Loe raamatut: «Зло в маске»

EVIL IN A MASK

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2025

Глава 1
На поле брани

Роджеру Бруку очень повезло.

Ему было уже под сорок, и добрую половину жизни, начиная с девятнадцатилетнего возраста, он провел на Континенте, выполняя миссию секретного агента всесильного британского премьер-министра Уильяма Питта Младшего. Однако всего один раз был он уличен, да и то другом, который разделял его взгляды на будущее Европы и не убил его, как поступил бы со шпионом любой другой. Он прошел неразоблаченным через горнило Французской революции, участвовал в осаде крепости Сен-Жан-д’Акр, в Египетской экспедиции, в сражении под Йеной и во многих других кровавых войнах. И только однажды, в сражении при Маренго, он был ранен.

Но на этот раз удача ему изменила.

При встрече с Роджером в светском салоне или на балу у многих дам начинали быстрее биться сердца. Он был немногим выше шести футов ростом, широкоплечий, узкий в бедрах. Откинутые назад пышной волной каштановые волосы открывали высокий лоб. У него был задиристый прямой нос и яркие голубые глаза. Годы опасной жизни ужесточили линию его рта, но мелкие морщинки в уголках губ выдавали смешливый нрав. Твердый подбородок и челюсти свидетельствовали о решительности характера; красиво вылепленные руки с длинными пальцами и стройные икры в шелковых чулках придавали изящество его фигуре.

Даже в то февральское утро 1807 года, когда он сел на своего боевого коня, в сапогах со шпорами и в длинном, подбитом мехом плаще от мороза, женский глаз безошибочно выделил бы его из толпы галантных фигур, сгрудившихся немного позади императора Наполеона. Но за последнее время его положение сильно изменилось, и он не рассчитывал пережить следующую ночь.

За пятнадцать месяцев до этого через короткие промежутки времени произошли два перелома в войне, которую последние четырнадцать лет вели между собой Британия и Франция – с коротким перерывом непрочного мира в 1803 году. В октябре 1805 года победа Нельсона в битве при Трафальгаре, наконец, освободила Англию от угрозы вторжения.

Но в том же самом месяце Наполеон нанес сокрушительный удар третьей коалиции, созданной благодаря твердой решимости Питта. Император уничтожил основные силы австрийцев в сражении при Ульме и в ноябре с триумфом вошел в Вену. Месяц спустя при Аустерлице он нанес еще одно сокрушительное поражение австрийцам и их русским союзникам. Потерпев окончательный разгром, Австрия запросила мира. В Прессбурге Наполеон заключил мир с Австрией. Но он стоил императору Францу трех миллионов подданных и шестой части его дохода.

Потеря владычества над многочисленными территориями привела в августе следующего года к отречению императора Франца и отказу от титула императора Священной Римской империи, и он остался только императором Австрии. Тысячелетняя Священная Римская империя распалась.

Тем временем Наполеон, стремясь сохранить Пруссию нейтральной, чтобы развязать себе руки в войне с Россией, вступил в переговоры с королем Фридрихом Вильгельмом III. Поскольку французские войска заняли британскую территорию Ганновер, император смог предложить ее как оплату за нейтралитет. Беспринципный, недалекий король согласился принять Ганновер в обмен на мирный договор, подписанный в Шённбрунне.

Но ни одна сторона в этом договоре не была честной с партнером. Наполеон втайне начал зондировать почву насчет мира с британским правительством, обещая вернуть им Ганновер, а Фридрих Вильгельм в свою очередь обманул Францию и вступил в тайные переговоры с царем Александром I. Когда император и король узнали о вероломстве друг друга, оба поняли, что война между ними неизбежна. В сентябре король, делая ставку на традиционную непобедимость прусской армии, направил Наполеону ультиматум. Но это оказалось бесполезным жестом, потому что армия энергичного императора была уже на марше и продвигалась с такой скоростью, что в середине октября обе армии сошлись.

Пруссия столь долго находилась в выжидательной позиции, что ее армия потеряла все сходство с великолепной военной машиной, созданной Фридрихом Великим, в то время как французские войска были воодушевлены нескончаемой вереницей побед и имели замечательное командование. В битве при Йене с помощью быстрого сосредоточения корпусов Ланна, Сульта, Ожеро и гвардии Наполеон одолел половину армии Фридриха Вильгельма. В это время у Ауэрштедта маршал Даву, хотя и с вдвое меньшими силами, чем у противника, одолел вторую половину армии пруссаков.

Преследуемые издалека кавалерией Мюрата, уцелевшие силы пруссаков отступили на восток. У Эрфурта шестнадцатитысячные остатки прусской армии сдались Мюрату. Сдавалась крепость за крепостью, и 25 октября Даву взял Берлин.

В ноябре, находясь в Берлине, император разработал новую стратегию, нацеленную на то, чтобы поставить Англию на колени. Эта стратегия известна под названием континентальной блокады; она запрещала доступ британским кораблям в любой порт, принадлежащий французам или их союзникам. К этому времени Англия была единственной страной, которая пережила промышленную революцию. Именно благодаря своей торговле она зарабатывала огромные богатства, дающие ей возможность субсидировать армии ее союзников на европейском материке. Таким образом, Наполеон надеялся, что, лишив ее европейского рынка, он не только не даст ей возможность субсидировать армии союзников в будущем, но и приведет ее к финансовому краху.

Тем временем его армии быстро двигались в северо-западные области Польши, при разделе перешедшие к Пруссии, и 19 декабря император устроил свою ставку в Варшаве. Вскоре после сражения при Йене Фридрих Вильгельм принялся нерешительно спрашивать об условиях перемирия, однако Наполеон отказался вступать в переговоры, пока неприятель не перейдет за Вислу, отдаст ему всю Западную Пруссию и станет его союзником в войне против России.

Только к Рождеству французы остановились на зимние квартиры, и передышка, данная императором своим войскам, была слишком коротка. В его неугомонном уме уже сложился новый план, как получить преимущество над русским царем.

До того как Польша потеряла свой статус суверенного государства после третьего происшедшего в конце прошлого века раздела ее территории между Пруссией, Австрией и Россией, она была могучей державой; ее народ славился своей храбростью. Император всячески стремился поднять поляков против их русского владыки, предлагая воссоздать независимую Польшу под своим протекторатом. Но Фридрих Вильгельм собирал в Восточной Пруссии другую армию, и, если ее удалось бы объединить с русской армией, она бы превзошла своей численностью французские войска. Поэтому Наполеон решил, что должен действовать быстро.

Однако русская армия, привыкшая к сражениям среди льда и снега, опередила его. Главнокомандующий царя генерал Багратион¹совершил смелый выпад на запад в надежде спасти Данциг от захвата французскими войсками. К несчастью, он наткнулся на корпус Бернадота. Узнав об этом, Наполеон повернул свои войска на север, намереваясь оттеснить русских к морю. От пойманного перебежчика Багратион узнал о намерении императора. Он потихоньку отступил к Кенигсбергу, но около маленького городка Эйлау²повернул лицом к своим преследователям, и произошла самая кровавая за последнюю сотню лет битва.

Ночью 8 февраля Роджер лежал на поле сражения при Эйлау, и у него не оставалось надежды выжить.

Такой ужасной кампании еще не выпадало на долю Великой Армии. Еще не оправившись от тяжелых потерь после сражений при Йене и Ауэрштедте и напряжения от многочисленных схваток с преследуемыми пруссаками, она испытывала недостаток провианта и прочих ресурсов. Она продвигалась по обширной малонаселенной равнине, покрытой снегом, и по льду замерзших озер. Время от времени наступали внезапные частичные оттепели, и равнина превращалась в океан грязи, в которой вязли сапоги солдат, и их удавалось вытаскивать с большим трудом. Холода были мучительными, а рационы сокращены до минимума, войска находились в полуголодном состоянии. Офицеры уже даже не пытались предупредить мародерство и зверства своих солдат. Изголодавшие и полузамерзшие солдаты с крайней жестокостью обходились с нищим населением в каждой деревне, которая попадалась им на пути, они отбирали у людей пищу, пытали, чтобы заставить отдать спрятанные припасы, сносили их жалкие лачуги, чтобы разжечь костер и обогреться, а затем бросали их умирать и уходили.

В ночь на 7 февраля после нескольких схваток русские покинули маленький городок Эйлау и отступили на прочные позиции на склонах холмов, образовав неровную линию.

Сквозь темные, низко нависшие облака просачивался рассвет. Когда французские войска тронулись в путь, с обеих сторон вступила в дело артиллерия. Войска Даву теснили русскую армию слева, а в центре на них по приказу Наполеона принялись наступать войска Ожеро. Пробиваясь сквозь снежную бурю, его авангард достиг невысокой возвышенности, что могло дать французам важное преимущество. Но у русских были хорошие пушки. Их чугунные жерла выплевывали один залп за другим, осыпая противника крупной картечью, кося целыми рядами пехоту Ожеро и почти уничтожив ее. Когда пехота была отброшена назад, на уцелевших набросился отряд казаков и завершил их уничтожение. Корпусу Даву пришлось немного лучше, он был просто вынужден отступить под массированным огнем русских батарей.

К середине дня битва превратилась в дикую неразбериху. Повсюду небольшие группы пехотинцев вступали в храбрые, но бесполезные сражения с кавалерией противника. Ничуть не обеспокоенный этим, Наполеон был полон решимости одержать победу; он объединил восемьдесят кавалерийских эскадронов и бросил их против центра русских. С отчаянной смелостью кирасиры набросились на пехоту противника, откинули ее со своего пути и, добравшись до неприятельской пушки, принялись крошить саблями артиллеристов. Но Багратион еще не ввел в действие свои резервы. Огонь из второй линии его пехоты остановил французскую кавалерию. Через мгновение на нее обрушилась свежая казачья сотня, и французы были вынуждены в беспорядке отступить.

Тем временем отряд из четырехсот русских гренадеров, вырвавшись из гущи боя, с ожесточением, не уступающим фанатизму своего противника, проложил себе дорогу через их строй прямо к деревне Эйлау.

Там, посреди кладбища, находящегося на возвышенности, стоял император со своим штабом и наблюдал за сражением. Начальник штаба Бертье, испугавшись, что их всех убьют или захватят в плен, скомандовал: «По коням». Но Наполеон продолжал стоять и лишь подал команду вступить в бой своему мощному резерву – Императорской гвардии.

Весь день эти ветераны, закаленные в сотнях сражений, оставались в мрачном бездействии. Теперь же, отдохнувшие и сильные, эти самые привилегированные войска Великой Армии устремились в атаку, обрушились на русских гренадеров и уничтожили их.

Когда наступила темнота, исход сражения все еще был непонятен. Самые свои заветные надежды французы возлагали на Даву. Его войскам удалось закрепиться в деревне, которую они захватили этим утром. Оттуда они угрожали неприятельскому флангу; решительный удар по нему мог бы решить сражение в пользу французов. Но этого не произошло. По настоянию Шарнхорста прусский генерал Лесток во главе дивизии в восемьсот человек совершил форсированный марш из Кенигсберга. Они подоспели как раз вовремя, чтобы остановить атаку Даву.

В самом начале сражения корпус Нея находился в нескольких милях от основной армии. Услышав пушечную канонаду, он также совершил форсированный марш в направлении сражения. Подоспей он вовремя, он смог бы спасти почти обессилевшие войска Даву от уничтожения прибывшими силами прусского генерала.

Вовлеченные в сражение силы противников были почти равными: приблизительно по 75 тысяч человек с каждой стороны. Из-за снега наступившая ночь не принесла темноты. На больших пространствах снежная равнина была взвихрена или утоптана на местах, где находились позиции батарей, проходила атака кавалерии или марш пехоты. Повсюду были видны пятна крови людей и животных. Тут и там белый покров прерывался и уступал место беспорядочным грудам мертвых тел в несколько футов высотой. Множество тел были рассеяны по всей площади, парами или по одному, где они встретили смерть или были ранены. Здесь на снегу полегли 15 тысяч человек; одни были мертвы, другие при смерти или тяжело ранены. Одним из них был Роджер.

В течение всего дня он, как и другие адъютанты, проскакал не одну милю, развозя приказы императора войскам и дивизионным командирам. Многие из адъютантов не вернулись, некоторые истекали кровью от ран, полученных, когда скакали с приказами императора. Роджер оставался невредим почти до самого конца сражения. Уже наступила ночь, когда прискакал гонец от Даву и сообщил о безнадежном положении, в котором находился корпус маршала. В течение всего дня Ней слал сообщения о том, что его корпус движется к месту боя. Спасти Даву могло только его прибытие. Наполеон оглядел стоящую перед ним поредевшую группу офицеров. Его посыльный должен был бы либо сделать большой крюк, либо проехать через лес, в котором закрепились русские, но дорога была каждая минута. Его взгляд упал на Роджера. Поскольку его лично знали все старшие командиры во всей Великой Армии, было излишне давать ему письменный приказ. Подняв руку, император позвал его на своем грубом французском языке с итальянским акцентом:

– Брюк! К Нею! Скажите ему, что я рассчитываю на него. И что без него сражение может быть проиграно.

Роджер немедленно пришпорил своего коня. Он не был трусом и обладал репутацией лучшего фехтовальщика Франции. На его счету было много дуэлей, и он готов был сразиться с кем угодно в честном бою со шпагой или с пистолетом. Но он ненавидел сражения; ведь во время сражения ты всегда беззащитен от выстрела из мушкета или пушечного ядра. Как бы то ни было, благодаря удаче, а порой и умышленному обману, вызванному его деятельностью секретного агента, он прослыл героем, совершившим множество подвигов, и получил известность во всей Великой Армии под именем «храбрый Брюк». Наполеону была известна его репутация совершенно бесстрашного человека, и именно поэтому он избрал его для этой опасной миссии. Как бы хотелось Роджеру сделать крюк и объехать деревню Эйлау, но у него не было выбора: он должен был спуститься по склону холма напрямик, через позиции, еще удерживаемые русскими.

Прижавшись к спине коня, он ехал зигзагом, ему приходилось объезжать изуродованные орудия, иногда он заставлял своего коня перепрыгивать через тела и кочки. Когда он приблизился к лесу, его сердце забилось сильнее.

В постоянном напряжении он подстегнул коня бежать, и тот пошел рысью. Вдоль края леса заблестели вспышки мушкетных выстрелов, над его головой засвистели пули. С него сорвало украшенную перьями шапку. Весь в холодном поту от страха, он прибавил хода. Внезапно его конь покачнулся. Роджер понял, что его ранило. Самого его выбросило из седла. Но было уже слишком поздно. Пуля попала животному в сердце, конь рухнул, увлекая Роджера за собой и подмяв под своей тушей ногу всадника, которую он не успел вынуть из стремени. Он почувствовал непереносимую боль в лодыжке и понял, что зажатую между обледенелой землей и боком лошади ногу сломало металлическим стременем.

Несколько минут он лежал неподвижно, затем попытался освободиться. Если бы он не сломал лодыжку, ему, возможно, удалось бы высвободить ногу из-под коня. Но как только Роджер попытался это сделать, он потерял сознание от боли.

Когда он пришел в себя, в него уже больше не стреляли, и он слышал только отдаленные одиночные выстрелы. Он снова попытался освободить ногу из-под туловища мертвой лошади, но с каждой попыткой боль становилась все сильнее, она отдавалась в его сердце, и, несмотря на ужасный холод, он весь покрылся потом. В конце концов Роджер был вынужден смириться с тем, что, если его никто не вызволит, он так и останется здесь пленником.

Он не имел понятия, успел ли Ней прийти на помощь Даву и кто вышел победителем из этого кровавого сражения. Насколько он мог судить, битва закончилась вничью, поэтому любую претензию на победу могла бы предъявить та сторона, которая не отошла в течение ночи на более укрепленные позиции. По крайней мере, было похоже на то, что в русских Наполеон нашел равных себе соперников, но они были более упорными бойцами. Он сам так о них говорил: «Русского солдата мало убить, его нужно еще и повалить».

Но Роджера больше не касался исход битвы. Это была не его ссора, и теперь он лежал, проклиная себя за то, что ввязался в нее. После Трафальгара он прекрасно мог бы остаться дома в Англии и обосноваться в деревне в качестве помещика. Будучи храбрым по природе, от своей матери-шотландки он унаследовал бережливость и смог скопить почти все свое жалованье. Эти накопления вместе с наследством, полученным от его отца адмирала, составили приличное состояние. Он отправился снова за границу не по велению долга, а из-за неудовлетворенности и беспокойства.

Лежа здесь на снегу, укрыв голову от пронизывающего холода меховым капюшоном своего плаща, он снова перебирал в уме события, которые побудили его принять такое решение. Он признавал, что в этом нельзя было винить одну Джорджину, однако непостоянство этой прекрасной, своенравной, горячей женщины привело к тому, что он снова тайно проник во Францию.

Он был женат дважды и имел много любовниц; но Джорджина, ныне вдовствующая графиня Сент-Эрминс, была его первой женщиной и оставалась великой любовью всей его жизни. К ее возмущению, он часто упрекал ее в том, что она соблазнила его в ранней юности, но это произошло давным-давно, совсем незадолго до его побега из дома в курсанты военно-морского училища. Только через четыре года вернулся он с европейского материка. К тому времени она была уже замужем, но это не помешало им стать любовниками. В прошедшие с того времени годы он много раз подолгу находился за границей, но в каждый свой приезд домой он возобновлял страстную связь со своей возлюбленной. Случилось так, что оба заново вступили в брак, но затем с нечестивым восторгом снова стали спать вместе. После того как они оба вторично овдовели, при каждом своем возвращении с материка он умолял ее выйти за него замуж. Но она заявляла, что не в его природе склонность к оседлой жизни, и даже если забыть об этом, то их долгое пребывание вместе в новом качестве жены и мужа неизбежно привело бы к утере остроты волшебной радости, которую они приносили друг другу, когда на месяц или два объединялись после долгой разлуки.

В конце концов он согласился с этим; поэтому, возвратившись после Трафальгарской битвы, он не стал настаивать. Но он рассчитывал, что будет желанным гостем в ее хлебосольном доме в «В тихой заводи», неподалеку от Рипли, где они так часто были счастливы вдвоем.

Однако его ожидания не оправдались. Непредсказуемая и импульсивная Джорджина внезапно стала серьезной. Подобно тому как она могла в какой-то момент пожаловаться на то, что устала от балов, приемов и толпы поклонников, постоянно пытающихся затащить ее в постель и превратить в образцовую жену, интересующуюся лишь деревенскими занятиями, – теперь она заявляла, что все в долгу перед флотом, который спас Англию от ужаса вторжения, и что свой долг она намерена заплатить.

В ее планы входило купить большой дом неподалеку от Портсмута и превратить его в санаторий для выздоравливающих, способный приютить от пятидесяти до сотни моряков. Она намеревалась нанять врача и штат сестер милосердия и взять на себя роль сестры-хозяйки. Под ее наблюдением несчастные, немощные и раненые герои должны полностью выздороветь и научиться какому-нибудь ремеслу, которое в дальнейшем помогло бы им зарабатывать на жизнь в гражданском обществе.

Роджер сердечно одобрил ее мысль, потому что в те дни британские власти обращались с людьми, ставшими инвалидами в результате ранений, полученных на военной службе, просто возмутительно. Как только они могли передвигаться на костылях или, полуослепшие, обучались различать дорогу, их выпускали из госпиталей без копейки за душой и бросали на произвол судьбы. Тысячи таких несчастных наводняли улицы городов, прося милостыню.

Огромное богатство Джорджины дало ей возможность немедленно приступить к осуществлению проекта. Роджер помог ей найти подходящий большой дом, обставить его подобающим образом и нанять персонал. К февралю в доме появились первые постояльцы, и Джорджина, отказавшись от своих драгоценностей, без которых она обычно не появлялась за границей, и сменив свои блестящие и пестрые наряды на более строгое убранство, приступила к выполнению своей роли ангела-хранителя.

Все шло хорошо. Однако Роджеру это скоро наскучило. Прошли те счастливые годы в «Тихой заводи», когда Джорджина устраивала роскошные приемы и Роджер мог общаться с множеством гостей, среди которых были государственные деятели, послы, художники и драматурги; ушли в прошлое обеды на пятнадцать человек с танцами и игрой в карты до поздней ночи. Закончились безмятежные будни, которые они проводили вдвоем, до полудня нежась в огромной кровати, а потом устраивая пикник в лодке на прекрасном озере.

В санатории жизнь была полна трудов; состояние питомцев приводило в отчаяние. Напрасно пытался Роджер примириться с ролью утешителя и советника, когда ему приходилось терпеливо выслушивать рассказы раненых моряков. А Джорджина кинулась выполнять свои обязанности с такой решимостью, что зачастую к ночи настолько уставала, что у нее не было сил заниматься любовью.

Чтобы как-то нарушить однообразие утомительного распорядка жизни, Роджер совершил несколько поездок в Лондон. Но они тоже не смогли его удовлетворить. Он был членом клуба консерваторов, но он так много времени провел за границей, что у него почти не осталось друзей. Все чаще он скучал по компании тех веселых паладинов, с которыми разделял опасности в Италии, Египте и за Рейном.

В Англии он был никем: просто сыном покойного адмирала сэра Кристофера Брука. Во Франции он был «храбрым Брюком» и адъютантом императора, близким другом императрицы Жозефины и всех членов семьи Бонапарта. Он был одним из нескольких полковников, которым за личные заслуги Наполеон присвоил второй ранг в его новом табеле о рангах. Роджер имел звание командора ордена Почетного легиона, и как рыцарь в новой наполеоновской иерархии был удостоен титула шевалье де Брюк.

В мае ему уже порядком надоели санаторий Джорджины и Лондон, в котором он не получил никакого продвижения, и он решил вернуться во Францию.

В 1800 году, когда Талейран послал его в качестве полномочного чрезвычайного посла в Англию с предложением мира, он поссорился со своим начальником Питтом из-за того, что тот не принял это предложение. С тех пор он уже больше не служил правительству Британии, хотя и выполнял иногда поручения премьер-министра и, когда было возможно, старался блюсти британские интересы.

Он собирался поехать к Питту в мае 1806 года и узнать, какие сведения о британском неприятеле смог бы он раздобыть. Но в январе этого года новость об Аустерлице и крахе Третьей коалиции разбила сердце этого великого и смелого человека, который на протяжении двадцати лет служил главным оплотом сопротивления заразе Французской революции, распространившейся по всей Европе, и сэр Питт скончался.

На смену его министерству пришло так называемое «Министерство всех талантов», возглавляемое Чарльзом Фоксом. Этот великий виг был одним из друзей Джорджины, так что Роджер часто встречал его в «Тихой заводи» и находил, что противиться его личному обаянию очень трудно. Но было известно, что Фокс проявлял явные симпатии к Французской революции и активно содействовал тому, чтобы Англия тоже стала республикой. Многие годы он последовательно противодействовал и пытался сорвать планы Питта, направленные на поражение Наполеона, и в короткий период мира 1803 года был принят во Франции с большой помпой. Такого предательства Роджер простить не мог, и ничто не могло бы заставить его служить под началом этого человека.

Поэтому без особого восторга, но веря, что если и не принесет пользы, то не нанесет вреда англичанам, участвуя в войнах Наполеона на материке, Роджер снова отправился на службу, где был тепло принят императором и своими французскими друзьями.

И вот теперь, погребенный под тяжестью своей павшей лошади, околевающий от сильного мороза, он понял, какую большую глупость совершил, рискуя жизнью в одном из сражений Наполеона, вместо того чтобы вести безопасную, хотя и однообразную жизнь в Англии.

У него почти не было шансов выжить. Возможно, французские санитары-носильщики случайно наткнутся на него; но их было сравнительно мало, а раненных в сражениях было много тысяч. Была столь же слабая вероятность, что его найдут русские; но, скорее всего, он станет добычей мародеров – стервятников поля боя – и будет ими убит.

В те дни за всеми армиями тащились толпы сопровождения: женщины, которые зарабатывали на жизнь как войсковые проститутки, и мужчины, которые после каждой стычки выходили ночью на поле боя, чтобы грабить раненых, лишая их всего, чем они владели, и даже сдирая с них одежду. Но, судя по всему, он будет лежать здесь в снегу, пока не замерзнет до смерти.

Ему казалось, что он пролежал под тушей уже много часов, но было лишь немного за полночь, когда до него донеслись голоса. Откинув меховой капюшон плаща, он услышал резкий голос, который произнес по-французски:

– Вон еще один. Судя по его лошади и плащу, подбитому мехом, он, должно быть, офицер, так что это будет хорошая добыча.

В поясе, который Роджер всегда носил с собой, у него было около сотни золотых монет. Он понимал, что предлагать их в обмен на свою жизнь было бесполезно. Эти стервятники только посмеются, убьют его и заберут луидоры. Изогнувшись, он достал свой пистолет из кобуры, находящейся на седле его лошади.

Его движение насторожило мародеров, и один из них воскликнул:

– Быстрее, Жан! Этот еще жив. Стукни его по голове своим железным стержнем и пошли его вслед за остальными, которых мы уже прикончили.

С бешено бьющимся сердцем Роджер повернулся. Над ним нависли две высокие фигуры, показавшиеся ему огромными из-за меховых одежд, которые они украли у нескольких убитых и накинули на себя. Подняв пистолет, он прицелился в ближайшего к нему. Молясь про себя, чтобы порох не оказался отсыревшим, он нажал на спуск. Сверкнула вспышка, и раздался грохот, прорезавший тишину ночи. Мужчина, в которого он целился, приглушенно вскрикнул, согнул колени и замертво упал в снег.

С бешеными проклятиями другой бросился на Роджера. Пистолет был однозарядным, поэтому он не смог еще раз выстрелить. Несмотря на свою застрявшую ногу, он все еще мог рассчитывать на свои мускулистые руки и торс; поэтому он отчаянно вцепился в нападавшего, притянув его к себе.

Мужчина был сильный и жестокий. Схватив Роджера за глотку, он принялся его душить. В таких случаях обычно Роджер ударял коленом в пах, но его положение не позволяло ему это сделать сейчас. Ловя воздух, чтобы не задохнуться, он сжал пальцы и сильно ткнул ими своему обидчику в лицо. Один его палец попал противнику в левый глаз. С криком боли тот ослабил захват на шее Роджера и отскочил вверх. Понимая, что его жизнь висит на волоске, Роджер не упустил этого мгновенного преимущества. Он быстро схватил мужчину за глотку. Произошла ожесточенная схватка. Противник яростно бил Роджера кулаками по лицу, стремясь освободиться от него. Как в кошмаре Роджер ощущал, что ему подбили глаз, разбили рот, губы его распухли, и он чувствовал солоноватый вкус крови, текущей из носа. Но, не обращая внимания на боль, он не разжимал рук.

Постепенно получаемые им удары слабели, затем прекратились. В лунном свете, отраженном снегом, он увидел, что лицо нападающего посинело. Глаза его выкатились, между неровных зубов был виден язык. Через некоторое время, показавшееся Роджеру вечностью, мародер потерял сознание, удушенный, и упал рядом с Роджером.

Обессилевший, едва сдерживающий стоны, Роджер слабо оттолкнул от себя свою жертву. Задыхаясь от напряжения, он лежал, все еще не в силах освободиться от трупа лошади. То, что ему удалось отразить это нападение, было чудом. Бешеная схватка на время согрела его, но была еще ночь, заметно холодало, и это не оставляло ему надежды дожить до утра.