Tsitaadid raamatust «Непрощенная Ахматова»
«Главный герой лирики Ахматовой – это тот, о котором она сказала: «Я любимого нигде не встретила». Тот, которого она всегда ждала и которого не бывает.»
Тема отсутствия главного не есть ли главная тема ХХ века? Прикоснуться, но не исцелить, назвать проблему, но не снять ее, обозначить бездну, но не избежать ее – вот в этом, собственно, и есть главная проблема ХХ века. Весь ХХ век прошел в ожидании спасения, он абсолютно четко обозначил проблему и не принес ее решения. ХХ век обозначил проблему гигантских масс, не способных решить свою судьбу, и ничего не сделал. Как совершенно правильно сказал Аверинцев: «Двадцатый век скомпрометировал все ответы, но не снял ни одного вопроса».
– Является ли ошибкой устоявшийся миф, что Гумилев всего лишь муж Ахматовой?
– Я не знаю, где он устоялся. Ахматова, в силу присущего ей глубочайшего личного благородства, всегда настаивала на том, что Гумилев – гениальный поэт-духовидец. В отличие от него, который только в 1913 году ей написал: «Аня, ты не только хорошая поэтесса, но и замечательный поэт», в отличие от него она ему знала цену с самого начала. И если бы не стихи, за что бы там было выходить замуж…
не надо искать-то этих страданий, они будут.
Речь идет не о страдании. Совсем. Речь идет о бесстыдстве. Вот без бесстыдства ничего написать действительно невозможно. У Ахматовой далеко не все стихи так уж страдательны, но абсолютно откровенны, абсолютно бесстыдны. Надо уметь сказать о себе худшее. Надо сказать: «Какая я плохая!» Причем сказать с большим опережением.
И это, кстати говоря, урок, усвоенный всеми женщинами. Как ни ужасно это ахматовское четверостишие, очень жестокое, но так и есть: «Я научила женщин говорить, Но, боже, как их замолчать заставить!»
Ведь мы все тоже сегодня живем в том же вечном тупике. Хорошо было человеку XIX века – у него были ответы на вопросы, в крайнем случае он мог бы сослаться на Бога. Но человеку ХХ и ХХI века вовсе невыносимо, потому что любовь не утолена, ответ не дан, и нам приходится жить в вечном состоянии воспаленного, ничем не утоляемого ожидания. Думаю, что Ахматова – поэт этого состояния. Но она нам дает утешение – в этом своем вечном поиске и его неутоленности мы правы. Мы лучше, чем те, у которых все хорошо. Поскольку быть последними есть наше ремесло и наша главная метафизическая задача, нам ничего не остается, как делать из этого божественное первенство. И в этом смысле Ахматова – наш главный друг и учитель.
В ахматовских стихах женская душа закричала, завизжала, зарычала о самом страшном – о бесконечной зависимости, о чувстве оскорбления, о том, как всегда мучительно-неожиданна измена. О том, как неизбывна обида и о том, как бесполезна месть – потому что тот, кому мстим, давно исчез. Эти чувства, абсолютно бесстыдные и жалкие, у Ахматовой были впервые возведены в ранг триумфальных. И именно этого-то мы ей не можем простить.
именно в том и святость, что Ахматова с самого начала признает себя последней грешницей, достойной всего, что произойдет потом с ней и с ее поколением. В этом есть какое-то высочайшее мужество – настаивать на своей вине и греховности так же яростно, как обычно настаивают на своей правоте и святости.
Когда-то Слепакова очень точно сказала, что записки Лидии Корнеевны об Анне Ахматовой – это гениальные записки стервы о стерве, что, конечно, есть некоторое принижение обеих. Лидия Корнеевна – блистательный человек, безупречный в моральном отношении, но хочется сказать, что Тамара Габбе не зря звала ее Немезидой. Лидия Корнеевна – человек такой моральной бескомпромиссности, что готова нести поэта на руках, пока он идет на Голгофу, но стоит ему шаг в сторону заступить, и она его с презрением сбрасывает.Я понимаю, почему Лидия Корнеевна могла раздражать Анну Андреевну. Ну, вот представьте себе ситуацию: Лидия Корнеевна отправляет из Ташкента телеграмму Пунину, его тоже уже вывезли к тому моменту из Ленинграда, Анна же лежит в сыпном тифу, пишет: «У меня сыпной тиф, умираю. Желаю жить долго и счастливо». Лидия Корнеевна говорит: «Может быть, не надо, Анна Андреевна, отправлять? Он будет беспокоиться». – «С чего бы Вы стали такой христианкой?!» – говорит Ахматова, внезапно порозовев и привстав на постели. До этого она лежала серая и ни на что не реагировала. Как?! Лидия Корнеевна мешает, тут позу трагическую надо принять, и есть для этого все основания – в эвакуации, в тифу, в Ташкенте, в жаре, в жарУ – ну, что здесь?! А Лидия Корнеевна еще думает о других!Мне кажется, в этой ее позе было что-то не очень Ахматовой приятное. В такой ситуации ей, конечно, была нужнее Раневская, с ее цинизмом, с ее добротой, с ее слепым обожанием, а, главное, с ее неправедностью.Понимаете, почему Лидия Корнеевна была так Ахматовой необходима? – Она ей полная противоположность. Лидия Корнеевна любит моральную правоту, и, может быть, поэтому ее стихи слабее ахматовских. А Анна Андреевна любит быть последней, растоптанной, морально неправой, несчастной. Поэтому она – гений.
– В конфликте Ахматовой и сына на чьей вы стороне?– Помилуйте, здесь нельзя быть ни на чьей стороне… Она сама очень точно сказала, что ситуация Левы понятна: когда ты страдаешь, тебе всегда кажется, что ты страдаешь сильнее всех, и всегда кажется, что другие предпринимают недостаточно усилий, чтобы тебя спасти.
Гений – это почти всегда безвкусица, поскольку это выход за все границы.
