Горький мёд
– Эй, Гусь! Тормози! Иди сюда, поговорим! Гаденыш! И ухом не ведет! Ну-ка, Михей, разверни его.
Михей, Мишка Комаров, с готовностью бросился исполнять приказ вожака. Он догнал Гуся, схватил его за шиворот и попытался тащить назад. Гусь вырвался из его рук, развернулся, в развороте задев обидчика рюкзаком по носу, и пошел в сторону Гвоздя с высоко поднятой головой. За эту привычку задирать голову и еще не отзываться на всякие обидные прозвища и клички, в чем окружающие усматривали гордыню и снобизм, Генка и получил прозвище Гусь.
Гвоздь с улыбочкой наблюдал приближение Гуся. Когда тот подошел, остановился и в упор и даже дерзко посмотрел на противника, Гвоздь сорвал с него рюкзак, по-взрослому висевший на одном плече, бросил его на асфальт и придавил ногой.
– Ну, что? Давай рассказывай, что ты там наплел Сергачу, что у тебя отец живет в Германии?
Генка старался не поддерживать разговоры о родителях с посторонними. И Сережке Гельцеру он проболтался случайно. Они налетели друг на друга на перемене в дверях столовой и здорово припечатались лбами. Гельцер сразу полез в драку, а Генка отбивался от него рюкзаком и этим привлек к нему Сережкино внимание.
– Откуда у тебя такой отбойный рюкзачок?
Генка усмотрел в этом вопросе намек на примирение и, не подумав, ляпнул:
– Папа прислал из Германии.
Но сейчас с Гвозданутым типом, уверенным в своей силе, совсем не нужно бы быть откровенным, если бы был выбор. Конечно, можно рискнуть и для начала попробовать озвучить очень классную бабушкину отговорку:
– Нельзя с чужими людьми обсуждать своих родных. Это табу.
Но это не тот случай. Для Гвоздя не существовало ни правил, ни норм. И Генка спокойно ответил:
– Да, мой папа живет в Германии.
– Ха-ха, и что он там делает? Собирает по улицам какашки за немецкими собачками или унитазы туркам чистит?
– Мой папа строит заводы.
– Какие заводы? Нет у тебя никакого папы! А мать твоя вообще потаскушка. Ездит по заграницам валюту зарабатывать.
Пока свора Гвоздя ржала, Генка напрягся, собрал всю силу и волю в кулак и с яростью ударил им Гвоздя снизу в подбородок. Потом подхватил рюкзак и помчался в сторону дома. Он бежал и ненавидел и презирал себя. За то, что так позорно покинул поле боя.
Погони не было. Скорее всего Гвоздь прикусил от удара язык, на что и был рассчитан приемчик, и от боли не смог вовремя отдать приказ догнать и ощипать Гуся.
Когда впереди замаячил голубой угол родного дома, Генка сбавил бег, постепенно перейдя на шаг. Он шел и быстро-быстро бормотал:
– Alles gut! Alles gut! Alles gut!
Этому упражнению его научила мама. Как она объяснила, на первом слоге легкие наполнялись воздухом, на втором слоге происходил выдох. Дыхание выравнивалось, сердце переставало биться о ребра, кровь отливала от головы.
Генка пришел домой почти спокойным. Только зверский аппетит никак не хотел отпускать. Прямо хоть не переодеваясь, беги на кухню и сметай все подряд с плиты, не ощущая вкуса! Если бы не железная воля…
Он внимательно осмотрел рюкзак. Следа ноги Гвоздя на нем не осталось. Но все равно Генка аккуратно протер его со всех сторон влажной салфеткой. А вот рука пострадала. На двух костяшках кожа оказалась немного содрана и теперь начала саднить. Пришлось как следует промыть руку с мылом холодной водой, а потом еще помазать раствором борной кислоты по примеру мамы.
После этого он прошел в свою комнату, переоделся и только потом разрешил себе пообедать. Аппетит хоть и затих немного, но все равно не обошлось без двух тарелок супа.
Вечером он позвонил Артему и предложил завтра сходить в кино в ближний кинотеатр на новый американский боевик. Артем с радостью согласился и тут же побежал спрашивать разрешения у отца. Вовка разрешил и даже обещал заехать за ними в гимназию и довезти до кинотеатра и даже купить им билеты и дать деньги на буфет. Йес-бес-перевес! Это же значит, что потом брат заберет их после сеанса и довезет до самого дома. Фикушки тебе, Гвоздь! Генка умел планировать свою жизнь и немножечко жизнь других. Правда, бабушка называла это умение словом «манипулировать», и как он выяснил с помощью словарей, не совсем безобидным словом. Ну, и что же, если у него к этому талант? Мама же сказала, что у каждого человека есть какой-нибудь талант. Только не каждый умеет им пользоваться.
На другой день он пригласил в кино еще двух своих приятелей-одноклассников, живших с ним в одном дворе. Генка посчитал, что Вовка не обеднеет от такой нагрузки, а будет артачиться – сам купит друзьям билеты на свои деньги и угостит их бургерами в буфете. Деньги у него были всегда.
Вовка только посмеялся, взглянув на ватагу любителей кино:
– Ого, да у нас коллективный выход в кино! Ваша Нина Алексеевна может записать себе в актив внеклассное мероприятие.
Мальчишки вприпрыжку бежали к машине. С тыла их прикрывала широкая Вовкина спина. Что у Генки такой взрослый брат, знали не только в гимназии, но и в соседней через дорогу средней школе, где учился Гвоздь. Толкаясь и повизгивая, киноманы залезли в новенькую блестящую машину, шумно устраивались каждый на своем месте. Генка посмотрел в заднее стекло и увидел у дальнего угла гимназической ограды Гвоздя с его свитой. Вдруг захотелось показать им язык. Но природная мудрость, впитавшаяся с молоком чересчур взрослой матери, не позволила ему сделать это: вряд ли Гвоздь увидит дразнилку, все-таки приличное расстояние, это во-первых, во-вторых, жест какой-то сомнительный. Как-будто радостная гримаса труса, удачно избежавшего сегодня своего мучителя. Генка трусом не был. Хотя у него, как у любого девятилетнего мальчика, были свои страшилки, которых он боялся. Но он знал, что если со страхом встретиться один на один, страх сам испугается и исчезнет. И только одна страшилка никак ему не поддавалась.
Однажды он услышал как директор гимназии за что-то отчитывал мальчика из старшего класса и в заключении сказал:
– Я всё сказал, Игнатенко. Завтра придешь в гимназию с отцом. Или можешь совсем не приходить. Мы тебя исключим, и будешь учиться в школе через дорогу.
Гена страшно перепугался. Вдруг он по неосторожности совершит плохой поступок и ему тоже скажут такое и потребуют привести с собой отца? Где же он его возьмет? Объявить во всеуслышание, что у него нет отца, он не мог. Он же у него есть! Только где он? Страх услышать когда-нибудь «Приходи с отцом!» всегда был с ним. Поэтому он старался хорошо учиться и не поддаваться на провокации. Как же ему, маленькому, было догадаться, что директор гимназии знает о его беде!
Вечером после кино, уже приготовившись ко сну, он передумал ложиться в постель. Достал из тайника заветную тетрадку, сел за стол и стал писать:
– Привет, папа! Я давно не писал тебе. Сегодня был хороший день. Я хочу тебе рассказать…
Генка был приверженцем краткости и всегда укладывался в определенный с самого начала объем письма. Когда страница была заполнена на две трети, он поставил точку, подумал немного и на оборотной стороне переписал все слово в слово уже на немецком языке.
***
Сегодня Елена вернулась с работы поздно. Неделю назад поступила новая документация и ее нужно было срочно перевести на русский.
Она никогда не отказывалась от подработки, чтобы обеспечить себя и сына всем необходимым и даже сверх того и не уронить себя ни в чем в глазах, нет, не коллег или друзей, они тоже все были нищебродами и жили от зарплаты до зарплаты, а родственников бывшего мужа, старшего сына и, конечно, Вальтера. У нее была прекрасно обставленная большая квартира, она хорошо одевалась, следила за своей внешностью и фигурой, сын учился в престижной гимназии, в музыкальной школе и занимался в разных кружках и секциях. Но имидж стоил денег. Хотя надрываться совсем не было нужды. Она вообще могла бы уже не работать.
У нее был валютный счет в банке, куда ежемесячно вот уже пять лет Вальтер переводил деньги для нее и для сына. Не говоря уже о подарках, получаемых от него в поездках, и о полном содержании там за его счет. Вальтер оказался нетипично щедрым для немца. Но она, гордячка, только в крайнем случае обращалась к секретному счету. Каждый раз перед поездкой к нему она шла в банк и заказывала выписку со счета, а потом демонстративно вручала ему ее, непременно прикладывая чеки, если случались траты.
Первым делом Елена прошла в комнату сына. Генрих сидел за столом и спал, уронив голову на свою заветную тетрадку. Она осторожно перенесла его в кровать. Мальчик всегда спал очень крепко, и ее суета не потревожила его сон. Елена прочитала то, что написал сын, взгрустнула, закрыла тетрадь и убрала в тайник – на полку книжного шкафа за двойную стенку, которую сын соорудил сам из сосновой доски, разукрасив ее выемчатой резьбой. Ради этой доски он самостоятельно записался в кружок резьбы по дереву в центре внешкольной работы и был счастлив до тех пор, пока доска не приобрела завершенный вид. После этого интерес к занятиям в кружке пропал и он о нем забыл.
Мать подошла к кровати, взяла в свои ладони руку сына, прикоснулась губами к ссадинам на двух пальчиках с внешней стороны и несколько раз прошептала:
– Прости меня, сынок!
Маленькая ручка сына обещала вырасти такой же красивой как у отца. Мягкой и теплой.
Мягкие и теплые руки Вальтера когда-то свели ее с ума. А еще стального цвета глаза. Когда он смеялся или просто был в хорошем настроении, они искрились голубыми огоньками.
***
Однажды пять лет назад она осознала, что ей надоели бесконечные требования и мольбы Вальтера увидеться с ней и с сыном и согласилась приехать к нему. Она ни на что не рассчитывала, ему тоже ничего не обещала, а ехала просто отдохнуть. Так и сказала в коротком телефонном разговоре и еще попросила, чтобы он нашел для встречи не очень многолюдное, может быть, даже уединенное место. Ей нужен был отдых.
Сыну скоро исполнится четыре года, и все это время она крутилась как белка в колесе. Хваталась за любую работу, чтобы оплачивать няню и содержать большую квартиру. О себе тоже не забывала. Следила за модой, бегала по театрам и концертам, успевала заглянуть к подружкам на вечеринки. Все это была суета, а ей вдруг захотелось покоя и тишины. Чтобы ни о чем не думать, не заботиться о хлебе насущном. Наверное, это давал знать о себе возраст.
Вальтер назначил ей встречу в аэропорту Гамбурга. Она удивилась и немного встревожилась. Но зацикливаться на этом не стала, подумав, что ее ждет маленький уютный домик на побережье Балтики.
По прибытии она немного задержалась в зале прилета, решив проверить все ли у нее в порядке с прической и макияжем, и когда вышла в общий зал, все прилетевшие вместе с ней и их встречающие разошлись. И она сразу увидела Вальтера. Сердце вздрогнуло, губы непроизвольно начали расплываться в улыбке и остановились на полпути. Что-то было не так. Вальтер стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину, закрытый на все замки. Вспомнилось мамимо «недобитый фашист». Именно так изображали немецких офицеров в советских фильмах о Великой Отечественной войне перед толпой приготовленных к расстрелу пленных или партизан.
Елена шла к нему и ей казалось, что с каждым шагом она как-будто погружается в ледяные волны Балтийского моря в декабре месяце. Таким холодом веяло от всего его облика и взгляда. Он сухо приветствовал ее «Добрый день!», взял у нее чемодан и пошел к выходу.
Они приехали в какой-то кемпинг в лесной зоне недалеко от моря. Вальтер проводил ее в номер.
– Отдыхай. Через полчаса тебе в номер принесут обед. Об ужине позаботься, пожалуйста, сама. К семи часам. Я вернусь в семь. Чемодан не разбирай. Мы здесь только на одну ночь.
И уехал.
Елена в растерянности присела на кровать.
«Вот значит как! Тридцатилетний мальчик, которым я вертела, как хотела, превратился в мужчину? Ну, что же, посмотрим, что будет дальше».
После обеда она в размышлении прогулялась по территории кемпинга. В середине недели здесь было пустынно. На парковке стояло три машины и несколько велосипедов. Возможно, это вообще транспорт персонала. Мыслям ничто не мешало. Доносившийся из-за деревьев шум моря успокаивал. Собираясь встретиться с Вальтером после долгой разлуки, она побаивалась, что ее снова как когда-то затянет любовная лихорадка. Поэтому заранее прокрутила в голове несколько вариантов поведения. На всякий случай. Но сегодняшняя непредсказуемая реакция Вальтера на ее появление разбила все козыри, которые она собиралась бросать ему в лицо. Радовало лишь то, что он выполнил просьбу насчет уединенного места. Хотя, это, кажется, не конечный пункт? Как он сказал? На одну ночь? В маленьком кафе на подъезде к кемпингу она выпила чашку кофе и заказала ужин. Ей долго не удавалось определиться с выбором меню. Кто знает, может, у Вальтера теперь и пищевые пристрастия изменились? Когда с этим было все-таки покончено, она купила в баре бутылку сухого итальянского вина. «Если он не будет пить, напьюсь сама. Пусть будет ему такой подарочек».
Ночью он не давал ей спать, все никак не мог насытиться ею. Когда Елена сообразила, что он напился каких-то стимуляторов и явно перебрал с дозой или эффект усилили два выпитых бокала вина, ей стало страшно. «Умрет к черту на мне от разрыва сердца. Вот будет анекдот! Нет, не анекдот, а страшная месть за то, что я ушла от него четыре года назад и отлучила от сына. Кстати, а ведь на днях будет как раз четыре года! Угораздило же меня!». Но все закончилось благополучно. Если не считать, что у нее заболела спина и сводило судорогой мышцу на одной ноге. Вальтер вырубился и крепко спал. А к ней сон не шел. Она вообще плохо спала последнее время.
Сквозь жалюзи проникал свет раннего утра, и в комнате было почти светло. Елена рассматривала лицо Вальтера и находила в нем незнакомые черточки, появившиеся за годы разлуки. Или просто не замечала их? Вот одна бровь опущена во сне чуть ниже другой. Как у сына, хотя у того и цвет и форма бровей от нее. Вот русые волосы сбегают на висок не на уголок, как ей нравилось, а на трапецию. Поэтому она отрастила сыну длинные локоны и стала подстригать его «а ля паж». Эти милые мелочи напомнили ей о сыне и непроизвольно вызвали чувство нежности к спящему рядом мужчине, которого она была готова убить полчаса назад. Она уткнулась лицом ему в грудь и задремала.
Утром Вальтер приветствовал ее так, будто они только что встретились, словно не было вчерашнего странного дня и дурацкой ночи:
– Доброе утро, любимая! Я так по тебе скучал и очень рад тебя видеть.
Она ощутила даже сквозь платье исходящее от его рук тепло и утонула в их кольце. Из головы сразу вылетели все слова, которыми она хотела «отхлестать» его за безумие минувшей ночи.
Куда они летят, она узнала только в аэропорту, когда объявили посадку. Они приземлились на Мадейре, потом еще морем плыли до острова Порту-Санту. Там недалеко от рыбацкой деревушки на побережье их ждал небольшой уютный и комфортабельный домик. Дальше все было так, словно они вместе уже много лет.
Они были внимательны и предупредительны друг с другом как супруги, изучившие привычки и смирившиеся со странностями друг друга. Он был неназойливо заботлив. Она была умеренно ласкова. Правда, первые дни он донимал ее расспросами о сыне, как растет, что ест, во что играет. Нередко эти расспросы готовы были перерасти в серьезную ссору. Но когда она сдалась и сбросила ему на телефон фотографию Генриха и несколько видеосюжетов, он успокоился и лишь изредка задавал уточняющие вопросы. Он сменил заставку на телефоне на фотографию сына и часто рассматривал ее.
Три раза в неделю они ездили в Вила-Балейра, где Вальтера ждала парусная яхта с веселой зубоскалистой командой. Яхта появилась здесь через несколько дней после их прибытия на Порту-Санту и принадлежала Гаамбургскому яхт-клубу. Стало понятно почему встреча состоялась именно в Гамбурге. Вальтер уходил с ребятами в море в качестве мачтового на тренировочные заплывы. Они готовились к предстоящей любительской регате. До возвращения Вальтера Елена гуляла по городу или снимала комнату на несколько часов и пережидала самое жаркое время дня, а вечером вместе ужинали в ресторане и возвращались домой.
В свободное время она много купалась и часто уходила на прогулки к дальним холмам, кое-где поросшим дроком и полынью. И старалась укрываться от солнца. Загар так старит кожу! Но оно все равно проникало под легкое платье, широкие поля шляпы, парусиновый навес перед домиком.
В рыбацкой деревушке кроме свежевыловленных тунца и макрели и зелени можно было купить свежий вересковый мед в удобных порционных маленьких баночках. Мед был очень ароматным и имел чуть горьковатую нотку, напоминавшую вкус местных пряных трав и запах степного разнотравья, еще не успевшего сгореть под палящим июньским солнцем. Старый португалец, продававший мед, на ломаном немецком научил ее как правильно его есть и предупредил, что он может быть опасен, если не соблюдать правила. Елене очень нравилась эта горчинка и она припрятала в чемодане несколько баночек с намерением увезти их домой как законсервированную атмосферу этих дней. А еще однажды на прогулке ей пришла в голову мысль, что этот мед представляет собой вещественное воплощение ее жизни, в которой было много сладкого с примесью привнесенной извне горчинки. Своей жизнью она была в принципе довольна, потому что строила ее сама. С возрастом вопреки законам природы она стала оптимисткой. Обычно бывает наоборот.
Старичок также рассказал где растет вереск. Это было единственное место на острове в низине между двух холмов. Благодаря холмам зимняя сырость держалась там чуть дольше, чем на равнине. В один из дней она не поехала с Вальтером в город, а отправилась на вересковое поле, прихватив с собой купленную на прогулке по городу специально для этого случая небольшую книжечку со стихами Р.Л. Стивенсона на английском языке. В школьные годы ей очень нравилась его баллада в переводе Маршака «Вересковый мед». Одно время она с утра до вечера твердила:
«Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед».
Теперь она сидела в окружении вереска и учила наизусть это четверостишие, чтобы продекламировать его Вальтеру, когда он вернется с моря.
Ее английский остался на уровне средней школы, и Вальтер смеялся над ее произношением и неправильной расстановкой акцентов в строках и пытался поправлять. Она не слушалась его и упорно раз за разом читала по-своему и как зачарованная следила за голубыми огоньками в его глазах.
Вальтер не сопровождал ее в прогулках по острову. Он проводил дни за компьютером со своими проектами и часто переговаривался с коллегами.
Она тоже работала. Еженедельно Елена отправляла на работу заявление о продлении отпуска за свой счет. Вместо ответа начальник отдела высылал ей материалы для переводов. Он ценил ее за безотказность и работоспособность и не давал заявлениям ход. Конструкторское бюро было на грани расформирования, как и сам завод, и контроль за явкой персонала на рабочие места был на нуле. При ней не было специальных словарей, и если попадался сложный текст, Вальтер помогал ей разобраться в терминах. А еще ради забавы учил ее писать по-немецки готическим шрифтом. Она держала ручку, а он накрывал ее руку своей мягкой и теплой ладонью и выводил похожие на орнамент старинные немецкие буквы. Она таяла от тепла его рук, от его дыхания над ухом, и ручка ее не слушалась. Вальтер, шутя, сердился и говорил:
– Лена, соберись с мыслями. Сосредоточься. Представь себе, что ты это наш сын. А я это ты. И ты учишь нашего сына писать. Имей ввиду, что если наш сын вырастет таким же как ты неучем, я предъявлю тебе иск.
Через два неполных месяца они вернулись в Гамбург и переночевали в том же кемпинге, где Вальтер оставил свою машину. Утром после завтрака он повез ее в аэропорт, но по дороге остановился перед небольшим трехэтажным офисным зданием современной постройки. Прежде чем выйти из машины, он повернулся к ней и начал говорить:
– Лена, мы сейчас пойдем к юристу и подпишем договор. По договору я буду ежемесячно высылать фиксированную сумму в евро тебе и сыну на содержание. А ты будешь обязана приезжать ко мне два раза в год в удобное для меня время.
Елена была шокирована и морально раздавлена таким финалом свидания, почувствовала себя как побитая собака или маленькая девочка, которую обманули, вручив вместо конфеты пустой фантик, но спокойно с сарказмом ответила:
– Ты покупаешь меня? Попробовал, примерил, подошло и решился на покупку?
Вальтер помолчал.
– Лена, у меня есть деньги. Мне не на что их тратить, кроме как на мою семью. Моя семья – это ты, моя любимая женщина, и наш сын.
– Твоя семья – это Лина, твоя законная жена.
– У Лины есть собственный бизнес. Она не нуждается в моих деньгах. Завтра в Москве ты сходишь в банк и откроешь валютный счет. Реквизиты счета пришлешь мне. Даю тебе на это три дня. Если первого августа я не получу реквизиты счета, я начну искать пути, чтобы отобрать у тебя сына. Я уже консультировался по этому поводу и, как меня заверили, у меня есть шансы выиграть дело. Давай выходи из машины. Нас уже ждут.
– Посмотрю, что ты там сочинил. И будь уверен, к сыну я тебя все равно ни на шаг не подпущу.
Она вышла, оставив открытой дверь, и быстро, не оглядываясь, пошла в сторону офиса. Вальтер замешкался, пока вылезал, потом закрывал машину, и ему пришлось бежать за ней вприпрыжку. Группа турок, стоявших у входа в офисное здание, расценила это как семейную сцену, в которой эффектная и уверенная в себе женщина играла ведущую роль, и дружно заржала. Елена правильно поняла их реакцию и подумала: «Ну, хотя бы так отомстила!»
Уже дома, прежде чем ехать в Питер к матери за сыном, она позволила себе еще два дня одиночества на размышления. И поняла, что отлично провела время и прекрасно отдохнула. Все хорошее перевешивало все плохое. В результате у нее появилась защита и опора в лице Вальтера. Все-таки он был надежен хотя бы потому, что ему был интересен сын, и даже, может быть, он любил его. А у сына появились неплохие перспективы на будущее. Возможно, даже отличные перспективы, просто она боялась несвоевременно сглазить их. На второй день она съела прямо из баночки полчайной ложечки меда с горчинкой и пошла в банк открывать валютный счет.
***
Когда через семь лет Елена умирала в палате онкологического центра, в ее затухающем сознании вдруг всплыла ясная мысль, что она не сделала одно важное дело. Она собрала остатки сил и прошептала уже заплетающимся языком:
– Сбереги сына. Он теперь твой.
Понял ли ее Вальтер, услышал ли… Он не скрывал своего горя и рыдал как ребенок, спрятав лицо в ее, несмотря на болезнь, все еще роскошные волосы. На него наплывали волны нежности к умирающему телу любимой им женщины, и ему казалось, что он сходит с ума. Иначе как объяснить, что ее волосы вдруг стали пахнуть полынью. Она вся пахла полынью, когда возвращалась с прогулок на острове Порту-Санту. Именно там он почувствовал себя по-настоящему семейным человеком и как болван радовался простым вещам, составляющим семейный уклад благополучной супружеской пары. Потом нигде вместе с ней ему не было так хорошо, как на Порту-Санту. Он вдыхал аромат ее волос и не мог им надышаться. Пытался запомнить его до конца своих дней. Ведь он никогда больше его не почувствует, даже если будет каждый день летать на Порту-Санту. В полынном букете уже не будет примеси аромата ее нагретой на солнце кожи. И вкуса меда с горчинкой на губах.