Loe raamatut: «Третий всадник мрака»
Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,
Я при свечах навела;
В два ряда свет – и таинственным трепетом
Чудно горят зеркала.
Страшно припомнить душой оробелою:
Там, за спиной, нет огня:
Тяжкое что-то над шеею белою
Плавает, давит меня!
Ну как уставят гробами дубовыми
Весь этот ряд между свеч!
Ну как лохматый с глазами свинцовыми
Выглянет вдруг из-за плеч!
Ленты да радуги, ярче и ярче дня:
Дух захватило в груди:
Суженый! Золото, серебро!.. Чур меня,
Чур меня – сгинь, пропади!
А. А. Фет
Мефодий Буслаев. Легендарное детское фэнтези
© Емец Д., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017
Глава 1
Дебют тетушки интуиции
– У меня две мечты. Первая, чтобы волк наконец догнал зайца. И вторая, чтобы дочка мачехи стала женой принца.
– Тогда твои мечты уже сбылись. Это жизнь, племянник!
Эдя Хаврон
– Депресняк! – позвала Даф.
Ноль внимания, фунт презрения.
– Эй, гара-а-аж! Ау! Депресня-а-а-ак!
Опять ничего.
– Серные пробки в ушах, да? Небось слово «лопать» ты сразу слышишь!
Кот, сидевший на плече у Дафны, лениво повернул голову. В прищуренных глазах плескало багровое пламя. К морде пристало воронье перо. Адский котик своеобразно решал вопросы с продовольствием. Хозяйка пера не успела даже каркнуть, встретившись со своей судьбой.
– О, услышал! Ты не знаком, случайно, с каким-нибудь крылатым котом, которого можно на скорую руку сдать в зоомагазин и получить за это деньги? Я ужасно хочу что-нибудь съесть. А? Что скажешь?
Кот снова воздержался от ответа. Вместо этого он зевнул, показав зубки, которые довели бы до инсульта любого стоматолога.
– М-да, видок у тебя нетоварный! Лысый, красноглазый, кровожадный: зверушка на любителя! Массового спроса не ожидается! – уныло признала Дафна и большим пальцем почесала коту подбородок.
Депресняк замурлыкал. Его мурлыканье напоминало звук, издаваемый ржавым железом, которое пилят очень тупой пилой. Когда же, не ограничившись мурлыканьем, Депресняк еще и мяукнул, несколько мнительных автолюбителей немедленно высунули носы из окон офисов, проверяя, не пора ли праздновать день жестянщика.
– Ну да, да: ты совершенно прав. Я, страж Света, предлагаю тебе явное мошенничество. Жуть, до чего я дошла! – продолжала рассуждать Даф. – Только не делай, пожалуйста, вид, что ты возмущен. Или я намекну Эде, куда делась мясная вырезка. Он-то считает, что забыл ее в метро. Ну, что скажешь? Думаешь, я шантажистка?
Кот равнодушно шевельнул хвостом. Про вырезку он уже не помнил. Мало ли какие моменты случаются на тернистом жизненном пути. Кто прошлое ворошит, вокруг того зеленые мухи летают.
Упомянутая беседа с котом велась на розовой, залитой солнцем Петровке, рядом с антикварным магазином. В его витрине, среди деревянных слонов родом из Индии и турецких кинжалов родом из Китая, Дафна увидела и девчонку лет тринадцати-четырнадцати на вид, в короткой кожаной куртке, с рюкзачком, из которого торчала флейта. С ее плеча, точно облезлая горжетка, свисал кот в комбинезоне.
Дафна приподнялась на носки и опустилась, сверяя впечатление. Ловить собственное отражение в телефонных будках, тонированных стеклах машин, витринах, лужах и даже в очках прохожих было одной из ее уличных забав. Депресняк тем временем случайно втянул носом тополиный пух и недовольно чихнул.
– Животное! – снова сказала Даф. – Ты позоришь меня сонным и тощим видом! Прохожие, уверена, думают, что я тебя пытаю. Скажи что-нибудь умное, Депресняк!
Кот издал скрипучий горловой звук, который можно было расшифровать как «ну мяу!».
– И вообще, Депресняк! Есть вещи, которые меня смущают! За последний месяц я подросла сантиметра на два, не меньше. Брюки определенно стали короче. В Эдеме для этого потребовалась бы тысяча лет. И это в лучшем случае, – пробормотала Даф озабоченно.
То, что она выросла, приходило ей в голову не однажды, но лишь теперь, разглядев отражение в витрине, Даф утвердилась в этой мысли окончательно.
– Хю-хю-хю, нюня моя! Здесь не Эдем!
Внезапно рядом кто-то ехидно хихикнул. Даф повернулась, но никого не обнаружила. Лопухоиды хилой струйкой текли по тротуару на приличном отдалении. Солнце прилипло к раскаленному небу, как блин к сковородке. Единственная тучка, довольно бэушная на вид, запуталась в троллейбусных проводах и рекламных перетяжках. Заподозрить в хихиканье было совершенно некого.
Версия, что звук могла издать витрина, выглядела неубедительно, и поэтому Даф, как здравомыслящий страж Света, немедленно предприняла несколько вещей. Первое: на всякий случай проверила, легко ли извлекается из рюкзака флейта. Второе: быстро начертила указательным пальцем в воздухе руну, известную как «руна доброжелательности». В случае, если потусторонние существа рядом отсутствовали или были не опасны, руна таяла, едва возникнув. Однако сейчас руна повисла в воздухе дымным кольцом. Даф успокоилась. Будь угроза серьезной, руна стала бы пунцовой. Синеватое же дымное кольцо скорее означало, что кому-то, кого сложно назвать другом, что-то от нее нужно.
И наконец, последнее, что сделала Дафна, – покосилась на Депресняка. Кот намного острее чувствовал опасность. Здесь так и тянет пойти на поводу у дряхленького жанра и написать, что шерсть у кота встала дыбом. Но, увы, всей растительности на адском котике не хватило бы даже на самую скромную кисточку. И то пришлось бы отрезать ему усы. Зато в минуты, когда Депресняк что-то чуял, сухая кожа на загривке собиралась гармошкой, как голенище старого сапога, крылья на спине, обычно прижатые, дыбились под комбинезоном горбом, а на переносице залегала короткая косая морщина. Вот и теперь кошачья морда съежилась. Уши, порванные во множестве боев, прижались к голове. Поднявшаяся губа открыла мелкие зубы. Несколько капель кислотной слюны сорвались с синего языка и чуть не прожгли асфальт под ногами у Даф.
Это доказывало, что рядом находится существо иного, магического, мира. Больше не колеблясь, Даф настроилась на истинное зрение и, оглядевшись, увидела странное создание. Оно стояло к ней вполоборота, привалившись спиной к витрине, и улыбалось. Улыбка была противная. Она словно истекала сиропом и, ударяясь о бильярдные шары ассоциаций, почему-то заставляла вспомнить жженый сахар.
– Кто-то тут – не будем переходить на личности – рассуждал, что подрос! А ты как хотела, крошка? Нижний мир есть нижний мир. Жизнь здесь летит стремительно, как самоубийца с балкона, – заявил незнакомец.
В первый момент Даф решила, что перед ней мужчина – с темными волосами, квадратным подбородком и трехдневной щетиной на смуглом лице. Эдакий красавчик, съедающий по женскому сердцу на завтрак, обед и ужин. Но когда существо повернулось, Дафна обнаружила, что вторая половина лица у него женская. Пухлые кукольные губы, длинные пшеничные волосы и огромный наивный голубой глаз.
По центру лица, где половины смыкались, пробегала россыпь мелких шрамов. Ощущение было такое, что некогда лицо сострочили, используя обычную швейную машинку. Приглядевшись, Даф различила шрамы и на шее. Пересекая ключицы, они исчезали под рубашкой. Значит, не только лицо, но и тело субъекта изготовили таким же способом. Одна рука – короткопалая, с желтоватыми ногтями и волосатым запястьем – могла принадлежать боксеру или мафиозо, другая – тонкая и изящная, украшенная золотым браслетом-цепочкой – красавице полусвета. В петлице двухцветного пиджака пылал огромный алый мак.
– Суккуб, что ли? – со знанием дела спросила Даф. У нее отлегло от сердца. Тянуться к флейте не имело смысла. С суккубом она и так справится.
Незнакомец охотно закивал. Его голова на шее двигалась так свободно и расхлябанно, что Дафна не удивилась бы, скатись та на асфальт.
– К твоим услугам, нюня моя! Хныкус Визглярий Истерикус Третий собственным – хю-хю! – персонажем. Но ты можешь называть меня запросто: мой дружочек Хнык! Двое влюбленных тараканов встречались четыре дня и померли в один день от дихлофоса!.. А, нюня моя? Ну, как я сказал? Как сказал-то! – восхитился суккуб и от полноты чувств трижды провернулся вокруг своей оси.
Замелькали разномастные уши – одно приплюснутое, с торчащим из раковины жестким пучком самых что ни на есть водопроводческих волос, и другое – розовое и чистое, самой природой созданное для нашептывания всевозможной любовной ерунды.
Пока суккуб разглагольствовал, голос его, подстраиваясь, менял интонации – от сурового баса до вкрадчивого лепета. Дафну это ужасно раздражало. Равно как и быстрые хаотичные движения этого субъекта.
– Слушай, ты можешь все время не меняться? Ты уж определись: мальчик ты или девочка! – сказала Даф.
Суккуб укоризненно царапнул воздух наманикюренным мизинцем. Жест вышел таким витиеватым, туманным и красивым, что Даф невольно захотелось повторить его.
– Все в воле госпожи! Лично для меня это не вопрос! – манерно сказал Хныкус Визглярий Истерикус Третий. – Если госпоже требуется, извиняюсь, песик, я готов стать песиком! Прикажете приступить? Ав-ав!
Суккуб опустился на четвереньки и сделал ногой залихватское, полное вызова движение, к которому прибегает песик, когда, закончив свои дела, отбрасывает лапой назад землю. Лицо его начало подозрительно вытягиваться. Брови сомкнулись и поползли вверх уже рыжей шерстью. Еще мгновение – и перед Даф на задних лапах обретался завершивший превращение рыжий сеттер.
В воздухе мелькнуло что-то когтистое, хищное, сердитое…
– Мне не нужен песик! У меня уже есть котик! – мрачно сказала Даф, чудом успевая вцепиться в ошейник Депресняка. Ничтоже сумняшеся, тот уже собирался сделать пса кривым на один глаз. Размышлениями у парадного подъезда на тему как быть, кто виноват и откуда вообще взялась собака, адский котик себя не загружал. Философия – удел философов, а мы котики действия. Мяу!
– Мы так не договаривались, нюня моя! Нечего на меня котов науськивать! Я существо несчастное, затравленное! Кого на меня только не натравливали! И борзых, и мастифов! А уж про ранимость и не заикаюсь. Чем меня не ранили: и копьями, и мечами, и, извиняюсь, из нагана! Нет, ну как сказал, как сказал! Хю-хю! – воодушевился суккуб, торопливо избавляясь от собачьего обличья. Шерсть слезала с него клочьями и таяла в воздухе.
Депресняк, вновь успевший угнездиться на плече у Даф, разглядывал суккуба с большим подозрением. «Уж теперь-то я знаю, что ты за фрукт на самом деле! Ты переодетая собака!» – говорил весь его вид.
– Послушай, Хнык, мы с тобой уже виделись или нет? – спросила Даф.
– Разве что во сне, нюня моя! – вкладывая в это какой-то свой смысл, сладко произнес суккуб.
– А в резиденции Мрака, на Дмитровке?
Сложив губы трубочкой, суккуб деликатно плюнул на мизинчики и полным кокетства жестом протер глазки:
– Какая осведомленность, нюня моя! Бедные мы, бедные! Никаких секретов от Света! Нет, я там не бываю, противная!
– Разве тебе не нужно продлевать регистрацию? Ведь духа с непродленной регистрацией затягивает Тартар! – удивилась Даф.
Закончив протирать глазки, суккуб погрузил мизинчики в раковины ушей и принялся ковыряться там с таким рвением, будто разрабатывал не скромные серные залежи, а соломоновы копи.
– Ох, затягивает! Прям так берет и затягивает! – качая головой, подтвердил суккуб. – Только я, противнюшечка, по другому ведомству. У нас ведомств-то много, особливо по секретным поручениям. Так что, нюнечка, не затянут меня, не боись!
Зоркой Даф почудилось, что на лице суккуба мимолетно мелькнула тревога. «Ага! Вот ты и забеспокоился! Сболтнул что-то лишнее?» – подумала она.
Почистив ушки и потоптавшись на месте, неугомонный суккуб придумал новое развлечение. Не смущаясь стекла, он просунул руку сквозь витрину и, взяв кинжал, принялся скоблить заросшую щетиной часть своей шеи. Точь-в-точь младший менеджер отдела продаж, который, пугливо косясь на дверь, в которую барабанят нетерпеливые коллеги, одноразовой бритвой, всухую, бреется в служебном туалете перед вечерним свиданием. Закончив с бритьем, Хныкус Визглярий Истерикус Третий отбросил кинжал и, достав из воздуха помаду, принялся кокетливо подкрашивать губы.
– Не надоело придуриваться? Не устраивай цирк! Говори, что тебе нужно, или топай отсюда! – сказала Даф, вспоминая синеватый оттенок руны.
Ей было известно, что суккубы, равно как и комиссионеры, ничего не делают без выгоды для себя или без надежды на выгоду. И уж тем более просто так не являются стражам Света. Суккуб сделал вид, что обиделся. Голубой женский глаз заморгал и пустил слезу. Второй глаз тем временем рассматривал ее нагло и бойко.
– Я, нюня моя, хотел предупредить. Тебе ведь нравится Мефодий? Наш молодой господин? Ах, какая пара! Я даже не ревную! Я умиляюсь! – воскликнул Хнык.
Даф сердито шагнула к нему. Депресняк подпрыгнул у нее на плече как наездник. В воздухе запахло расправой над бедным суккубом.
– Буслаев?! Ты бредишь! Зачем он мне нужен? Я не работаю в зоомагазине! – воскликнула Даф.
Хнык осклабился. Пальчик вновь царапнул воздух.
– Я тебя умоляю, противнюшечка! Обмануть суккуба в вопросах любви? О любви я знаю больше любого купидона. Да и что они могут понимать в чувствах, эти толстые диатезные сопляки? Палят из луков в кого попало и даже не берут за это эйдосов!.. Если купидоны и превосходят кого-то в вопросах любви, то лишь комиссионеров! Комиссионеры – дрянь, мелкая сошка! Любовь не их вид спорта!
– Не очень-то ты комиссионеров любишь. А Тухломона знаешь? – спросила Даф, пытаясь перевести разговор в безопасное русло.
При слове «Тухломон» Хнык передернулся:
– Конкурент противный! Бяка! Грубиян, зануда и вовсе никакая не нюня моя!.. Эйдосы у меня уводит, амеба бесстыжая!.. Хоть и по другому ведомству, а все равно змея!
– Сочувствую! Вор у вора дубинку украл! – усмехнулась Даф, радуясь, что сразу нашла у суккуба уязвимое место.
– Ты меня не жалей, противная нюнька! Ты себя жалей! – вспыхнул Хнык. – Вернемся к Мефодию. Я понимаю, почему ты не сознаешься, что привязалась к нему. У человека век недолог. Знаешь, сколько человек живет в днях? Двадцать – двадцать пять тысяч! Из них только десять тысяч приходится на молодость! Всего-то! А гонору, а планов! Нос куда задирает! А там время вышло – и все! Пакуйте чемоданы!
– Какие чемоданы? – не поняла Дафна.
– Спроси лучше куда! Согласно купленным билетам – либо на товарняк в Тартар, либо на экспресс в Эдем. У тебя же, нюня моя, впереди гарантированная новенькая вечность. Глупо влюбляться, если изначально у вас такие разные возможности. Пусть даже он и будущий властелин Мрака, но смертен, увы, как и все рожденное из праха.
– Я об этом не думала, – серьезно сказала Даф.
Суккуб быстро присел и снизу заглянул ей в глаза. На его макушке Дафна увидела полосу, где темные короткие волосы смыкались с длинными и светлыми.
– Значит, ты все-таки признаешь, что влюбилась? – спросил Хнык заговорщицким шепотом. – Ты, вечная, связала себя со смертным? А?
Дафна топнула ногой. Какое этому омерзительному существу дело, испытывает она какие-то чувства или нет? Что за радость лезть в чужую жизнь, вместо того чтобы жить своей?
«Стоп! Спокойствие! – сказала она себе. – А что, если этого типа подослал Лигул? А кто еще? Если он не отчитывается Арею, то, значит, отчитывается Лигулу! Что, если он вынюхивает, не потому ли я здесь, что опекаю Мефодия и хочу, чтобы его дар не достался Мраку? В конце концов, Лигулу неизвестно, что в лабиринте я набросила шнурок с крыльями на шею Мефодию и связала себя с ним на всю жизнь».
– Я вечная, только пока кто-нибудь не срежет вот это. Уж не ты ли? – Даф вызывающе качнула бронзовыми крыльями на шнурке.
Хнык стыдливо зарумянился.
– Фу, противная какая бяка! Клянусь моей милой единственной мамой, я об этом даже не думал! – поспешно сказал он.
– У тебя нет мамы. Клянешься ли ты своей сущностью, истинным именем, черной луной и патентом на возвращение из Тартара? Пожалуй, такая клятва меня устроит! – ласково уточнила Даф. Десять тысяч лет на школьной скамье – срок достаточный, чтобы постичь азы науки стражей.
Суккуб тревожно икнул. Желания клясться истинным именем и сущностью в его лукавых глазках не отразилось. И уж патентом на возврат из Тартара он точно рисковать не собирался.
– Ладно, замяли, нюня моя!.. А теперь призовая игра! Сейчас мы сделаем генеральную репетицию твоему великому чувству! – перебил суккуб, вдохновенно шевеля пальчиками и неуловимо начиная походить на кого-то. Слово «чувство» он произнес как «чюйство!», и в этом произношении оно обрело новое, какое-то липко-пошловатое значение.
Пока Даф пыталась понять, о чем идет речь, Хнык что-то деловито забормотал. Это было чисто внутреннее, техническое бормотание. Суккуб настраивался, сублимировался, вживался в образ.
– Вот я весь такой. Ну такой вот весь я! Тэк: система горбуна Лигула, Немировича и прочих Данченок! Уши есть, нос есть. Под глазками положим небольшую тень от недосыпа, здесь бросим пару родинок. Что у нас еще? Волосы? Ах как хороши – просто подражать приятно! Сколотый зуб: чего ж он так запустил себя? Есть же, извиняюсь, косметическая стоматология, – бубнил он вполголоса. – И вообще – будущий повелитель Мрака! Захоти он – у него выросло бы сто зубов!
– Сто зубов не надо. Депресняк не выдержит конкуренции, – отказалась Даф.
Ей вдруг сделалось неуютно. Прямо перед ней стоял Мефодий. Она знала, конечно, что это всего лишь суккуб, но сердце все равно предательски замирало в груди, после каждого третьего удара делая странную паузу. Если она, Дафна, страж Света, так себя ведет, что же говорить о бедных влюбленных лопухоидах! Неудивительно, что они несут свои эйдосы проклятому суккубу за одно лишь право временного обладания призраком! Даже Депресняк и тот пришел в замешательство и перестал шипеть. К Буслаеву, как известно, он относился неплохо, что всегда раздражало Дафну.
Суккуб завершил превращение и в новом обличье, красуясь, обошел вокруг Даф.
– О, солнце мое, я люблю тебя! Дай мне поносить свои крылышки! – сказал он голосом, возможно, чуть более глухим, чем это сделал бы реальный Мефодий.
Ощутив, что заврался, суккуб проницательно взглянул на Даф и поправил голос:
– Так как насчет, извиняюсь, крылышек? Поносить дашь? А я тебя за это, возможно, поцелую. А возможно, и не поцелую! Такой вот я переменчивый!
Даф рассвирепела. Очарование исчезло. К тому же она все еще продолжала использовать истинное зрение, и сквозь образ Мефодия нет-нет да проступал гнусный облик Хныка.
– Перестань лезть в чужие дела! Еще один вяк в этом духе, и я… – пригрозила она.
Суккуб захихикал (или, точнее, захюхюкал), довольный, что вывел ее из себя. Всерьез получить крылья Даф он сейчас и не надеялся, а лишь глумился, следуя давней привычке.
– Ну-ка, ну-ка! Что же ты, противнюшечка, со мной сделаешь? Натравишь котика? Прогонишь звуками флейты? – с издевкой спросил он.
В отличие от комиссионеров суккубы не слишком боялись маголодий. Нет, они, разумеется, исчезали, когда их изгоняли, но уже через пару минут возвращались вновь как ни в чем не бывало.
Даф задумчиво куснула заусенец на большом пальце.
– Зачем же сразу флейтой? Есть и другие способы, – сказала она и, отступив назад, что-то зашептала.
– Шепчи-шепчи! На меня заклинания не действуют! – со смехом сказал Хнык.
Он продолжал издевательски подпрыгивать и кривляться, но делал это все менее уверенно. На лице медленно проступала тревога. Затем он остановился и уставился на ноги. Они укорачивались и срастались, начиная от пояса и ниже, к коленям. Изменялись не только ноги. Лицо стекало точно расплавившийся воск. Тело на глазах округлялось, оплывало, обрастало чем-то густым, коричневым, с темным подпалом. Руки втягивались в плечи. Позвоночник гнулся и кренился к земле, не выдерживая тяжести неуклюжего длинного туловища.
Когда ноги окончательно срослись и ступни исчезли, суккуб не смог стоять и тяжело рухнул на асфальт. Вначале он испугался, но внезапно понял, что на асфальте гораздо удобнее. Он согнул туловище, попытался ползти и отметил, что это получается у него просто отлично.
– Что ты со мной сделала, светлая? Что это было за заклинание? – крикнул он Даф.
– При чем тут заклинание?.. О-о-о, как я довольна, что ты стал гусеницей! О, как я мечтала об этом! Как я хочу, чтобы ты полз по трубе и шмякался! Полз и шмякался!.. Полз и шмякался!.. Сделай это, милый! Сделай это для меня! О-о-о! – издевалась Даф со страстным придыханием.
Теперь она уже не шептала, а говорила громко.
– Перестань! Ты что, больная на голову? Не хочу я никуда лезть! – в панике пискнул Хнык, ощущая, что его тело перестает ему подчиняться.
Помимо своей воли он уже полз по водосточной трубе, дополз до второго этажа и шлепнулся на асфальт, разбрызгав зеленоватую вонючую слизь. Прохожие морщились. Они по-прежнему ничего не видели, однако запах был доступен даже восприятию жителей нижнего мира.
– О, это так фантастично! Сделай это еще раз, милый! Упади с трубы! – мстительно сказала Даф и, спохватившись, что говорит обычным голосом, добавила на всякий случай парочку страстных придыханий.
– Прекрати! Откуда ты знаешь? Я думал, это тайна! – взмолился суккуб, покорно взбираясь на скользкую трубу.
Даф брезгливо смотрела на него. Стражи Света давно выяснили, что суккубы наделены врожденным свойством подстраиваться и приспосабливаться, превращаясь в то, во что пожелает их собеседник. Для того они и сотворены Мраком. Причем превращение осуществляется помимо воли самих суккубов. Условие одно: пожелание надо произносить соответствующим голосом. Иначе суккуб его не воспримет.
– О, как я хочу, чтобы ты выполз на дорогу под колеса грузовика! О-о-о! Я так мечтаю об этом! Это моя фантазия, милый! – не унималась Даф, благоразумно придерживая Депресняка за ошейник. Не сделай она этого, кот давно располосовал бы мерзкое существо когтями.
Огромная гусеница, изгибаясь, стала выползать на дорогу. Уже у самой бровки она попыталась заупрямиться, но Даф поторопила ее тремя страстными «о-о-о!» и одним гиперстрастным «О-О-О!». Причем гиперстрастное «О-О-О!» на самом деле было просто замаскированным зевком.
– О да, да! Это так чудесно!.. Ползи быстрее, милый!.. Быстрее!.. О-о-о! А то опоздаешь попасть под тот чудесный туристический автобус! – торопила Дафна, всматриваясь в даль.
– Перестань! – завизжал Хнык. – Перестань, светлая! Ты что, садистка? Больная на голову? Я личность творческая! Я же лицом работаю! Меня засмеют в Тартаре, если я попаду под автобус, да еще в обличье червяка! Мне же новое тело придется выписывать! Пока сошьют, пока срастется, пока магию наложат!
– А мне какое дело? О, какие чудные у автобуса колеса! Они все ближе! О-о-о, милый, как это прекрасно!
– Перестань сейчас же! Караул! Убивают! – завизжал суккуб в полной панике.
– Сдаешься?.. Не будешь больше в Мефодия превращаться? – спросила Даф.
– Буду, противная! Ты мне не указ!
– Ну тогда, милый, сам напросился! О-О-О!
– Только не «о-о-о»! Сдаюсь! – взвыла несчастная гусеница, с ужасом косясь на колеса автобуса.
Даф вздохнула, подумала и великодушно махнула рукой:
– Свет с тобой! Живи!
Суккуб перестал корчиться, метнулся обратно на тротуар и со всей возможной поспешностью принял свое изначальное полумужское-полуженское обличье.
– Откуда ты об этом знала? Кто открыл тебе тайну? – спросил он, со страхом глядя на Даф.
– Я все же страж Света. Мы там, в Эдеме, тоже не пустые бутылки собираем, – заметила Даф. – А теперь, крошка-суккуб, говори, что тебе надо, и брысь! Ты мне надоел!
Хнык облизнул губы:
– В общем, слушай! Женщину, как волка, ноги кормят. А суккуба и подавно: не побегаешь – не разнюхаешь! Мне тут одна птичка нащебетала, что скоро у тебя попытаются отбить Мефодия. Не спрашивай кто, не спрашивай когда, но это произойдет!
– Враки! – сказала Даф, начиная все же испытывать тревогу.
– Уж можешь мне поверить, нюня моя. Говорю «отбить», значит, отбить. Во всем, что касается любви, я профессор!
– Ну и что из того? – с вызовом спросила Даф. Нападение – лучший способ защиты.
– Как «что из того»? Ты же светлый страж! Забыла? Если ты кого полюбишь – тебе должны ответить взаимностью. Если нет – ты лишишься вечности, крыльев и флейты! Пункт какой-то там вашего кодекса, ты его лучше меня знаешь. Свет не может быть отвергнут. Если стражу Света изменят или его предадут – он погибает. Ах-ах!
– Ну а тебе-то что за дело? – хмуро спросила Даф.
– Из лучших побуждений, противнулька! Из лучших побуждений! Я хотел предложить тебе сделку. Простому скромному суккубу всегда приятно оказать услугу стражу. Ты отдаешь мне крылья, а я помогаю тебе сохранить Буслаева. А? По-моему, честная сделка. Флейта и вечность при этом остаются у тебя. – Тут Хнык лихо подмигнул мужским глазом.
– Ты такой добрый – прям обалдеть! Кроме крыльев, тебе больше ничего не надо? Может, еще Депресняка упаковать в рюкзачок? Ты не стесняйся! – с негодованием разглядывая его, предложила Даф.
Суккуб с тревогой покосился на кота:
– А вот животного не надо. Как-нибудь в другой раз, нюня моя!.. Так как насчет сделки? По рукам?
– По ногам! – сказала Даф и, дождавшись, пока суккуб озадачится, добавила: – А еще по ушам и по носу! Если кому-нибудь нужен Буслаев – пускай отбивают. Я что-то не припоминаю, чтобы я оформляла на него право собственности!
– Но ты погибнешь! Лишишься вечности, крыльев и флейты! – недоверчиво воскликнул Хнык.
– И тебе меня жалко, что ли? Будем сейчас хныкать по этому поводу в полном соответствии с твоим именем? – парировала Даф.
– Не тебя, а крыльев жалко! Ты не представляешь, сколько отхватил Тухломон, когда притащил два шнурка с золотыми крыльями! Вот ведь скотина! Все же знают, что крылышки-то не он у Света оттяпал, а ты! Ты расправилась со златокрылыми, а он только шнурочки сорвал! – завистливо сказал суккуб. – А теперь эти двое бескрылых стражей небось шатаются где-то здесь, в человеческом мире.
– Откуда ты знаешь? Я думала, они вернулись в Эдем, – сказала Дафна растерянно.
– Вернуться в Эдем без крыльев? Опозоренными? Исключено! – хихикнул Хнык. – Мне тут приятели говорили, что встречали эту парочку где-то в городе. Ходят и ищут кого-то. Кого ищут, не знаешь?
– Представления не имею, – пожала плечами Даф. Ей захотелось еще раз превратить суккуба в гусеницу и на этот раз уже не вытаскивать из-под автобуса.
– И правильно. Меньше знаешь – быстрее растешь по службе, – согласился Хнык. – Так что наша сделка? Крылья в обмен на верность Мефодия? А-а-а? И никакой ревности, нюня моя! Никогда! Хотя, говорят, ревность – бесплатное приложение к любви. Любители халявы ее ценят.
– Нет! – помотала головой Даф.
Суккуб не слишком огорчился. Легкомыслие в нем перевешивало интересы дела. Вздохнув для приличия, он уставился на ладони, выбирая, которой почесать нос. Мужская волосатая лапа его не устроила, он выбрал тонкую женскую и остался очень собой доволен.
– Ну на нет и суда нет. Хочешь лишиться всего остального? Вечности и флейты? Значится, ни себе, ни духам Тьмы? Что ж, мы еще вернемся к этому разговору. А пока разреши преподнести тебе подарок! Он ни к чему тебя не обязывает! Никаких сделок – просто подарок!
– Я не принимаю даров у Мрака! – отказалась Даф.
Хнык быстро выдернул из петлицы мак и насильно сунул Дафне в руку.
– Умоляю, нюня моя! Не надо глупить! Я же так, от кипения благородной души, без костей и рысти! – сказал он, сжимая пальцы Даф сильной мужской лапищей.
– Чего-чего? – опешила Дафна.
– Ну бескорыстно!.. Избавиться от цветка ты всегда успеешь. А пока приколи к одежде и запомни: красный цвет мака – тебя любят и все в шоколаде. Поводов для волнения нет. Розовый – легкое охлаждение, вызванное новыми эмоциями, магией и тыры-пыры: уже надо начинать волноваться, но жить пока можно. А, дуся! Тонкость-то какая, я млею!
И Хнык, крайне довольный, расцвел половинчатой улыбкой, которая в равной степени могла принадлежать и крутому положительному чубрику из фильма о государственной границе, и победительнице конкурса красоты.
– Пык, нюня моя! – сказал он и кокетливо дотронулся до кончика носа Даф наманикюренным пальчиком. Депресняк махнул лапой, но, увы, опоздал.
– Дальше внимание! – продолжал суккуб. – Синий – цвет скуки. Он означает, что ты надоела. Увы и ах, все через это проходят. Мало кому известно, что и на ту сторону есть путь… Это, стало быть, следующий градус после розового. Мак коричневый – цвет презрения. Желтый – измены. Черный – ненависти, такой, что прям в клочья. Р-рр!.. Ну до этого, дуся, надо полагать, дело у вас не дойдет. Хотя страстишки-то у лопухоидов разные бывают! Порой красно-черный, черно-красный!.. Прям так мигает, что засмотришься.
– Перестань! – сказала Даф, отворачиваясь. Слишком уж откровенно кривлялся суккуб.
– Цветочек работает круглосуточно. Не вянет. Не требует батареек, поливки и удобрений. В огне не горит, в спирте не тонет: ты всегда будешь знать, как относится к тебе тот, кто рядом.
– Мне не нужны артефакты Мрака! – разглядывая мак, с сомнением произнесла Дафна.
Суккуб мелко захихикал. Он хорошо умел улавливать нюансы. Даф почудилось, будто внутри у него гремит сухой горох.
– Какие арты? Какие факты? Я тебя умоляю, нюня моя, не смеши человечество! Это так, безделка, милая ерундовинка!.. Захочешь – выбросишь. Я ни на чем не настаиваю. А теперь, извиняюсь, у меня свидание. Некий работник министерства собирается отдать эйдос за встречу со своей первой студенческой любовью!
– А что за любовь? – поинтересовалась Даф.
– А-а, ничего особенного! Пустоватая такая девица с зубами и ногами, – сказал суккуб с таким презрением, будто иметь зубы и ноги было чем-то предосудительным. – Интересно, он хотя бы поинтересуется, почему она не изменилась за тридцать лет? Кстати, оригинал с внуками и двумя собаками живет от него в трех улицах, но не представляет для нашего друга никакой ценности. Мечты, мечты! Порой они стоят больше, чем явь. Ну, я полетел на крылышках любви! Не упусти Мефодия, нюня моя!
– Не упущу! – под нос себе пробормотала Даф.
– Твоя любовь – уж поверь мне на слово – на сопельке висит, волоском укрепляется! Нужна будет моя помощь – только свистни! Крылышки – и я твой!
– Нет! – твердо сказала Даф.
Суккуб сложил пальцы кольцом и посмотрел на Дафну сквозь дырочку.
– Так и быть! Дам тебе совет! – сказал он великодушно. – Настолько же хороший, насколько бесплатный. Когда мак станет коричневым или желтым, ты еще сможешь вернуть ему прежний цвет и вместе с ним любовь Мефодия. Что, интересно?
– Как? – невольно вырвалось у Даф.
Хнык воровато огляделся.
– Достаточно будет окропить мак кое-чем алым! – сказал он громким шепотом.
– Алым?
– Именно, нюня моя! Алым! А что может быть алее крови смертного? Только кровь светлого стража!
