Loe raamatut: «Последний рассвет Тарайи»

Туда, где ждёт рассвет востока

Где усыпальницу мне приготовила природа

Где настоящее начало моего исхода

Где отчий дом – мой Путь

Моя последняя дорога.

Пролог

1969 год. Сентябрь

Кемеровская область. Окрестности села Ржавчик.

– Саныч, Саныч! – запыхавшийся мужичок с измазанным сажей лицом буквально вышиб дверь вагончика, почти кубарем вкатившись внутрь.

– Саныч, там это…! – бедолага хватал ртом воздух, как рыба, пытаясь связать сбивчивую речь в нормальное предложение, – Уфф… там баба! – развел он руками в стороны, выпятив живот, будто показывая размер улова на рыбалке.

– Черноусов, ты опять пьяный?! – вскочил из-за небольшого стола бригадир участка угольного разреза. – Уволю к чёртовой матери! Какая баба, совсем с катушек съехал!? – ударил ладонью по столу Саныч.

– Да баба в пласте, Саныч, вот те крест! – окинул он себя неуклюжим знамением, – Взаправдашняя девка, етить её в коромысло! – скинул Черноусов с головы каску, трясущимися руками схватил со стола графин с водой и жадно отхлебнул. – После подрыва порода вскрылась – пласт метров двадцать, а у самого основания баба! – с выпученными глазами тараторил рабочий, – В гробу, как живая! – выдохнул он наконец-то, утерев испарину со лба, размазав сажу.

– Пошли, показывай! – скомандовал бригадир и выскочил из вагончика, подхватив с вешалки куртку.

У основания среза породы столпились около десятка рабочих.

– Ну-ка, расступись! – выкрикнул бригадир.

– Саныч, погляди, какую диковину чуть не бахнули, – махнул один из подрывников в сторону ниши, образовавшейся после обвала.

В углублении, диаметром около трёх метров, среди бархатно черного угля, на гладко шлифованной плите, стоял самый настоящий саркофаг из белого мрамора. Крышка с него была уже сброшена и лежала рядом. Бригадир медленно, с опаской, оглядываясь по сторонам, подошел ближе. На лбу выступила испарина. Саныч сделал еще шаг и вытянул шею, заглядывая внутрь. Сердце его учащенно начало биться, руки слегка затряслись.

– Чья шутка!? – повернулся бригадир к рабочим. – Эй, вставай! – выкрикнул он уже в сторону странного «гроба».

До краёв саркофаг был наполнен какой-то прозрачной жидкостью, а в ней лежала молодая девушка. Она выглядела спящей, на щеках даже виднелся румянец, а пышные светлые волосы до половины были заплетены в косу. Бригадир как завороженный смотрел на нее и про себя отметил необычайную красоту. Она была красивой настолько, что Саныч не мог даже сравнить ее ни с какой из женщин виденных ранее. Он вообще не мог понять этой красоты – она была невероятной, завораживающей, какой-то странной, для определения которой он не мог подобрать слов и даже мыслей. Нечеловеческая, будто несуществующая, не с этой планеты. Саныч прикрыл глаза и сразу же образ девушки исчез. Открыв глаза, он поймал себя на мысли, что ощущает ее красоту будто впервые. Снова прикрыл глаза, образа как не бывало, открыл, и вновь будто впервые. Нет, лик девушки в памяти отложился, но как только Саныч закрывал глаза, он терял ту красоту, излучаемую ею. Это было необычно, пугающе и в то же время хотелось ощущать ее как можно дольше. Саныча вдруг осенило, что подобное он где-то уже ощущал. Да, похожее было и не единожды. В его жизни несколько раз происходили мгновения некой великой музыки в голове, в сознании, где-то в глубине души. Это было мимолетным и редким явлением. Всегда происходило, когда Саныч засыпал и на границе, еще не до конца погрузившись в сновидение вдруг начинала играть музыка до того невероятная, что слушать ее хотелось вечно. Она звучала какие-то мгновения, затем исчезала, Саныч просыпался, нервно вздрагивал, пытаясь удержать ту мелодию в голове, но никогда этого не удавалось сделать. Он позднее понял, что не получится этого сделать, как ни пытайся. Пришло понимание, что нет у человечества таких инструментов, чтобы ее проиграть, но самое главное его открытие было в том, что нет у человека тех органов чувств, которые способны были бы воспринять, услышать эту музыку. Год назад, когда он слышал её в последний раз, он понял, что воспринимает ее не физическим телом, не органами слуха, не мозгом физическим, а некоей тонкой искрой. Возможно даже самой душой, которая позволяла это сделать в момент сна. Так и здесь. Неподвижное тело девушки излучало непонятную, странную красоту, сродни высшей музыки, которая была невероятна, но запечатлеть ее было невозможно.

Бригадир сделал еще шаг к саркофагу, протянул руку, слегка коснулся камня, вскользь дотронулся водной глади жидкости, пальцы тут же онемели. Бригадир отдернул руку, попятился назад.

– Да откуда же … – с нескрываемым удивлением бормотал он себе под нос, – Этому пласту миллионов триста!

– Не меньше пятиста, Саныч! – выкрикнул кто-то из-за спины.

– Бушуев, оцепите все! Никого не подпускать! – скомандовал Саныч и побежал в сторону вагончика.

– Да не пьяный я, Иннокентий Владленович! – кричал в трубку телефона бригадир, – Девка в пласте, в жиже какой-то, как живая…. Да, оцепили…. Да, ждём, всё понял, Юрий Владленович! – бригадир положил трубку, сильно стукнув ею по аппарату, и выбежал на улицу.

Начинал накрапывать мелкий дождик, близились сумерки. Саныч быстрым шагом поспешил к оцеплению, где уже галдела толпа местных сельчан. Весть о чудной находке разлетелась по округе молниеносно.

– Я попрошу всех разойтись по домам, товарищи! – размахивая руками, ответственный Бушуев пытался оттеснить любопытных местных жителей.

– Расходитесь, граждане! – подоспел Саныч, – Утром будет комиссия, будем разбираться!

– Потом и вовсе не дадут глянуть! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Да-да, показывай, Саныч! – поддержали его.

Толпа уверенно двинула на бригадира, тот расставив руки в стороны, попятился, запнулся и, размахивая руками, полетел на саркофаг. Падая, он одной рукой угодил прямо в жидкость наполнявшую гроб, резко отдернул ее, задев кисть руки девушки, тут же почувствовав сильное жжение на мгновение, которое сменилось онемением, и пока пытался подняться на ноги, всё прошло.

– Смотрите, смотрите! – закричал кто-то, указывая в сторону гроба.

Бригадир обернулся. Кисть руки девушки наполовину торчала из жидкости и в том месте, где не была погружена, почернела. Кожа стала морщиться, усыхать, что стали различимы костяшки пальцев. Бригадир сделал шаг назад. Никто больше не спешил на смотрины, толпа приглушенно галдела позади. Надвигаемые сумерки нагнетали на собравшихся суеверного страха. Кто-то даже неуверенно предложил сжечь «ведьму».

Бригадир пошарил взглядом по земле, поднял продолговатый кусок угля, подошел к саркофагу и, подтолкнув им, погрузил обратно торчащую руку девушки в жидкость. Саныч почему-то был уверен, что она станет прежней и это произошло.

– Мириканцы это всё! – закричал пожилой худощавый мужичок из толпы, – Капиталисты хреновы!

– Да-да, они самые! – поддержали его тут же, и толпа загалдела еще больше.

В какой-то момент послышался нарастающий вой милицейской сирены. Желтый уазик уверенно приближался, лавируя между ухабами карьера, проблесками разбавляя сумерки. Резко затормозив у среза породы, оттуда торопливо выскочили четверо в форме.

– Кто главный! – требовательно выкрикнул один из них с капитанскими погонами.

– Здесь я! – протиснулся сквозь толпящихся бригадир. – Наконец-то…, – выдохнул он с облегчением, трясущейся рукой утирая испарину со лба.

В спешном порядке служители закона переписали имена и фамилии всех, кто находился в карьере и в приказном порядке отправили по домам.

Спустя еще час прибыл «Урал» с двумя десятками вооруженных автоматами солдат. Выставили оцепление. К утру ожидался вертолет с какой-то важной делегацией.

Саныч сидел в вагончике и нервно постукивал пальцами по столу. Напротив сидел капитан и что-то записывал в служебную тетрадь.

Бригадир лихорадочно размышлял, пытался найти логическое объяснение произошедшему, но все догадки и выводы, приходившие на ум, никак не вязались с увиденным. Перед мысленным взором стояло лицо девушки. Саныч поймал себя на мысли, что каждый раз представляя её, он испытывал странное чувство не то спокойствия, не то благоговения, коего до этого он не испытывал еще ни разу в жизни. С каждым мгновением оно нарастало. Это чувство было новым, необыкновенным и чем больше он проникался им, тем больше боялся упустить. В какой-то момент он вдруг испугался, что начал сходить с ума. В глазах потемнело, голова сильно закружилась.

– Э-эй, ты чего?! – подскочил со своего места капитан, пытаясь поймать падающего со стула бригадира, но тот уже ничего не слышал и не чувствовал, сознание угасло мгновенно…

Глава 1

Наши дни

– Доктор, вы понятными словами мне скажите, что это? – Вопросительно посмотрел молодой человек на пожилого врача, внимательно разглядывавшего МРТ снимок, держа его на вытянутой руке перед собой.

– Что я вам могу сказать, Максим? Пока ещё ничего не ясно. Новообразование имеется однозначно, но какого оно характера? – врач отложил снимок и принялся перелистывать довольно внушительных размеров медицинскую карту, – Исследования нужно провести завершающие, чтобы стало ясно однозначно что-то. Пока же я вам назначу ряд дополнительных анализов, тогда и будем говорить.

– Да каких анализов?! – возмутился парень, немного повысив голос, – Я уже добрый месяц обиваю пороги всяких анализных центров по вашим направлениям! Да оно мне все это, как собаке пятая нога! Уже жалею, что поддался на уговоры сестры и согласился на обследование. Мне оно все ни к чему, и так времени в обрез, а тут еще беготня по больницам. Вы скажите – что со мной, дайте заключение, выпишите нужные лекарства, ну и всё, что обычно делаете, и я с удовольствием забуду дорогу к вам, договорились? Вы не переживайте, я не из пугливых, говорите прямо!

Максим уже начал раздражаться. Это был его пятый прием к врачу, но ничего конкретного понятно не было. Последние пару месяцев его все чаще мучили головные боли вперемешку с резкой сильной усталостью. Марта, старшая сестра Максима, категорически настояла на полном обследовании, чему он поначалу сильно противился, но под женским напором нытья в итоге сдался. И вот он сидит в очередной раз на приёме у врача онколога, к которому попал по направлению терапевта, после очередного обследования. Для себя Максим решил точно, что это будет последнее посещение.

– Хм… ну про время вы как раз попали в точку, это похоже на глиобластому, – будто выдохнул из себя доктор, отложив бумаги.

– И? – прищурил глаза Максим, – Судя по вашему тону, это что-то не совсем хорошее?

– Вы правы, хорошего мало. Это особо агрессивная форма опухоли мозга, молодой человек, – сухо ответил он, сложил руки перед собой, посмотрел внимательно на пациента, словно оценивая состояние того, – Где-то вторая стадия пока еще.

– М-да… Максим прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдохнул медленно, протер лицо руками и снова открыл глаза, – Ну вы даёте, – усмехнулся парень, – Хотя признаться честно, почему-то не удивлён.

– Я дам направление, нужно сделать еще одно исследование…

Максим запрокинул голову, облокотившись о стену, и уставился в тускло светившую лампочку посреди потрескавшегося беленого потолка.

– Странное чувство, доктор. Мысли такие беспорядочные. Пытаюсь остановить их… вот вам сейчас это говорю, и пытаюсь мысли остановить, – усмехнулся Максим, потупил взгляд в пол, улыбнулся тоскливо, – А они быстрые такие зараза, не представляете, как сложно в кучу их собрать. Я раньше даже не предполагал, что они настолько быстры могут быть! Главное только собрать их, – перестав улыбаться, Максим вдруг резко ударил себя ладонью в лоб, сильно выдохнув, встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.

– Понимаю, что вам сейчас нелегко принять эту информацию, но это не приговор, теперь главное поторопиться…

– Тсс… – перебил Максим врача жестом. Тот запнулся, говорить перестал, прекрасно понимая, что его пациент сейчас переживал не самые радужные эмоции. Понадобится очень много времени, чтобы свыкнуться с таким диагнозом, и даже не часы, и не дни.

Максим встал со стула, сделал шаг в сторону приоткрытого окна, потянул на себя створку и медленно глубоко вдохнул весенней прохлады.

– Вы мне только скажите, сколько осталось? – тихим спокойным голосом поинтересовался он, продолжая смотреть в окно.

– Сложно что-то прогнозировать, но при грамотном лечении прогноз очень благоприятный, тем более, что стадия всего вторая, – попытался внести оптимизма врач.

– Доктор! – Максим повернулся в его сторону, слегка прищурил взгляд, – Без лечения сколько осталось? Честно, как на духу! Мне очень важен честный ответ. И, я так понимаю без обезболивающих не обойтись? Выпишите рецепт на хорошие, чтобы как можно дольше не отвлекаться на эту боль.

– Но, что значит – лечения не будет, Максим?! – возмутился врач.

– У меня действительно теперь времени в обрез, так что, самое лучшее, что вы и вся медицина сможете для меня сделать, это выписать рецепт на хорошие обезболивающие, а лечения не будет, оно бессмысленно. Я далеко не дурак, да и вы прекрасно знаете больше моего, что все эти танцы с бубном вокруг моего взбесившегося мозга, что мёртвому припарки и только увеличат время мучений.

– Понимаю, Максим, понимаю, – закивал головой врач, – Анальгетики соответствующие я конечно же назначу, но как только мысли ваши успокоятся, я бы рекомендовал не тянуть с лечением. Времени у вас от двух месяцев, это минимум, а там как поведет себя опухоль. Но признаюсь честно, глиобластома убивает быстро, намного быстрее, чем любая другая онкология, – он достал из ящика стола бланк и стал на нём что-то записывать, затем поставил печать, – В регистратуре вам поставят еще одну печать, – протянул он листок Максиму.

– Спасибо, доктор! В любом случае, прощайте! – Максим забрал рецепт, улыбнулся и быстро вышел из кабинета.

Май выдался прохладный. Сильный порывистый ветер поднимал клубы пыли с нечищеного асфальта. Максим остановился на крыльце аптеки, в которой только что отоварил свой рецепт, похлопал себя по боковому карману куртки, оттопыренному пачкой таблеток, улыбнулся удовлетворенно, – Отсчёт пошёл! – с каким-то азартом произнёс он, ехидно усмехнувшись, – Посмотрим – кто кого? Во! – выкрикнул он, выставив фигу куда-то в небо.

– Смерть пугаешь? – вдруг послышался хриплый тихий голос, – Максим повернул голову, рядом стоял сгорбленный низкорослый старичок, слегка бомжеватого вида в сильно засаленной куртке, – Да она и сама тебя боится, – подытожил он, засмеялся, закашлялся, ударил себя в грудь. Успокоившись, медленно вдохнул, – Уф-ф, сам вот рад бы напугать, да мне и так срок пришёл уже. Когда собираешься хоть, сподмогну авось?

– Куда? – не понял Максим.

– Домой, куда ж ещё, – вновь он засмеялся, поперхнулся, выматерился, тяжело задышал. – Да ты таблеточки отдал бы мне, нельзя с ними, не дойдёшь, заблудишься ведь, а мне снова мучиться, устал я, – прохрипел дед, протягивая трясущуюся руку.

– Эй, дед, ты чего?! – отшатнулся от него Максим, – На опохмел дать? Держи! – вытащил он из кармана сторублёвую купюру и сунул в протянутую руку, спрыгнул со ступеней, опасливо поглядывая на странного бомжа.

– Не глуши чистоту, терпи, не дури, заблудишься ведь снова! – повысил голос старик, швырнул в сторону смятую сторублёвку и резво не под стать видимой дряхлости метнулся к Максиму, крепко ухватив того за запястье и довольно сильно дернул на себя.

Максим поначалу опешил, но быстро совладав с растерянностью, дернул на себя, крутанув и перехватив руку того, одновременно резко ногой ударив старика под колено, тот подкосившись, кучей грязного тряпья рухнул на землю. Максим отпрыгнул в сторону. На тротуаре лежала просто куча грязной одежды, старика не было. Тряпьё вдруг стало заволакивать густым туманом, коротко блеснул яркий всполох, повеяло сильной сыростью, как после дождя. Через несколько секунд блеснул ещё один всполох, но уже ближе. Мимо проходили прохожие, но казалось, никто ничего не замечал, все отрешенно шагали кто быстро, кто медленно по своим делам.

– Что за бред, что за…! – чертыхнулся он, на всякий случай ударил себя ладонью по щеке, зажмурился, еще раз ударил. Очередная короткая вспышка яркого света у самого лица ослепила на мгновение. Максим пошатнулся назад, снова ударил себя по щеке, затем еще раз, разболелась голова, сознание плыло…

– Очнитесь, молодой человек! – послышался голос сквозь затуманенный разум. Максим с трудом открыл глаза. Он лежал на тротуаре, а какая-то женщина с определенной периодичностью била его по щекам. Рядом столпились еще человек пять, кто-то по телефону вызывал «скорую», пытаясь высмотреть на близлежащих домах адрес.

– Где он, вы видели? – Максим приподнялся на локтях, а затем сел, озираясь по сторонам, – Вы видели, где тот старик? – посмотрел вопросительно он на женщину.

– Да какой старик, сынок? – удивилась она, – Может и был кто, так то не при нас. Ты передо мной из аптеки вышел, я сразу следом, ты спустился со ступенек, да полетел вон на землю. Голова, аль сердце, что стряслось-то?

– Максим встряхнул головой, кое-как поднялся, – Спасибо, я сам дальше… – бросил он и насколько мог, быстрым шагом поспешил покинуть место происшествия, не желая далее находиться в центре внимания.

Будучи дома и приняв контрастный душ, Максим сидел в полной тишине за кухонным столом, медленно потягивая крепкий кофе. Из головы не выходило произошедшее сегодня у аптеки, но, не смотря на всю реалистичность, он понимал, что это всего лишь очередная галлюцинация с потерей сознания. Это был уже третий случай за последний месяц. Как объяснил врач, опухоль давила на определенные участки мозга, что в свою очередь и вызывало спонтанную потерю сознания, кратковременную потерю памяти, боли, бред.

Громкая трель телефона, лежавшего рядом, нарушила тишину.

– Да, Мартуль! – ответил Максим на звонок, включив громкую связь.

– Макс, я до врача не смогла дозвониться, ты был сегодня на приеме, что-нибудь выяснилось? – строгим тоном поинтересовалась сестра.

– Недавно вернулся, всё хорошо, ничего страшного – попытался он придать голосу бодрости, – Банальные мигрени какие-то. Говорит, на свежем воздухе больше бывать, а лучше в горы, там воздух хороший и пройдет всё, – соврал Максим.

– Ну, горы он мог тебе и не советовать, – усмехнулась Марта, – Опять собрался, да? Что на этот раз искать будешь?! Макс, запомни, кроме тебя, у меня родственников нет, так же как и у тебя, кроме меня. Прошу, выходи почаще на связь! Я понимаю, что отговаривать тебя от этой затеи бессмысленно, так хоть веди себя по-человечески, а не как эгоист, я же переживаю! Заедь к нам, Лёва картину недавно закончил, говорит, ты должен оценить. Ты когда из города смотаешься? – умолкла наконец Марта.

– Думаю дня через три-четыре. Все готово, погода устоялась. Мартуль, я тебя понял, завтра к вечеру, обещаю, доберусь до вас. Лёве привет, картину заценю всенепременно. Всё, Мартуль, обнимаю крепко, завтра увидимся, у меня вторая линия, извини! – он быстро нажал кнопку завершения разговора, и облегченно выдохнул.

В виски вдруг резко ударило пульсирующей болью. Спустя минуту всё стихло, и затем медленно по нарастающей боль начала обволакивать всю голову. Вскрыв упаковку таблеток, не мешкая проглотил одну, запив остатками остывшего кофе, и прикрыл глаза, облокотившись затылком о стену.

Разум не покидали мысли о смерти. Максим не понимал, боялся он этого или нет? Нет, скорее это было любопытно, но любопытно и страшно одновременно. – Страшно любопытно, – усмехнулся Максим.

Он ясно осознавал, что ничего в этом мире его не держало. С самого раннего детства, насколько мог вспомнить, он всегда чувствовал себя чужим везде, словно на перевалочном пункте, где особо ни к чему не привыкаешь, зная, что твоя конечная дислокация еще впереди.

Возможно, сказалось детство в детдоме. Попали они с сестрой туда, когда ему было около двух лет, а Марте ближе к четырём. Позднее точный возраст и даты рождения установить так и не смогли. Кто были их родители, не удалось выяснить до сих пор. В архивных записях тех лет значилось, что милицейский патруль обнаружил их одних на пригородной трассе, на автобусной остановке, легко одетых и порядком замерзших. Они ничего так и не смогли рассказать, чтобы прояснить, кто их родители и как они оказались на той пустынной дороге. Сейчас же они оба и вовсе не помнили тех событий.

С тех пор минуло уже тридцать лет, и все эти годы Максим изредка замечал за собой, что тяготится этим миром, а особенно обществом, казавшимся иногда слишком чужим, словно муравья поселили в осиное гнездо. Нет, он не был нежным, выросшим в тепличных условиях, наоборот – детдом закалил в нем характер, научил с легкостью переносить любые трудности, в дальнейшем и служба в армии ему далась очень легко. Да все в жизни складывалось, и карьера сейчас уверенно двигалась в гору, но стойкое ощущение себя чужим в этом обществе, очень мешало. По этой причине часто, когда выдавалась возможность освободиться от работы, он отправлялся в горы. В основном предпочтение отдавалось Алтайским возвышенностям, Сибири и Уралу, тянуло всегда на север, в тишину, где на многие сотни километров можно было не встретить ни одного человека. Тишина природы и одиночество успокаивали, давая определенный жизненный заряд на какое-то время. На вопросы сестры, о предмете своих шатаний по безлюдной суровой тайге, Максим всегда коротко отшучивался, что ищет себя.

В одну из таких своих вылазок в прошлом году, в районе безымянной сопки приполярного Урала, Максим наткнулся на странный гранитный куб около пяти метров в габаритах. Грани его были очень четкие, и если не обращать внимания на мелкую выкрошку, идеальны, как струна. Было ясно, как белый день, что куб рукотворен, но кто и с какой целью затащил его в безжизненные хребты приполярья? Поздняя осень и стремительное ежедневное похолодание не дали возможности задержаться, а постоянная морось вперемешку со снегом, погнала прочь на равнину, в сторону цивилизации.

Перелопатив позднее кучу информации за зиму, ничего путного он так и не узнал о своей находке. Приходилось строить только догадки. И вот долгожданная весна. Максим как мог, тянул время, не торопясь с отъездом, зная, что в тех краях еще холодно, ошибку совершать не стоило. Мысль о тайне согревала душу. Он хотел поскорее добраться до странного куба и изучить, как следует. Максим в какой-то момент понял, что эта глыба черного гранита была ему роднее и интереснее, чем весь его ежедневный быт, работа, женщины. В чем эта связь заключалась, понять было сложно – скорее всего в своей тайне, да это особо и не важно было.

И вот, накануне прозвучал приговор. Беспощадный, равнозначный тому, который неоднократно приходилось слышать из старых военных фильмов – «Расстрелять» – эхом разлеталось по разрушавшемуся разуму. Клетки его мозга взбесились, и остановить этот процесс не представляется возможным. Механизм самоуничтожения был запущен без права на пересмотр. – «Расстрелять» – приказал кто-то там, и он услышал, но не дрогнул, выстоял, не бросился ничком вымаливать жизнь, прощение. Он нутром чуял, что это не его жизнь, она поддельная, изготовлена каким-то умелым бутафором, а он её терпел из уважения к искусному мастеру, потратившему наверняка немало времени и сил сотворить подлог, что было достойно уважения. Нет, страшно, конечно же было, но не было страха поганого, липкого. Был трепет перед некой истиной, с которой непременно придется столкнуться лицом к лицу. Максим это знал наверняка. Он знал, что первая приходит именно она и только она является мерилом всего сущего. Поживём – увидим, а помрём – узнаем!

***

– Проходи, Макс, Лёва наверху, у себя в мастерской. Я на кухню, скоро ужинать будем, у вас полчаса и можно к столу! – скомандовала сестра, впустив гостя, и скрылась за ближайшей дверью.

Максим разулся и прошел к лестнице, ведущей наверх. Марта со своим мужем Лёвой жили в пригороде в частном доме. Лёва был художником-любителем. Рисовал, правда, не ахти, как считали его коллеги, в том числе и Марта, но Максиму нравились его картины. Он всегда выискивал в замысловатых сюжетах некий потайной смысл, понятный только ему одному, делился своими мыслями с Лёвой, тот в свою очередь каждое свое новое творение спешил в первую очередь показать именно Максиму. По сути – больше никто особого интереса к его творчеству и не проявлял.

– Ма-а-ксик! – шагнул навстречу Лёва, невысокого роста бородатый в очках и с залысинами добродушный мужичок.

– Привет, Лев, хвастайся, – поздоровался Максим, и присел в кресло, напротив укрытого покрывалом мольберта. Лёва всегда так делал, нагнетая важности.

– Готов! – прищурил глаза Максим

– Вуаля! – Лёва с грацией заправского фокусника сдернул покрывало и замер, словно в ожидании оваций.

Максим на мгновение зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился. На картине был изображен горный уступ на фоне восхода солнца, у основания которого находился куб. Да, тот самый куб черного гранита из прошлого путешествия. Его сокровенная тайна. Неужели Лёва срисовал откуда-нибудь из «сети» фотографию. Было обидно. Ведь буквально изрыв интернет, Максим не нашел ни одного упоминания, или же фотографии, свидетельствующих хоть о какой-нибудь известности данного места и самого куба. Он зиму жил этой тайной и тут вдруг оказывается, что и не тайна вовсе…

Дикая боль вдруг ударила в голову.

– Ну, что скажешь?! – С улыбкой Чеширского кота вопросил Лёва, стоя у мольберта.

– Круто! – выдохнув с силой, произнёс Максим. Боль была настолько сильной, что он еле держался, чтобы не закричать. Обезболивающие он неосмотрительно забыл дома, и теперь было важно не выдать себя.

«тсс..тишина..тишина..тишина-а», твердил про себя Максим, пытаясь взять себя в руки. Боль немного стихла, приобретя терпимую форму. Вдох-выдох. Тишина…

– Откуда у тебя это, Лев? – грубым тихим голосом спросил Максим.

– Нарисовал!? – недоумённо, даже как-то вопросительно ответил тот, с удивлением посмотрев на картину, затем на Макса и снова на картину, словно убеждаясь, что действительно нарисовал.

– Э, нет, я имел ввиду – тему откуда взял, где видел, может фотографии такого места?

– Да-ну, Макс, ты за кого меня принимаешь?! – слегка обиженным тоном воскликнул Лёва, – Вообще-то тебе хотел на день рождения подарить, твоя же тема, вот и нарисовал горы. Кстати северные, я все нюансы учёл, вон видишь, пихты, ёлки, всё по-честному!

– Не обижайся, Лев, просто интересно, откуда сюжет? Знакомый больно.

– Макс, ну ты прям по живому режешь! – уже искренне обиделся мастер и демонстративно отвернулся к окну, уставившись в вечерний небосвод.

– Стоп, Лёва, я не докапываюсь! Просто ты всегда то абстракцию, то города рисуешь какие-то урбанистические, а здесь вдруг рассвет в горах, вот я и удивлён. А расскажи, вот эта глыба гранитная, она что означает? Мне на самом деле интересна эта картина, больше, чем все остальные. Ты же знаешь, я северные горы особенно люблю, а тут такой сюрприз от тебя, просто не ожидал, извини, если обидел!

– Ты заметил, да!? – воодушевился Лёва.

– Что?

– Ну, то, что это гранит? Удалось, как точно передать, правда? – подошел он к картине.

– Да, удалось. Ты лучше скажи, что за глыба?

– Ну, извини, Макс, знаю, что в горах должны быть только горы, но не удержался. Но ты должен меня понять, ну как без тайны, ну хоть какая-то, – тоном провинившегося ребенка бормотал Лёва.

– Что это?! – повторил свой вопрос Макс.

– Ну, полагаю какой-то древний артефакт.

– Сам придумал? – прищурился Максим, продолжая разглядывать картину.

– Почему придумал, Макс?! Вообще, если честно, сам не понимаю, почему нарисовал это, но мне показалось, что так должно быть! – снова обиженно воскликнул Лёва, – Художники не придумывают! Мы творцы, а творцам приходит только озарение… – Полушепотом ответил мастер.

– И?! – повел бровью Максим, вопросительно глядя на Лёву.

– Макс, для того это и великое искусство, чтобы зритель сам нужные образы видел. Ну что я тебе, как маленькому все разжевываю… Это твои горы, твоя усыпальница… тьфу ты, извини, чепуху несу… в общем, твои горы ты и решай, что это и зачем?

– Мальчики! – послышался командный голос Марты, – Быстро вниз, ужин готов!