Tsitaadid raamatust «Маленькие милости»
Почти все, кого мы встречаем, как собаки – есть верные, есть злые, есть дружелюбные. И все это, и хорошее и плохое, идет от сердца. – И какая же собака этот Джордж Данбар? – А никакая. Он кот.
Называй несогласных гуками или ниггерами, жидами или гринго, лягушатниками или макаронниками – как угодно, лишь бы прозвище лишало их человечности. В этом и заключается главный смысл. Если добьешься этого, то сможешь посылать детишек на другой конец света убивать там других таких же детишек. Или пусть делают то же самое дома.
Даже строчка «Но если все пропало, для меня это закат» совсем не отражает действительность. Когда ты все потерял, это не закат, а скорее взрыв атомной бомбы. И ты теперь часть ядерного гриба – разорванный на тысячи крошечных кусочков и разбросанный в тысячу разных сторон.
Однако почему вечно получается так, что другим всегда виднее, чем бедным полезно питаться, неважно, вкусно это или нет?
Как только они отходят достаточно далеко, Мэри Пэт перестает сдерживаться. Будто комок желчи, у нее из горла вырывается всхлип. Она смотрит на деньги, и купюры покрываются влажными разводами от льющихся у нее из глаз слез.
Что бы мы ни утверждали во всеуслышание, глубоко в душе все знают, что единственный закон и бог – это деньги. Если у тебя есть деньги, то не нужно ничего бояться, не нужно страдать за свои идеалы; ты просто перекладываешь ответственность на других, а сам остаешься чистеньким.
Рам смотрит в бокал. – Ну а я чё сказал-то? – Это твоя окончательная версия? – Да, окончательная. И что вы… Точным ударом с правой Мэри Пэт ломает Раму нос. Хруст, будто кто-то разбил «пирамиду», слышит весь бар. Парень взвизгивает, как девчонка, и прикрывается ладонью. Мэри Пэт снова бьет по тому же месту, пробивая неумелую защиту. Следующий удар – теперь с левой – приходится в глаз.
И все это не считая семнадцатилетия – возраста, когда влипаешь хрен пойми во что со своими придурочными дружками.
Мэри Пэт смотрит на Койна с благодарностью. Негласное правило их района: не знаешь женщину – не ругайся при ней, даже если она сама матерится, как пьяный дальнобойщик. Это невежливо.
Ну да, в двенадцать кажется, что быть сорокалетним – это стоять одной ногой у Бога в приемной, но на самом деле нет никакой разницы, двенадцать тебе, двадцать один или тридцать три.
