Ожесточённый утренний бой всех окончательно вымотал, и когда к селу подошла подмога в виде двух полноценных танковых рот, с приданными частями обеспечения, остатки батальона, из последних сил оборонявшего село Городище, получили, наконец-то, долгожданную передышку. Подоспевший санитарный взвод в составе нескольких девушек-санинструкторов, руководимых суровой молодой тёткой с погонами лейтенанта медицинской службы, тут же принялся за сортировку и обработку раненых. Почти мгновенно организовали для них горячее питание из привезённых в санитарной полуторке термосов. Через час дошло дело и до остальных бойцов батальона – весело задымили две полевые кухни, запахло борщом и пшённой кашей, и на чудные и такие желанные запахи, потянулись измученные за двое суток бойцы батальона. Но многие не дождались и этого – получив на то разрешение начальства, они просто завалились спать. Для большинства измученных организмов сон был просто необходим – люди и так буквально валились с ног.
Вот и экипаж танка, в лице Агнии, Андрея и Паши, тоже не стал дожидаться, пока повара раскочегарят свои полевые кухни, а найдя подходящий сарайчик, и поставив танк в непосредственной близости от него, попадали на сено и мгновенно уснули. Антонина, всю ночь таскавшая на своих плечах раненых от окопов до дома, где разместилась сан.часть, тоже валилась с ног, и была отправлена на отдых категоричным приказом той самой молодой лейтенантши медицинской службы. Поэтому, не долго думая, она присоединилась к экипажу; да и идти ей, собственно говоря, было больше некуда… За прошедшие сутки они стали для неё, как родные.
– А чё… завтрак уже проспали? – щурясь спросонья, просипел Паша.
– Как и обед, – спокойно ответила Агния, – а ужина не будет.
– КАК не будет?! – возмущённо вскинулся Пашка, – да у меня все кишки в животе чердаш отплясывают!!
От его взбаламошного вскрика проснулись Андрей с Антониной.
– Вот чёрт придурошный! – накинулась на него Агния, – что ревёшь, как белуха! Дал бы людям поспать!
– Дура ты, не белуха, а белуга!
– Сам ты белуга, хрен малахольный, – огрызнулся Ангел, – белуга это рыба, она молчит. А белуха – белый полярный дельфин.
– Да? – удивлённо поднял брови Паша, – и чё, действительно ревёт, что ли?
– Ага. Особенно, когда жрать хочет, вот совсем, как ты! Точь-в точь! Вот так: «Ы-ы-ы-а-а-о-о-у-у»!! – маленький Ангел не упустил возможности подковырнуть друга-танкиста, и выпучив глаза, и дурачась, извлёк утробно-непотребный звук.
– Хы… Дразнится она… А… а почему тогда всё говорят именно «белуга», не эта твоя «белуха»?
– Великий и могучий русский язык допускает такие неточности, вот и получилось, что поморы этих китообразных называли и так и эдак, и «белуга» и «белуха».
– Вот, мля… энциклопопия ходячая… – буркнул Пашка, и толкнул Андрея:
– Ну чё, лейтенант, проснулся? Пойдём до кухни! Авось не дадут героям помереть с голодухи! – и тут же в тему присочинил: – а то заревём, как две белухи!
Андрей сидел на сене, хлопал спросонья глазами, и пытался просморкаться. У него ничего не получалось – нос был забит напрочь: в нём булькало, шумело, но дышать нос напрочь отказывался. Наконец, после отчаянных усилий, он отхаркнул-таки густую соплю и с остервенением плюнул ею в дальний угол сарая.
– О-о! это по нашему! – тут же живо прокомментировал механик-водитель.
– А ну-ка иди сюда, страдалец, – поманил Андрея пальчиком Ангел.
Он поднялся с соломы, и послушно подошёл. Агния положила ему ладошку на нос, подержала так пару секунд, потом провела ею по пазухам, ещё раз по носу…
– Голова болит?
– Ага…
Мазнула ладошкой по его лбу, и отвела её в сторону, махнула ею, как будто стряхивая с неё прилипшую болезнь.
– Ну?
Андрей встал, подышал носом, потрогал свой лоб.
– Ого! Как рукой сняло! И нос дышит!
– Так я рукой и сняла, – засмеялся Ангел, и, оборачиваясь к Антонине: – пойдём, Тоня, а то сейчас эти троглодиты всё сожрут, и нам не оставят.
***
По пути к кухне опытный в таких делах Паша по-быстрому завернул к дому, где разместилась мед.часть, и быстренько нашустрил там четыре помятых, но вполне годных к употреблению котелка. Плюс к ним пару ложек.
– Ложек не хватает, беда! – Паша сокрушённо покачал головой, – ладно, ложки девчатам отдадим, а нам с тобой, лейтенант, придётся обойтись… Хорошо, если щей нальют, абы супа какого ни то, тут можно и через край похлебать, а вот ежели каши навалят?! Руками, что ли, её шамать? Как узбеки плов?
– Паш, ты чего, у раненых котелки слямзил? – подступился к нему Андрей.
– Лейтенант, ты чё, совсем офонарел? – картинно возмутился старший сержант, – слямзил… Скажешь тоже! Пошёл, и попросил! Там этого добра – как грязи! – и видя непонимающие взоры, тут же пояснил: – там, в сарае, рядом с мед.частью временный склад имущества организовали. А что ты хочешь? Полбатальона легло здесь! Им теперь эти котелки ни к чему… Да и раненых, говорят, за три сотни… Уже пять машин, бают, отправили в тыл. С самыми тяжёлыми. А добро лежит, пока не оприходованное. Вот я и попросил: не дайте, говорю, геройскому танковому экипажу с голода помереть! А то мы все котелки свои из танка выкинули, лишь бы снарядов побольше напихать! Ну, и дали… Вот только с ложками у них недостача. Оно и понятно – ложка вещь небольшая, ей потеряться проще. Всё, что было, раненым раздали. Мы, конечно, с пониманием – кровь из носу, а раненых питанием обеспечь!
***
На кухне щей не оказалось, как, впрочем, и борща. Попытка голодного бунта явившихся танкистов была подавлена в зародыше: «А нефиг было дрыхнуть!» сурово и наставительно произнёс повар, внушительно помахивая здоровенным половником, но зато каши им в котелки навалил от души, до краёв.
– Ну и как это хлебать? – разорялся механик-водитель, – каша-то густая, наваристая! Через край такую в рот не нальёшь!
– Павел Иванович, да вы ежели хочете, то нате вот, берите ложку, кушайте первый, а я обожду! – Антонина смущённо сунула ложку Пашке в руку.
– Не надо! – он гордо отвёл её руку с предложенной ложкой, – мы мужики, у женщин ложки не отбираем, мы подождём.
– Слушай ты, мужик! На, держи! – Агния сунула ему в руку ложку, которая, как из воздуха, вдруг материализовалась у неё в руке, – и ты держи! – вторую, точно такую же, и точно таким же макаром извлечённую из ниоткуда, она отдала Андрею.
– Ого! – Паша крутил перед глазами новоприобретённую ложку, – это откуда?!
– От верблюда! – хохотнул Андрей, и покрутил головой, – ты, Паш, что, забыл, кто она?
– И что, она, как фокусник, может зайцев из шляпы вытаскивать?
– Зайцев – не знаю, а вот ложку там, или спички там, это – пожалуйста, – гордо ответил лейтенант, кося глазом на Агнию, идущую рядом, и прячущую лукавую улыбку.
Паша принял эту новость, как должное – в самом деле, если эта девица и танки немецкие видит сквозь броню, и мысли читает, и раны смертельные ей нипочём, то о чём разговор?
– Хе-е-е… – Паша крутил перед носом ложку, – надо же, как новенькая! Слушай, а мельхиоровую можешь? – начал он фантазировать.
– А тебе как, с вензелями царскими, или можно без? – ехидно уточнил маленький Ангел.
Паша с Андреем весело заржали, оценив шутку.
Дружно расположившись у своего танка на брёвнышке, они все вместе весело застучали ложками по котелкам…
– Ох, нарезались мы каши! – через три минуты, смолотив свою порцию, и вытирая губы, подытожил танкист.
– Да, хороша каша, – лейтенант погладил себя по животу, сдержано икнул. Антонина молча и старательно доскребала остатки каши со дна котелка.
– Андрюш, помогай-ка, – Агния никак не могла осилить целый котелок одна.
– Давай, давай, налегай! – подбодрил её Андрей, – тебе требуется! Столько сил потратила! Да и Пашке, вон, – он кивнул на старшего сержанта, – ложка мельхиоровая вдруг понадобилась. А там глядишь, и котелок серебряный захочет.
– Эх, красиво жить не запретишь! Вот будет у меня такой котелок – бриться будет удобно! Буду в него, как в зеркало смотреться! – Пашка мечтательно посмотрел вверх, на низкие, быстро бегущие по небу облака. Потёр нос, подумал, и спросил: – а при чём здесь каша-то, которую ей обязательно надо доедать? Доесть и я могу, место ишшо найдётся! – и он похлопал себя по животу.
– О! Видала! Он уже о серебряном котелке, как о свершившемся факте говорит, – пошутил Андрей.
Агния ничего не ответила, только устало посмотрела на Пашу исподлобья, в глазах её можно было прочитать: «как же ты мне надоел!», и молча продолжила пихать в себя кашу ложку за ложкой.
– А очень просто, она тебе что, не говорила? – Андрей посмотрел на товарища, который переводил взгляд с Агнии на Андрея.
Тот недоумённо помотал головой:
– Да я ни в зуб ногой!
– Да всё просто: сотворить она может и котелок, и ложку, но вот незадача – сколько этот предмет весит, столько она и в весе тут же теряет, – и видя, что тема Пашку явно зацепила, изо всех сил пытаясь придать своему голосу серьёзность, веско добавил: – оно же всё не из воздуха рождается! Научный подход! Вещи-то, они материальные! Усёк?
У Пашки отчаянно наморщился лоб, отображая усиленную работу мысли:
– Хм… так это, как его…это, стало быть, и есть тот самый, как его, етить… научный материализм? Так, что ли?
– Ну, вроде того, – хмыкнул, еле сдерживаясь, чтобы не заржать, лейтенант. Агния прыснула в кулачок.
Паша помолчал, переваривая услышанное, а потом вдруг хлопнул себя по лбу, как будто вспомнив что-то очень важное:
– Во-о-о-от! А я-то всё хотел спросить! Откуда у неё в нужный момент этот ножичек-то взялся?! А оно вон оно как!! Сотворила, значит! – на Пашу нашло озарение, – и чик! Фрица по горлу! – и он показал пальцем на кожаные ножны на поясе у Агнии, – дай-ка помацать!
Она молча вынула нож из ножен и подала его ручкой вперёд танкисту. Нож был ладный, с предельно гармоничными формами, лезвие было совсем не длинное, не более 10-и сантиметров, с довольно толстым обухом. На кончике лезвия линия обуха была едва заметно вздёрнута вверх, аккуратная, прикладистая рукоять ближе к головке имела заметный изгиб. Рукоять была выполнена в традиционной для пуукко30 манере – из карельской берёзы. И была при этом наборной – десяток плашек разного оттенка и рисунка, собранные и обработанные вместе, образовывали рукоять с узором небывалой красоты, завораживающей взор.
Пашка взял нож в руки, и у него перехватило дух, он пришёл в крайнюю степень волнения:
– Это же… это же… я же тогда его… – он едва смог оторвать глаза он ножа и быстро взглянул на девушку, – где ты его взяла?!
– Сотворила, – спокойно ответила она.
– А почему он… он… как тот… который был у меня?
– Потому, что я нашла его изображение в твоей памяти. И создала нож по его образу и подобию. Нравится?
– Да! Да! – Паша чуть не задохнулся от радости, и повернувшись к Андрею и Антонине, быстро пояснил: – это же пуукко! Тот самый! Я его ещё в финскую у пленного финна отобрал! Посмотри, посмотри! – он сунул нож под нос Андрею, – это же не нож! Это же – сплошное удовольствие! Красота-то какая! И он всё время был со мной! И приносил мне удачу! А потом… я его… я его… в конце сорок второго, как последний му… я его прое… – он посмотрел на Агнию и осёкшись, продолжил: – я его проср… – опять взгляд, теперь уже на Антонину, – ну, в общем, я его потерял, и с тех пор начались всякие беды!
– Да какие у тебя там беды начались? – спросил Андрей, вытаскивая из рук мехвода финку.
– Какие, какие! С тех пор два раза уже в танке горел! Первый раз в январе, под Сталинградом, там хотя бы вместе с заряжающим, вдвоём выскочили, погибли командир и стрелок-радист. А второй раз вы сами видели! – Паша горестно махнул рукой, – весь экипаж! Я один остался. А ведь мы вместе от самого Курска шли! Под Прохоровкой пять танков фрицевских подбили! А тут вот как получилось…
Он свесил руки меж колен, как то весь сгорбился, и замолчал.
– Павел Иваныч, родной! – Агния тронула его за плечо, – что было, то было. Судьба, от неё не уйдёшь. И ножик твой тут ни при чём. Потерял, и потерял.
Паша с надрывом вздохнул. Агния сняла со своего ремня ножны, и вытащив пуукко из рук Андрея, сунула нож в ножны. Протянула Паше:
– Держи! Теперь он твой. Дарю, – и, поймав обиженный взгляд Андрея, быстро добавила: – и тебе, и тебе, такой же сделаю!
Пашка, приняв нож в руки, аж весь засветился, да и Андрей, вначале было обиженно вздёрнувшийся, заметно успокоился, получив обещание насчёт такого же ножа.
Агния, чутко уловив эмоции и мысли обоих, аж всплеснула руками:
– Ну, чисто пацаны! Как же вам без ножичков?!
Пашка порывисто наклонился к Агнии и от избытка переполнявших его чувств, громко чмокнул её в щёку:
– Вот спасибо, тебе Пичуга! – и кося глазом на лейтенанта, добавил мечтательно: – Эх, если б не Андрюха… Я бы… мы бы с тобой…
– Пашка, сейчас в рыльник получишь, – лейтенант зыркнул исподлобья,– и нож нафик отниму! – и потянулся рукой через Агнию в сторону Пашки, намереваясь ухватить того покрепче за плечо. Паша ловко вывернулся, и отодвинулся подальше:
– Я же не в смысле этого самого! Я хотел предложить ей, чтоб она это… ну… короче, хороший командир танка из неё получился бы! А?
И он бросил вопросительный взгляд на девушку.
– Да какой, на хрен, командир танка?! – Андрей аж привстал со своего места, откинув в сторону котелок, – нам в полк надо! Я лётчик! А она – стрелок!
Пашка отодвинулся ещё дальше, выставил перед собой руки:
– Всё, всё! Сдаюсь! Ну вас к чертям собачьим! Два сапога пара!
Андрей сел, Агния вздохнула и сказала:
– Нет уж Паш, ты же понимаешь… Я должна быть рядом с Андреем. Куда он, туда и я. Мы с ним как ниточка с иголочкой.
Пашка понимающе кивнул, вздохнул, и весь углубился в рассматривание своей новой игрушки. Сопел, удовлетворённо хекал, крутил в руках с довольным видом, трогал лезвие пальцем, проверяя заточку, довольно хмыкал.
– Да-а-а, знатный нож! – резюмировал он через некоторое время, – а вот что мне совсем непонятно, так это то, как это ты умудрилась этим ножичком тому фрицу башку откочерыжить?
Он осторожно потрогал свою шею, потом положив нож лезвием на ладонь, оценивающе посмотрел на него, прикидывая его длину, и продолжил:
– А ведь шея-то у немца того явно была ещё и потолще, чем моя! А здесь лезвие-то – с гулькин хрен, и десяти сантиметров в нём не будет! Да и замах должен быть! Как без замаха-то? У нас в доме по соседству, ну, я же Псковский, так вот, ну, до войны ещё, квартировался дядька один. Савелием его звали, мясником на базаре работал. Так вот, мы пацанами частенько к нему на бойню приходили, смотрели, как он туши разделывает. Ну, нам, понятно, кое-что иногда перепадало… Так вот, я много раз видел, как он хребет свинячий перерубал, топором. А топор-то у него а-а-агроменный был! Так даже у него не с первого раза порой получалось! А дядька тот, Савелий значит, сам под 120 кило был. Кабан, одним словом. А тут… – он покрутил пуукко в руках, – чудеса какие-то… в чём секрет?
Агния протянула руку, мягко забрала нож из Пашкиных рук, и вдруг… с лёгким, еле слышным хлопком лезвие удлинилось как минимум втрое, и из тускло сверкающей стали вдруг трансформировалось в заострённую дымную струю! Рассмотреть очертания которой было невозможно – внешний контур струи был размыт, он как будто бы постоянно струился и куда-то плыл! Но при этом оставался на месте.
– Нихххууу….. – открыв в изумлении рты, на вдохе, просвистели в две глотки разом Андрей с Пашкой.
Лёгкий взмах рукой, и обледеневший огрызок бревна, валявшийся у них под ногами, распался на две ровные половинки.
– Я-я-а-а!!! – поражённые, разом выдохнули оба парня.
Совершенно бесшумно струя дымного марева прыгнула назад, к рукояти, и вместо него опять появилось привычное лезвие, отсвечивающее тусклой сталью.
– Дай-ка мне!!! Дай!!!– разом прохрипели две мужские глотки и к ножику жадно потянулись четыре мужские лапы.
– Так! Стоп! – Агния отвела руку с ножом в сторону, пресекая любые попытки обоих парней цапнуть волшебный нож, – в очередь, сукины дети! Я сказала: в порядке очереди! Паша, ты, как владелец ножа, ещё наиграешься, поэтому – сначала Андрей.
И подала нож рукояткой вперёд ему в руку. Андрей схватил его, стал вертеть в руках, тщетно стараясь найти скрытую кнопочку, придающую ножу такие необычные свойства. Пашка вытянув шею, вперился в нож глазами, и двигая небритым кадыком, судорожно сглатывал.
– Дай-ка, дай-ка, дай-ка мне! – хрипел он жалобно, нетерпеливо сжимая и разжимая пальцы.
Агния перевела взгляд на Антонину. Та сидела на брёвнышке, и с вялым интересом наблюдала за вознёй обоих парней. Перехватила взгляд Агнии, и смущённо улыбнулась. Агния в ответ подняла брови и осуждающе покачала головой, скосив укоризненный взгляд на занятых своей игрушкой парней.
– Вот дурни, хоть бы не порезались… – озабоченно произнесла она.
– Слушай, солнышко, чего-то у нас ни фига не получается, – озадаченно пробурчал Андрей, без толку тыкая остриём лезвия в одну из половинок обледенелого бревна, минуту назад легко разваленного Агнией напополам, – покажи ещё разок, а?
– Показываю, – она взяла нож в руку, показательно медленно описала ею дугу в воздухе, на секунду задержала руку в таком положении, и… опять. Как по мановению волшебной палочки, исчезло стальное лезвие, а вместо него с еле слышным хлопком выпрыгнула струящаяся дымная молния, и заструилась в воздухе, дрожа размытыми кромками.
– О-ой! бля-а-а! – растеряно и благоговейно громко прошептали лейтенант со старшим сержантом.
Струящееся и ощутимо опасное туманное марево острия опять прыгнуло назад, в рукоятку, снова явив вместо себя привычное 10-сантиметровое лезвие. Две пары глаз молча и требовательно уставились на Агнию.
– Ладно, – сжалилась она, – объясняю. Никакой кнопочки на ноже нету. Кнопочка – здесь, – она наклонила голову. И глядя на парней исподлобья, легонько прикоснулась пальцем к своему виску. И замерла, наслаждаясь произведённым эффектом.
– Это значит… ты подумала, и он… – Андрей догадался первым, что активация ножа выполняется мысленным приказом.
Агния кивнула, соглашаясь:
– Так и есть. Ты просто приказываешь ему. И он тебя слушается. Нож – это квази-живой организм, – и видя непонимание в глазах слушателей, пояснила, – сам он разумом не обладает, выполняет только волю хозяина, усиливая её. Коэффициент усиления – фиксированный. Что он на входе принял, то на выходе и…
– А-а! я понял! понял!! – завопил Пашка, размахивая руками, – дай-ка, дай-ка скорее!
Он трясущимися от возбуждения руками схватил нож, и вперившись в него взглядом, весь натужился, покраснел. Костяшки его пальцев, стиснувшие нож, побелели, от невероятного душевного и физического напряжения он напыжился, выкатил глаза, и … о чудо! Он заставил-таки выскочить то самое всепроникающее дымное лезвие! Широченная улыбка озарила его перекошенное от напряжения лицо, он глубоко выдохнул, со свистом выпуская из себя воздух, и… опять появилось привычное, 10-сантиметровое стальное лезвие.
– Э… э… э! куда?! – растерянно пролепетал он, в крайнем смятении переводя взгляд с ножа на Агнию, – чего это он, а? Я ж ему приказал! Я же смог! И он понял! А потом… бац… и всё…
– Ты ж меня не дослушал! – фыркнул ангел, – коэффициент усиления фиксированный: что входе он получит, то на выходе и выдаст! – терпеливо продолжила она своё объяснение.
– Так я же ему приказал, как ты и учила! – чуть не плакал от досады Пашка.
– Значит, плохо приказал! – отрезала девушка, – не умеешь пока.
– А ну-ка, дай-ка, я спытаю, – Андрей решительно взял нож в руки. Бросил быстрый взгляд на Пашку, на Агнию, на Тоню, и сконцентрировался на ноже.
Рукоятка удобно лежала в руке, быстро принимая тепло его тела. В голове металась, рикошетя от извилин, навязчивая и не совсем понятная фраза Агнии: «квази-живой», «квази-живой»…. Живой?
Он улыбнулся осенившей его мысли и вслух сказал, обращаясь к ножу:
– Привет!
Руку слегка свело от странного ощущения: быстро пробежала волна холода, за ней такая же быстрая, волна жара, тысячи мелких ледяных иголочек вонзились в руку. Андрей поднял ошарашенные глаза на Агнию. Она хитро улыбнулась:
– Похоже, он тебя понял. Приказывай.
Андрей представил себе, как выскакивает из рукоятки дрожащее серое марево, и как оно режет обледеневшее бревно, и оно… выскочило! И так и осталось, никуда не пропадая, как только что у Паши!
Андрей с тихим восторгом, чувствуя, как теперь уже миллионы маленьких холодных электрических иголочек сводят руку, поднёс острую струю тумана к половинке бревна, и нажал рукой… С видимым усилием струя вошла в дерево, и пройдя не более трети толщины бревна, в бессилии остановилась. Андрей напрягся, надавил ещё сильнее, ещё… ещё…
Пух! Опять произошла обратная трансформация, появилось обычное стальное лезвие, да ещё и застряло в узкой щели разреза, заклинившись в нём.
– Ё-к-л-м-н… – озадаченно воскликнул Андрей, упёрся ногами в бревно, и с великим усилием, для которого пришлось напрячься всем телом, вызволил лезвие ножа.
– Ну, что ж, уже лучше, – успокаивающе подытожил Ангел.
– А чего он… – обиженно буркнул Андрей, пристально разглядывая нож, – не смог-то?
– Это не он, а ты не смог! – расхохоталась Агния, – тренируй волю! И всё получится.
– Да ты не юли вокруг да около! – оскорблённо взвился старший сержант, – толком объясни: что и как надо тренировать! А то ишь, горазда фокусы показывать, а может, то же самое обыкновенному человеку и не под силу?! И чего тогда мучиться?
– Объясняю, – спокойно и насмешливо глядя на него, продолжил Ангел, – в каждом деле требуется определённая сноровка. Нож – всего лишь усилитель твоей воли. Ну, примерно, как педаль газа. Ты давишь её ногой – увеличивается подача топлива в цилиндры двигателя, и танк прибавляет ходу. Так?
– Ну, так! – Паша, соглашаясь, кивнул – возразить тут было нечего.
– И, как ты понимаешь, сделать это может кто угодно, да вот, хотя бы, даже Антонина. Она, кстати, в колхозе на тракторе ездить выучилась. Тоня, сможешь, на педаль надавить?
Антонина молча кивнула. Пашка уже было открыл рот, чтобы вставить своё замечание, но не успел.
– Поехали дальше, – Ангел явно веселился, – а вот теперь представь себе, что этот «кто угодно», занял вместо тебя место мехвода и… что получится?
– Да, бля… машину он угробит, вот чего! – взорвался Пашка, – это ж не трактор, это – танк! Тут же подход нужен, тут же не всё так просто! – и он начал загибать пальцы: – во-первых…
– Вот! – победно подытожил Ангел, – нажать на педаль может каждый, а нужный результат будет только у того, кто умеет! Понял? Ты на механика-водителя сколько учился?
– Ну… не так чтобы быстро… долгая история. Тут нюансы есть…
– Вот. И тут нюансы, – она бросила на него победоносный взгляд, – но ничего! Научишься! Держи.
Паша взял нож в руку, стрельнул глазом на Андрея, глубоко вздохнул, и вперившись в нож, выдохнул:
– Привет!
И вздрогнул, увидев, как прыгнуло вперёд дымное острое марево, и получив в руку разряд тысяч холодных иголочек.
– Ого! Гляди-кась, он и меня понял! – победно завопил он, и размахнувшись, – Ииии-эх! – рубанул с плеча по огрызку бревна, без малого чуть-чуть не развалив его до земли.
– У-у, бля… и у меня застрял! – растерянно пропыхтел он, по примеру Андрея, упёршись ногами в бревно, и вытаскивая из него лезвие ножа.
– Но всё ж у меня глыбже! – с восторгом заявил он, с гордостью осматривая свой разрез.
– Вот жеребцы стоялые! – Агния, смеясь от души, покрутила головой, – хорош ножичек терзать, источник энергии-то не бесконечный!
– О-па! А чего, у него там батарейка, что ли? – изумился Андрей.
– Нет, Святым Духом питается! – съязвил Ангел.
– Ха… а мы-то думали… – разочарованно протянул Паша , – что это фиговина вечная… ну, в смысле оттуда, откуда ты.
– Не оттуда, – коротко и лаконично ответил Ангел.
– А откуда? Ну, в смысле, где ты эту вещицу-то надыбала?
– Хм… надыбала, – хмыкнула Агния, – сотворила, дубина ты дубовая, как и ложку!
– Да не… это я понял! С ложкой то всё понятно – вещь простецкая! А вот хреновина-то эта посложнее будет! Квази…шмази… как его, чёрт! Ну, короче, откуда идея? Где подсмотрела-то?
– Ишь ты, всё тебе расскажи! – Ангел насмешливо улыбнулся, – ладно, скажу. Нож этот из будущего. Через сто с лишним лет будут делать такие, малыми партиями, для спецназа.
– Для специ… чего? – не понял Андрей.
– Спецназ – войска специального назначения. Ну, вроде разведки нынешней, только посерьёзнее.
– А где?
– Где, где, у нас в стране! Златоустовский оружейный завод.
– Это тот, что сабли, шашки казацкие делает, так что ли?
– Ну да.
– Во дела! – Паша ошарашенно крутил в руках нож, – а как ты узнала, ну, устройство там… как он работает? Секрет-то у него в чём?
– Я много чего знаю! – отрезал Ангел, – всё, убери его и тренируйся, вот и весь сказ!
Но у Пашки свербило в одном месте:
– Слу-у-ушай… а железо… или нет! Вот броневую сталь, к примеру, он резать может?
– Может. Ты просто должен научиться ему это приказывать.
Паша скептически посмотрел на неё. Она молча встала, подошла к танку. Лёгкий, еле слышный хлопок, взмах руки, и небольшой кусочек брони, срезанный с места, где сходятся на угол два броневых листа бронекорпуса, чисто срезанный, съехал в подставленную ладошку девушки. Она бросила увесистый кусочек брони с острыми краями в руки Пашке. На месте среза осталась чистая, блестящая, как зеркало, поверхность.
– Хер-р-ра себе, – лицо танкиста порозовело. Больше сказать ему было нечего.
– На! Тренируйся! – она отдала ему нож, – и никому его не отдавай. Держи всегда при себе. Однажды он спасёт тебе жизнь.
Глава 21. Подарок комбата.
Агния замолчала, как будто прислушиваясь к чему-то, что слышала только она. И вдруг решительно встала, и хлопнула парней по плечам:
– Всё, мужики, пошли, там комбат нас уже ищет. Мовленова послал, тот уже полсела оббегал, нас искавши.
– Откуда знаешь? – вскинулся Пашка. Ему совсем не хотелось куда-то срываться: плотно набитый кашей живот неумолимо тянул к земле.
– Пошли, пошли, Андрюш, подымайся! Разговор у него к нам есть. И презент тоже. Пошли, говорю! – она чувствительно хлопнула Пашку по плечу.
– Да куда «пошли»? А танк? Как его без охраны тут оставить?
– Павел Иваныч, да вы не бойтесь, – Антонина попыталась успокоить танкиста, – не украдут! Его ж никто кроме вас завести не сможет!
– Завести-то может, и не смогут, а вот свинтить что-нибудь очень даже смогут! – и он ворча, головой вперёд полез в свой люк. Устроившись поудобнее на своей сидушке, он нагнувшись, пошуровал там, и завёл двигатель. С натужным хлопком дизель завёлся, обдав сарай двумя струями густого солярочного выхлопа. Пашка проорал, перекрикивая бухтящий мотор:
– Ну чё, садимся или как?
Экипаж дружно полез на броню…
***
– Товарищ командир батальона! Вызывали? – Пашка первым сунулся в дверь.
– О! Ну, наконец-то! – с облегчением воскликнул капитан Дунько, увидев всю четвёрку, ввалившуюся на КП батальона, – а то я уже Сапара послал, вас разыскать. Хоть лоб себе разбей, говорю, а геройских танкистов сыщи. Присаживайтесь!
С этими словами он махнул в сторону свободной лавки. Андрей, Агния и Пашка сели чинно на лавку. Антонина осталась стоять у двери, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, а ты чего, как неродная? Садись тож! – улыбнулся в её сторону комбат.
– Так я это… я же не танкист… – Тоня совсем растерялась, – менэ ж с ими нэ було… Чого во мни геройского?
– Хм… чего в ней геройского… – рассмеялся капитан, – она под огнём полсотни раненых с позиций до санчасти на своих плечах перетаскала, а ещё спрашивает! Вот с тебя и начнём! – он повернулся к солдату, расположившемуся сбоку на ящике от снарядов. Перед ним, опять же, на снарядном ящике, стояла пишущая машинка.
– Тихомиров, готов?
– Так точно, товарищ комбат! Только я же не писарь, товарищ капитан, я…
– Придётся им побыть, временно, – комбат обернулся, и дружелюбно посмотрел на Антонину:
– Ну, чего ты? Имя, отчество и фамилию говори, полностью.
– Это зачем ещё? – опешила Антонина.
– Вот дура девка! Подвиг совершила, и спрашивает, зачем? Я, как командир части, воюя в составе которой, ты отличилась, обязан задокументировать сей факт и выдать соответствующий документ, скреплённый печатью. Поняла?
– Это… – Антонина вся зарделась, – Антонина я, Ивановна по батюшке… Шумейко фамилия моя.
Солдат медленно застучал на машинке, мучительно долго отыскивая на клавишах очередную букву…
***
Через четверть часа, держа в руках листок, на котором сжато, в несколько строк, было описано, как Антонина на своих плечах вынесла с линии огня за полсотни раненых, капитан хмыкнул:
– Чёрт, Тихомиров, семь строк за пятнадцать минут! Ты в школе-то, что, два класса окончил?
– Три, товарищ комбат! Да и не писарь я! И не машинистка! Не могу я шибче, хоть тресни!
– Тьфу, ты! Хоть сам за эту стрекоталку садись! – осерчал капитан, – так и я на ней не особо умею…– он поднял глаза на экипаж танка, – писаря у нас ещё позавчера убило, осколком, – он горестно вздохнул.
– Давайте-ка я сяду, – Агния кротко улыбнулась, – а рядового Тихомирова отправьте отдохнуть.
Комбат удивлённо поднял брови, но Агнию послушался, и движением руки отправил солдата из хаты.
– Ну, садись, диктовать буду, – комбат махнул ей рукой на место у машинки.
– Да не надо, ты не успеешь диктовать, капитан. Дольше получится, – она подошла к капитану Дунько, на секунду задержалась, внимательно посмотрев на него, и молча села за пишущую машинку.
Капитан непонимающе посмотрел на Андрея. Тот только пожал плечами, мол, сам ничего не понимаю. Капитан вопросительно посмотрел на Агнию.
– Всё, что ты, Степан Михалыч, хотел надиктовать мне, я уже знаю, – не поворачивая головы, как бы в задумчивости произнесла она.
Руки её на пару секунд зависли над клавиатурой пишущей машинки – она как будто изучала её. Наконец, она их опустила, и её пальцы ловко, с непостижимой быстротой забегали по клавишам. Машинка жалобно застрекотала, в бешеном темпе шлёпая буковки на бумагу. Капитан Дунько, Андрей, Пашка и Антонина, как заворожённые, открыв рты, наблюдали за происходящим перед их взорами.
Через полторы минуты она встала, и отдала в руки капитану три свежеотпечатанных листка:
– Степан Михалыч, ты это хотел надиктовать?
Капитан пробежался глазами по напечатанному тексту, удивлённо поднял глаза на ангела:
– Точь в точь! Как с языка сняла! Чистая работа! – он потянулся через стол, – сейчас печатью скреплю… – и покачивая головой сбоку набок, не в силах поверить собственным глазам, восхищённо пробормотал: – ну, девушка…. Ну, вы даёте!
– Слышь, Андрюх, – Пашка ошарашенно повернулся к лейтенанту, – это ж не руки, это же почище, чем немецкий МГ-42! Полторы тыщи выстрелов в минуту!
– Не, бери выше! – помотал головой лейтенант, – как наш авиационный ШКАС! Тыща восемьсот!