Loe raamatut: «Ночная смена»
Часть первая. Ночная смена
Глава 1
После того как я отслужил в армии и прошли три беззаботных месяца после моего дембеля, передо мной встал вопрос об устройстве на работу. Образование у меня было незаконченное высшее. Не доучившись два года до получения диплома в Московской академии тонкой химической технологии, я предпочел пойти в армию. В то серое время депрессия оказалась сильнее меня, успеваемость по предметам снизилась до точки замерзания. На семинарах я перестал бывать, а на лекциях появлялся исключительно под мухой. Мне так всё надоело, – друзья-эгоисты, моя девушка-неврастеничка, агония сессии и самодовольные преподаватели, – что строить из себя дурака и косить под тяжелобольного энурезом слабоумного не стал, а решил честно отслужить в войсках моего профессионального профиля.
В нашей славной армии мои мозги быстро встали на место (в этом мне сильно помогли старшие товарищи и бравые командиры), тем более я служил в родных войсках РХБЗ (радиационной, химической и биологической защиты). Все-таки армия сильно меняет человека, делает из него в кратчайшие сроки самостоятельного, независимого от обстоятельств настоящего мужчину, во всяком случае, так произошло в моем случае. Теперь после службы, повзрослев и поумнев, я понял: хочешь быть независимым – зарабатывай деньги. Хотя в своей жизни не работал и минуты, меня это не пугало. Каким бы ни был природным лентяем, мне нужно есть, одеваться, развлекаться и, наконец, как апофеоз всей моей жизненной программы, жениться. Хорошо еще, что у меня была собственная квартира. Мать разошлась с отцом, когда мне было тринадцать лет. Прожил он после этого недолго, всего три года. Умер отец рано, не достигнув и пятидесятилетнего рубежа. Он злоупотреблял алкоголем, мало ел, плохо спал; работая финансовым аудитором, испытывал постоянный, непрекращающийся стресс. В конце концов водка и нервы сделали свое черное дело – инфаркт. После его смерти мне досталась однокомнатная квартира на Бауманской. Неплохо, правда? Вернувшись из армии, я сразу там поселился. Мама повздыхала по своему непутевому сыну, но что делать, мальчик повзрослел, ему пора жить отдельно, заводить собственную семью. Работая врачом-офтальмологом в обычной районной поликлинике, это она понимала хорошо. Зарплату государство платило исправно, поэтому сбережения у нее имелись. Всласть покуролесив на ее деньги сто дней после дембеля (это я еще в части задумал, что гулять буду ровно сто дней), решил: всё, хватит. А то засосет, не выберешься.
Очнувшись от алкогольного дурмана и осмотревшись кругом, мне предстояло проанализировать создавшееся положение. Образование ограничивалось одиннадцатью классами, институт я не окончил (вот идиот!) и, видно, уже не окончу. Специальности у меня нет, зато есть запросы, надо сказать, нехилые такие запросы. Хотелось и машину иномарку, и отдыхать в Европе, и квартиру большего размера, и дачу в ближайшем Подмосковье. Парень я не глупый, хорошо физически развитый – спасибо армии и увлечению тайским боксом. Директором в Газпром меня не возьмут, конечно. Но надо же с чего-то начинать. Обзвонив всех знакомых и просмотрев кучу объявлений о работе, я уяснил, что самым реальным для меня будет устроиться простым охранником. Не особо впечатляет, да? Что делать, главное – ввязаться в бой, а там посмотрим. В этом сомнительном изречении для меня заключалось более половины всей житейской мудрости.
Узнав о моем желании найти работу, мама тоже приняла активное участие в поисках. Результатом совместных усилий стало неожиданно выгодное, хотя бы по деньгам, предложение. Оно, конечно, было не совсем обычным, но привередливым мне, в силу вышеизложенных обстоятельств, становиться никак не с руки. Знакомый матери, главврач городской клинической больницы № 29, предложил устроить меня охранником в судебно-медицинский морг при больнице. На первый взгляд, весьма сомнительное предложение, и все-таки оклад в размере пятидесяти тысяч рублей сразу же снимал лишние вопросы. Охраной усопших занималось охранное агентство «Аметист», являвшееся независимой от больницы структурой. Между ним и лечебным учреждением был заключен договор, в соответствии с которым осуществлялась охранная деятельность на территории больницы и в морге. Естественно, связи между главврачом и руководством агентства были более чем прочными. За меня попросили – и вуаля! После формального разговора с директором агентства я становлюсь охранником. Итак, с понедельника приступаю к работе. Правда, в разговоре с директором выяснился один нюанс.
Центральный офис «Аметиста» располагался почти в центре города, на Новинском бульваре. Пришел я туда точно в назначенное мне время. Переступив порог кабинета начальника, представился:
– Добрый день. Иван Белов, мне назначали на двенадцать часов.
– А, да-да. Заходи, Иван Белов. Присаживайся, – начальник указал рукой на один из стульев рядом с его письменным столом.
Обстановка кабинета не претендовала на роль изысканной. Окно закрывали белые жалюзи, черный письменный стол, легкие и прочные алюминиевые стулья. На стенах висели какие-то дипломы, лицензии, грамоты. На полную катушку работал кондиционер, так что в кабинете, по сравнению с августовской температурой на улице, было довольно свежо и даже холодновато. На столе, кроме компьютерного монитора, стояли две фотографии в стеклянных рамках. Кто на них застыл в памятных вековых позах, с моего места не разглядишь. Хозяином этой нехитрой, я бы сказал спартанской, обстановки оказался мужик средних лет, по выправке – бывший военный, уже начинающий лысеть, крепко сбитый, красномордый и короткошеий. Звали его Степан Егорович Самохвалов.
– Что, отслужил и решил начать трудиться?
– Да, погулял, хватит. Надо устраиваться в жизни.
– Доброе дело. Правильно. В каких войсках служил?
– РХБЗ.
– Ууу. В мое время их называли химическими войсками. Сам я в ракетных служил, – он вздохнул, как будто что-то вспомнил, и после непродолжительного молчания продолжил: – В штате охранников нашей фирмы есть только одно свободное место. Это ночной охранник в морг. Работа тяжелая, не все выдерживают. Ночь через ночь. Смена начинается в двадцать ноль-ноль и заканчивается в восемь утра. Зато есть надбавка за ночную работу. Ну как, подходит?
– Подходит! Мне работа очень нужна.
– Разделяю твой оптимизм, но ты, наверное, не совсем понимаешь, где тебе придется работать. Давай так: ты завтра выйди в дневную смену, посмотри, что и как. Я позвоню, предупрежу, что ты завтра будешь. Приходи часикам к девяти. Стажировка. Если подойдет – послезавтра милости просим к нам с документами. У тебя лицензии на гладкоствольное оружие, конечно, нет?
– Нет.
– Это ничего. Поработаешь с месяц – мы тебе выправим.
– Степан Егорович, да я сейчас уже готов к работе приступить. Что, я покойников не видел, что ли?
– Ты, Иван, не спеши. Всему свое время. Ночная смена – это тебе не сахар, а уж в морге и подавно. Это тебе только кажется, что все так просто. Пятьдесят тысяч не за просто так платят.
– Хорошо.
– Всё, давай, как говорится, счастливого пути.
– До свидания.
На следующий день в восемь тридцать я был у дверей моей будущей работы. Здание оказалось серого цвета, двухэтажным, на первом этаже все окна закрывали решётки (наверное, чтобы покойнички не убежали). На больничной территории, обнесенной железной оградой, находились несколько корпусов, которые соединялись с главным семиэтажным зданием стеклянными переходами.
Зайдя в морг, я сразу почувствовал наличие в его холодной атмосфере явных признаков примесей неких особых веществ и препаратов. Мой нос всегда отличался чрезвычайной чуткостью. К обычному больничному запаху приемных покоев больниц едва заметно примешивались запахи формалина, чего-то сладко-вонючего и еще какой-то химической дряни. Слева от входной двери, в глубине холла, виднелась большая двухстворчатая дверь, именно через нее в здание завозились носилки с трупаками. Справа от входа, чуть поодаль, в наполовину застекленной будке сидел охранник в темно-синей куртке с желтым шевроном «Аметист». Он читал газету. Я подошел к будке и, привлекая его внимание, костяшками пальцев постучал по стеклу. Он оторвался от своего чтива, отложив газету в сторону, внимательно посмотрел на меня. Ему было лет тридцать – тридцать пять. Здоровый боров, явно имевший пару десятков лишних килограммов. Кулаки пудовые. Голова крупная, квадратная, какая бывает у некоторых чеченов или дагов. Глазки маленькие, колючие. Лоб выпуклый, глазные дуги выделяются за счет бурно растущих на них бровей-гусениц. Рот пухлый, подбородок мягкий, словно женский.
– Здравствуйте. Я Иван. Мне Степан Егорович сказал сюда прийти.
– Привет. Меня предупредили, – мужчина улыбнулся, его улыбка оказалась, к моему удивлению, обаятельной и открытой, как у ребенка. Весь лик охранника преобразился и стал располагающим к общению. – Меня зовут Егор. Ты давай заходи. Чего там стоять.
Я кивнул и, обойдя будку с левой стороны, зашел внутрь. Сел на стул, который принес Егор из комнаты, вплотную примыкавшей к будке. В нее можно было попасть через смежную дверь. Она осталась полуоткрытой, и я увидел диван, стул, стол и на нем старенький телевизор. По всей видимости, это комната отдыха. Монитор слежения за прилегающей к зданию морга территорией стоял в будке. На нем отображалась ситуация на улице, передаваемая тремя видеокамерами. Пока Егор ходил за стулом, я успел рассмотреть, что за газету он читал. Она называлась «Эротический поиск», хотя в ее наименовании присутствовало слово «эротический», она представляла собой самую что ни на есть настоящую порнографию. По напечатанным на плохой бумаге изображениям женщин в немыслимых позах можно было составить анатомическое пособие для продвинутых гимнасток. Там же размещались объявления о знакомствах и «реальные» фото жен читателей. Почему я был настолько осведомлен об этом? Да потому, что в части мне в руки пару раз попадалась эта газетенка. Её в казарму приносили мои сослуживцы, стоила она копейки, а солдатские желания, сами знаете, даже пресловутый бром не мог полностью уничтожить. Заметив мое внимание к газете, Егор спросил:
– Интересуешься? Возьми, посмотри.
– Не-а. Целый день впереди. Если с утра заведусь, потом не остановлюсь, – сострил я, хотя мне вся эта порночушь никогда не нравилась, но обижать своего возможного сменщика с первой минуты знакомства мне не хотелось.
– Как знаешь, – Егор сложил газету вчетверо и убрал ее в ящик рабочего стола. – Значит, сразу приступим к делу. Вот это и есть наше рабочее место. Все просто. Сидишь здесь, проверяешь документы у людей, пришедших за покойниками. Не пускаешь любопытных. Ведешь журнал привоза и увоза тел. Ночью помогаешь санитарам и следишь за территорией. Это все.
– А ночью много работы?
– Как тебе сказать. Думаю, побольше, чем днем. В основном за счет ее геморройности. Много привозят криминальных и аварийных жмуров. Отвечаешь на глупые вопросы родственников, примчавшихся по горячим следам труповозки. Да и ночью здесь всего один санитар дежурит, а ты ему по необходимости помогаешь.
– Аварийных – это как?
– Ну там автомобильные катастрофы, пожары и подобное. Со строек много гастарбайтеров к нам попадает. За ними вообще никто не следит, никакой техники безопасности. Опять же молодежи много – наркоманы, самоубийцы. А днем в основном старики, спокойно скончавшиеся в своей постели от болезни. Ты настоящее вскрытие видел? – неожиданно спросил Егор.
– Не видел.
– Это здорово отрезвляет. После такого зрелища хочется жить, знаешь ли. Тебе надо посмотреть.
– Когда?
– А чего тянуть? Пойдем, я тебя сейчас отведу. Если не сможешь на это смотреть, значит, здесь тебе лучше не работать. У нас все новички сначала на вскрытие ходят.
В это время двухстворчатые двери морга открылись. В них вкатилась тележка, накрытая черным плотным одеялом из полиэтилена, которую вез мускулистый санитар, похожий на пауэрлифтера.
– Что у тебя там, Федор? – спросил мой будущий коллега, выходя из будки с ручкой и разлинованным листком бумаги, похожим на бухгалтерскую ведомость, закрепленным на синем планшете.
– Рабочий с металлообрабатывающего завода. Напился, дурак, и упал в промышленную ванну для закаливания металлических чурок, с кипящим маслом. Сварился заживо.
– Дай-ка посмотрю.
Егор немного приподнимает зашуршавшую пленку, и я вижу небольшую часть того, что лежит на тележке. Розовая масса с облепившими ее крупными желтыми пузырями. Прикрытое тело обнажилось всего на секунду, но мне вполне хватило и этого. К горлу подкатила кислая муть, чтобы сдержать внутри себя завтрак, я отвернулся. От созерцания списка вещей, необходимых при выдаче покойников на руки, который висел на стене рядом с дверью в комнату отдыха, меня оторвал охранник. Он зашел в будку, положил руку на мое плечо и бодрым голосом спросил:
– Ну что, пошли?
– Куда?
– Как куда? Вниз, конечно, в холодильник. Там как раз вскрытие проходит.
– Слушай, может, потом.
Егор сразу погрустнел:
– Можно и потом. Только как ты завтра на работу хочешь выйти, не посмотрев вскрытие? У нас так не полагается, друг.
– Ладно, пошли.
«Что делать, если это так необходимо – надо идти. С нервами у меня все в порядке. Потерплю».
Егор предупредил санитара, что отлучится минут на десять. Мы покинули наш пост и, завернув за угол, пошли по коридору, по которому за минуту до этого провезли тележку со сваренным, или скорее поджаренным во фритюре, рабочим. Дойдя до его конца, мы уперлись в два лифта, один – грузовой с толстыми створками серых дверей и смотровым окошком круглой формы и один – обычный. Кабину пассажирского лифта освещал тусклый желтый свет. Мы опустились на один этаж вниз и оказались в еще более прохладном подземелье. Запах химикатов здесь расцветал более явно. От площадки лифтов довольно широкий коридор с высоким пятиметровым потолком расходился в разные стороны. Высота потолка казалась странной и вызывала удивление, мне все подземные сооружения представлялись низкими до степени клаустрофобии, о чем говорил и мой армейский опыт, а здесь его своды как в церкви. Да по такому туннелю, при необходимости, мог проехать БТР. Окончание его правого рукава терялось в таком же тусклом свете, как и в лифте.
– Там газовая котельная, – показав направо, сказал Егор, – а если пройти дальше, можно попасть в саму больницу. По этому ходу из нее к нам умерших больных привозят. Нам сюда, – он показал налево.
Идя по коридору, мы прошли мимо нескольких дверей, в самом конце его увидели дверной проем, закрытый плотной мутной пленкой, две двери оказались распахнуты внутрь помещения. За таинственным покрывалом двигались тени и звучали глухие удары. Мы проникли через эту тепловую завесу и попали в святая святых морга – холодильник. Здесь во встроенных в стены холодильных камерах хранились труппы и производилось их вскрытие. Одетый в зеленый халат и чёрные резиновые перчатки патологоанатом как раз производил очередное вскрытие. Склонившись над синюшным телом мужчины, он ложкой, похожей на обувную, только большего размера и еще более изогнутой, давил в район глубокого разреза в грудной клетке, помогая себе молотком, загонял эту ложку глубже. Эти звуки от ударов мы и слышали в коридоре. Труп от каждого удара вздрагивал, и его руки подпрыгивали на несколько сантиметров вверх. Заметив нас, патологоанатом прервал свое неблагодарное занятие и, сняв маску, спросил:
– Это кого ты привел, Егорушка?
– Наш стажер. Пускай посмотрит, как ты работаешь.
– Млять, опять. К чему эти смотрины, понять не могу. Ему же охранником быть, а не докторам помогать.
– У нас так положено. Тебе жалко, что ли?
– Да к херам. Не жалко, пускай смотрит. Только пускай никаких фотографий, а тем более видеозаписей не делает.
– Само собой, мы себе не враги. За такое враз вышибут. Проблем не оберешься. Должен на всю жизнь останешься, – Егор обернулся и, улыбнувшись своей открытой улыбкой, подмигнул мне.
Во время этого диалога я скромно стоял в сторонке и смотрел на ступню мертвеца. Черт знает, почему она привлекла мое внимание, неровная, вся какая-то заскорузлая и грязная, она смотрела своими растопыренными пальцами с синими неподстриженными ногтями прямо на меня.
– Ладно, Иван, смотри, как профи работает. Нашего кудесника зовут Владимир Игоревич. А мне пора на пост. Как закончишь – поднимайся. Дорогу найдешь.
Я мотнул головой, что должно было означать «да».
Владимир Игоревич, снова натянул маску, по-шутовски раскланялся и принялся за прерванное нашим приходом дело. Труп он уже наполовину выпотрошил. Рядом в железном хромированном тазу лежали внутренние органы, удаленные из брюшной полости. Теперь доктор мучился с грудной клеткой. Мертвец оказался крепким малым, никак не хотел пускать удаляющий скальпель к легким и сердцу. Но вот ребра с влажным чавком треснули, и грудная клетка раскрылась наподобие жестких надкрыльев у майского жука. Проведя визуальный осмотр, патологоанатом взял несколько соскребов и совсем маленьких кусочков органов. Положив кусочки в колбы с раствором, он принялся за удаление органов. Через три минуты он закончил. Теперь лежащий на железном столе бывший человек напоминал освежеванную тушу свиньи. Из всех внутренних органов в нем оставался только самый главный – мозг. Я обратил свое внимание на лицо мертвеца. Оно являло собой перекошенное отражение бывшей личности человека, один глаз полуоткрыт, щеки обвисли, все морщины разглажены. Владимир Игоревич перешел поближе к голове трупа. Подняв ее за затылок, он скальпелем нанес несколько незаметных разрезов чуть выше нижней границы волос. Потом запустил свои пальцы глубоко в эти разрезы и в несколько рывков натянул кожу скальпа на лицо. Обнажилась склизкая от крови серая поверхность черепа. Он взял ручное сверло и по всему периметру обнаженной кости просверлил с десяток дырочек. Отложив в сторону сверло, взял пилу, очень похожую на ножовку по металлу. Очень осторожно стал пилить. Звук выходил крайне неприятный, мне сразу же на ум пришел зубной кабинет, тем более запах распиливаемой кости напоминал запах просверливаемого зуба.
Закончив манипуляции с пилой, патологоанатом с помощью широкого шпателя, здесь мое сознание выдало мне знакомую с института ассоциацию, поддел крышку черепа и снял ее, открыв моему взору серо-розовую тайну, называемую людьми мозгом. Отделив его от позвоночного столба, он вынул эту тайну и без всякого видимого уважения шлепнул в таз к остальным внутренностям. Поставил обратно крышку черепа, закрепил её, и смятое хмуростью натянутой кожи лицо снова сделал скучающим воплощением смерти, закрыв скальпом оголенный череп. Быстро зашил и перешел к тазу.
Меня все время подташнивало, в нос бил аромат начальной стадии разложения, гнилой крови и препаратов для бальзамирования. Голова кружилась, но я пообещал себе досмотреть всё до конца.
Все кишки патологоанатом отложил в другой таз, промыв остальные внутренности в специальном растворе, положил их вместе с мозгом в плотный целлофановый пакет и поместил его в зачищенную от слизи и сгустков крови брюшную полость.
– Зачем это? – с искренним удивлением спросил я.
– А? – до увлеченного своей работой доктора не сразу дошел смысл задаваемого вопроса. – Внутренности в пакете?
– Да. Чтобы покойник раньше времени не стух. Именно такие органы, как мозг, печень, легкие, начинают гнить в первую очередь.
Обыденность и безразличность голоса Владимира Игоревича подействовали на меня удручающе. Я почувствовал, что еще несколько секунд – и не смогу сдержать потоки рвотных масс, усиленно рвущихся из меня наружу. Я повернулся и быстро пошел к выходу. Мне в спину раздались приглушенные тканью маски флегматичные слова доктора:
– Туалет – третья дверь с правой стороны.
Умывшись холодной водой и немного придя в себя, я поднялся на первый этаж к Егору, то есть к Егорушке (после такого обращения к нему патологоанатома он теперь ассоциировался у меня только с этим ласкательным вариантом его имени). По моей бледной физиономии было видно, что мне нехорошо, поэтому, взглянув на меня, он произнес:
– Ничего, ничего, в первый раз всех колбасит. Привыкнешь. Поработаешь здесь и не такое увидишь. Помню, в прошлом году в декабре, тогда еще снег на земле не закрепился как следует, слякотно было и серо, привезли к нам одного молодого парня, скончался во сне. Стали вскрывать, а он внутри пустой, то есть совсем, внутренностей никаких нет и следов предварительного потрошения, шрамов там, разрезов, тоже нет. Если бы ты видел, какой тут у них переполох начался. Решили это дело замять и родственникам не говорить. По слухам, когда разрезали его живот, на внутренних стенках брюшины выделялась набухшими венами надпись: комбинация слов «депрессия» и «компрессор» или что-то в этом роде. Я потом у Владимира Игоревича спрашивал, только он отмахнулся и сказал, что этого не было никогда. Ну я-то знаю, что было. Мне сменщик рассказывал, при нем этого парня привезли.
– Это ты специально, чтобы меня добить окончательно, всякие городские легенды рассказываешь? – спросил я. На душе и в желудке было муторно, и поэтому разглагольствования о диких случаях самопотрошения покойников мне слушать совершенно не хотелось.
– Ладно, отдыхай. Шучу я, – сжалившись над моей бледной физиономией, произнес Егорушка и, достав из ящика стола порнографическую газетенку, стал с интересом рассматривать напечатанные там потешные картинки.
Остаток дня прошел спокойно. Больше, слава богу, никого не привозили, и я, дождавшись восьми вечера, весьма охреневший потопал домой.
Ночью мне приснился сон. Я вижу себя со стороны, будто я, или скорее мой дух, нахожусь в подвешенном состоянии, смотрю сверху на стеклянную сторожевую будку – будущее место работы. В ней сижу, собственно, сам я и читаю книгу. Мне, как бесплотному духу, видно все, что происходит за стенами, они для меня словно стеклянные, а для моего второго «я», сидящего в прозрачной кабине, не очевидна угроза, которую я ясно вижу. Ко мне, увлекшемуся чтением, со всех сторон по коридорам морга стекаются зомби. Их вид наводит на мысль о многочисленных месяцах нахождения под землей. Странно, но они точно не временные жители морга, скорее, пришли с ближайшего кладбища, покинув гнилые гробы, места своего постоянного пребывания. Я пытаюсь предупредить себя и что есть мочи кричу: «Беги!!!», но сам себя не слышу. Слова уходят в бесконечную вату реальности, мне кажется, даже рыбы в пруду и то переговариваются между собой громче. Мысленно сжав кулаки, бью в окружающее пространство и ощущаю под ними резиновую поверхность надутого шара. Повторяя попытку за попыткой, мне все же удается обратить внимание моего второго «я». Что он почувствовал, я не знаю, только вижу, как поднимается его голова и его глаза – мои глаза – смотрят в угол, где парю я. Поздно: перекрывая все пути к бегству, из-за углов один за другим вываливаются зомби. Томление от неизбежной беды гнойным нарывом безнадежности прорывается мне прямо в сердце. Нечем дышать. Плохо…
Из сна меня вытащили звуки приехавшего за очередной порцией бытовых отходов утреннего мусоровоза. Первый раз в жизни я был рад этим бухающим звукам контейнеров и гидравлическим пшикам, смешанным с гудением подъемных механизмов автомобиля.
Провалявшись в постели еще час, я встал, моя решимость выйти на работу, несмотря на пережитое испытание вскрытием и кошмарный сон, оказалась тверда: захватив необходимые документы, я поехал в центральный офис конторы оформляться на работу. Первая моя ночная смена выпадала на ночь с четверга на пятницу.
