Loe raamatut: «Падшие: Сон»

Пролог. Кукла

Пролог. Кукла.

Несколько ищеек не вернулось. Снова.

Он не привык терять лицо. Добравшись до мрачных покоев, парень рухнул на колени. Клыкастая маска со скрежетом соскользнула из-под капюшона. Болезненный кашель вырвал из горла сгусток пурпурной жижи. Он со звоном шлепнулся на холодный обсидиановый пол – очередное подношение алтарю его неудач.

Иссиня-чёрные пряди прилипли к вспотевшей коже. В тусклом свете солнечного камня, ручейки вязкой жидкости затекали в трещины, стремясь вглубь пустующей обители. Кровь и камни – напоминание о той ночи.

Ироничная улыбка тронула разбитые губы. На этот раз, легко отделался.

Но повелитель терял терпение. Об этом шептал желтоватый островок плоти под сломанным ребром – пульсирующий, тупой и настойчивой болью.

Старик оставался так же силён, как и прежде. И его безумие – крепчало.

Старик требовал куклу.

Глава 1 Видение

Всматриваясь в зеркало, я не узнавала себя.

В предрассветной темноте отражения сияла дева: замутненный голубой взор, бесконечно длинные волосы – сверкающие ослепительным светом. За мягким васильковым ореолом лицо казалось чужим, иномирным.

Над головой, подобно короне, парили переливающиеся кристаллы.

Я всё ещё сплю?

Тряхнула головой, отгоняя марево – но оно не отступало.

Существо в зеркале прижимало ладонь к груди. Там зияла дыра. Огромная, глубокая и темная. От нее во все стороны бежали трещины. Мой шрам неистово заныл. Подавляя внезапно нахлынувшую тоску, руки машинально начала сжимать воздух возле груди, словно ищя что-то. Опомнившись, я схватилась за уродливую метку на сердце.

Тьма подери… когда я принимала лекарство? Почему я это чувствую?

Из глубин отражения явились руки. Когтистые, искаженные. Сотканные из кровавых теней и обугленных костей.

Они двигались с пугающей грацией,

скользили сквозь стекло – и, в следующий миг, вцепились в Деву.

Тени драли её на части.

Вытаскивали свет.

Крошили плоть.

Утаскивали каждую частицу во тьму.

Ещё миг – и всё исчезло. Свет угас.

Осталась лишь пустота.

Я выдохнула. Видение рассеялось, а щеки увлажнились. Вода зажурчала по чаше.

Только мои пальцы коснулись поверхности – и меня пронзило…

Ощущение.

Это не конец.

Из глубин зеркала, где растаяла дева, поднималась алая дымка.

Она звала. Манила. Приковывала взгляд. Бездна требовала к себе.

Пальцы – длинные, нечеловеческие, из пепла и сажи – сомкнулись на моей руке.

Я дёрнулась, но стеклянные когти вонзились мёртвой хваткой.

– Иные ?!– сорвался с моих губ сдавленный шепот.

Кожа начала мутнеть, покрываясь витиеватыми чёрными узорами.

Я зажмурилась. Один… два… три… десять.

Открыла глаза. Обычный трюк не помог.

Сердце колотилось, как раскалённый поршень.

Алая мгла с белёсым дымом, сочилась за пределы зеркала – искрясь, словно тлеющие угли в очаге.

– Один… два… – уже вслух, срывающимся голосом. Я закрыла глаза вновь, грудь вздымалась от паники.

Я задыхалась.

Новая попытка не принесла облегчения. Стало лишь хуже.

Теперь я слышала шепот. Шипящий, утробный, на языке, которого не знала.

Тело цепенело. Мои губы дрожали, но я сумела выдохнуть:

– Оникс…

Мгла обвила тело липкой, кровавой паутиной.

Она проникала внутрь, вытесняя сознание. Онемение поднималось выше.

Гул заполнил уши. Вот-вот – и я исчезну. Как та. Другая.

Ужас бил крыльями в желудке. Я больше не контролировала своё тело.

Я почти сдалась.

Может, это знак?

Может, пора умереть? Так даже лучше…

Пусть всё просто… закончится.

Но тут – звук.

Сияющий, чистый.

Он прорезал помутнение и мглу.

Второй звон – и стало легче дышать.

Последний – лай, яркий и отчаянный, отогнал тьму.

Мой якорь.

Воздух рванул в легкие.

Каменная чаша впилась в ладони. Ладони саднило. Я сжалась, – шрам жгло. Мамин медальон, на широкой кожаной ленте, сдавливал шею. Руки сорвали украшение. Почему это так знакомо?..

Собрав остатки воли, я нырнула лицом в холодную воду.

Наваждение начало отступать. Разум возвращался.

– Спасибо, Они… я в порядке, – выдохнула я, натужно улыбаясь.

Он стоял в дверном проёме, настороженный и внимательный.

Мысли метались. Видения были другими. Слишком реальными.

Но теперь в зеркале была лишь я. Серые глаза да взъерошенные волосы под стать.

Взамен свечения, вечные синяки и краснота от которых и без того крупные черты лица слишком уж ярко выделялись на фоне небольшого лица. В лучшем виде я не была красавицей, а сейчас и вовсе.

Я вытерла лицо, отжала волосы и накинула полотенце.

Надо записать видение. Срочно.

Но едва перешагнула порог купальни – боль ударила в глаз, будто прутом раскалённого железа.

Колени подкосились. Ладонь прижалась к виску. Не помогло.

Мир пульсировал, расплывался. Голова трещала все сильней. Мириады крошечных игл разливались по мозгу.

Кто-то ткнул меня в руку.

В ладонь упало что-то маленькое, холодное.

Пузырёк.

– Что бы я без тебя делала… – прошептала я, хрипло.

Пальцы нащупали две пилюли.

Проглотила всухую. Горло саднило.

Тепло. Оникс улёгся на колени. Пальцы начали машинально перебирать густой серебристый мех. Отвлечение? Едва ли.

Из купальни доносился звук. Капли о камень.

Ритм. Музыка.

И вдруг из памяти всплыла мелодия.

Тихая и простая. Та самая, из детства.

Её пела мне наставница, в дни дождя и шторма. Ведь именно тогда мной завладевал страх сбивающий дыхание.

А мелодия – как блеск звезды в чернильном небе, нить вела меня к спокойствию.

В памяти всплыли лес, остров, наш дом. И вместе с образом тоска.

Боль начала отступать. Дыхание стало ровным.

Голова прояснилась.

Солнечный свет проник в купальню.

Пылинки танцевали в воздухе заигрывая с шерстью моего верного друга. Уже рассвело.

Кожа ощутила прохладу.

Сорочка прилипла к телу – насквозь мокрые волосы, разметались по спине.

На полу расползлось озерцо, обнажив настоящий цвет досок – сияющий, тёплый.

Не как в хижине. Там дерево было другим. Живым. Тёмным.

Запах мокрой шерсти ударил в нос. Мой мохнатый герой всё это время лежал в луже, не двигаясь. Я усмехнулась. Лето. Высохнет.

Оникс встрепенулся, завилял хвостом, заметив мою улыбку. Я потрепала его по голове.

Всё в порядке.

Наверное.

Но туман в голове всё ещё не до конца рассеялся.

Что я делала вчера…?

Ответ мог быть только в дневнике.

Волк метнулся в спальню следуя за мной.

За последнюю неделю я обжила только одну комнату – надеясь сделать её своей. Но дом всё ещё не отзывался.

Из всех помещений на втором этаже, я выбрала самое маленькое – достаточно светлое и относительно чистое. Здесь не пахло гнилью, а пыль не вздымалась клубами от каждого шага.

Старый резной стол у окна, потемневший от времени, был завален склянками, книгами и бумагами – остатками чужой жизни.

Я не решалась разобрать этот завал, ведь он привносил жизнь в почти пустое помещение.

Хозяин разрешил пользоваться всем и даже забрать, что сочту нужным.

Это оказалось кстати. В сумке, с которой я приплыла, были только одинаковые рубахи, пара кожаных штанов, дневник, снадобья, горсть безделушек и лечебные травы.

Единственное его условие: ничего не выбрасывать.

Так что всё лишнее я просто сгребла и заперла в одной из комнат. Наставница бы за такое придушила – она хранила порядок с фанатичной любовью: каждую травинку, каждую склянку, каждую строчку. Стоило хоть чему-то быть не на своём месте – и затрещина не заставляла себя ждать. Почему-то только Ониксу это сходило с лап. Дома, он умудрялся частенько устраивать ночной погром так, что я даже не просыпалась.

Я распахнула ставни – впустила в комнату горный воздух.

Ветер шевелил верхушки сосен и приносил едва уловимый сладковатый запах.

Записная книжка лежала там, где я её оставила – рядом с матрасом на полу. Поверх – письмо, полученное перед отъездом.

Я вздохнула, провела рукой по мягкой морде волка, прижавшегося к ноге, и перечитала знакомые строчки.

Жёлтая бумага. Элегантный, как всегда, коричневый почерк.

Кай писал о спешном отъезде ко двору – по семейным делам. Хвастался как остановиться в своей любимой таверне и съесть двойную порцию яблочных рёбрышек «за нас обоих».

Он предупреждал: раньше чем через месяц его не ждать, а может, и дольше. Извинялся, что не попрощался – отъезд был внезапным.

Я вспомнила, как он, чуть не захлёбываясь, расписывал те самые ребрышки. По его мнению, лучшие во всём городе – несмотря на то, что таверна располагалась в порту.

Как же она называлась?.. Огонь и Плоть?

Вот уж он удивится, когда увидит меня.

Я отложила письмо, достала стеклянное перо, собираясь записать … но – что именно я хотела записать?

Мысли испарились. Снова.

Я уставилась в строчки – знакомые буквы, написанные рукой, которая должна была быть моей.

Эти записи могли бы помочь. Если не мне, то кому-то после. Но реальность ускользала.

Я проверила флакон со снадобьем. Когда-то одной таблетки хватало на месяцы…

Теперь – как будто латаю сито, и оно рвётся всё быстрее.

Половица жалобно скрипнула. Я вздрогнула, выронила дневник и флакон – и, пытаясь поймать, порезалась о страницу.

Коричневые пилюли звонко посыпались и закатились под кровать.

Алый след расплылся на пальце. Я метнулась к крану, стараясь не смотреть на рану.

В коридоре носился Оникс, радостно скользя по полу.

– Фейлин, деточка, ты ещё спишь? – донёсся снизу хрипловатый, шероховатый, но удивительно тёплый голос.

– Уже нет, – ответила я, перекрикивая шум воды.

– Тогда загляни ко мне, как спустишься! – и тут же – скрип и глухой хлопок двери. Вот же… не стал дожидаться ответа.

Хозяин явно решил перейти в наступление.

Наспех замотав палец платком, поспешила назад

На полу под дневником лежал незнакомый конверт. Почерк наставницы.

Когда тётушка Си успела его подложить? Раньше его здесь не было.

Мысль ускользнула – в тот же миг я поскользнулась, больно ударившись копчиком и задев солнечный камень на столе.

– Оникс, тьма подери! – рявкнула я, но волк уже скакал по лестнице.

Потирая ушиб, я осмотрелась: письмо лежало на кровати из которой я достала матрас

– Фейлин? Ты идёшь? Всё стынет! – донёсся голос с улицы.

Выдох. В отличие от хозяина, письмо ждет.

Сменив мокрую сорочку на кожаные штаны, накинула полыневую рубашку до колен и подвязалась поясом.

Одежда сидела непривычно свободно. Чего-то не хватало.

Медальон.

Единственное, что осталось от женщины, которую я никогда не знала.