Мертвая топь

© Денис Петришин, 2019

ISBN 978-5-4493-2522-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ I: ВОЙНА ЗА СМЕРТЬ

– Каля? Ты дрожишь. Тебе холодно?

– Нет, Рогдар. Всё хорошо. Главное, что ты живой. Вернулся домой. Вернулся ко мне. Выжил. Не погиб.

– Погибнешь тут с тобой… Если погибну – ты ж меня убьешь.

– Бородатая шутка.

– Зато у нее борода лучше, чем у тебя.

– Тебе не нравится моя борода?

– Я в восторге от нее.

– Я тут подумала… Нам придется покинуть нашу землянку. Навсегда.

– Ну, нет. Я буду грустить без сырости и комаров.

– Втроем там будет тесно.

– У нас завелся кот?

– Ой, только осторожно: не порежься своим остроумием.

– А кто третий?

– Ребеночек.

– Какой ребеночек?

– Ну, такой маленький весь, лысый, постоянно орущий и страшно красивый.

– Погоди-погоди… Откуда он?

– Из капусты вывалился! Ну, Рогдар, ты чего?

– Ты беременная, что ли?

– Мамочка моя дорогая! Как ты догадался?!

– Ёлки…

– Сейчас ты должен спросить: не сон ли это? И обязательно должен попросить, чтобы я тебя ущипнула.

– А я не хочу просыпаться, если это сон.

– Нет! Ты должен попросить ущипнуть тебя. Ну, проси. Ну, Рогдар! Проси!

– Лучше просто поцелуй меня.

– Скажи: больше никакой войны? Скажи, что больше не будет никакой войны.

– Мы построим новый дом. Большой дом. Чтобы там был детский смех. И эта постоянная суета. Мы будем с тобой вечно спорить о воспитании детей и ругаться. А потом – мириться.

– И танцевать?

– Я не умею танцевать.

– Я тоже.

– Как мы его назовем?

– Назовем? Назовем… хм-м-м… Ой! Ты хочешь кушать?

– Это имя?

– Это вопрос…

…Он вздрогнул, открыл слипшиеся ото сна глаза и от досады вгрызся пальцами в сырую землю. Осенний влажный холод пробирался в тело, сжавшееся в позе зародыша. Закрыл глаза, пытаясь удержать сон, ухватиться за него, отчаянно пытаясь вновь окунуться в сладкий яркий мираж, окунуться в его тепло и раствориться без остатка.

Но сон больше не вернулся к нему.

861-й год бесконечной войны. Север восточнославянских земель болен войной. Ладожский конунг Хольгер топором и мечом подчиняет себе все окрестные земли, неся им гибель во имя лучшей жизни. Псковские славяне, отказавшись покориться, отправляют войско под стены Ладоги, чтобы положить конец гнету викингов…

Наутро никто не вспомнил, на какой войне он находится. Лишь когда сошло похмелье сна, они стали что-то вспоминать. Не дремала только многолетняя привычка: держать оружие при себе и знать направление.

С годами переставали думать об исходе битвы, на которую шли. Тревога отмирала быстро и больше не возвращалась. Не могли даже помыслить, что война, должная решить судьбу северных общин под стенами Ладоги, окончится не начавшись.

Шли левым берегом Волхова, почти вслепую, пробираясь сквозь густой туман, который обволакивал берег и сизый хвойник и волочился по широкой реке. Мелкая морось срывалась с тяжелых облаков, и крепкие ноги ратников, обутые в кожаные истоптанные башмаки, месили грязь дороги, разбитой сырой осенью.

«Говорят, волки любят туман, – про себя подумал Рогдар. – Используют его во время охоты. Ничего странного, что все мы оказались здесь».

Он был псковским сотником, крепким и угрюмым бойцом, истрепанным войнами. Поросшее грубой бородой лицо обветрило холодом, посекло ранними морщинами, порезало давними рубцами. Жилистое тело защищал избитый доспех из вытертой кожи.

За Рогдаром двигалось малое войско. Сотня свирепых воинов, закаленных злыми зимами, тяжелым трудом и изуверскими битвами, обескровившими псковскую общину. Нудная морось уныло оседала на их потрепанные кольчуги, сбитые топоры и щиты, которые они несли на спинах. Непроницаемые бородатые лица, твердая решимость и выкованное годами хладнокровие.

– Напомни мне, Рогдар. – Старый десятник поравнялся с молчаливым сотником. – Напомни мне: за что мы сражаемся?

– Зачем спрашиваешь?

– Затем, что хочу знать.

– Раньше ты не задавался этим вопросом.

– Всегда им задавался. Про себя – не вслух.

– Что с тех пор изменилось?

– Мы.

Десятник ожидал ответа.

– За наши семьи. – Рогдар задумчиво поглядел вниз, будто отсчитывая шаги вязнущих в скользкой грязи ног. – За землю.

– А кому принадлежит эта земля? Нам ли? Не надо прикрывать истинное положение этой войны нашими семьями! Мы подыхаем здесь не за наше будущее. Там, в Пскове, сидят купцы, бояре да ростовщики. Они вдруг заговорили о будущем наших семей только сейчас, когда настал час топора и меча. Когда наши семьи мёрли с голода – о них никто не вспоминал. Эти мрази почуяли угрозу своим богатствам. Но ни они, ни их дети на эту войну не были отправлены. Ни во имя земли, ни во имя семьи, ни во имя светлого будущего. Даже ради будущего их богатств. Отправили нас.

– Мы сами вызвались.

– Нас пичкали красивыми словами о свободе псковской земли. Свободе от кого? От кого угодно, но только не от них. И время от времени, в перерывах между оргиями, они наблюдают в тепле и в удобствах, чем всё закончится.

– Есть другие предложения?

– Есть мысли в голове. Они задают вопросы. В том ли направлении тащимся? Туда ли направили оружие? Там ли находится настоящий враг? За купцов, бояр и ростовщиков ты людей не поднимешь на войну.

– Думай о семье. Посекут их. Кто бы с кем ни разбирался наверху.

– С прошлого раза не у всех остались семьи. Знатные собачатся промеж себя. Да и путь бы. Но люди мрут. А эти подрались, сели за один стол, выпили да помирились. Сука, и живут себе! Неплохо так живут. А у меня никого не осталось. Теперь я женат на мести.

– И кому мстишь?

– Кому-нибудь.

Рогдар резко остановился, всмотрелся в силуэты, мерцающие во мгле, насторожился. Войска князя Буривоя, ушедшие вперед, вдруг остановились, возникла суета. Рогдар ускорил шаг, услышал вскрики, ругань, стальной скрежет.

И вдруг оторопел.

Варяжские корабли, являясь из тумана, зарывались носами в рыхлый берег. Свирепая северная рать посыпала из них, как зерно. Беглецы, изгои, неудачники, которые сбежали из родной земли, где им не было места. Потому они были злее тех, кто остался дома.

Бешеной ордой они накинулись на княжеские дружины.

Рогдар схватился за топор. Кинулся на помощь, и псковская сотня тараном врубилась в строй варягов, раскрошив его, словно гнилой пень. Одуревшие топоры обрушились на них осиным роем, и кровь, разлетаясь горячими всполохами, полилась багровым ливнем, смешиваясь со скользкой грязью в единую массу.

Алое марево вздымалось банным паром над полем боя. Деревянное крошево от раздробленных щитов и рукоятей сыпало градом щепок. Люди рубили, резали, протыкали друг друга, грызли глотки и рвали лица искореженными пальцами, схваченными спазмом злобы. Шлемы с искрами разлетались на куски, палицы разбивали головы, злая давка стискивала до смерти. Звериное рычание и вопли сотрясали застывшую округу.

Одуревший от мясорубки, Рогдар крошил сбитым топором всё без разбора. Его щит разбился, повис в руке раскуроченным ошметком. Сбросив его, Рогдар перехватил топор в обе руки и принялся без остановки рубить, пока древко не сломилось. Нанес несколько ударов обломленным древком, прежде чем понял, что топор сломан. Не сумев вовремя выхватить боевой нож, он вцепился руками в горло противника, замахнувшегося на него палицей.

– Свои!!! Свои!!! – завопил ошарашенный парень, выкатив покрасневшие глаза.

Сквозь грохот и рев истошный вопль мальчишки не пробивался до ушей Рогдара. Мгновение они смотрели друг на друга безумными глазами. Белесый паренек, глядя в схваченное яростной гримасой лицо Рогдара, залитое кровью и грязью, даже не понял, что перед ним стоит его сотник. Принял за своего лишь по одежде.

Рогдар отпихнул мальчишку и выхватил боевой нож. Озверевший варяг в это же мгновение сшиб его с ног, навалился всем весом, придавил к земле. Впервые видел Рогдара, но решительно намеревался его убить.

Кто-то перевернулся через них и с грохотом врезался в землю, разбрызгивая грязь.

Навалившийся на Рогдара воин обеими руками занес над его лицом топор. Рогдар вогнал нож ему под ребра. Ошалевшего варяг, охваченный боевым ражем, не почувствовал боли. Он с яростным воплем обрушил топор. Рогдар перехватил его предплечья, блокируя удар. Но варяг с бешеным возмущением вырвал их из хватки сотника и с еще больше злобой ударил. Рогдар снова перехватил его руки, варяг никак не унимался. Когда он в очередной раз замахнулся, Рогдар выдернул из его туловища нож и с размаху вогнал ему в шею. Кто-то врезался в него щитом, сбросив с Рогдара.

Ошалевший, Рогдар вскочил на ноги, схватив топор убитого варяга, и встряхнул измазанной в грязи головой. Ворочая одуревшими глазами, пытался разобраться в сложившемся ходе битвы.

Повел залитым кровью взором кругом. Опьяненное сознание, надорвавшись от напряжения, видело в происходящем нечто жуткое и прекрасное. Битва завораживала, словно течение реки. Люди тонули в беспорядочной толпе, как песчинки в муравейнике. Всё личностное, что было в них, бесследно испарилось. Средь марева звериной сечи в голове не мелькало ни единой мысли.

Рогдар осекся. Ниже по реке из драккаров высаживался отряд волкоголовых. Одурманенные и осатаневшие от ярости, они бросились в спину ратей князя Буривоя.

Рогдар кричал. Но его не слышали. Он надрывно вопил, срывая голос до утробной хрипоты, но не слышал даже самого себя. Волкоголовые, оголенные по пояс, набросились на словенские дружины. Строй сломался и рассыпался, как песок.

Рогдар обернулся и застыл. На них клубящейся лавиной катился ревущий отряд варягов. Они сшибли с ног первые ряды и задавили их ногами, пробираясь к остальным.

Что-то ужалило в висок.

Тьма окутала его и утянула в бездонную пустоту.

Они вторгались нежданно, неся наперевес топоры, которыми строили свой новый мир. Отчаяние – лучший поводырь в чужих руках. И потому никто не заберет их отработанные тела, выброшенные на свалку бесконечной бойни.

Рогдар открыл слипшиеся от крови глаза. Над ним лениво тянулось махровое полотнище облаков, налитых чернотой. Хрипящие вороны кружили в небе праздный хоровод.

Свирепая боль скреблась в черепе зубилом. Продрогший от холода, Рогдар вдумчиво пошевелил ногами, согнул и разогнул пальцы на руках, убеждаясь, что не искалечен. Старая и уже машинальная привычка. Попытался встать, но что-то давило к земле.

На нем лежал массивный труп варяга. Натужно кряхтя, скрипя зубами, Рогдар постарался свалить его – не вышло. Попытался вновь, натужно исторгая остатки сил, покрылся испариной и наконец выбрался из-под мертвого тела.

Отдышался, встал и осмотрелся. Мертвые уродливым ковром устилали поле боя. Подоспевший заморозок посеребрил погибших сединой инея. Рогдар напряженно вслушивался, пытаясь различить в мертвой тишине хотя бы стон.

Три тысячи безмолвно лежащих тел.

Скорбно взглянул на мертвое лицо мальчишки, в стеклянных глазах которого застыл испуг. Провел по его лицу рукой, чтобы закрыть пустые глаза. Пушок под носом мальчишки побелел от седой изморози. На его бездыханном теле лежал забитый топором варяг. Рогдар с натугой стянул его за ногу с тела мальчишки. Труп неуклюже перевернулся, и с головы свалился старый шлем с полумаской, открыв лицо.

Покоробленная сединой борода, слипшаяся от грязи, глубокие морщины, застывшие в ужасе глаза. Несмотря на всю суровость его лица, закаленного боями, в мертвой гримасе крылось нечто жалобное, он умолял смерть сжалиться над ним.

«Говорят, самый худший враг – это человек, которого никогда не видел в глаза».

Он рыскал по вымощенному трупами полю, пытаясь отыскать словенского князя. Перекладывал тяжелые тела, разгребал завалы, оставшиеся после звериной давки. Отгонял волков и воронов, обожравшихся обильным пиром. В голове крутилась назойливая мысль: битва случилась только ради того, чтобы накормить дикое зверьё до отвала.

Чтобы перевести дыхание и набраться сил, ему приходилось садиться на чей-нибудь труп, и каждый раз он посылал самые смрадные проклятия всем войнам, которые были и которые еще будут.

Спустя время от изобилия мертвых тел в глазах появилась мутная рябь. Когда на поле боя опустились серые сумерки, Рогдар перестал различать тела соратников и чужаков. Опьяненный царившим вокруг черным духом, он на мгновение забыл, почему случилась эта битва и для чего обе стороны проливали кровь.

К ночи отыскал князя. Мокрые волосы смешались с грязью, однако благородное лицо оставалось чистым, глаза умиротворенно прикрыты. Рогдар осторожно тронул его за плечо, но Буривой не проснулся.

Задубевшая рука князя крепко сжимала старый меч. Рогдар с трудом разжал его пальцы, снял с пояса ножны и вогнал в них меч. Спотыкаясь и скользя по мертвым телам, покрытым ночной пеленой, побрел прочь с поля сечи.

Ни одна волчья стая не последовала за ним.

Никто не ожидал столь скорого появления человека вроде него.

Пьяный ветер шатался по вечерним улицам Холмгорода, стучался в затворенные ставни, гнал случайных прохожих и уныло завывал в соломенных крышах. Одинокий человек, завернувшийся в черный шерстяной плащ и надвинувший на голову глубокий капюшон, пересек город и поднялся на холм, на котором серой громадой стоял княжеский терем.

– Нужно поговорить с князем Гостомыслом, – сказал черный человек стражнику, стоявшему у ворот в княжеский двор.

– Что за дело?

– Дело – гибель его сына.

– Иди отсюда. Его сын сейчас на полпути в Ладогу.

Рогдар достал из-под запахнутого плаща меч в узорчатых ножнах, испещренных золотом и серебром. Взглянув на родовую печать, выщербленную на оголовье меча, стражник кивком велел следовать за ним и провел в княжеский терем. Они вошли в просторный зал. Рогдар присел возле горячей печи, пригрелся, ощутил, как тепло ласково пробирается в озябшие руки.

– Мне помощь нужна.

Стражник позвал служанку. Она безмолвно осмотрела рану на голове Рогдара и осторожно промыла ее влажным теплым полотенцем.

Наблюдал за ней. Милая, нежная, с наивными глазами и окропленным веснушками лицом. Из-под льняной косынки выбивались соломенные волосы, отливающие золотистой рябью в свете сонных лучин, что горели на столе.

– Тебе действительно не больно? – спросила она. – Или терпишь?

– Терплю.

Она смазала рану живицей, затем обработала густым слоем барсучьего жира. От нее исходил мягкий аромат пропаренной хвои и душистых трав.

Она пахла домом.

– Где ты научилась врачевать?

– Нилина. Меня зовут Нилина. И врачевать я нигде не училась. Здесь ничего сложного.

– Ты делаешь это с душой, Нилина.

– Поэтому ничего сложного. Не шевели головой.

– Не буду.

– Тебе повезло. – Вытерла руки от барсучьего жира. – Я бы настояла на том, что тебе нужно отлежаться пару-тройку деньков. Но не знаю, примет ли тебя Гостомысл. Если хочешь, могу с ним поговорить. Согласится – поставлю тебя на ноги быстро и безболезненно.

– Я спешу домой.

– Ну и спеши. Хотя на твоем бы месте я отлежалась. Кстати, а кто это тебя так?

– Варяги.

– Так откуда ж ты пришел? У нас ведь здесь нет варягов.

– Это сделали варяги из Ладоги.

– Погоди-ка… – Она нахмурилась, застыла. – Так ты, получается, из войска Северного союза?

Глядя в ее растерянные глаза, Рогдар мрачно кивнул. Она медленно осела, схватившись за рот.

– Ты видел там Любора? – Заговорила быстро, взволнованно, цепко схватив Рогдара за руки. – Не высокий такой… в кольчуге был… и шапка… шапка из лисьего меха… с хвостом такая… он жив?

Молча и мрачно смотрел на нее. На каменном и напряженным лице его чернела холодная тень. Нилина застыла, дыхание оборалось. Сдержанно всхлипывая, осой выскочила во двор.

В зал спустился князь. Крепкий и высокий, как дуб, он ступал громко, важно, словно утверждал что-то каждым шагом. Возраст оставил налет седины на длинных волосах. Густая борода до груди скрывала несколько глубоких рубцов, которые раньше являлись предметом гордости, уважения к себе, однако ныне оставались лишь бледным напоминанием о наивности прошлого. Время его безвозвратно уходило.

– Как тебя зовут?

– Рогдар. – Подошел к Гостомыслу и протянул ему меч Буривоя. Князь принял его и слегка вытащил из ножен.

– Да, это меч моего сына, – кинул он, резким движением вогнав клинок обратно в ножны.

– Хороший меч.

– Хороша рука, которая им владела. Сам по себе меч этот ничего не значит.

Присели. Гостомысл налил в кружку медовуху, протянул Рогдару. Сотник принял угощение, жадно отпил, громко сглатывая и стуча краешком кружки по зубам. Рука Рогдара мелко дрожала, тряслась. Не от холода и не от страха.

– Как это произошло? – Гостомысл налил себе.

– Нас опередили. – Рогдар отдышался, утер от сладости медовухи губы и бороду. – Застали врасплох. Мы должны были подойти к деревне Падёнке, чтобы соединиться там с белоозерскими войсками. Варяги перехватили нас с Волхова еще на марше. Кажется, нас они тоже не ожидали встретить. Хольгер, сука, решил действовать на опережение. Мы вступили в бой, стали оттеснять их, а потом к ним подошло подкрепление. Я получил по башке, очнулся – вокруг все мертвые.

– Я верю тебе. Твоя рана скорее говорит о твоей храбрости, чем о твоей трусости. Расскажи мне о своей семье.

Рогдар недоуменно уставился на него. Гостомысл приподнял брови, безмолвно повторяя просьбу.

– В Пскове меня ждет жена. У нас небольшой дом. Она разводит кур – очень любит их. Не знаю почему, но управляется с ними неважно – боится и никогда не замечает, что они оказываются у нее под ногами. Надеюсь, они все целы, пока меня не было. Забавно: она часто просила меня постоять рядом, когда их кормила. И очень вкусно готовит, с душой, вообще любит покормить.

Гостомысл слушал внимательно и едва улыбался, наблюдая, как загорелись глаза Рогдара. Тяжелый налет войны смылся с него воспоминаниями о семье. Князь вдруг поймал себя на мысли, что завидует Рогдару.

– Как ее зовут?

– Каля.

– Красивое имя. Ради такой женщины стоит жить. – Гостомысл тяжело вздохнул и хмурыми глазами посмотрел куда-то в сторону. – Полторы тысячи, Рогдар. Полторы тысячи жен, отцов и матерей уже не дождутся своих.

– Мы знали, на что идем.

– Кстати, об этом. Почему псковский кривич встал на сторону словенской земли?

– Да понятно было, что Хольгеру мало одной словенской земли. Ярмо дани и грабежи – дело времени. Не остановим их в Ладоге – они будут здесь. Не остановим здесь – будут в Пскове. А у меня семья.

Гостомысл молча кивнул.

– Хорошо, – тихо сказал он. – Я рад, что смерть обошла тебя стороной. За твой труд и за возвращенный меч я хочу тебя отблагодарить.

Гостомысл пригласил Рогдара следовать за ним. Вышли на улицу, пересекли двор и оказались в конюшне. Князь подвел Рогдара к стойлу гнедого жеребца.

– Это Сивка, – сказал Гостомысл, ласково погладив коня по гриве. – Теперь он твой.

– Это слишком дорогой дар за столь малые труды.

– Не тебе оценивать свой труд. Пусть теперь послужит тебе и побыстрее доставит тебя к жене – домой.

С заднего двора прорезался истошный вопль. Кричала женщина, отчаянно, надрывно, и скрежет ее голоса звенел холодным ужасом. Гостомысл и Рогдар стремительно пересекли двор.

Нилина, измазанная в крови, лежала на земле, глядя остекленевшими глазами в хмурое небо. Возле нее на коленках сидела другая служанка, прижимая к ее перерезанному горлу руку. Пыталась остановить кровь.

Перепуганная до бледноты, девушка подняла на Гостомысла мокрые глаза. Князь тяжело вздохнул, проведя по мрачному лицу ладонью. В руке Нилины лежал окровавленный нож.

Утром Гостомысл не успел попрощаться с Рогдаром. Во двор въехал малый конный отряд из дюжины вооруженных всадников. Двое ведущих устало спешились, осмотрелись опытным взглядом. Один из них неспешно подступил к крыльцу, оглядывая князя тяжелым взглядом глубоких глаз – злых, подозрительных, с едким прищуром. Грязными ногтями поскреб жесткую бороду, поросшую по осунувшемуся лицу.

– Ты Гостомысл?

– Кто спрашивает?

– Кнуд. Я посол мира. Это Торн. – Указал он на крепкого варяга, глядевшего на князя исподлобья медвежьими глазами. – Он сборщик податей.

– Я податей не плачу.

– Об этом и потолкуем, – утробным голосом пробубнил Торн сквозь густую бороду и стянул шапку с коротко стриженой головы.

– Мы от конунга Хольгера, – любезным тоном пояснил Кнуд и слабо растянул губы в искусственной улыбке. – Нужно обсудить случившееся недоразумение на Волхове.

Застонал больной ветер, нагоняя на Холмгород налитые тучи. Мгновение князь и посол смотрели друг другу в глаза. Наконец Гостомысл кратко кивнул, задумчиво опустив потухший взгляд: скрыл мелькнувшую в них безысходность.

Кнуд поднялся на крыльцо. Проходя мимо Рогдара, мельком глянул в глаза. В усталом взгляде варяга тускло поблескивала волчья тоска: его оторвали поручением от дома. В легком, осторожном шаге виднелись навыки охотника.

Торн ступал шумно, медленно, степенно. Он по-медвежьи раскачивался, его глаза, блестящие под массивными надбровными дугами, давили недобрым взглядом. Он держал широкую ладонь на оголовье каролингского меча.

Войдя в княжеский терем, они затворили за собой дверь.

С рыхлого неба сорвался плаксивый дождь, постукивая по деревянной черепице княжеского терема. Потянуло сквозящим холодом.

Рогдар спешно покинул Холмгород. Едя верхом по дороге, ведущей в Псков, несколько раз обернулся, чтобы взглянуть на дым кострища, на котором ранним утром сожгли тело Нилины. Далекий отголосок минувшей битвы ударил по ней, как варяжский меч.

Из всех последних событий вынес одно лишь заключение: люди рождаются, чтобы умереть на войне, и если она их обошла стороной – значит, что-то пошло не так.

Рогдар опустил голову, надвинув капюшон.

Бревенчатая изба стояла в ухоженном дворе, огражденном старым плетнем. В красных оконцах сквозь мутную слюду виднелись кружевные занавеси. Их узор напоминал хрустальную изморозь на стеклах. Соломенная крыша золотилась в теплых лучах осеннего солнца, зависшего на очищенном небесном куполе. Беленые стены сияли снежной чистотой.

Она бочком отворила дверь, держа в руках деревянный таз, который выволокла во двор и неуклюже выплеснула воду. Куры с возмущенным кудахтаньем разбежались по двору.

– Ой… – Она провела рукой по открытому лбу, убирая с лица витиеватый русый локон.

Свежий осенний ветер легонько подул, обтягивая вокруг ее стройной фигуры бежевую подпоясанную рубаху, расшитую на воротнике и рукавах славянскими узорами.

Рогдар вошел во двор, ведя коня за узду. Подняла на него голубые глаза, выронила таз и спущенной стрелой бросилась к нему. Теплыми руками обхватила его шею, губами быстро касалась его щек, бороды, носа и глаз. Жадно прижималась к нему, висла на нем и быстро дышала, удерживая накатившие слезы.

– Вернулся! Вернулся, мой хороший! Родной мой! Любимый мой! Живой! Родненький, живой!

На мгновение отстранилась от него, бегло осмотрела и, радостно пискнув, вновь прижалась, ненасытно сжимая его нежными руками.

– Познакомься, Каля. Это Сивка.

– Ой, а где же ты коня раздобыл?

– Гостомысл подарил.

Она вновь прижалась к Рогдару, повисла на шее.

– Как же я рада! Как я рада! Ой… а что это у тебя? – Нахмурилась, осторожно прикоснувшись пальцами к его виску.

Рогдар махнул головой.

– Не обращай внимания.

– Кошмар! – воскликнула она, жалобно изогнув брови.

– Не выдумывай.

Каля утянула его за руку в дом, усадила за стол и живо засуетилась возле печи. Устало подпирая рукой подбородок, Рогдар наблюдал за ней. Она хлопотала среди чистоты, порядка и уюта. Быстро и ловко что-то переставляла, разогревала в натопленной печи и ставила на стол всё, чем можно накормить.

На радостях забыла спросить, чем закончился их поход.

– Ну, кушай, родной.

– А ты?

– Я поела.

Не притронулся к еде. Привлек Калю к себе и прижался головой к ее животу. Она вплела ласковые пальцы в его волосы.

– Ты дрожишь, – сказал он. – Тебе холодно?

– Нет. Просто…

– Скажи.

– Нет-нет, всё хорошо… – В ее голосе мелькала неважно скрытая тревога. По щекам потекли хрупкие бусинки слез, которые срывались вниз и путались в его волосах. – Всё хорошо, Рогдар…

День ушел на покой. Сумерки заполонили тихий Псков серой пеленой, и в уютных оконцах загорелись тусклые огоньки лучин. По улицам прокатился вечерний лай собак, которые вскоре умолкли и разбрелись по будкам. Из соснового бора послышался унылый вой одинокого волка.

Обнявшись, они засыпали под теплой шкурой. Прижимаясь к Рогдару, Каля боролась с настойчивым сном, который заволакивал сознание, словно туман. Сквозь мирную дремоту сжала пальцами его шершавую ладонь. Держалась за нее, чтобы он никуда не ушел вновь.

– Рогдар?

– М?

– Ты здесь?

– Я рядом.

Умиротворенно вздохнула и улыбнулась сквозь сон: его пальцы легонько гладили ее волосы.

Заря еще не проступила, когда он проснулся. Рогдар осторожно поднялся, сел на край лежанки и тревожно взглянул на Калю. Свернувшись калачиком, она тихо дышала, объятая мирным сном.

Она спала, ничего не знаю про послов Хольгера, явившихся к Гостомыслу. Рогдар закрывал глаза и вздрагивал, видя их лица. Сон к нему больше не вернулся.

До самого утра Рогдар не сводил с жены смятенный взгляд.

– О чём они договорились?

Псковский князь Избор сидел во главе стола, за которым собрались бояре, купцы и ростовщики. Угрюмые лица неотрывно смотрели на сидевшего подле князя Рогдара.

– Не знаю, – спокойно ответил он. – Но варяги не договариваться пришли. Они пришли требовать.

– Мы ж не знаем, что ответил им Гостомысл, – возразил кто-то из бояр.

– А что он мог им ответить? – хмыкнул Рогдар.

– Рогдар прав, – кивнул Избор. – Князь Буривой пал со всей ратью. Теперь Гостомыслу нечего противопоставить варягам.

– А Белоозеро?

– Мы не знаем, что стало с белоозерским войском. Даже если оно уцелело, меряне не станут биться за независимость словенской земли. Теперь после распада союза у них одна забота – не пустить карательные банды на свою землю.

– Меня сейчас меньше всего заботит участь мерян, – сказал один из бояр. – Варяги явятся сюда и потребуют с нас дань. Что мы им противопоставим?

Зал наполнился роем людских голосов. Князь Избор медленно встал из-за стола и, опираясь на резную трость, подошел к окну, сильно прихрамывая на правую ногу. Задумчиво смотрел сквозь мутную слюду. Стиснув зубы, грубо, озлобленно, с ненавистью провел рукой по больной ноге.

Вдруг стукнул тростью, обрубая нарастающий шум.

– Сколько мы сможем выставить людей против Хольгера? – спросил он, повернувшись к столу. – Сотню? Две? И это в лучшем случае.

– Но если собрать ополчение и пополнить его за счет окрестных деревень и сел, то мы сможем выставить…

– И что это решит?

В зале повисло напряженное молчание. Купцы, бояре и ростовщики напряженно размышляли, перешептывались, советовались. Рогдар с отвращением поморщился: решение проблемы пытались найти люди, которые разбирались в этом меньше всего.

– Нет, разумеется, я уверен в силе наших мужиков. Но! Одно дело, когда человек всю жизнь работал сохой в поле. И совершенно другое, когда он всю жизнь работал мечом в набегах. Чувствуете разницу между этими двумя?

– У нас есть боевой дух, – вмешался Рогдар. – Люди понимают, за что будут биться. А варяг пришел грабить. Для него собственная шкура дороже прихоти хозяина. Варяг рисковать не станет.

– Боевой дух наших ополченцев я ставлю выше любой рати. Но ни в количестве, ни в качестве мы войско Хольгера уже не превзойдем. И это понимают все. В том числе и наши ополченцы, боевой дух которых зависит как от качества, так и от количества.

– У нас один выход, князь, – подытожил один из ростовщиков. – Платить варягам дань.

Рогдар не выдержал, вспыхнул, багровея от злобы:

– Сука, мать твою! Слушаю вас – блевать охота! Пока вы здесь жопы грели, мы подыхали в крови, грязи и дерьме. Теперь, когда некому стало защищать ваше имущество, вы решили откупиться. Продаться варягам с потрохами. У вас не было средств, чтобы снабдить оружием наших воинов. А теперь вдруг выясняется, что средства есть для откупа. Может, тогда сами дадите Хольгеру бой?

– За подобную говорильню можно и без башки остаться.

– И кто тогда будет ваши жопы оберегать?

– Найдутся умельцы. Ты не один такой.

– Правду говорят про людскую память. – Рогдар презрительно скривился. – Люди забывают, кому они обязаны миром. Вместо благодарности выливают на тебя ушат дерьма. Далеко пойдете.

Избор выпрямился, окинул взглядом шумный совет, вновь постучал тростью, призывая к тишине. Оживленный спор угас.

– Платить варягам, – сказал Избор, – это немыслимо. Это унизительно. Варяжская дань – это бескровный грабеж. Это ярмо, которое не даст нам поднять головы. Ярмо, которое не позволит даже мечтать о собственном войске. А без войска ярмо не сбросить.

– Так что же это получается? Смерть, что ли, лучше?

– Если согласимся платить – наши люди умрут не от мечей, а от каторги, на которую их обрекут. Им придется не разгибать спины, чтобы расплатиться с варягами за право быть.

– Войска у нас нет. Помощи ждать не от кого. Платить мы варягам тоже не можем. Что же тогда остается? Бежать?

– Призовем варяжский отряд на защиту Пскова.

Зал беспокойно загудел.

– При всём уважении, князь, но не безумие ли супротив варягов звать варягов?

– Клин клином вышибают.

– Но варяг варягу глаз не выбьет.

– Варяг – это наемник. Ему нет дела до того, кому выбивать глаз – своему или чужому. Вопрос лишь в цене.

– Именно! – воскликнул купец. – Варяги за дешево не нанимаются.

– Разумеется. Никто не станет драть собственную шкуру за чужое будущее просто так. Вы бы стали?

В зале духотой повисла тишина.

– А теперь, – наконец сказал один из купцов, – давайте прикинем. Сколько нам будет это стоить? Варяги, обычно, просят гривну на человека. Чтобы отбиться от Хольгера на первый раз нам понадобиться хотя бы сотни две людей.

Рогдар хмыкнул: человек, не ведший ни одного боя, не руководивший ни одной обороной и узнающий о войнах только из уст гонцов, рассуждал с важностью полководца. Однако не понимал, почему при этом князь Избор покорно молчал.

– Сколько может потребовать Хольгер? – оживились ростовщики.

– Больше. Значительно больше. Причем на долгосрочной основе.

– Отказ означает войну. – Купец внушительно смотрел на собравшихся. – Расходы увеличатся. Ополчение надобно снабдить, ущербы после погромов покрыть. Во сколько нам это выльется? При этом не забывайте: с Хольгером в будущем можно будет заключать выгодные сделки.

Рогдар побледнел от злобы.

– Что мы поимеем с этой войны?

– Всё. – Избор задумчиво смотрел куда-то в сторону. – Есть ли у кого из вас залог под то, что Хольгер не спихнет вас с ваших теплых мест или ограничит ваш произвол?

– Князь, я попрошу впредь подобные выражения…

– Кого мы обманываем? – Равнодушно взглянул на купцов. – Давайте называть вещи своими именами. Оставим красивые слова для черни. Так ответьте мне: кто из вас может дать залог под то, что варяжские купцы и ростовщики не захотят занять ваше место?