Loe raamatut: «Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера», lehekülg 8

Глава 8
Война начинается

Перед рассветом 1 сентября 1939 г. немецкий линкор начал обстреливать польский гарнизон, расквартированный в данцигском порту. Одновременно 62 дивизии германской армии при поддержке 1300 боевых самолетов пересекли границу и вторглись в Польшу: одна группировка атаковала с севера (двигаясь из Пруссии), другая – с юга (двигаясь из Словакии). В 6:00 на Варшаву упали первые бомбы. Немецкие пикирующие бомбардировщики Ju-87 наносили удары по скоплениям польских войск. При этом люфтваффе стремилось уничтожить как можно больше польских самолетов, прежде чем те успеют взлететь. Воздушному удару также подверглись города и деревни, жители которых в ужасе запрудили дороги, мешая польскому командованию переправлять подкрепления на фронт. Монсеньор Рарковски, епископ-капеллан германской армии, в тот же день направил срочное обращение всем католическим солдатам вермахта: «В этот скорбный час, когда наш германский народ оказался перед необходимостью испытать свою решимость под огнем и выступил на битву за свои естественные и данные Богом права, я обращаюсь к вам, солдаты… Каждому из вас известно, что стоит на кону для нашего народа… и каждый, отправляясь в сражение, видит перед собой сияющий пример истинного бойца – нашего фюрера и верховного главнокомандующего, первого и отважнейшего солдата великого Германского рейха»¹⁷².

За первые три дня войны немецкие войска провели 72 массовые казни как пленных польских солдат, так и просто мужчин, женщин и детей, которых расстреливали в отместку за народное сопротивление германской оккупации. Во время одного инцидента 8 сентября из здания средней школы выстрелили и попали в офицера германской армии. В ответ немцы казнили 50 учеников, несмотря на то что стрелявший мальчик уже сдался. В тот же день, после того как командира немецкой роты убили в бою, проходившем к югу от Варшавы, разъяренные немцы отвели 300 польских военнопленных к придорожной канаве, расстреляли их из пулеметов и оставили тела у дороги¹⁷³.

Польские лидеры в отчаянии слали французскому и британскому правительству призывы о помощи, но немцы продолжали свой жестокий поход по Польше без существенных помех со стороны иностранных государств. На протяжении нескольких последующих недель оккупанты совершили более 600 массовых расправ – когда в ответ на гибель немецких офицеров, а когда и просто в отместку за гибель пары немецких лошадей, попавших под перекрестный огонь. В первые же недели начались облавы на польских евреев, которые в конечном счете привели к гибели 3 млн человек¹⁷⁴.

Наступил момент, которого так страшился Пий XII. Его ужаснуло не только опустошение Польши и истребление ее населения (основную долю которого составляли католики), но и понимание того, что теперь призывы выступить с осуждением нацистского вторжения станут почти не возможными. У Муссолини были веские основания полагать, что понтифик решится высказаться. «Не исключено, – отмечалось в секретном полицейском донесении, направленном диктатору, – что понтифик, который, как известно, принимает близко к сердцу существование Польши, публично вмешается, сделав заявление»¹⁷⁵.

Однако Муссолини незачем было волноваться. На следующий день после нападения французский посол осведомился у кардинала Мальоне, возвысит ли папа свой голос в поддержку Польши. Нет, ответил кардинал. Это не в манере папы. Тот предпочитает «позволить фактам говорить за себя». Вслед за французским послом явился польский с тем же требованием. Но он добился от кардинала лишь обещания, что папа помянет Польшу в своих молитвах¹⁷⁶.

Действия Германии поставили дуче в неудобное положение. Он не был готов бросить Италию в топку войны, однако боялся, как бы его не сочли трусом, не решающимся присоединиться к своему соратнику в сражении. В день начала вторжения он позвонил своему послу в Берлине. Итальянский диктатор хотел, чтобы Гитлер направил ему послание с сообщением о том, что в данный момент помощь дуче не требуется. И фюрер быстро удовлетворил это желание¹⁷⁷.

В тот же день, в 15:00, министры итальянского правительства, волнуясь, собрались в палаццо Венеция, чтобы узнать о решении дуче. Муссолини прибыл в своей белоснежной летней военной форме. По словам Дино Гранди, министра юстиции, дуче выглядел постаревшим на десяток лет: «лицо бледное, покрытое глубокими морщинами, отражающими внутреннюю драму, которая терзала его вот уже две недели и которую ему не удавалось спрятать под маской ледяного обаяния». Муссолини известил собравшихся, что ясно дал понять фюреру позицию Италии: страна будет готова к участию в войне лишь к концу 1942 г. «Муссолини говорил, а его глаза и лицо предательски показывали, какая буря бушует у него внутри, – вспоминал Гранди. – Телеграмма Гитлера и то, что Италия воздержалась от участия в войне, означали для него если и не первое, то, без всякого сомнения, величайшее поражение в жизни… Его раздирали противоречивые чувства: ревность, гнев, унижение, притом он явно продолжал обманывать себя».

Новым лозунгом, заявил Муссолини, теперь было «неучастие в войне». Дуче терпеть не мог слово «нейтралитет».

После окончания встречи Муссолини задержался – он нервничал, желая увидеть, какое действие произвело его объявление. Помощники предложили ему собрать пылающую энтузиазмом толпу на площадь перед палаццо Венеция для того, чтобы он мог выступить с триумфальным обращением, но дуче отказался. Ему претила мысль о том, что его фашисты с восторгом примут решение воздержаться от военных акций¹⁷⁸.

Как вскоре стало ясно, опасение, что вторжение Германии в Польшу перерастет в более масштабный конфликт, имело под собой веские основания. Уже 3 сентября Великобритания объявила войну Германии. Через несколько часов, в середине дня, ее примеру последовала Франция. Но германская армия стремительно продвигалась по польской территории, и оставалось неясным, как Британия или Франция могут воспрепятствовать этому.

Та скорость, с которой развивалась масштабная наступательная операция Германии на территории Польши, произвела на дуче какое-то опьяняющее действие. Войдя в кабинет диктатора 5 сентября, Джузеппе Боттаи, министр образования Италии, застал дуче за изучением расстеленной на столе большой карты Европы. «Французы, – произнес он, поднимая взгляд, чтобы поприветствовать посетителя, – не знают, где и как вести эту войну. К тому же они в любом случае не хотят ее вести». Он снова посмотрел на изображение Европы и предрек: «Не пройдет и месяца, как песенка Польши будет спета»¹⁷⁹.

Когда разразилась война, Муссолини сделал первое предостережение папе. Уже 3 сентября (не прошло и двух суток после того, как немецкие войска пересекли границу Польши) итальянская полиция явилась, чтобы арестовать Гвидо Гонеллу, одного из самых видных авторов ватиканской ежедневной газеты. Наряду с Джузеппе Далла Торре, главным редактором L'Osservatore Romano, Гонелла давно был раздражающим фактором для фашистских властей – антифашистским голосом, упорно защищаемым Ватиканом.

В ватиканской газете Гонелла руководил отделом международных новостей. Поводом для его ареста стала статья, которую он опубликовал накануне: «Первые размышления о серьезном конфликте». Посол Муссолини в Ватикане, рассерженный нелестным (как ему казалось) взглядом редакции на немецкое вторжение, предложил диктатору оказать давление на папу, осудив поведение Гонеллы на страницах газеты Il Regime Fascista¹⁸⁰. Муссолини регулярно использовал это издание для таких целей, и Роберто Фариначчи, руководитель газеты, всегда был только рад повиноваться прихотям диктатора. Это была стародавняя стратегия «кнута и пряника», и Фариначчи наслаждался тем, что ему выпала роль кнута¹⁸¹.

К несчастью для Гонеллы, дуче счел, что необходимы более жесткие меры. На следующий день после выхода неприятной статьи диктатор лично приказал арестовать ватиканского журналиста¹⁸². Гонеллу поместили в знаменитую римскую тюрьму Реджина Чели, чье название, звучащее с печальной иронией (букв.: «тюрьма Царицы Небесной»), берет начало в XVII в., когда здесь располагался женский католический монастырь. Новость об аресте журналиста быстро достигла ушей папы. Несмотря на поздний час (стрелка часов перевалила уже за 22:00), кардинал Мальоне позвонил итальянскому послу и потребовал объяснений. На другой день посол Пиньятти явился к кардиналу и сообщил, что Гонелла, будучи итальянским гражданином, не имеет права публиковать статьи, вредящие государственным интересам.

Кардинал пригрозил, что убедит папу выступить с публичным протестом по поводу этого ареста, но это не изменило позиции посла. Тогда Мальоне решил применить более тонкий подход. Он отметил, что в нынешний деликатный момент публичный скандал лишь навредит обеим сторонам, и пообещал, что ватиканская газета больше не станет публиковать подобные критические статьи о немецком вторжении¹⁸³.

Пиньятти вскоре заметил улучшение ситуации и сообщил, что теперь можно листать страницы ватиканской газеты, не опасаясь наткнуться на неприятные сюрпризы. Казалось, что приструнить удалось даже сотрудников Государственного секретариата Ватикана, и Муссолини лично приказал освободить Гонеллу¹⁸⁴.

Если итальянский диктатор старался заставить папу хранить молчание по поводу немецкого вторжения в Польшу, то польский посол пытался, наоборот, убедить понтифика высказаться. Донесения, поступавшие из его страны, и вправду были тревожными. Немецкие войска продвигались по Западной Польше (обреченной на поглощение рейхом), и под арестом оказались сотни священников, которые, как считалось, разжигают польский национализм и поддерживают сопротивление. На смену им приходили немецкие священники. В конечном счете более половины священнослужителей Западной Польши оказались в концентрационных лагерях, где многие погибли. Множество семинарий, церковных школ, мужских и женских монастырей, а также церковных благотворительных организаций было закрыто. Уничтожались места поклонений, отдельно стоящие кресты и другие ритуальные объекты¹⁸⁵.

На следующий день после вторжения врага в его страну польский посол встретился с папой и предложил разрешить польской прессе выпустить заявление, что понтифик благословляет Польшу. Хотя кардинал Мальоне и монсеньор Тардини сочли, что против такого предложения не может быть возражений, Пий XII все же отказался. Вначале он предложил вместо этого выпустить собственное заявление со словами о том, что папа любит все народы, в том числе и польский. Но и из этой инициативы ничего не вышло. Десять дней спустя польский посол попросил папу встретиться с группой поляков, проживающих в Риме. «В эти времена страшных мучений они будут рады сплотиться вокруг своего общего Отца», – заметил дипломат. Папа ответил отказом: «Невозможно представить себе, – говорится в служебной записке Государственного секретариата по поводу этой просьбы, – как в таких обстоятельствах можно даровать аудиенцию, которая не повлечет за собой громкий политический резонанс»¹⁸⁶.

Французский посол в Ватикане тоже не оставлял попыток убедить папу нарушить молчание. В первую неделю после вторжения он посетил Пия XII дважды. Объясняя решение не высказываться публично, папа сослался на желание не предпринимать ничего такого, что может осложнить положение церкви в Германии. Именно этот довод часто повторяли и прелаты Государственного секретариата. «В конце концов все принимались твердить мне, – сообщал посол Шарль-Ру, – что в рейхе теперь проживают около 40 млн католиков и что Святой престол не может навлечь на них карательные меры. Иными словами, я обращался к ним с позиций нравственности, прав человека, чести, справедливости, а они отвечали мне с точки зрения метода, практической необходимости, традиции и статистики»¹⁸⁷.

Через 16 дней после немецкого вторжения советские части пересекли восточную границу Польши, и страну принялись кромсать с обеих сторон. Но папа по-прежнему хранил молчание. Кардинал Тиссеран, единственный неитальянец в Курии и ее единственный открытый антифашист, направил собственную страстную просьбу: «Советские войска вчера вошли на территорию Польши. Солдаты Адольфа-отступника и атеистического государства объединились, чтобы уничтожить католическую Польшу. Неужели Святой престол так и не выступит с протестом?»¹⁸⁸

Несмотря на международный кризис, кардинал Мальоне вернулся в свой летний дом под Неаполем, предоставив двум своим заместителям отфутболивать просьбы о том, чтобы папа выразил протест. Французский посол слышал, что Мальоне специально решил уступить дорогу двум своим заместителям вроде бы имеющим более сильное влияние на понтифика. Шарль-Ру сомневался в справедливости такого предположения, но отмечал, что «между Пием XII и кардиналом Мальоне нет особой взаимной симпатии». По мнению французского дипломата, монсеньор Монтини (ватиканский функционер наиболее приближенный к папе) хотел, чтобы папа все-таки сказал несколько слов протеста, но «Святой Отец, уединившись в Кастель-Гандольфо, продолжал безмолвствовать»¹⁸⁹.

В конце сентября прибытие в Рим кардинала Августа Хлонда, примаса Польши, породило новые надежды: может быть, папа наконец выскажется? Кардинал и те поляки, которых он привез с собой, встретились с понтификом в его летней резиденции, но там их ждало разочарование. Пий XII, отмечал британский посол в Ватикане, в разговоре с ними «ни словом не осудил вторжение Германии в Польшу»¹⁹⁰.

Молчание папы удивляло многих, но не Гитлера. Через неделю после начала польской кампании посол Германии в Ватикане отбил в Берлин телеграмму: «Отказ папы нарушить нейтралитет и выступить на стороне противников Германии полностью отвечает тем заверениям, которые он неоднократно передавал мне через доверенного посредника в последние недели»¹⁹¹.

Глава 9
Возвращение принца

Хотя на Муссолини произвело большое впечатление стремительное продвижение немецких войск в Польше, он прекрасно сознавал, что его соотечественники без особого энтузиазма относятся к своим союзникам-немцам. Ракеле, его жена, недавно ехала в поезде, полном солдат, и слышала то же от призывников: «Ради дуче мы, конечно, пойдем убивать, но ради Гитлера – нет… даже если нас пошлет сам Господь всемогущий»¹⁹².

Итальянский диктатор оказался в состоянии балансирования: с одной стороны, ему хотелось показать себя единственной фигурой, способной добиться мира в Европе, а с другой – он опасался навредить агрессивному образу фашизма, который сам так старательно формировал прошедшие два десятилетия. Выступая в середине сентября в Болонье с речью перед лидерами фашистской партии, он заявил, что «в нынешней ситуации, полной неизвестных факторов» их задача ясна: «Поддерживать вооруженные силы в готовности к любым неожиданностям, поддерживать усилия, направленные на достижение мира, проявлять бдительность и молча работать». Через две недели он принял более агрессивную позу, встречаясь с руководителями фашистской партии, прибывшими из Генуи: «Мы – узники Средиземноморья. Да, это обширная тюрьма, но она остается тюрьмой… Вы должны подготовить итальянский народ к возможной войне»¹⁹³.

В первые годы режима Муссолини любил ставить себе в заслугу то, что он спас Италию от коммунистов. Теперь же, к удивлению некоторых, его, судя по всему, ничуть не волновало, что Гитлер объединился со Сталиным для раздела Польши. Вскоре после того, как в середине сентября 1939 г. Красная армия перешла польскую границу, Муссолини объяснил положение Кларе: «Русские – это такие же славяне, как поляки: масса энтузиазма, но никакой подготовки к делу». Он добавлял, что тут есть разительный контраст с немцами: «Немецкий солдат обладает своей культурой, он читает, он все понимает… А из каждого десятка русских солдат восемь-девять не умеют читать и писать, они неграмотны». Альянс Гитлера с русскими, предсказывал он, не продлится долго: «Ты еще увидишь, какой я провидец. Готов руку дать на отсечение, что Германия и Россия бросятся друг на друга как два диких зверя»¹⁹⁴.

Несмотря на обещания кардинала Мальоне, что L'Osservatore Romano не будет публиковать материалы, которые дуче мог счесть оскорбительными, газета оставалась источником противоречий между Ватиканом и фашистским режимом¹⁹⁵. Напечатанная в середине сентября статья о войне спровоцировала очередной протест со стороны итальянского посла, решившего, что публикация выдержана в антигерманском тоне. Услышав новую жалобу, Мальоне вспылил. Правительству Италии, заявил он Пиньятти, вряд ли стоит рассчитывать на то, что кураторы газеты обратят ее в еще один орган проитальянской пропаганды¹⁹⁶.

На взгляд итальянского посла, вопрос был достаточно важным, чтобы затронуть его в беседе с самим папой. Как заявил Пиньятти понтифику на аудиенции в Кастель-Гандольфо в конце сентября, главная причина того, что ватиканская газета продолжает вызывать проблемы, – это Джузеппе Далла Торре, руководитель издания¹⁹⁷. С тех самых пор, как новый папа поспешил прислушаться к просьбе Муссолини и отстранил кардинала, координировавшего деятельность «Итальянского католического действия», казалось, что следующей полетит голова Далла Торре, который давно создавал напряженность в отношениях между Святым престолом и фашистским режимом. Муссолини считал его опасным антифашистом, а в антинацистских настроениях Далла Торре не было никаких сомнений. Папа, хотя и запретил Далла Торре публиковать новые статьи с критикой Германии, не торопился снимать журналиста с должности руководителя ватиканской газеты¹⁹⁸.

Когда в ходе аудиенции Пиньятти заговорил о ватиканской газете, папа напомнил ему о недавнем тюремном заключении Гвидо Гонеллы, одного из авторов издания. По итогам этой встречи посол доложил руководству, что «Святой Отец говорил об истории с Гонеллой весьма спокойно, не выражая ни малейших жалоб, даже на то, что Гонеллу исключили из фашистской партии». По словам Пиньятти, папу беспокоило то, что Гонелла несправедливо страдает не по своей вине, а по вине Далла Торре¹⁹⁹.

Предметом очередной жалобы посла стала напечатанная в ватиканской газете статья, выставлявшая президента Рузвельта в выгодном свете. Услышав, как Пиньятти пересказывает злосчастную публикацию, папа (с несвойственной ему горячностью) накинулся на отсутствующего Далла Торре. По словам папы, он неоднократно предупреждал журналиста, однако тот упрямо пытается перейти границы дозволенного, хотя ему недвусмысленно приказывали не пересекать их.

Пиньятти предложил папе простое решение: «Отправьте его куда-нибудь».

Но Пий XII не стал давать обещаний. Он заметил, что руководитель газеты – человек умный и способный, только вот недисциплинированный. Если Далла Торре предоставить самому себе, «он обрушится на половину мира со своими саркастическими замечаниями». В качестве жеста доброй воли папа все-таки пообещал, что откажет директору издания в его просьбе о закупке новых печатных станков (спрос на ватиканскую газету в последнее время вырос). Кроме того, у посла создалось впечатление, что понтифик намекает на сокращение тиража издания. На следующий день папа подтвердил, что принял меры, позволяющие избежать оснований для новых жалоб и нареканий итальянского правительства на L'Osservatore Romano²⁰⁰.

Возмущение молчанием папы продолжало нарастать как в самой Польше, так и среди ее союзников. К середине октября Гитлер присоединил к Германскому рейху большую часть Западной Польши, а остальную территорию страны разрезала извилистая граница между германской и советской зоной оккупации. Польский посол при Святом престоле неоднократно призывал папу высказаться, но тщетно. Британский посол в Ватикане жаловался, что понтифик «довел осторожность и беспристрастие почти до малодушия и попустительства». Осборн не считал, как его французский коллега, что Пий XII подпал под немецкое влияние, но признавал, что «молчание папы сейчас трудно объяснить или защитить»²⁰¹.

Папа в свою защиту заявлял, что как понтифик он должен заниматься духовными, а не политическими материями²⁰². Но линия, отделяющая одно от другого, была весьма условной, как показала первая энциклика Пия XII – послание, адресованное всем католическим архиепископам и епископам планеты. Итальянская печать отнеслась к ней не только как к заявлению о теологических принципах нового папы, но и как к программе его понтификата. Это послание, выпущенное папой 20 октября 1939 г. во время пребывания в Кастель-Гандольфо, было озаглавлено Summi Pontificatus [букв.: «Верховный понтификат»] и имело подзаголовок «О единстве человеческого общества». Послание состояло из 117 нумерованных абзацев и связывало все зло мира с тем, что человечество отвернулось от учения Христа. Понтифик призывал «воинов Христовых», как он именовал верных католиков, сражаться с «растущим воинством врагов Христа».

Заявляя о важности «всеобщего братства» и «единства человечества», папа бичевал те страны, которые отделили церковь от государства. Ссылаясь на догматы церкви о «подчинении и уважении по отношению к земной власти, ибо всякая власть от Бога», он осуждал попытки государства «присвоить себе ту абсолютную автономию, которая принадлежит исключительно Создателю. Тем самым оно претендует на место Господа всемогущего и самонадеянно возносит себя или группу своих деятелей до высоты главной и последней цели жизни, верховного критерия нравственного и судебного порядка»²⁰³.

Передавая Чиано содержание энциклики, посол Пиньятти подчеркнул те «прекрасные слова», которые папа посвятил Италии и Латеранским соглашениям: «Не может быть никакого сомнения в политической важности папской речи, ибо "примирение" не только принимается Пием XII, но и превозносится им». Сообщая об энциклике, Il Popolo d'Italia, газета, которую некогда основал сам Муссолини (и которая два десятка лет назад помогла в старте его фашистской карьеры), также особо отметила похвалы папы в адрес итальянского режима.

Правительственный орган, надзиравший за работой иностранной прессы в Италии, подготовил критический анализ того, как там освещается папская энциклика. Вполне естественно (докладывали чиновники), что на зарубежных корреспондентов, представляющих демократические страны, самое большое впечатление произвели тезисы папы с осуждением тех, кто ставит приверженность государству выше приверженности Богу. «Впрочем, – отмечали авторы правительственного отчета, – журналисты ясно дают понять, что Святой Отец осуждает лишь Германию и Россию, поскольку, говоря о хороших отношениях [между церковью и государством] в Италии, он фактически исключил Италию из числа осуждаемых стран». Но собственная ватиканская газета в явной попытке успокоить немцев, которых могла возмутить энциклика, отметила положительную реакцию немецкой прессы на нее. В частности, приводились пространные выдержки из позитивного отзыва, опубликованного в Deutsche Allgemeine Zeitung. Слова папы, утверждала германская газета, гармонируют с целями национал-социалистического правительства Германии. Даже издававшаяся Фариначчи Il Regime Fascista дала уважительный (пусть и краткий) пересказ папской энциклики²⁰⁴.

Завершив захват Польши, Гитлер известил папу, что готов возобновить их тайные переговоры через принца фон Гессена²⁰⁵. Следующая встреча в рамках этих переговоров состоялась 24 октября 1939 г. В недавно открытых архивах Государственного секретариата Ватикана есть квазистенограмма этой беседы (отмечу, что беседа велась по-немецки). Из записи следует, что даже после вторжения в Польшу и начала масштабной войны понтифик стремился добиться взаимопонимания с Гитлером. При этом папа хотел донести до фюрера, что достижение любого соглашения зависит от изменения тех мер германского правительства, которые наносят вред церкви. Эти материалы наконец-то позволили получить представление о тогдашних мыслях папы.

Как только фон Гессен уселся, папа осведомился, как поживает Гитлер.

«Весьма неплохо, невзирая на существенную напряженность», – ответил принц. По его словам, поляки сами навлекли на себя несчастье. Их упорный отказ признать свое поражение имел трагические последствия. Решение верховного командования вооруженных сил Польши продолжать бессмысленное сопротивление привело к многочисленным ненужным жертвам.

Официальный портрет Пия XII за рабочим столом, примерно 1940 г.

Однако, возразил папа, даже немцам пришлось признать храбрость польских солдат.

Так или иначе, продолжал фон Гессен, никак не отреагировав на реплику папы, фюрер весьма доволен военными и политическими достижениями, которых он добился в Польше.

Папа поинтересовался, как поживает немецкий народ.

«Там все хорошо. Введены карточки на продовольствие. Но люди настроены оптимистично».

Папа признал, что сейчас и в самом деле, похоже, наблюдается некоторое затишье на фронтах.

Так и есть, подтвердил принц. Быть может, он питает чрезмерный оптимизм, но, на его взгляд, есть признаки того, что в Европу возвращается мир. Он добавил, что недавно говорил об этом с Чиано, зятем Муссолини.

Поскольку Мария, 33-летняя сестра Чиано, умерла всего за два дня до этой беседы, при упоминании его имени понтифик выразил соболезнования ее родным и расспросил принца о том, что с ней случилось и как проходили последние дни ее жизни.

Фон Гессен ответил, что виделся с Чиано всего за день до кончины его сестры и обсуждал с ним пути достижения мира в отношениях между Третьим рейхом и Ватиканом. Чиано, по его словам, смотрит на это с оптимизмом и считает, что устранение напряженности принесет пользу не только правительству Германии, но и правительству Италии. Тут фон Гессен заметил, что после предыдущей встречи с папой он по возвращении в Германию обсудил с фюрером его слова о том, как важно достичь взаимопонимания. «Гитлер выразил полное согласие», – сообщил принц, но отметил, что у фюрера, к сожалению, было множество других срочных вопросов. Тем не менее, заверил понтифика принц, «намерение остается тем же.

И наконец, они подошли к той теме, которую папе больше всего хотелось обсудить. Пий XII заметил, что, к сожалению, новости из Германии не свидетельствуют об улучшении отношений между немецким государством и церковью. Даже тех, кто предпочитает жить при авторитарном режиме, беспокоит подход властей к религиозным институтам страны.

В этот момент папа решил привести довод, который, на его взгляд, мог найти отклик у Гитлера. Понтифик заявил, что враги Германии широко используют в своей пропаганде факт скверного обращения рейха с церквями страны. Все это, добавил папа, намекая на давление, связанное с призывами высказаться против антицерковных мер Гитлера, осложняет положение и его самого, и Ватикана. Систематические нападки немцев на церковь должны прекратиться. Если Гитлер подаст соответствующий сигнал и ситуация улучшится, это откроет дорогу для продуктивных переговоров. «Я отдаю себе отчет в том, что в настоящий момент энергия фюрера требуется для других задач, – отметил папа. – Но сигнал "Стоп!" вполне можно подать, и это чрезвычайно важно сделать. Ибо преследования продолжаются, в этом нет никаких сомнений, причем сознательно и систематически».

Пожалуй, предположил принц, лучше всего начать с предварительных консультаций в Берлине, где фюрер проводит основную часть времени. Там руководить обсуждением мог бы папский нунций. «К рейху присоединилось так много новых стран», добавил фон Гессен, что немецкому государству явно необходим новый конкордат с Ватиканом.

Папа спросил, что принц имеет в виду – формирование специального комитета для организации таких переговоров?

Нет, ответил принц, ему не дали соответствующих полномочий. Он лишь вслух изложил некоторые свои мысли. С германской стороны, предположил фон Гессен, в состав делегации, вероятно, придется включить представителей министерства иностранных дел, а также рейхсминистра по церковным делам. «Если Ваше Святейшество в принципе согласится, тогда…»

Но тут папа прервал его. Для начала подобных консультаций полезно заранее создать благоприятную атмосферу с помощью сигнала лично от фюрера.

«Я с радостью поддержу эту идею», – заверил его принц.

«Я всегда желал мира в отношениях между Церковью и государством и продолжаю его желать», – объявил Пий XII.

Фон Гессен повторил тезис, который он приводил на одной из предыдущих встреч: лично он принадлежит к числу многих деятелей Национал-социалистической партии, которые положительно относятся к достижению взаимопонимания с церковью, но в партии есть и другая – антихристианская – фракция и она против этого. Впрочем, все важные решения принимает лично фюрер, добавил принц²⁰⁶.

Понимая, что это может вызвать у папы вопрос об ответственности Гитлера за недавний пакт о ненападении, который Германия подписала с Советским Союзом, фон Гессен поспешил сделать упреждающий маневр. Не дожидаясь вопросов папы, он объяснил, что Гитлер заключил это соглашение, исходя из политической необходимости: пакт разрабатывали, чтобы «мы могли прикрыть спину». И он, безусловно, не приведет к проникновению коммунизма в Германию. Россия согласилась не участвовать в пропагандистской деятельности на территории Германии, а немцы – на территории России.

Итак, заключил папа, никакой пропаганды ни с той, ни с другой стороны…

Разумеется, подтвердил фон Гессен. Полиция Германии действует очень жестко. Ни при каких обстоятельствах фюрер не станет мириться с воскрешением коммунизма в какой-либо части рейха.

Папа заметил, что «для всех будет настоящим благословением», если удастся устранить «нравственные конфликты», с которыми теперь столкнулись лояльные по отношению к церкви немцы. В таком случае католики рейха не будут ощущать противоречий в своей одновременной приверженности церкви и государству.

Поднимаясь и тем самым показывая, что встреча окончена, Пий XII сказал принцу, что очень ценит его визит, и попросил передать Гитлеру свои теплые пожелания²⁰⁷.