Loe raamatut: «Университетские истории»
Глава 1
ВАЖНАЯ ДЕТАЛЬ
– Все события этой книги вымышлены и меня никогда не существовало в действительности! – поглаживая седеющую бороду, сказал профессор Щукин.
– И меня не существовало? – нервно проблеял вечно во всем сомневающийся доцент Воздвиженский.
– И филфака? И кафедры русской литературы университета? – каменными зубами размалывая баранку, поинтересовалась ответственный секретарь Маргарита Михайловна.
– Смелое, очень смелое заявление, коллега! – басом сказал заведующий несуществующей кафедрой несуществующий профессор Сомов.
– Нет, не в том смысле. Мы все существуем, конечно, в каком-то смысле или могли бы существовать, но мы все преломились в сознании автора! Поэтому все, конечно, и так, и сильно не так! – сказал Щукин и погрозил кулаком куда-то вверх и в пространство.
Из пространства хихикнули.
– Ну тогда ладно! – примирительно сказал многодетный доцент Мымрин, извечный репетитор и трудяга. – Ведь что, такое, в сущности, литература? Последовательное вычленение в себе отдельных шизофренических личностей с последующим приданием им статуса героев.
ВЕДРО
На кафедре истории русской литературы не было ведра, а полы мыли сами преподаватели по очереди. И всякий раз ведро приходилось просить на юрфаке.
Сомов просил ведро без проблем. Шел на юрфак, пил там чай, брал ведро, покровительственно похлопывал кого-нибудь из юристов по животу и царственно уходил.
Маргарита Михайловна делала еще проще. Открывала окно и громко орала, наплевав на то, что ее слышат все 9 этажей: «Тонь! Ведро есть? Ведро, говорят тебе, давай!» И Тоня с юрфака спускала ей с юрфака ведро на веревке. Если же Тоня не слышала, Маргарита Михайловна стучала ей в окно шваброй. Если Тоня была не в духе или, допустим, читала лекцию по римскому праву, она швабру вырывала и выкидывала. Тогда Маргарита Михайловна шла к Тоне и они там устраивали громкие разборки.
Доцент Югов тоже легко решал проблемы с ведром. Он начинал ныть под дверью юрфака, зудеть, производить противные звуки, двести раз перезванивал в неудачное время и ему давали ведро, потому что он умел доставать и делал это мастерски.
Доцент Кулемышев принес сто справок, что он насквозь больной и ему мыть полы нельзя, а когда с ним стали спорить, он заломал Маргариту Михайловну и с ним решили не связываться.
А вот доцент Воздвиженский ужасно заморачивался. Проблема представлялась ему неразрешимой. Он представлял, как он зайдет на юрфак, как будет произносить слова «Дайте мне, пожалуйста, ведро!», как его не услышат, как ему не дадут ведра. Все эти представления его страшно выматывали и лишали сил. Он грыз ногти, переживал и ведра не просил, а воду носил в пластиковом стаканчике через весь коридор. Ему приходилось ходить так раз восемьдесят, но ему так было проще.
– Слушай, как все сложно! – сказал он Щукину. – Я совершенно не умею просить! И меня грызут все эти представления! А ведь на юрфаке ко мне нормально относятся. И уж если они Югову ведро дали, то почему бы мне не дать? Но все равно не могу переступить через себя! Мне проще восемьдесят раз сходить со стаканчиком, потому что я просто БОЮСЬ попросить. Но ведь это не потому, что я хороший или трепетный, а они плохие. Просто я БОЮСЬ коммуникации.
– А ты просто СПРОСИ! – посоветовал Щукин. – Дадут – хорошо. Не дадут – наплюй!
– Нет, не могу. Боюсь. Все эти представления… – Воздвиженский пошевелил в воздухе рукой.
– Да, – сказал Щукин. – Дико сложная штука жизнь. Чаще всего мы себе изобретаем сложности там, где их вообще нет… Ну так делай, как я!
Сам Щукин мыл полы из аквариума, заявляя, что там улитки, а грязь – это биофильтр.
САМЫЙ ВАЖНЫЙ ЗАКОН
– Самый важный закон любой профессии. Меня научил ему научный руководитель! – сказал профессор Щукин. – Всю жизнь я его придерживался. Его придерживаются также все врачи, все ученые, все юристы и так далее. Я за всю жизнь ни об одном коллеге и ни об одном писателе не сказал плохо. Если мне человек нравится, я говорю: «он хороший филолог». Если меня смущает деятельность какого-то конкретного деятеля, я изо всех сил сдерживаюсь и говорю: «это очень-очень хороший филолог». И все. Это сберегает кучу времени и сил.
В аудиторию заглянул профессор Сомов, который шатался по этажу и понятия не имел, чем ему заняться.
– Это профессор Сомов! Очень-очень хороший ученый! – сказал Щукин.
– Здрасьте! – буркнул Сомов и ушел.
УНИКАЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ
– Все заметили, что исчезли дедушки? – спросил профессор Щукин на лекции. – Бабушки еще есть. Их гораздо меньше, чем хотелось бы. Они порой прячутся от внуков, порой тащат все на себе, но они существуют. Их можно еще увидеть. А вот дедушки исчезли. До обидного рано умерли, или развелись и ушли из семьи, или просто никогда их не было. Лично я не видел ни одного своего дедушку. Мои дети видели одного дедушку и очень недолго. И у других то же самое. Если у вас есть дедушка, которого можно обнять, то вы относитесь к двум процентам счастливчиков. «Тойоты» (разных марок и лет выпуска) есть у пяти процентов, а дедушки – у двух человек из ста. Поэтому если у вас есть дедушка, пусть даже слегка ворчливый, обхватите его двумя руками очень крепко и не отпускайте! Это совершенно уникальная ценность!
ДИСБАЛАНС СЕРОТОНИ́НА
Профессор Щукин вошел в аудиторию и посмотрел на студенток.
– Чего вы все такие вялые? Прям никаких лекций читать не хочется! – спросил он.
– У нас дисбаланс серотони́на, дофамина и эндорфина! Вы в свои девяностые годы не знали, что это такое, и у вас все прекрасно выделялось! – хором сказали студентки.
Профессор Щукин подошел к двери, выглянул в коридор и закрыл дверь на ключ. Потом взял забытую электриком дрель, включил ее и мрачно ухмыльнулся. Студентки с ужасом смотрели на него.
– Вот-вот! – сказал профессор Щукин и выключил дрель. – Интерес к жизни появился, не так ли? Это и есть великая тайна девяностых годов! Недостаток серотони́на, дофамина и эндорфина блокируется адреналином!
БЕДНАЯ ЛЕНА
– Что вы думаете о гендерном неравенстве? – сурово спросила аспирантка Лена.
– Я думаю: оно есть! Мужчин однозначно угнетают! Сегодняшняя модель цивилизации уничтожает настоящих мужчин, причем страдают от этого в том числе и сами женщины… – сказал профессор Щукин.
– Что-о? Почему это мужчин угнетают? – вспылила Лена.
– Доказываю пошагово. Кто лучше учится в школе? Отвечай кратко!
– Девочки.
– А на мальчиков в школе что делают?
– Ворчат, кричат или жалеют. А как еще? Они никогда ничего не помнят!
– А педагоги кто?
– Женщины.
– Правильно. То есть вчерашние отличницы и хорошистки, которые хорошо знают, что можно ожидать от мальчиков и на какие парты какого ряда их сажать. Поехали дальше: в институте кто лучше учится?
– Девушки, – сказала Лена радостно.
– А на юношей что?
– Кричат, ворчат, угрожают отчислить.
– Ты мыслишь правильно! – одобрил Шукин. – Дальше работа. А работа сейчас у всех одинаковая: компьютер, бумаги, отчетность. Мужских профессий осталось… ну десятка три… пожарный, военный и т. д…. и то, когда все будут делать компьютеры, смотреть за компьютерами поставят опять же женщин. Мужчины будут выпендриваться, класть на пульт пуска атомных ракет валенки, рассуждать «авось прокатит», «так сойдет», «а мы проводочки напрямую соединим» – я уж нас знаю! С женщиной реально безопаснее!.. Но берем бумажную работу. Кто не путает бумаг, в срок все сдает, всё помнит?
– Женщины.
– Лена, ты гений! Лишь один из десяти мужчин в состоянии вспомнить, куда он положил шариковую ручку. Я лично покупаю их по сто штук, лишь бы хоть одна случайно где-нибудь нашлась. Про бумаги и отчеты не говорю. Мужчина боится их сильнее, чем боялся школьных уроков. Значит, и начальниками ставят чаще женщин – работа же должна хоть как-то двигаться. Отсюда неудачные браки… Как женщина может покориться, если она во всем первая, всегда главная и все лучше знает? Ха!
– Может, спорт? – предположила Лена.
– Некоторые виды спорта. Бокс, борьба, футбол – тут понятно. Но, например, выносливость у женщин выше. Мужчина не может бежать без отдыха трое суток, а некоторые женщины могут. Хотя максимальное расстояние – 560 км без отдыха – пока что пробежал мужчина.
Лена смотрела на профессора Щукина с подозрением.
– Единственное, в чем мужчина пока обходит женщину глобально – это в парадоксальной логике. Женщина нередко мыслит по схеме, как ее научили в школе, т. е. abcdef – целая последовательность логически выверенных действий. Девять клеточек вправо, три вниз, две отступаем и пишем «Домашняя работа». Две клетки от домашней работы пишем число и т. д. Здесь женщину никогда не победить. А мужчина за счет того, что ничего не помнит и даже дочитать не может до конца, вынужден выкручиваться. Он только видит аb – кричит радостно «так это ж английский алфавит!» И все удивляются, как он догадался. А просто парадоксальный опыт! Так что в творческих специальностях мы еще поборемся… В спорте тоже. И в беге. И во всяких прочих вещах! Мы вам так просто не сдадимся! Так кто тут ныл и говорил о гендерном неравенстве? Кто кого угнетает?.. Всё! Бери спиртовые салфеточки и беги протирать на кафедре чашки!
Глава 2
НОВЫЙ ФИНАЛ ДЛЯ «МУМУ»
Доценту Воздвиженскому надоело каждый год читать один и тот же курс по русской литературе, и он стал сочинять книгам новые финалы. Что Муму на самом деле не утонула, потому что была по породе водолаз, что Наташа Ростова была чайльдфри, что Ленский и Онегин стрелялись из пистолетов-пулеметов, поэтому живых не осталось вовсе. К Воздвиженскому собиралось столько студентов, что уже даже девятая поточная аудитория всех не вмещала. Однажды пришел профессор юрфака. Посидел, послушал и говорит.
– Нет, что-то не то. Я давно уже «Войну и мир» не перечитывал, много профильной литературы изучать приходится, но, кажется, у Наташи Ростовой какие-то дети все-таки были…
– Не было! – говорит Воздвиженский. – Вот у меня четыре студента с Кавказа есть! Все стобалльники по русскому и литературе! Они не дадут соврать!
ЖЕЛЕЗНАЯ РУКА
У ответственного секретаря кафедры Маргариты Михайловны было аномальное строение кисти. Она могла сжиматься, но не могла разжиматься, особенно если Маргарита Михайловна деньги увидит. В маршрутке ее попросят: «Женщина, передайте, пожалуйста, за проезд!», а у нее рука сомкнется и не размыкается. Водитель потом монтировкой ей пальцы разжимает, а все равно достать не может. Она в монтировку вцепится и так и приходит в университет с деньгами и с монтировкой.
А тут в круглом спортивном зале проходила универсиада по армрестлингу и приехал один очень мощный студент из Гарварда. Руководство опасалось, что он всех наших победит, потому что для наших это спорт довольно новый. А перед выступлением привели его на кафедру. Стали показывать портреты, где Чехов, где Толстой. А так он никого не узнавал, потому что его в Гарвард только за силу взяли. И тут этот богатырь возьми и урони бумажку в десять долларов.
Маргарита Михайловна хотела ему эту бумажку подать, а рука у нее – раз! – сомкнулась. Ну просто государственный конфуз. Студенту говорят: «Простите нас, пожалуйста! Но плакали насовсем ваши денежки!»
А спортсмен упорный оказался, принципиальный. Вцепился Маргарите Михайловне в руку и давай отнимать. Целый час трудился, а потом отчаялся и уехал, совершенно обессиленный. А выступать не стал, не захотел позориться. Думает:
– Если у них тетеньки такие, то чего же о мужчинах говорить?
Профессор Сомов ее спрашивает:
– Маргарита Михайловна, а что у вас с рукой-то?
– А я сама даже не знаю. Я в семье младшая. У меня четыре старших брата, все борцы. И все вечно хотели из моей копилки деньги украсть. Копилку разобьют, а я в деньги вцеплюсь и не отдаю. И вот так как-то натренировалась.
ВНИМОМЫ
На лекции профессор Щукин скромно сказал:
– У меня еще одна гениальная теория. Только тем, кто еще помнит физику, чур не смеяться. С единицами измерения все будет очень гуманитарно. Короче, мне кажется, что люди выбирают друг друга по степени энергии. Например, мужчина в двадцать лет говорит себе – подсознательно, разумеется – мне нужна жена с запасом жизненных сил где-то в (-) тысяч джоулей, ежедневной выдачей энергии не больше (__) джоулей и пиковым напряжением не больше 100 ампер, а то меня разнесет, потому что у меня предохранитель на 110.
А девушка говорит: мне нужен молодой человек с жизненной энергией где-то в таких-то и таких-то пределах. Я буду выдавать ему разово по 200 ампер, а он будет меня тормозить хотя бы на 150, а то меня разнесет. Или у него мало ампер своих – я буду его амперить…
Каждому возрасту соответствует своя энергия.
Человек может подзаряжаться – у каждого своя скорость зарядки. Сон, еда, прогулка и т. д. Оставаться в разряженном состоянии долго нельзя. Это как пытаться заставить телефон работать на 1 проценте энергии. Поэтому если вы устали – нельзя, например, втыкать в телефон. Это будет убийство батареи, сами знаете. Надо пройтись.
Единица получения энергия – внимание. Я называю их «внимомы».
Внимание может быть как положительным, так и отрицательным. Т. е. если вы получили пятерку, вы заслужили, допустим, 10 джоулей похвалы, а если уронили в суп мамин телефон, то 10 джоулей воплей, но это те же джоули. Мозгу без разницы откуда они взялись. Если человек не получает положительного внимания, то начинает зарабатывать отрицательное. Оно разрушительно, но человек все равно будет его получать, если ощутит себя обделенным. Если вы не обращаете внимания на Васю добром – Вася нахлобучит вам на голову мусорный пакет и свое внимание все-таки получит.
Мы с трудом привыкаем к изменению энергетического фона другого человека. Т. е. если мы всегда получали от него по 100 единиц энергии, а стали вдруг получать по 50 – это будет дискомфорт сильный. Ну как если бы вам понизили зарплату в четыре раза, забыв предупредить. И если человек стал выдавать вдруг по 300 единиц – тоже тревожно.
Наше раздражение на детей связано с тем, что взрослый не может выдавать то же пиковое напряжение. Например, ребенок внезапно завизжит, а для взрослого это стресс, потому что чтобы погасить его амперы, взрослому нужно столько же энергии выделить, а он не может. У ребенка 500 ампер, а у его мамы максимум 200. И у мамы сносит крышу. Надо всегда помнить, что крик – это агрессия. Никогда нельзя его применять – ищите любые другие методы противодействия.
Раздражение, гнев – это срабатывает сбросовый предохранитель. Но если постоянно пользоваться этим предохранителем, то будет как со старым выключателем, по которому ногами бьют, чтобы лампочка загорелась. А она почему-то все не горит и не горит. Лучше все-таки не бить, а подумать, что с ним случилось.
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ СЕКРЕТ
Профессор Сомов принимал экзамен.
– Скажите три раза: «Блок, Блок, Блок».
– Блок, Блок, Блок… – повторяет студентка.
– Зачетку. Четыре. Следующий… Скажите три раза: «Блок, Блок, Блок».
– Блокблокблок.
– Два, на пересдачу. Следующий. Скажите три раза: «Блок! Блок! Блок!».
– Александр Александрович Блок! Александр Александрович Блок! Александр Александрович Блок!
– Зачетку. Пять.
После экзамена к Сомову Щукин подходит и спрашивает шепотом:
– Как ты это делаешь? За десять минут весь поток разогнал. Я тоже так хочу.
Профессор Сомов усмехается.
– В будущем учителе русского языка и литературы должно быть что? Самое главное?
– Он должен хоть что-то знать? Строгость? Пед. мастерство? Острая железная указка, переделанная из шпаги? – пытается угадать Щукин.
– Нет, это все вторично! В нем должно быть БЛАГОГОВЕНИЕ! Только оно одно и передается ученикам. Все остальное они забудут. А очень трудно произнести «Блокблокблок» с благоговением. Но кто справляется, тому сразу пять.
ВЫБОР ФАКУЛЬТЕТА
– О! – сказал профессор Щукин на лекции. – Я, кажется, придумал простой тест, как выбирать гуманитарный факультет. Ситуация такая: в столовой разбили большое блюдо. Подходит разгневанная буфетчица.
Реакция типичного филолога: «Ах! Я такой растяпа! Но ведь это такие мелочи! Кто-нибудь уберет, а я буду занимать его разговорами!»
Реакция психолога: «Давайте поговорим не о блюде, а о ваших чувствах. Что вы чувствуете по этому поводу?»
Реакция искусствоведа: «Интересные получились осколочки! Ой, не выбрасывайте! Можно сделать мозаику!»
Реакция историка: «А вот мне по этому поводу вспоминается интересный случай! Однажды во время своей поездки в Европу царь Петр…»
Реакция философа или религиоведа: «Надо увидеть в этом что-то хорошее. Например, на этом месте мог сидеть ребенок, а блюдо могло упасть ему на голову… Или кто-нибудь мог порезаться… А так отделались одним жалким блюдом!»
Юриста: «А это не я! Вы не докажете! У вас не ведется видеофиксации.»
ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ ДОЦЕНТА ВОЗДВИЖЕНСКОГО
Доцент Воздвиженский разделся до пояса, надел боксерские перчатки, стал прыгать перед зеркалом и кричать:
– Хочу быть простым, элементарным, счастливым! Хочу быть сам себе понятным! Не хочу сомневаться! Хочу видеть вещи только с одной стороны! Влюбляться хочу как простой водопроводчик, а не чтобы непременно видеть какой-то там поэтический идеал! Хочу быть простым! Амебным хочу стать! Не желаю быть гнилой интеллигенцией! Надоело!
Профессор Щукин смотрел на Воздвиженского, смотрел и говорит:
КРОКОЗЯБР ВОЗДВИЖЕНСКИЙ
Профессор Щукин любил всех дразнить. И вот он подкрадется к Воздвиженскому, хлопнет его по спине так, что у того в груди загудит, и громко крикнет ему на ухо:
– Воздвиженский, ты крокозябр!
Воздвиженский напряженно улыбнется, будто понял шутку, а сам отбежит, спрячется за фикус у деканата и страдает:
– Почему он сказал это мне? Почему именно мне? Почему крокозябр? Что он хотел этим выразить? Чего добиться? Какую тайную мысль преследовал?
ПРИВЕТЛИВАЯ УЛЫБКА
– Уже два месяца я учусь здороваться с людьми! – радостно сказал доцент Воздвиженский. – Я интроверт. Раньше мне это было дико сложно. Здороваешься, а сам с ужасом думаешь: «А ну как он сейчас со мной будет разговаривать! Вот он сейчас рот откроет и заговорит! Лучше сделаю вид, что мимо иду и сильно задумался». А сейчас здороваюсь, и мне это нравится. Правда, все равно немножко опасаюсь, что будут разговаривать… погода там, вопрос про как дела. Ненавижу это тошнотство. Но уже научился приветливо улыбаться. Единение чувствуешь, радость. Словно движешься в правильном направлении. Правду говорю, честное слово!
– А вы, кстати, с нами сегодня не поздоровались! – сказала аспирантка Лена.
Воздвиженский покраснел.
НОЧЕВКА У ДРУГА
Однажды Воздвиженский поссорился с женой и пришел ночевать к профессору Щукину. У Щукина в пустой квартире был матрас из Икеа, стол и два ящика-стула. И какой-то дремучий ноутбук. И больше ничего.
– Свари мне пельмени, – попросил Воздвиженский.
– Я не умею варить пельмени, – сказал Щукин. – Но могу написать книгу, как варят пельмени!
– А яичницу?
– Я могу написать работу, как делают яичницу. Видишь ли сушествуют самые разные виды яичниц. Тортилья, норвежский омлет, пашот, орсини, шакшука… Это будет хорошая книга, поверь!
Но Воздвиженский хотел просто есть.
– А устроить свой быт ты можешь? – спросил он, укладываясь спать на выложенных в ряд томиках ПСС Чехова.
– Нет! Но я могу написать книгу, как устраивать быт! – воодушевился Щукин.
– А влюбиться?
– Ты не понимаешь! Я могу написать книгу, как влюбляются! Это гораздо интереснее, – сказал Щукин.
Он потушил свет и заснул. И, возможно, ему снилось, что он спит и пишет книгу про сон.
Глава 3
ШЕСТИДЕСЯТЫЙ ВОПРОС
Однажды аспирантка Лена пришла сдавать зачет профессору Горкину, а Горкин торопился и предложил ей:
– Давайте, я вам просто так зачет поставлю. Вы девушка умная.
Но Лена была очень честная, просто патологически.
– Нет, – говорит она. – Я не имею морального права получить этот зачет. Я шестидесятого вопроса не знаю. Пятьдесят девять выучила, а шестидесятый не успела. Лучше я в другой раз приду, на пересдачу.
Профессор Горкин смертельно испугался, что ему еще и на пересдачу в университет тащиться, и говорит:
– Я тоже шестидесятого вопроса не знаю. И вообще я доктор наук, а доктора наук только свою специализацию помнят. Так что давайте мне свою зачетку! Я, сказать по секрету, и так уже всей группе поставил, даже тем, кто ни одного вопроса не знал.
– Нет, не хочу просто так зачет получать. Я на пересдачу приду! – упрямится Лена.
– Давайте так, – схитрил Горкин. – Я вам сейчас поставлю зачет, а вы домой придете и шестидесятый вопрос выучите. Или, если не хотите, тяните билет, скорее всего вам шестидесятый и не попадется.
– Нет, – говорит аспирантка Лена. – Это нечестно. Я так не могу! Лучше я в другой раз…
– А зачем же вы тогда сегодня пришли, время у меня отнимаете? – кипит Горкин.
– Потому что так по правилам полагается в день зачета приходить и ставить профессора в известность о своем незнании… Я в другой раз.
– Никакого другого раза не будет! Я говорю, давайте! – профессор Горкин у нее зачетку вырывает, а Лена ее за спину прячет и брыкается. Не хочет нечестный зачет получать.
Вспылил Горкин и говорит:
– Ну и ладно. Не хотите зачет – ваши трудности! Будете тогда сдавать профессору Пингвинчикову, потому что я его у вас принимать не стану.
ДЕМОНСТРАТИВНЫЙ ОБМОРОК
У ответственного секретаря Маргариты Михайловны была привычка падать в демонстративные обмороки. Только что-то не по ней, или кто-нибудь ей перечить начнет, Маргарита Михайловна простонет: «Я умираю!» – и хлоп в обморок.
Лежит на полу, а сама в щелочку между веками смотрит, как это подействует. Обычно действовало стопроцентно, и Маргарита Михайловна получала, что хотела.
Как-то во время экзаменационной сессии, когда Щукин пришел за билетами, Маргарите Михайловне чем-то не понравился его тон и она – хлоп в обморок.
Щукин забеспокоился и, бормоча: «Нужно ее водой отливать!» схватил со стола чайник. Но не успел он даже одного раза плеснуть, как Маргарита Михайловна вскочила и заорала:
– Ты что с ума сошел? Там же кипяток!
И не стала больше при Щукине в обмороки падать.
ЮГОВ И СКАКАЛОЧКА
Доцент Югов очень любил прыгать через скакалочку. Как увидит где-нибудь скакалочку или даже просто веревочку подходящего размера, схватит ее и давай через нее прыгать.
Студенты, которые похитрее, знали об этой юговской слабости и на каждый экзамен приносили по скакалочке. Повесят как бы невзначай на спинку стула, а Югов увидит, схватит и прыгает до изнеможения. А потом упадёт на стул и охает:
– Уф! Умаялся, не могу больше. Давайте сюда ваши зачетки!
Однажды когда Югов прыгал, снизу прибежала преподавательница юрфака и давай кулаками в дверь барабанить: «Что у вас тут происходит? У нас в аудитории потолок дрожит! Заниматься не даете!»
А потом увидела скакалочку, глаза у нее загорелись, и она спрашивает у Югова:
– Можно я буду с вами по очереди прыгать?
– Нельзя, – говорит Югов. – Не хочу с тобой прыгать! Сама себе покупай скакалку!
ПИАНИСТКИ ДОЦЕНТА ВОЗДВИЖЕНСКОГО
У доцента Воздвиженского в окружении были только пианистки. И родственники у него все были пианистки, и сам он пианист. А хороший пианист – это обычно толпа дичайших тараканов. И вот Воздвиженский поэтому не женился. Он ужасно боялся, что вдруг женится, а жена окажется пианисткой, да еще одаренной пианисткой? И потому он очень внимательно смотрел на каждую женщину и если начинал подозревать, что она хотя бы на пол процента пианистка, то сразу убегал.
И вот он однажды придумал сам себе теорию, что вся беда тут в творчестве. Он слишком творческий. И его потянуло к людям простым и здоровым. В университете он приходил в плановый отдел. На стенах там висели календари с аккуратно отмеченными кружочками праздничными днями, а на окнах – цветы в горшках. За столами сидели радостные спокойные женщины, печатали на принтерах отчеты и ели джем и бутерброды. Доцент Воздвиженский прятался за кулером с водой и грелся в лучах их психического здоровья.
Но вдруг в один день экономистка поссорилась с бухгалтером из-за какой-то ерунды, вскочила, заплакала и кинула в нее бутербродом.
Но тут же ссора и прекратилась, потому что всех напугало поведение доцента Воздвиженского. Он выпрыгнул из-за кулера, схватился за голову и крикнул жалобным голосом:
– Ты что, пианистка, что ли? Что ты себе позволяешь? Как же можно так мечту убивать? – и кинулся вон из планового отдела.
БАБУШКА ТЮТЧЕВА
У заведующего кафедрой профессора Сомова был аспирант Костя Бобров.
Каждое утро Сомов вызывал Костю к себе в кабинет и говорил:
– Вот вы, молодой человек, аспирант… Уже даже не студент! А знаете, в каком году умер Писемский?.. А как звали бабушку Тютчева? Тоже не знаете? Плохо, молодой человек, очень плохо… Я уже жалею, что взял вас в аспирантуру.
Костя вылетал из кабинета Сомова, злой и красный, и тут на него на него набрасывался профессор Щукин:
– Кто был старше Суворин или Майков? Как звали детей Толстого по порядку их рождения? Какое было отчество у Батюшкова? Какой формы бумажки на окнах у Плюшкина?
Когда же Костя и на это не мог ответить, профессор Щукин смотрел на него презрительно, поворачивался спиной и уходил.
В коридоре Костя встречал аспирантку Лену и жаловался ей на жизнь.
НЕЗНАЮЩАЯ РИТА
У Щукина была аспирантка Рита, которая занималась Блоком. Она сама себя до конца не понимала и на все вопросы отвечала: «не знаю». За ней ухаживал Костя Бобров. Иногда он у нее спрашивал:
– Рит, я тебе нравлюсь?
– Не зна-аю, – тянула Рита.
– Но что-то же ты чувствуешь?
– Чувствую, но я не зна-аю любовь ли это. У Блока все как-то по другому описано. К тебе я этого не чувствую.
– Знаешь, я тоже не чувствую к тебе того, что описано у Чехова!
– Вот видишь. Все безнадежно! – говорила Рита.
– Может, тебе кто-то другой нравится? – допытывался Костя.
– Не зна-а-аю. Наверное, нет. Просто я не понимаю параметров.
Костя тихо выл.
– Чего параметров?
– Любви. А без параметров я путаюсь.
– Рит, хочешь пойдем куда-нибудь? Ну хоть в буфет на пятом этаже? – отчаянно предлагал Костя.
Рита некоторое время думала, а потом грустно отвечала:
– Не зна-аю. А что, надо куда-то идти?
– Ну хоть что-нибудь ты знаешь?
На глаза у Риты наворачивались слезы, и она отвечала:
– Ничего.
Костя ударял кулаком по стене, топал ногой и уходил.
– Но ты хотя бы страдаешь? – с надеждой спрашивала его вслед Рита.
– Страдаю. Нет, не страдаю, – отвечал Костя. – Тьфу, ты меня запутала. Я тоже уже ничего не знаю.
И Костя шел в буфет с аспиранткой Леной. Но с ней Косте было неинтересно, потому что она очень много болтала и все почему-то про науку.
ГДЕ ВАШ КОНВЕРТИК
У доцента Мымрина было много детей, и чтобы прокормить их, он подрабатывал уроками – готовил к поступлению в университет. Учеников у него были толпы, по две группы в день, во все дни, кроме воскресенья.
Порой Мымрин так переутомлялся, проверяя у учеников сочинения, что начинал заговариваться. Например, смотрит за обедом на какого-нибудь из своих родных детей и говорит:
«ДЕТКИ, ДРУЖИТЕ!»
Когда дети были маленькие, доцент Мымрин выйдет с ними на улицу, приведет их к песочнице. А там другие дети гуляют. Доцент Мымрин им скажет: «Детки, дружите!» И дети сразу с теми другими детьми дружить начинают. Бегать, играть. Через полчаса уже не разлей вода.
Потом детям стало лет по 16-17-18. А к доценту Мымрину ученики часто приходят того же возраста литературой заниматься. Мымрин хочет их со своими детьми познакомить и опять говорит: «Дети, дружите!» А дети, вместо того, чтобы дружить, начинают фыркать, отворачиваться, в упор друг друга не замечать. Что за чудо? Мымрин ничего не понимает. Вроде и интересы похожи, и вкусы, и даже внешнее сходство. Загадка.
Как-то пришел Мымрин в школу выступать, про Пушкина рассказывать, а с ним учительница из соседней школы. И очень стесняется, напряженная, словно на войну пришла. Мымрин решил ей доброе дело сделать, в учительскую ее привел и говорит: «Учительницы! Вот вам еще одна учительница! Дружите!» А учительницы косятся друг на друга и тоже не дружат, хотя Мымрин точно видит, что у них куча общего. Ну что за бред такой?
А как-то Мымрин пришел домой, а там его ждет филолог из далекого города. Тоже мрачный, тоже стихи пишет, тоже с бородой. Дети говорят Мымрину: «Дяденьки, дружите!»
А Мымрин на филолога исподлобья косится и совсем ему дружить с ним не хочется.
«Да, – думает Мымрин, – что-то не то с нами со всеми творится. Сложные мы какие-то становимся, противные. Может, это означает фраза: «Будьте как дети?»»
ХОРОШАЯ ШУТКА
Однажды на вступительных экзаменах в университет абитуриенты писали сочинение, а доцент Воздвиженский и профессор Горкин были назначены в аудиторию наблюдать, чтобы не списывали.
Занятие это было тоскливое, нудное, и Воздвиженский с Горкиным очень скучали. Чтобы хоть как-то развлечься, Горкин подкрадывался ко всем хорошеньким абитуриенткам и, если у кого-нибудь находил телефон, то забирал его и начинал на нем играть. А доцент Воздвиженский вдруг вспомнил, что сам уже сто лет не писал сочинений, и загорелся.
Он взял листок с печатью, подписался чужой фамилией и стал выбирать себе тему из предложенных. Так как Воздвиженский занимался Тютчевым, то и тему он взял по Тютчеву, заранее предвкушая, как удивит тех, кто будет проверять его работу.
Написав сочинение, Воздвиженский положил его в общую кучу и подумал: «Пятерка мне, конечно, обеспечена, но всё равно хорошая получилась шутка.»
А на другой день пришел на кафедру, нашел свое сочинение и видит, что оно всё исчеркано, а на последней странице стоит жирная тройка за подписью главного проверяющего профессора Сомова.
Удивился Воздвиженский, пошел с этим сочинением к Сомову и, не признаваясь, что это он автор, спросил:
– Почему у этого абитуриента тройка? По-моему, хорошо написано.
– Нет двух запятых, Белинский не процитирован, присутствует субъективный аргумент «мне нравится», почерк какой-то детский, слабоумный, да и вообще слабая… очень серенькая работка! – зевнул Сомов.
