Душа Ангела висела в пустоте, посреди огромного, уходящего в абсолютную глубину зала. Вернувшись, Ангел пожелал остаться в своём последнем человеческом обличии, данному ему полтора земных месяца назад. Голова Ангела была склонена, длинные волосы, упав со лба, закрывали его лицо, руки висели вдоль тела, кончики крыльев и пальцы на босых ногах едва заметно подрагивали. Вся его сущность трепетала и от вины за содеянное им, и от ужаса о неизбежности грядущего наказания.

А наворотил он за свою «командировку» столько, что и на десятерых хватило бы…

Как Ангел, то есть, существо строго рациональное, никаких поблажек к себе он не ждал, но где-то внутри его иррационального человеческого «я», приобретённого им за прошедшие полтора месяца жизни среди людей, теплилась призрачная надежда. Это был шанс «один на миллион», но он был! И Ангел держал его, как последний аргумент, для последнего слова перед вынесением приговора.

Суд меж тем, шёл уже двадцать миллисекунд, то есть протекал обстоятельно и неспешно. Отвлёкшись от своих мыслей, ангел вслушался в слова Обвинителя:

– …Вместо того, чтобы непосредственно обеспечивать защиту своего подопечного, обвиняемый, принявший перед инфильтрацией своё прежнее земное имя Агния, занялся отъёмом жизней у других людей, чем сильно помешал работе других А-хранителей.

При каждом слове, падающем, как тяжёлая каменная плита, окружающая действительность трансформировалась, плыла и искажала свои формы. По поверхности эфирного тела ангела пробегали волны дрожи, как рябь на поверхности воды при дуновении лёгкого ветерка.

Первый голос замолчал, и после долгой паузы зазвучал другой голос. Он звучал мягко и успокаивающе:

– Ваша фраза, Уважаемый Обвинитель, изначально построена неверно: слово «вместо» должно быть заменено на слово «для». И тогда смысл фразы меняется на противоположный.

И звучать эта фраза должна так: для того, чтобы выполнить свою главную задачу – защитить своего подопечного, ему приходилось… убивать других людей. И прошу заметить: он делал это не ради удовольствия, а только лишь потому, что у него не было выбора.

Громом громыхнул первый голос:

– Это противоречит кодексу А-хранителей! Даже находясь в виде наказания на земле, они не имеют права лишать жизни других людей.

– Но тогда бы его миссия закончилась гораздо раньше срока, и обвиняемый не смог бы в полной мере отбыть своё наказание. Дело в том, что квалификация обвиняемого и обстановка в зоне инфильтрации просто не позволяла ему использовать иные методы.

Снова громыхнул голос Обвинителя, сотрясая своды зала:

– Это не оправдание! Степень его вины была такой, что отменить наказание в виде месячной инфильтрации не было никакой возможности. И его текущая квалификация и окружающая обстановка, в которой ему пришлось действовать, в данной ситуации никакого значения не имеют.

Мягкий голос возразил:

– Всё правильно, но данный постулат вступает в противоречие с необходимостью неизбежности наказания. А как я уже говорил, и повторю ещё раз, если бы обвиняемый А-хранитель выполнял все правила инфильтрации, а именно основное правило «не убий», то он бы не смог в полной мере отбыть отпущенный ему срок наказания.

Опять громыхнул голос обвинителя:

– Протестую! Правило «не убий» имеет абсолютный приоритет над всеми остальными!

– Всё верно, – мягко продолжил второй голос, – но прошу обратить внимание на то, в отношении кого наш обвиняемый, защищая своего подопечного, поступился основным правилом «не убий»!

Он, защищая своего подопечного и не имея других способов решения поставленной задачи, отнимал жизни исключительно у тех, кого мы называем выродками, то есть у существ, которые сами были убийцами и насильниками, и таким образом, сами себя поставили вне закона.

– Это не так, – громко, но уже не так уверенно возразил обвиняющий голос, – для нас они в первую очередь просто э… люди, у каждого из которых есть свой персональный А-хранитель. И степень их вины, а, соответственно, и наказание, за содеянное ими, будут определены каждому после их смерти.

– И какое будет наказание за убийства и насилие?

– Вы сами знаете, какое.

– Зачем же тогда медлить? И удлинять и без того длинный список их жертв? Я считаю, что с этой точки зрения действия обвиняемого мы не должны квалифицировать как однозначно отрицательные. Тем более, что действуя подобным образом, обвиняемый руководствовался не столько кодексом А-хранителей, сколько моральными установками людей, среди которых он жил довольно продолжительный срок.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать лишь то, что с точки зрения русских людей, в среду которых был инфильтрован наш обвиняемый, подавляюще превалирует точка зрения, что любой враг, пришедший к ним, и топчущий их землю, совершающий убийства и насилия, подлежит обязательному и безоговорочному уничтожению.

– Эти проблемы нас не должны касаться! Мы стоим выше этого. И любой А-хранитель это прекрасно знает!

– Но эти проблемы непосредственно коснулись нашего обвиняемого. И, прошу это особо отметить, наш обвиняемый, а в миру девица Агния, тоже была при жизни русским человеком, и именно поэтому не имела возможности поступать иначе.

– Для А-хранителя, в отличии от людей, национальности не существует!

– Да, это так. Но живя продолжительно время среди людей, и отметьте дополнительно, что срок её наказания был увеличен ей до полутора месяцев, она сама почти стала человеком, приняв их привычки, образ мышления, и жизненные установки. Именно поэтому она в большинстве случаев поступала, именно, как человек.

– Это её никак не оправдывает. Та бойня, которую она устроила в селе Городище, якобы спасая своего подопечного, не имеет никакого оправдания – она имела полную возможность увести своего подопечного из опасного района. Возможности у неё для этого были. Тем не менее, она инициировала массовое уничтожение – за неполные полчаса она лично отняла жизни у 148 людей. Да ещё и эта казнь с показательным отрезанием головы!

– Протестую – во-первых, те, кого она уничтожила, я вынужден ещё раз напомнить, были выродками, которые людьми называться не могут по-определению, во-вторых, она сделала ЭТО не ради собственной прихоти, а ради спасения ещё большего количества человеческих жизней – если бы её там не оказалось, то погибло бы гораздо больше. Как вы знаете, в селе Городище в тот момент находилось почти пять сотен людей. Среди них большинство – раненые, женщины, дети, старики.

В случае победы вышеозначенных нелюдей, они все подлежали зачистке. Благодаря действиям обвиняемого А-хранителя жизни почти всех этих людей были спасены. Ценой отъёма жизней у 148 противостоявших им нелюдей. А насчёт казни… Никто из находившихся тогда рядом с ней людей не осудил её, даже в мыслях, а значит, с точки зрения общечеловеческой, она поступила абсолютно правильно. Или убийцы детей заслуживают что-то иное? Карающая десница Всевышнего в любом случае не оставила бы этим выродкам ни единого шанса.

Да, так получилось, что наш обвиняемый, а в миру девица Агния, сама взвалила на себя это тяжкое бремя – карать. Да, не спрашивая на то разрешения. Но в тот момент ей не у кого было спрашивать. Но надо признать, что она успешно справилась с той тяжелейшей ответственностью, которую она сама и взвалила на свои плечи.

Наступило долгое молчание…

– Второй пункт обвинения, – наконец, после долгой паузы, снова грохнул первый голос, – обвиняемый, не имея на то никаких полномочий, почти сразу проник в массив информационного поля и стал активно пользоваться извлечёнными оттуда знаниями. Причём делал это крайне хаотично и бессистемно, внося волну искажений в общее пространство информационной матрицы.

– Это, пожалуй, единственное, с чем я могу согласиться, – мягко пророкотал второй голос, – и то, с очень важной оговоркой: обвиняемый делал это не ради развлечения или достижения каких-либо постыдных либо корыстных целей, а только ради наилучшего выполнения возложенной на него миссии. А именно – обеспечение безопасности своего подопечного. И спасения жизней других людей, что она и делала на протяжении всей своей миссии.

Также прошу особо отметить, что изначально назначенное ей количество спасений своего подопечного от неминуемой гибели было превышено ею более, чем в 2,5 раза – вместо восьми раз она спасла своего подопечного 21 раз. И при этом во многих безвыходных ситуациях она без колебаний защищала его своим телом, получая смертельные для человека ранения и испытывая при этом непереносимые страдания. Прошу учесть и это тоже.

Опять долгая пауза…

Наконец, громыхнул первый голос:

– Обвиняемый, вам предоставляется последнее слово. Что вы можете сказать в своё оправдание?

Ангел дёрнулся, по всему его эфирному телу пробежала волна дрожи, кончики крыльев приподнялись, распушив белоснежные маховые перья. Ангел поднял голову – волосы сами собой разошлись в стороны, обнажив красивый девичий лик.

Агния сглотнула и вымолвила:

– Я хочу быть человеком. Я люблю его. И он меня тоже. И он Верит, что я вернусь. Отпустите меня к нему.

Последовала долгая-предолгая пауза…

Затем под сводами бесконечного зала пророкотал третий голос, доселе молчавший:

– Понесённые тобой страдания и лишения во время отбытия тобой наказания с лихвой перекрывают все те глупости, несуразности и ошибки, которые ты при этом совершила.

Ты останешься выполнять свои прежние обязанности А-хранителя.

Все обвинения с тебя сняты.

Последовала долгая-предолгая пауза.

– Что же насчёт твоей просьбы… она будет удовлетворена, если в течении испытательного срока ты не допустишь ни одной ошибки. Тех самых ошибок, которые и послужили причиной для уже отбытого тобой наказания.

Срок – 500 земных дней и 500 земных ночей.

Только после этого будет принято окончательное решение о твоей дальнейшей судьбе.

Глава 19. Госпиталь.

Прошло две недели. Андрею наконец-то разрешили вставать с постели. Но сидеть было нельзя – чтобы не создавать неправильную нагрузку на позвоночник. Вставать приходилось, исполняя чуть ли не цирковой номер – перевернувшись на живот, спустить на пол сначала одну ногу, потом вторую, отжаться на руках… и так, потихоньку-полегоньку, не совершая резких движений, медленно встать на ноги. Учиться ходить пришлось заново – сначала по палате, перебирая руками по спинкам кроватей, потом – и в коридор, держась за стенку.

Госпиталь располагался в бывшем барском особняке, стоявшем на берегу озера. Большое двухэтажное здание, с высокими потолками и широкими окнами имело в центре большую залу, из которой был выход на большую и широкую застеклённую галерею, выходившую окнами на озеро. Галерея имела выход через большие, парадные двери на широкую лестницу, ступени которой спускались прямо к воде. По краям лестницы, почти прямо у воды стояли на высоких постаментах каменные львы, смотрящие вдаль. По случаю зимы двери на лестницу были наглухо закрыты, и больные частенько прохаживались по галерее, имея возможность лицезреть через широкие заиндевелые окна замёрзшую поверхность большого озера, все берега которого плотно заросли берёзами. Между стёкол оконных рам с облупившейся краской валялись сотни дохлых засохших мух…

Андрей стоял у покрытого зимними узорами окна и с тоской смотрел вдаль. На нем был больничный халат, на лице двухнедельная щетина, уже явно переходящая в стадию ещё короткой, но мягкой бороды. Лёжа бриться было неудобно, и для себя он решил так – вот встану на ноги, тогда и побреюсь… «Да, точно, сегодня вечером и скошу эту…»

Додумать он не успел – сзади его хлопнули по плечу и знакомый голос вскрикнул:

– Андрюха?!!

Андрей резко повернулся: в шаге от него стоял ни кто иной, как Колька Никишин! В таком же больничном халате, как и у Андрея, и с костылём под мышкой. Он смотрел на Андрея расширенными от удивления и радости глазами, как будто не узнавая его.

– Колька! – впервые за две недели Андрей увидел знакомое лицо. Товарищи бросились в объятия друг друга и крепко обнялись.

– Ну, ты даешь, борода! – восторженно воскликнул Николай, и тут же продекламировал строчку из каких-то стихов: – парень я молодой, но хожу я с бородой. Я не беспокоюся, пусть растёт до пояса! Давно ты здесь?

– Да уж две недели…

– О, и я две недели и два дня! А как ты сюда-то? Подранили, или… что… сел аварийно?

– Да не… подранили. Через два дня после того, как… вы… со Славкой…

Помолчали. Колька молча и горестно вздохнул:

– Вечная память…

Андрей кивнул:

– Мы ему памятник поставили. Со звездой. Сам делал. Шурка покрасила.

Колька молча и одобряюще покивал. Потом разлепил губы:

– Да…. Мы здесь… а он там. Один. Под звездой.

Комок подкатил к горлу, секунда, другая, Андрей сглотнул и глухо добавил:

– Не один. Антонину рядом положили.

– Как?! – Колька аж отшатнулся, приложившись спиной к жалобно задрожавшему стеклу.

– Да так… на следующий день, – мрачно пояснил Андрей, – мы с задания возвращаемся – а над аэродромом мессеры хозяйничают, двухмоторники, стодесятые. А на поле, почти посерёдке – бензовоз прёт…

У Андрея схватило горло – рассказывая события двухнедельной давности, он погрузился в крайне тяжёлые воспоминания. Совладав с собой, он продолжил:

– Ну, они его… – он судорожно сглотнул, – с пушек причесали, он и жахнул – фонтан огненный до неба! А эти… аккурат на нас разворачиваться стали. Агния…. Агния мне орёт: «вали их, у тебя всего две очереди», говорит… Боезапас-то мы по цели расстреляли! Ну, как-то сманеврировал… вмазал обеим… в общем, завалил я обоих, Колька.

Андрей опять стал судорожно сглатывать, пытаясь побороть подкатывающий ком в горле. Колька терпеливо и мрачно слушал.

– Ну и вот… сели… а тут Шурка бежит… и орёт: «Антонина! Антонина!» Что, да как… рассказала…

Андрей горестно и судорожно вздохнул, и повесил голову.

– Короче, за пару минут до нашего подхода эти сволочи стали наш аэродром обрабатывать. А тут – машины с бомбами, заправщик этот… мать его! Все, как тараканы, по щелям… а Тонька… – Андрей отчаянно махнул рукой, и не удержавшись, всхлипнул, – вскочила в заправщик… и ну его отгонять от самолётов, да от машин с бомбами. Вот и всё… Там и хоронить-то нечего было… Собрали, что смогли…

Долго молчали. По раме окна медленно ползла невесть откуда взявшаяся сонная муха. Андрей продолжил:

– Это утром было, ну а нас – во втором вылете. Фоккеры подшибли. Очнулся в плену, лежу связанный, в каком-то сарае. Рядом Агния. Повели на допрос. В люфтваффе звали…

– Это как? – поднял брови Николай.

– Да так. За фрицев воевать. Иначе, говорит, обоих порешим прямо здесь.

– Ну, и что ты им ответил?

Андрей ухмыльнулся уголком рта:

– Уклончиво ответил. На х…… послал.

– А-а… правильно! – понятливо кивнул Коля. – А они что? Порешить же обещали?

Андрей хмыкнул, дёрнув уголком рта:

– Гладко было на бумаге… порешили… ага! Только не они нас, а Агния их.

– Огонёк?! А сколько их было?

– Пятеро.

Густые брови Николая полезли на лоб:

– Фига себе! При оружии?

– Офицер с пистолетом, и четверо с автоматами.

– Хххрррена себе! А ты что же?

– А я по рукам и ногам связанный сидел. Да и по почкам сапогами почесали…

И видя, что Колька жаждет продолжения истории, добавил:

– Ну, пока она с теми разбиралась, я тоже… офицера маленько придушил… но не до конца. Агния, как этих… кончила, и его добила. Помогла, одним словом.

– Ебббическая сила!!! – Колька схватился за голову, до глубины души потрясённый рассказом Андрея.

– Чем же она их так?

Андрей секунду поразмышлял, стоит ли Кольке рассказывать про её жидкометаллические фокусы, но всё-таки решил придержать язык, чтобы его рассказ не был уж настолько фантастическим…

– Да почитай, голыми руками и справилась.

Колька растопырил свои волосатые ручищи, поднёс их поближе к глазам, повертел некоторое время перед носом, потом сомнительно покачал головой:

– Вот если б мне сказали: «Колян, завали фрицев, сколько сможешь, но только голыми руками», ну, не знаю… одного, может, двух… Трёх – вряд ли. Да ещё с автоматами… – он покрутил головой: – не знаю… не смог бы. Это точно.

– А вот она смогла. Отвечаю. Сам видел.

Колька в сомнении посопел, но услышать продолжение очень хотелось…

– А дальше? Где ты пулю-то словил?

– Хм… дальше…там и словил… Побежали. Неслись, как ветер. И уже почти ушли, уже в лес ввалились, ну и тут… шальная, что ли…

– А потом?

– А потом она меня несколько километров тащила по лесу да по болоту.

– А фрицы? Не погнались?

– Ну что фрицы? Погнались, конечно. У болота нас догнали, да Агнюша как-то исхитрилась, полынью пробила, ну вроде, мы как бы провалились и утонули… а сами сховались за бугорком.

– А фрицы что?

– Да не полезли они в ту топь. Постреляли-постреляли, да гранат несколько штук бросили. И свинтили обратно, шнапс свой глушить.

– Вот это да-а-а… а дальше? Здесь-то ты как оказался?

– Вытащила она меня на поляну, переночевали, а утром Илья с Шуркой на «Шторхе» прилетели.

Колька недоверчиво помотал головой из стороны в сторону:

– Да-а-а… кому расскажешь – не поверят. Не врёшь?

Андрей молча помотал головой, весь погруженный в воспоминания.

Опять долго молчали. Взгляд Андрея упал на тапочек, который был надет на единственную Колькину ногу. Николай поймал его взгляд, невесело усмехнулся и махнул рукой:

– Видишь, как получилось… теперь у меня шасси такого фасону: одна стойка выпустилась, а вторая – вроде как навечно заклинена, из ниши никак не выходит…

Андрей молча и горестно покивал головой.

– Да шут с ней, с ногою-то! Что я, с одной не проживу?! – с напускной весёлостью хохотнул Николай, – ты мне лучше расскажи, что с Огоньком-то? Ну, Агнюшка-то твоя? Она-то как, воюет? Она ж, наверное, ни с кем, кроме тебя и летать-то не захочет?

– Агнюшка… – Андрей ткнулся лбом в холодное, покрытое разводами морозных узоров стекло и замолчал, дрожа губами.

Коля участливо заглянул сбоку, пытаясь поймать его взгляд. По щеке Андрея предательски побежала крупная слеза… Потом вторая.

– Слу… слушай… Андрюх… ты чего? Ты это… слышь… – Коля попытался повернуть Андрея к себе за плечо, – ты это, давай не пугай меня… рассказывай давай.

И тут Андрея прорвало. Две недели он копил в себе, копил, копил… и поговорить-то было не с кем. Он кивнул.

– Хорошо, Колян, расскажу. Только… только… слушай! А спиртиком здесь разжиться нельзя? А то как-то… – он сглотнул и постарался незаметно смахнуть слезу со щеки.

Колька-друг понял его состояние, и деловито засуетился:

– Щас, щас, щас! Я мигом! Я тут у медсестричек… в процедурной! Ага! Они даже как-то сами пообещали! Я щас! Слышь, Андрюха, я мигом! Никуда не уходи!

И стуча костылём, вприпрыжку помчался вглубь коридора…

***

– Так вот… я и говорю, – с тяжким вздохом продолжил свой необыкновенный рассказ Андрей, – она такие вещи порой вытворяла… вы-то все, понятное дело, об этом не знали. Вот, положим, пропала у меня зубная щётка… глядь-поглядь нету! Твою ж мать! А она, солнышко моё, раз! Так мне на ладошке-то щётку мою мне и протягивает!

– Нашла, что ль? – Колька поднял осоловелые глаза на Андрея.

– Не нашла! А со-тво-ри-ла! – по слогам произнёс Андрей, – сотворила! Представляешь!

Колька помотал головой:

– Не представляю. Это как?

– А вот так, смотри! – Андрей выставил перед Колькиным носом свой кулак и театрально раскрыл его, – и вот здесь… – он ткнул пальцем другой руки в середину ладони, – и лежит.

– Что?

– Что захочешь! То, что сотворила!

– Это как фокусник в цирке, что ли? Фокус-покус? – икнул Николай.

– Ага… фокус-покус… то в цирке! Фокусники – обманщики, а у неё – по-настоящему!

Андрей и Колян сидели в укромном уголке, в крохотной комнатушке, где хранился всякий инвентарь – швабры, метёлки, лопаты и прочие хоз.принадлежности. Колька принёс аж поллитра спирту и графин воды. Сидели они уже пятнадцать минут…

– А ещё… а ещё она мысли угадывала.

– Это как?

– А так. Вот, скажем, ты что-то подумал в башке своей, а она всё слышит. Ну, вот на вроде того, как по радиосвязи, – Андрей покрутил около своего уха растопыренными пальцами.

Колька изумлённо глядя на Андрея, поднял вверх указательный палец, и горячо зашептал:

– А я ведь догадывался! Помнишь, к нам этот… стрекозёл прилетал… Ще-2! Помнишь? Я ещё загадку загадал всем, ну там… хвост как у Пе-2, мотор как у У-2, летит едва… помнишь?! – он порывисто схватил Андрея за рукав пижамы.

– Ну… помню.

– Так вот, отгадку-то кроме меня никто не знал! А у меня в котелке-то вертится-вертится – Ще-2, а никому не говорю, держу кураж, а она такая… хитро так на меня посмотрела, и так, с ехидцей: «Ще-2!». Меня аж кондратий чуть не хватил тогда – ну не может такого быть, чтобы вот так мозги человеку вывернуть, чтобы всё, что у него там есть, узнать… А стало быть, так оно и было?!

Андрей утвердительно кивнул.

– Знаешь, сколько она меня раз спасала? Сколько пуль и осколков в себя приняла?– Андрей стал загибать пальцы: – первую пулю она приняла себе в спину, в тот день, как мы познакомились. Её насквозь пробило. Это раз… – он загнул первый палец.

– Погодь! Погодь… – Коля плеснул по кружкам разведённого спирта, взял свою, чокнулся с кружкой Андрея, замахнул, подождал, пока Андрей выпьет своё, и только после этого разрешил продолжить: – так…теперь давай!

– Вторую пулю она приняла себе в шею уже на второй день… это два, – он загнул второй палец.

– Так, стоп! – остановил его рассказ Колька, – в спину – раз, в шею – два. Ты ничего не придумал? Это же смертельные ранения! Ну, или на крайняк, тяжёлые. С такими ранениями люди месяцами по госпиталям валяются. А у тебя: в первый день – одно ранение, на второй день – второе… в госпиталь-то мы её не отправляли!

– Так я тебе о чём талдычу-то?! Я ж тебе уже сказал – убить её нельзя!!! Ей любое ранение нипочём! Сам видел, отвечаю! Вот так – дырка… кровь течёт… больно! Орёт вся! А потом затихла… кровь идти перестала, и ранка… раз… и затянулась! Только шрамик остался. Во как!

– Ебическая сила…

– Ну так я о чём!

– Слышь, ты говоришь, орала она. Так выходит, всё ж больно ей было?

– А то! Ещё как! Кричит, аж сердце на куски разрывается! – Андрей для верности понимания скомкал в кулаке пижаму у себя на груди, – я ж ей три осколка тогда по живому из живота вытаскивал! Вот этими руками!!!

И Андрей для верности растопырил и выставил перед Колькиным носом свои руки.

– Когда?

– Да когда нас сбили, и тогда ещё нас танкисты спасли…

– А-а-а… и как, вытащил?

– Вытащил! По живому! Пальцами в горячее мясо! – последние слова Андрей выкрикнул и всхлипнул от нахлынувших воспоминаний.

Колька снова плеснул в кружки. Выпили.

– У неё вот тут… и тут… и тут… – Андрей показал, – вся спина, живот… на шее, на руке, вот тут… всё в шрамах. Синие такие… смотреть страшно.

Он замотал головой, замычал тоскливо…

– А ведь всё это было мне предназначено, представляешь?! А она – в себя. Принимала. И по болоту этому грёбаному меня тащила… Ноженьки свои отморозила.

Андрей не в силах подавить рыдания, закрыл лицо руками.

– А я слышал, – продолжил Николай, – медсёстры говорили что-то такое… я ещё неходячий был, аккурат две недели назад… про какую-то девчушку с гангреной, которой ноги… того… Я и подумать не мог, что это… тогда ещё какая-то ерунда приключилась. Ухнуло что-то, вроде фугаса, а эта, медсестра, которая главная над всеми, умом тронулась, про ангелов что-то там всё говорила.

Андрей горестно закивал.

– Так что, выходит… – Колька заглянул в глаза Андрею, не решаясь сказать страшные слова.

– Да, Коль, всё.

– Умерла?

– Нет, улетела. Крыльями взмахнула… и всё. И не фугас это был. Это… ну это… не знаю, как правильно сказать? – Андрей запнулся, подбирая слова, – Агнюша мне раньше что-то такое говорила, про переход между нашим миром и тем, откуда она… продавливание какого-то барьера… вот, значит, ушла, забрали её… А медсестра эта её в тот момент и увидела. Вот умом и тронулась…

Коля разлил по кружкам остатки. Чокнулись, выпили.

– Так… Мёртвой же ты её не видел? Выходит… что жива она. Так? – Коля поднял глаза на Андрея.

– Выходит, так.

– Ну так, а чего ты скуксился-то?! Ну, на небесах, но ведь жива же!

– Жива…

– И, ты говоришь, обещала вернуться?

– Ну, как бы… если получится…

– Получится! Получится! – наклонившись вперёд, жарко проговорил Колька-друг, – я тебе точно говорю! Я Огонька знаю! Святая душа! Мне свои сто грамм всегда отдавала! Она же тебя так любит! Ведь любит?

– Ну.

– Вот тебе и ну! Вернётся! Ты главное жди! Понял?!

– Понял.

– Ну, раз понял, тогда пошли.

Они встали, и, покачиваясь, и поддерживая друг друга, тихонько побрели по коридору…