голые и он во мне. Все это было… невинно. Словно мы в детском лагере и еще ничего не знаем про секс.

До автобуса оставалось два часа.

– У меня никогда не было оргазма от парня, с которым я даже не целовалась.

Мы засмеялись. Он проводил меня до дома. В ноутбуке уже были все отснятые фотографии. Все, кроме тех, что под полной луной. Их я никогда не увижу. Забирай у фотографов исходники сразу. На всякий случай. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Глава 4
Матео

Всю поездку в автобусе я проспала. Четыре с половиной часа прошли незаметно.

– Саюлита! – крикнул водитель, и вереница людей потянулась к выходу.

Когда вышла на улицу, мне показалось, что я не доехала. Мы стояли на дороге из камней, присыпанной пылью. Хостелов, которые принимают с собаками, не было. Я нашла один самый дешевый, который тоже не принимает, но решила попытать удачу при личном знакомстве.

Нашла я его не сразу. Это был голубой домик с большим балконом и крышей из пальмовых листьев. На разбитой бетонной лестнице стояла гурьба полуголых загорелых пацанов, над ними краской нарисован адрес, который мне нужен. Судьба.

Хостел оказался предельно маленьким. Одна общая комната из пяти двухъярусных кроватей соединяется с прихожей-проходной, в углу ютится кухонька, а рядом – вход на балкон. Дверь открыл стройный загорелый аргентинец. Глаза янтарные. Брови черные. Волосы слегка завиваются. Когда одна прядь выпадает вперед – он похож на молодого Джонни Деппа. Матео. Его зовут Матео. Мне всегда нравилось имя Тео и имена на «М». Я и понятия не имела, что это можно соединить. Есть такие люди, они по жизни со всеми заигрывают. Два дня назад в ходе расспросов мы с Хавьером определили, что я к ним отношусь. Вот и Матео к ним относился. Я не могла точно сказать, было это персонально направлено на меня или нет, но искорку в глазах заметила. Рядом с ним было хорошо.

– У нас скромно. Но мы живем дружно, как семья, – сказал Матео, и все сомнения отпали.

Спустя полчаса я уже тащила через мост свой чемодан. Мальчишки сидели на балконе и играли в крохотные магнитные шахматы Матео для путешествий. Он не был в Аргентине четвертый год. Я спросила, не скучает ли он по близким, Матео ответил, что встречает близких каждый день. Сразу после меня в дверь хостела постучался худенький француз лет двадцати семи. Он быстро снял футболку, сел за большой стол на балконе и принялся крутить табак. Три недели назад он расстался с девушкой – они путешествовали по Мексике вместе.

– Три недели? У меня месяц. – Я отбила ему пять. – А какое название у этого места? Это случайно не Heartbreak Hotel^[3]?

Мы с Матео улыбнулись друг другу. Он тоже играет на гитаре и понял отсылку на Элвиса Пресли.

– Well, since my baby left me, – запела я, – I found a new place to dwell. It’s down at the end of Lonely Street at Heartbreak Hotel…^[4]

– Ребята, не беспокойтесь, – сказал Матео, – вы в хороших руках.

В этом месте царила волшебная обстановка. Пол скрипел, почти все стулья разломаны. Но было чертовски уютно. Тот деревянный балкончик с пальмовыми листьями вместо крыши надвисал над туристической Саюлитой, словно разноцветный дирижабль, плывущий отдельно, на своей волне. Мальчишки были вылитыми подросшими генералами песчаных карьеров. Без денег, но с бандой. Кто волонтерит в хостеле, кто зарабатывает песнями на площади по вечерам. Я прилегла на кровать и на несколько минут отключилась, когда в хостел зашла красивая девушка азиатской внешности, покрытая татуировками-цветами, и стала что-то спрашивать у волонтера на еще более кривом испанском, чем у меня. Ее звали Эми. Эми тоже недавно разошлась с молодым человеком и жила теперь здесь. Она была художницей и обладала абсолютно неотразимой идеальной фигурой, с какого ракурса ни посмотреть. На появление новых людей в хостеле она не обратила никакого внимания и предложила Матео прогуляться на пляж.

– Не могу оставить ребят, давай пригласим их.

Я спала, когда он подошел ко мне и нежно позвал.

– Что с собой нужно взять? – спросила я сонно.

– Ничего. Мы будем плавать голыми.

Матео держал в руках половинку арбуза. Оказалось, если приложить немного усилий и прогуляться через джунгли, можно выйти на абсолютно пустой пляж. Матео и Эми шли впереди, босиком по золотому песку, слева – океан, справа – пальмы. Над нашими головами пролетели пеликаны. Не прошло и суток, как я оставила Гвадалахару с ее ставшим привычным устоем, а у меня уже новая семья. В путешествиях семью не выбираешь. Какие попались люди – таких и любишь, таких и ценишь. Какими есть.

Мы выбрали подходящую под хорошую тень пальму, скинули вещи и побежали в океан. Огромные волны не сразу дали пробиться. Я скучала по этим живым стенам любимой стихии, несущимся на тебя. Вода заряжает своей непоколебимой энергией. Выходили мы, вытаскивая друг друга по очереди. Матео обнял и поцеловал голую Эми в макушку. В тени пальм она забила косячок, натянула слэклайн, Матео включил музыку и принялся танцевать.

Я смотрела, как он танцует в своей мерцающей (мы отметили это ранее все вместе, пристально уставившись на ткань) рубашке, а затем цепляется за дерево и висит вниз головой. Четыре года он живет в «сегодня». Сама кожа Матео, казалось, блестела от переполненного жизнью хозяина. На заднем фоне походящая на современную Покахонтас Эми гуляет по слэклайну в стрингах. Наблюдая за ними, окутанными светом теплого заката на океане, я поняла, как давно не видела свободных людей.

Возвращались обратно мы по темноте, пробираясь через пещеры, залитые водой. В какой-то момент Матео и Эми отстали. В свете луны я отличила их тени и поняла, что они целуются. Мы с другим парнем не растерялись и стали чертить ногами по песку. Он блестел и светился от планктона. В такие моменты отпадают последние сомнения, понимаешь: кто-то точно это создавал. Кто-то с прекрасным вкусом.

Выйдя в город, мы купили овощей в маленьком ларьке и шли домой готовить ужин, когда Матео вдруг спросил меня:

– So, how are you connecting with your sexuality after a break up?^[5]

Это был чертовски хороший вопрос. Что я ответила – не имеет значения. Ведь ты и так до всего додумаешься сам. Всему свое время. Каждому моменту – своя звезда.

Ты ждал историю про секс? О, его не было. Как-то раз мы поцеловались, и с точки зрения волшебства это было даже больше, чем секс. Я могла с ним переспать. Но Матео уже находился в околоотношениях с той красоткой, хоть и не был ей ничем официально обязан. Я многим поступилась за те два года, но одно осталось неизменно: не люблю второстепенных ролей. Особенно в любви.

Глава 5
Эстебан

Я поселилась в маленькой деревне Сан Панчо на берегу Тихого океана и решила залечь на дно. То, что я сюда попала, абсолютный набор случайностей. Как, впрочем, и половина ситуаций в моей жизни. Телефон, на удачу мне (что я, конечно, пойму только позже), разбился так, что ни один туземец не мог его починить. Мне действительно оставалось жить здесь и сейчас. Этим я и занялась.

Как рассказать тебе про Сан Панчо, мой друг?

Я называю такие города «Эффект Отеля “Калифорния”», и каждый англоговорящий поймет, о чем я^[6]. В них нет времени, фамилий, паспортов, обязательств, будущего и прошлого. Есть только энергия, и она заправляет всем.

Не надо проверять карту, и так ясно: здесь очередная сильная точка земли. Каждый объясняет такие вещи по-разному. Одна хиппи сказала, что городок стоит на месторождении хрусталя и притягивает «проснувшихся». Другая поведала теорию, что место зовет тех, кому в него нужно. Третья сказала, тут отмывают карму. Одно наверняка: это особенный город.

Город в одну улицу, упирающуюся в океан. Город с ракушками вместо пепельниц. Город, где собаки бегают без поводков, а люди ходят босиком. Город, который аплодирует каждому закату. Город, собравший сливки всех стран, приютивший их здесь, под листьями пальм и звездным небом. Не веришь мне – приходи в среду на открытый микрофон в El Gajo и сам скажешь, что никогда не видел такое скопление невероятно красивых людей.

Именно там я и встретила Эстебана – двухметрового колумбийца с пухлыми губами и рубашкой в цветах. По средам мы находили друг друга случайно в толпе и танцевали сальсу. А потом я решила, что можно найтись и не случайно. А потом оказалась у него дома. А потом он предложил мне массаж.

Эстебан по знаку зодиака – Рак. Я к Ракам не имела никакого отношения, но мне хотелось. Говорят, Раки семьянины и самые преданные ребята из всех. Слабая черта – обидчивость.

«С обидчивостью уж что-то придумаю, – подумала я. – Это легче, чем биполярка Близнецов, блядство Козерогов и непомерное эго Львов».

Так вот, Эстебан предложил мне массаж. Массаж – вещь опасная. Это я знала по одному массажисту семидесяти лет с Бали, которого мне порекомендовала подруга. До последнего думала, что «это нормально», пока он не расстегнул пряжку своих штанов и не потянулся облизывать мне сосок. Но Эстебану было не семьдесят, и массаж он делал из благих побуждений.

Что я ему нравлюсь – было очевидно. Эстебан смотрел на меня как на подарок: заморскую красавицу, блондинку, которая чудом оказалась в его мире. Я смотрела на него как на источник комплиментов, от которых почувствую себя хоть чуточку любимой. После двухчасового сеанса, где меня сжимали крепкие мужские руки, я не выдержала и поддалась искушению. Наш секс был прекрасен, даже слишком, потому что страшнее секса без чувств может быть только чувственный секс без чувств: Эстебан восхвалял меня, осыпал поцелуями, ластился, стремился подарить удовольствие больше, чем его получить. А когда я испытала оргазм – обнял сзади, как обнимал Романов перед сном. Они были одинаковой комплекции, с руками той длины, что загребают в охапку. Телесная память огрела меня пощечиной: я вдруг вспомнила все, совершенно все. Вспомнила, что любила и была любима. А теперь меня обнимает какой-то потный колумбиец и шепчет на ухо сладкие пошлости. Меня перекрыло.

И пока я придумывала, как бы поскорей это завершить, Эстебан сфотографировал мое испуганное лицо и сделал через приложение фотографии наших потенциальных детей. Он показывал их, радуясь и предлагая перспективу.

Я почувствовала физическую тошноту и паническое желание сбежать. Бежала я в прицепе с овцами, который застопила на трассе, и, пока тряслась, с досадой осознавала: оказывается, любви может быть слишком много. Особенно если вы еще не завтракали вместе, а он уже придумал вашим детям имена.

Глава 6
Марко

Приехав в очередной город, я глянула на карту и потащила по брусчатке чемодан в сторону «Селины». Во всем виновата «Селина» – сеть отелей, в которой мне всегда хотелось погостить. Вернее, во всем виноват Алекс – дизайнер «Селины», с которым я переспала. Он напомнил мне о ее существовании и рассказал легенду названия. Мол, Селина – это магическая девушка, живущая в лесу. Заманчиво, правда?

Город был переполнен красивыми молодыми людьми. И, когда я имею это в виду, я говорю о свернутой на второй день пребывания шее. Парни здесь так сексуальны, что не представляется возможным с ними даже заговорить. Да и говорить не хочется, хочется просто прижаться к их прессу и трогать пальцами идеальные черты лица. Но все это я замечу потом… А сейчас я ужасно хотела спать и совершенно охуела от грохота туристического города. Со всех сторон висели фенечки, ловцы снов, этнические платья, кожаные сумочки и ошейники для собак. Собак здесь было море. Пока я терялась в новых и новых проходящих мимо мужчинах, Гоша терялся в новых и новых пробегающих мимо попах собак. С «Селиной» я откровенно рисковала: я уже была в ней в Канкуне и даже пыталась остаться, но выяснилось, что, притом что к ним можно с животными, это касается только отдельных комнат, а не общаг. Однако на сайте это написано не было, и я подумала: может, из-за вируса комнаты пусты и они возьмут нас в общагу. В конце концов, не моя вина, что обратной информации нигде не прописали.

Чекина пришлось ждать четыре часа, после чего мне сказали, что в общагу меня не пустят, а единственный другой вариант – это стандартная комната за 80 долларов. Столько же стоила неделя в общежитии. Но сил искать что-то другое у меня не было, и я согласилась. Номер пах сыростью, одна тусклая лампочка освещала только плетеный полоток. Я закинула вещи, приняла душ, злобно выдавливая побольше включенного в стоимость комнаты шампуня, и отправилась искать другое жилье. Ни «Букинг», ни «Эйрбиэнби» ничего не показали, и пришлось по старинке бродить по улочкам. Посоветовали проверить хостел со скромным названием Amazing, нет, прости, THE amazing hostel^[7]. Я позвонила в дверь. За забором из сетки была видна одна из комнат, оттуда выглянул загорелый, по пояс голый парень.

– Здравствуйте! У вас есть свободные комнаты?

– Да! Подождите!

На самом деле все остальное уже не имело значения. Я втюрилась. Он был прекрасен весь. Кожа будто блестела от счастья, проступали мышцы. Но главное – это его грустно-веселые, огромные, подчеркнутые закрученными ресницами и густыми прямыми бровями глаза. Я бы в них полжизни смотрела. Он стоял посреди комнаты босиком с огромной картой, разложенной на полу. Пришла рецепшионистка. Они перекинулись парой слов на французском. Он еще и француз.

Мы удалились с девушкой выяснять мои опции, я была согласна на многое, когда тут такой парень. Но оказалось, что завтра парень уезжает. В общую комнату с собакой меня тоже не пустили. Уходя, я заглянула за дверь того француза. Его не было. Что ж, это жизнь.

«Не цепляйся за очередного мальчишку, Даша. Будут и другие».

«Но эти глаза!»

Рядом был еще один хостел, я направилась туда, и тут навстречу идет этот парень с шестью банками пива. Настроение мое улучшилось. Мы проверили второй хостел, где Гоша чуть не сожрал маленького котенка, а в предлагаемой комнате не было интернета.

– Ну и что, – сказал мне Марко, когда я вернулась. – Читай по ночам книги, это куда лучше твоего интернета.

Спустя несколько минут общения я сказала: «Покажи мне свою карту» – и сократила весь вежливо-ознакомительный разговор. И вот мы уже сидим и изучаем, кто где был и куда поедет. А ехал он в сторону Баха Калифорнии волонтерить в школе для детей из бедных семей и сильно опаздывал с обещанными сроками прибытия. С горящими глазами он рассказывал мне о предстоящем с утра автостопе, о Толстом, Достоевском и Гоголе, которых читает одновременно. Об армии, в которой провел десять лет, катапультируясь из самолетов и изучая Африку, о жизни и обо всем, что его впечатляет. В его рюкзаке была пара футболок, палатка, спальник, электронная книжка и вакуумный пакет. Этот парень пах жизнью. Нет, он ей был! В какой-то момент я про себя задала вопрос, и сама от него посмеялась. Со мной такое бывает.

– Что?

– Да ничего, это слишком глупо, чтобы произносить.

– Все равно произнеси.

– Я хотела спросить: это правда, что все французы – хорошие любовники?

Он растерянно заулыбался.

– Я не пробовал… Я не знаю.

Мы провели вечер на океане, в тихой бухте, среди тусклых огней закрытых кафе и далеких домиков на скалах. Он смеялся над моим алфавитом, я смеялась над его акцентом. Над этим «ву» вместо «who», над «хэльп» и «куль».

Мы рисовали на песке слова и определяли, какое больше по звучанию похоже на смысл, сравнивая русский и французский. Но, конечно, все, что он произносил, было абсолютно прекрасно, и моего плохого испанского с его плохим английским хватило. Он все просил, чтобы я ему что-то сыграла, и мы дошли до моей комнаты за восемьдесят долларов. Все, на что у меня хватило сил, – переодеться в новую сексуальную ночнушку из секонд-хенда и упасть на честно оплаченные шесть подушек. Столько может потребоваться разве что для секса в интересных позах.

– Ты хочешь остаться или ты хочешь уйти?

– Я бы хотел остаться.

– Хорошо. Но у нас не будет секса, ты не против?

– Конечно, нет.

Я его оглядела. Он был в летних шортах, под которыми обычно у мальчиков ничего нет. Так и оказалось.

– Я могу выдать тебе свои пижамные штаны.

– Я лучше посплю голым. Хорошо?

Он сходил в душ, залез под одеяло и обнял меня так очаровательно, что я даже не успела произнести свое главное правило дружеских объятий: меня обнимать сзади нельзя – это личное. Так я оказалась в одной постели с голым французом. С утра ему нужно было собираться, я сонно записала мой номер на первом попавшемся листке бумаги и снова отключилась.

В десять утра мне пришло сообщение:

«Доброе утро. Пойдем завтракать?»

Мы встретились через час на углу в кафешке с круассанами, выпили прощальный кофе и горячий шоколад. Марко обнял меня и поцеловал в губы. Это было так естественно, как будто мы вместе несколько лет… Может быть, это правда. А может быть, все французы и правда прекрасно занимаются любовью. Как бы то ни было, уехав, он продолжал мне писать и даже прислал видео из школы, где теперь преподает. Я пересмотрела его пять раз и спустя месяц решила до него до-ехать.

Мне попались мальчишки из Израиля, которые как раз ехали в ту сторону на старом вэне. Вместе мы пересекли пролив на пароме, который высадил нас в городе Ла Пас. Дальше парни из Израиля ехали на юг, а мне нужно было на север.

Автобусы в Мексике – вечная рулетка. То не салон, а сказка: кожаные сиденья, водичка бесплатная, вай-фай, наушники, полный комфорт, то… То, что было в этот раз: разорванные сиденья, в туалете – ни бумаги, ни воды. На вопросы водитель ответил: «Это Мексика».

Всю дорогу автобус мотало с такой силой, что пару раз, находясь в туалете и натягивая штаны обратно, я вылетала в салон прямо так, со спущенными, пробив телом дверь.

Спустя сутки автобус остановился посреди ничего.

Вокруг горы и жилые конструкции из картона и палок. На этом фоне несколько перепачканных человек: женщины с детьми на руках и мужичок с лопатой. И вот, когда я уже было подумала, что дело труба, – за окном появился лучезарный Марко.

Следующие несколько недель я прожила на территории религиозной общины в пустыне, на берегу океана. Здесь располагались огромные плантации клубники. И пока переселенцы с юга страны трудились не покладая рук, их дети были оставлены без присмотра. Каждый день мы преподавали английский и играли с детками самого разного возраста. Нам выделили второй этаж заброшенного здания. Здесь была школьная доска, пара пластмассовых столов и с десяток старых стульев. Помню, предложила помыть полы, и тот мальчик, что постарше, принес откуда-то ведро грязной воды. Никакого водопровода здесь не было. Меня тогда поразило, как быстро эти дети полюбили нас, двух волонтеров из невообразимо далеких стран. Мы показывали точки на карте, откуда родом, и ребята не могли понять, как мы вообще оказались здесь. После занятий они играли в футбол сдутым мячом. Вокруг не было ничего, кроме пары таких же недостроенных конструкций.

На территории, где мы жили, было запрещено примерно все: пить алкоголь, курить сигареты, ходить в комнаты друг друга, так как мы мальчик и девочка. Мы, конечно, делали все три вещи, но с чувством особого трепета и абсолютного восторга. Из еды нам были предоставлены полки просроченных консервов из Америки, крупы и самые дешевые овощи. Чтобы помыться – воду грели в кастрюле. Чтобы постирать вещи – заливали ковшом воду в стиральной машине на улице. Чтобы поймать интернет – залезали на чердак со старыми виниловыми дисками, книгами на испанском и швейной машинкой.

Было чертовски холодно. Гоша набирал несметное количество насекомых за день, а потом залезал ко мне под одеяло. Я научилась чувствовать во время сна, что по мне ползет клещ, и ловить его до того, как он в меня вцепится. А потом заболела ковидом и еле передвигалась. И все-таки, по каким-то загадочным причинам, мы были счастливы. Наверное, именно потому, что у нас ни хрена не было. Такова она, блядская природа человека: мы не ценим ничего, что дается нам легко и остается надолго.

Бывало, я порывалась сбежать. Потом шла мыть посуду, вода оказывалась не ледяной, а просто прохладной, и все вдруг становилось не так страшно. Школьная смена заканчивалась днем, дальше мы были предоставлены самим себе.

Марко никогда не скучал. У него был Толстой с его «Войной и миром».

Я же прыгала вокруг него как ребенок, прося меня развлечь. Одно было наверняка: я его совершенно не понимала. Мне казалось, что раз он звал меня – между нами что-то будет. Декорации для романтической истории подходили как никогда. Мы в совершенно диких нам условиях проживаем уникальный, меняющий мировоззрение опыт, один на двоих.

Близость с людьми измеряется не количеством хорошего и плохого, прожитого вместе. Она измеряется силой эмоций, и больше ничем.

Он целовал меня в макушку. По-школьному заигрывал. Я писала ему письма на французском на вкладышах от винила – другой бумаги не было. Он – на английском и подкладывал их под дверь, прижав камнем. Один раз, когда простуда меня сравнительно отпустила, мы все-таки дошли до того, чтобы переспать, лежа в спальнике поверх заржавевшей сетки кровати из казенного учреждения 1990-х. Дачной классики, провисающей до пола. Даже при таких условиях все было очень здорово. Тут Марко остановился на середине и сказал, что продолжение будет в следующих сериях.

Но следующей серии так и не случилось.

Я опаздывала на работу, меня подвез мужчина. Это увидели жители общины. Оказалось, что по местным правилам нахождение свободной девушки в одном автомобиле с женатым мужчиной – несусветное преступление. Наш начальник, толстый и крайне неприятный кореец, был непреклонен. И меня прогнали. Я надеялась, что Марко либо отстоит меня, либо поедет со мной. В конце концов, поставь он вопрос ребром и скажи, если она, то и я, – у корейца не осталось бы выбора.

Но Марко остался. Это был еще один поступок, который я не поняла. Все это показалось мне событиями в стиле «а я тебя – нет». Но спустя пару лет, листая старенький блокнот, я остановлюсь на странице с неизвестным мне почерком. Это будет еще одно письмо от него с большим количеством любви и благодарности. Марко так и продолжит писать мне иногда в соцсетях, спрашивать, где я и как. Чужая душа – котенки.

Тем временем я продолжала проживать расставание. Меня накрывало волнами, и в той самой пустыне некуда было бежать от мыслей и чувств. Мне была не так обидна потеря конкретного человека, сколько тот факт, что нужно все начинать сначала. Я не хотела быть ничьей. Мне нравилась семейная жизнь. Нравилась забота о человеке, совместные мечты и планы.

Я призналась в своем страхе отцу. Что, если я так никогда и не встречу того самого человека? Папа сказал следующее: «Ты не можешь поменять реальность, но ты можешь поменять свое отношение к ней. Попроси у бога любимого человека. Обозначь, что хочешь. А потом добавь: “Но если у тебя на меня другие планы, если мне суждено прожить эту жизнь одной – помоги мне принять это со смирением”».

Подобное «суждено» было губительным. Вся моя жизнь спонсирована жаждой любить. И насколько тот совет был полезен, настолько и разрушителен. Мне было дико о таком просить, но я пересилила себя – и это случилось. Я действительно смирилась с тем, что не встречу того самого человека никогда.

И это привело меня к странному стилю жизни…

Привет, Марко!

Пока ты преподаешь детям в школе, я сижу в своей комнате и изучаю в зеркало язык. Когда ты последний раз внимательно рассматривал свой язык? Мне кажется, такие места, как эти, созданы для того, чтобы остановиться и заметить жизнь.

На самом деле язык я изучаю, потому что он, как все лицо, болит. Вдруг я вообще заболела ковидом? Тогда нам всем крышка. Могу еще и детей заразить. Хотя дети вроде не болеют? Но если не болеют, почему тогда закрыты школы?

Сказать, что мне хреново, – это, конечно, ничего не сказать. Самое ужасное, что и собака вся в насекомых… И я не представляю, как спасать его от них. Если Карина уедет, мы с тобой останемся совсем вдвоем. Она сказала, что Кевин не хочет, чтобы сюда приезжали другие волонтеры.

Надеюсь, я выздоровею и адаптируюсь к погоде. Мне не хочется сдаваться. Детишки прекрасные, и это так здорово – заниматься с ними. Но все остальное пока, конечно, приводит в ужас. Я попросила у Кевина купить яйца с чувством, что просила черной икры.

Наверное, после десяти лет армии для тебя такая обстановка кажется родной? Говорят, солдаты никогда не возвращаются с войны. Расскажи, что тебя манит в такой работе? Видишь ли ты в ней романтику или это просто способ жить в путешествии?

И вообще, что делает тебя счастливым? Ты вчера, когда я задавала вопросы, сказал мне: «Их слишком много». Но что нам тут еще делать, кроме как узнавать друг друга?

Надеюсь, мы станем друзьями. А может быть, и нет. Мне сложно угадать, что ты чувствуешь, что думаешь. Я понятия не имею что. Ты рад, что я приехала? Мне вчера показалось, что я тебе не интересна. Ты так посмотрел задумчиво в сторону, когда я лежала голой на тебе, что стало страшно. Знаешь, ты первый парень, который мне понравился за многое время. Не знаю почему. Наверное, это все твои глаза. Они у тебя какие-то чрезмерно добрые. Бывают добрые грустные глаза. Вот у тебя такие. Тут тяжело и хочется уехать. Но каждый раз, когда ты смотришь на меня, я улыбаюсь как дурочка, и все проходит.

Холодно. Пойду перепишу теперь это все на французский. Наши попытки друг друга понять, словно метафора на то, как мир пытается сам себя познать.