Tsitaadid raamatust «Утопия-авеню»
Каждое третье или четвертое поколение – поколение радикалов и революционеров. Мы, друзья мои, разбиваем волшебную лампу, выпускаем на свободу джинна. Мы бунтуем, в нас стреляют, к нам внедряют осведомителей, нас подкупают. Мы умираем, прогораем, продаемся… Но выпущенные нами джинны никуда не деваются. Они нашептывают молодежи то, что говорить вслух не принято: «Быть геем не позорно»; «Война – не проверка на патриотизм, а просто тупость»; « Почему горстка людей владеет всем, а остальные – ничем?». Поначалу кажется, что ничего не меняется. У молодежи нет власти. Пока нет. Но молодежь подрастает. И шепотки становятся планами будущего.
Что меня раздражает? Музыкальные критики, которые считают себя богами. Люди, которые употребляют умные слова, чтобы ткнуть тебя носом в твою необразованность. Мужчины, которые бьют женщин. Продажные копы. Старики, которые думают, что «Я ради тебя кровь проливал» ставит точку в любом споре. Чиновники, которые запретили пиратское радио. Те, кто высмеивает чужие мечты. Пироги, в которых вместо начинки – воздух. Власть имущие из благородных, которые снимают сливки. Ну и все мы – за то, что безропотно позволяем этим
– В твоем возрасте, деточка, – говорит миссис Хьюз, – думаешь, что старость и смерть случаются только с другими. А в моем возрасте думаешь: « И куда оно все подевалось?» Если хочешь что-то сделать, делай, не откладывай. Потому что придет и твой черед сыграть в ящик. Никакие врачи и никакие диеты от этого не спасут. Смерть придет. Внезапно, вот так. – Она громко щелкает пальцами, и Эльф моргает.
Любовь умеет поглощать И километры, и парсеки, Как телескоп, весь мир вращать Вокруг себя и в человеке. Любовь способна выйти вон, За рамки правил и приличий, Нарушив собственный закон, От предков принятый обычай. Пришла – ушла, нужна? – зови! Как кошка дикая из чащи.
– А почему ты не хочешь быть папой? – спрашивает Боливар. – А почему ты задаешь столько вопросов «почему»? – А почему ты больше не задаешь вопросов « почему»? – Потому что я вырос. Потому что это чертовски раздражает.
„Азбука-Аттикус“», 2021 Издательство ИНОСТРАНКА®
Я никогда не отождествляла Америку с насилием и жестокостью, – говорит Эльф. – Насилие и жестокость – на каждой странице американской истории. – Макс обмакивает кусочек хлеба в суп гаспачо. – Отважные первые поселенцы убивали индейцев. Ну, иногда заключали с ними бесполезные мирные соглашения, но все больше убивали. Рабство. «Работай на меня за бесплатно до самой смерти, или я тебя прямо сейчас убью». Гражданская война. Мы организовали конвейерное производство насилия и жестокости, задолго до того, как это сделал Форд. Геттисберг. Пятьдесят тысяч убитых за один-единственный день. Ку-клукс-клан. Суды Линча. Освоение Дикого Запада. Хиросима. Тимстеры – профсоюз водителей грузовиков. Войны… Американцы без войны – как французы без сыра. Если войны нет, мы ее выдумаем. Корея. Вьетнам. Америка – будто наркоман, только у нее не героиновая зависимость. – Все империи зиждятся на насилии и жестокости, – говорит Джаспер. –
Мы думаем, что мы – единство, но мы-то с тобой знаем, что «я» – это «множество». Есть Я-хороший. Я-психопат. Я-насильник. Я – самовлюбленная личность. Я-святой. Я – Все в порядке. Я-самоубийца. Я – тот кто не смеет произнести свое имя. Я – темный шар. Я – царство «я».
Мой голландский дедушка говорил: если не знаешь, что делать, не делай ничего восемь дней. – Почему восемь? – спросил Дин. – Меньше восьми – слишком поспешно. Больше восьми – слишком затянуто. Восемь дней – оптимальный срок для того, чтобы мир перетасовал колоду и сдал тебе новые карты.
Искусство – это парадокс. Оно не ощущение, но его ощущают.
