Бар

Бар

Пролог

– Послушай, не стоит бежать впереди своих мыслей, это может быть опасно, особенно в этом месте. Что непонятного? – бармен, протирая тарелки, спокойным размеренным тоном продолжал выкладывать умозаключения, обращаясь к человеку за стойкой. – Я не всегда смогу помочь, ты должен это понимать. А ошибки, которые ты сделаешь в баре и за его пределами – очень сильно отличаются друг от друга, кому как не тебе об этом знать. Мне не хочется продолжать читать тебе лекции по здравомыслию, мы уже говорили об этих вещах сотни раз. – Он расставил чистую посуду под столешницей беззвучно и аккуратно.

Всегда было интересно посмотреть за барную стойку. Казалось, там скрыт мир, который не дано увидеть посетителю. Там бездонная яма, черная дыра, которая дарит тебе все что пожелаешь. Ты заказываешь коктейль и из-за перегородки, как по волшебству, начинают появляться всевозможные ингредиенты. Мусор и отходы пропадают там же, как в шляпе фокусника. Ника всегда удивляла эта картина, и он, как за театральным представлением, наблюдал за ее развитием – что же дальше исчезнет, а затем возникнет в руках бармена, руководящего этим кукольным спектаклем.

– Эй! Не хочешь ничего ответить? Может хоть кивнешь? Выпил бутылку пива, а в глазах десять рюмок водки, – бармен сделал шаг назад и положил ладони на пояс. Это была его защитная реакция на случай, если над его остротой не засмеются. Никита это знал и через мгновение улыбнулся:

– Извини, я просто расстроен. Совсем не ожидал такого поворота. Я слишком привык держать все под контролем, а то, что произошло сегодня, знаешь… Больше такого не повторится, – его сумбурная речь немного оживила обстановку, но он тут же замолчал.

За окном была непроглядная ночная тьма. Изредка ее разрезал свет фар пролетающих автомобилей. Тишину на улице не нарушал ни ветер, ни пробегающие дворняги, ни пьяные прохожие (возможно, лишь их тени).

Внутри бара сегодня было безлюдно. Большинство стульев были перевернуты и составлены на столы. Один из них бесполезно валялся на полу. На его днище были аккуратно налеплены комочки жевательной резинки. Под тусклым освещением заведения, можно было принять их за какие-нибудь бородавки. Старый музыкальный центр еле слышно исполнял хаотичные хиты каких-то американских джазменов, вроде Телониуса Монка¹. Бармен устало облокотился на стойку и терпеливо стал ждать от своего собеседника сигнал, когда можно снова завести разговор. Ник моргнул. Бармен воспринял этот жест как знак:

– Иди проспись. Я не хочу всю ночь любоваться на твои страдания.

– Да, ты прав. Завтра должно быть полегче.

– Мой отец обычно говорил: «Новый день – новые проблемы». Но еще он говорил, что без контраста этих проблем, ты бы никогда не почувствовал счастливые моменты, которые тоже неизбежно случаются.

– Кем был твой отец?

– Зачем ты постоянно задаешь этот вопрос? Ты же понимаешь, что никогда не узнаешь действительно правдивого ответа.

– Каждый твой ответ на этот и другие вопросы – правдивы. Сегодня, мне как никогда хочется его услышать.

– Мой отец был человеком, который делал все, чтобы его сын не стал барменом. Он всегда был полон энергии и новых идей. Я на него не похож. Но я рад, что сегодня помню его, точнее, именно этот его образ. За это тебе спасибо.

Ник допил остатки пива в бутылке и взялся было открывать вторую, но не стал:

– Прекрасная ночь, допью по пути.

– Сегодня выйдешь через парадную? – удивился он.

– Да, но все бывает в первый раз, – взгляд Ника устремился в пустоту. Глубокая ночь утягивала сознание в заросли мыслей и размышлений.

Человек за барной стойкой поджал губы и, сделав шаг в сторону посетителя, сказал:

– Она придет, Никита. Главное не теряй головы раньше времени.

– Хорошо, если так. Спасибо за вечер.

Никита встал с высокого стула, ослабил ремень на брюках, не глядя взял с бара свою бутылку «Хайнекен» и, расплатившись, побрел к дверям выхода. Он дотянулся до ручки, провернул ее против часовой и застыл.

– Завтра я все исправлю, – прошептал он и распахнул дверь.

На улице дул теплый ветер. От темноты закладывало уши и казалось, что этот мир еще не знает, что такое солнечный свет. Звук открывшегося пива и первый глоток сразу расставили все по местам. Ник двинулся в сторону мерцающего за углом фонаря и, сделав пару шагов, обернулся в сторону бара. Над дверью входа красовалась блеклая вывеска «Тоскливый вечер». Сквозь непроглядную тьму на лице Ника можно было разглядеть легкую улыбку. Через несколько секунд этот человек исчез за углом…

1

За стеной грохнул выстрел. И, судя по смачным отзвукам, чья-то голова разлетелась на куски арбузными хлопьями. Я рванул из кухни в соседнюю комнату, чуть не влетев в стоящий у прохода шкаф. Мой топот сопровождался тихим ворчанием:

– Нет, нет, нет… – я вбежал в просторную гостиную, слегка проскальзывая по паркету. На мне были теплые носки из собачьей шерсти, домашние штаны и толстовка. В одной руке у меня была деревянная лопатка с кусочками жареных яиц, в другой – телефонная трубка, прижатая к уху. На лице оставалось место лишь для разочарования – я смотрел в телевизор, где Джон Траволта и Сэмуэль Джексон спорили о том, что делать с трупом на заднем сидении.

– Я поверить не могу, – мой голос звучал безжизненно, – я опять пропустил этот момент.

Из телефонного динамика прорезался женский голос:

– Черт, я думала, этот выстрел был настоящим, и твоему завтраку придется дожаривать себя самому! Ты меня до смерти напугал! Немедленно выключи телек!

Просьба в приказном тоне сработала безотказно, и в комнате воцарилась тишина.

Моя сестра всегда умела пользоваться своим характером по назначению. Во времена, когда наша семья была полноценной, она часто была за главную. Отец не умел правильно себя ставить. Честно говоря, он никогда и не пытался этого сделать. Все, что он нам дал, это любовь к хорошей музыке и возможность жить так, как мы считаем нужным. Мать прекрасно подходила отцу, хоть и была не слишком на него похожа. Но вот что печально – на нас она походила еще меньше. Перенимать жизненный опыт от наших родителей мы с сестрой прекратили в раннем возрасте. И старались воспитывать друг друга так, как нам казалось будет лучше и правильнее. Из нас двоих я больше походил на отца, поэтому Лиза взяла себе роль волевой и жесткой «главы семейства».

Я продолжал бубнить в телефон:

– В сотый раз пропускаю эту сцену, просто невероятно! Долбаный завтрак! – я пытался донести до Лизы свое разочарование в полной мере, но она не слушала моих причитаний.

– Раз уж тебя все-таки не застрелили, будь добр, не спали квартиру и сними, уже наверняка горящую, сковородку с плиты, – ее тембр довольно нелепо звучал в китайском динамике телефона, но это никак не сказалось на скорости, с которой я отреагировал и, вновь проскальзывая по паркету, побежал на кухню. Комната и вправду уже начала пропитываться дымом от горелой яичницы. Я бросил лопатку в раковину (отметив, что в раковину не полетел телефон) и быстро схватил обжигающе горячую ручку сковороды, переместив ее под ледяную воду. Шипение прекратилось, а белый дым жадно поглощала приоткрытая форточка. Выдохнув, с чуть наигранным облегчением, и упершись плечом в холодильник, я продолжил разговор:

– Я даже не знаю, радоваться мне твоему звонку или нет, утро определенно пошло не по сценарию, – я пытался говорить с иронией, и Лиза это понимала.

– Радоваться точно не придется, Артур, – она будто споткнулась, – мама умерла.

Я не сразу сопоставил все слова, произнесенные ею, в законченную мысль, но через секунду в голове все улеглось. Она сказала это так, будто наш любимый теннисист вылетел в четвертьфинале, и даже не дала мне отдышаться от беготни. Она продолжала:

– Мы должны все организовать и… Прости, ты в шоке. Я не знала, как лучше тебе это сказать. Как по мне – вырвать больной зуб, отвлекая птичкой за окном, самый лучший способ, – Лиза тяжело вздохнула. – Прости.

Я молчал и не мог заставить язык двигаться. Перед глазами все время стояли эти дурацкие кадры из фильма по телеку, в который я пялился, пока не выключил звук: два киллера – звезды Голливуда – орут друг на друга, по уши усыпанные остатками человеческого мозга. Я представлял, как после отснятой сцены они в шутку ели эти (наверняка съедобные) ошметки, притворяясь, что мозги настоящие.

– Мне жаль, я уже успела оправиться, насколько это возможно. Дядя Антон разбудил меня в пять и сообщил о трагедии. Ты тоже сможешь с этим справиться, я знаю.

– Что нам нужно делать? – я прервал мысли о фильме и попытался спросить что-то более или менее логичное.

– Ничего, просто прилететь домой. За нас все сделает ритуальное агентство, я уже многое успела уладить, а дядя поможет, пока мы будем в дороге.

Голос в динамике уже не казался мне искаженным, он был правильным и ни к чему не привязанным, как у диктора по радио – спокойный и ровный. Я понимал, каких усилий ей стоило держать себя в руках, и старался следовать примеру сестры, не срываясь в панику.

– Спасибо, Лиз. Рад, что мы есть друг у друга.

После непродолжительной паузы она еще раз приободрила меня, сказала, что мы скоро увидимся, и положила трубку.

Я стоял, вжавшись в угол между стеной и холодильником. Телефон крепко сидел в кулаке, и его пластиковый корпус уже начал издавать потрескивающий звук от прилагаемого к нему давлению. Я попытался расслабиться, но ладонь так и не хотела разжиматься. Я сделал несколько неуверенных шагов, задел белоснежную дверь, и услышал, как с нее градом посыпалась коллекция моих магнитных трофеев – в основном это были сувениры, привезенные друзьями из-за границы. Казалось, я только моргнул, но, видимо, отключился от реальности, потому что передо мной уже была балконная дверь и одернутая занавеска. Телефона в руках уже не было, во мне осталось лишь одно желание – отрыть в ящике для инструментов заначку «Винстон» и успокоиться.

Дым драл горло и бил в голову. С десятого этажа моей съемной квартиры хорошо обозревался весь район. Внизу люди занимались своими обычными делами: спешили на остановку, гуляли с собаками, садились в машины и быстро разъезжались по своим делам, выплескивая лужи с дороги на тротуар. Я мог оказаться там, среди них, такой же озабоченный насущными проблемами среднестатистический горожанин. Но в эту минуту меня не существовало. Я был сигаретным дымом, который уносит свежий весенний ветер. И эта мысль поглотила меня. Эта мысль возвращала мне равновесие. Вскоре сигарета уже летела вниз, задевая козырьки балконов, и, в какой-то момент, я готов был составить ей компанию, но выкинул дурацкие мысли из головы и быстро зашел в комнату, начав сборы.

Наша мать была хорошей женщиной. При всех нестыковках во взглядах, она старалась угодить нам, и все, что она могла для нас сделать, – она делала.

Когда мы выросли и уехали из дома, ее жизнь перестал наполнять смысл, но я знал, что она все равно улыбалась каждый раз, когда речь заходила о нас с Лизой. Она стойко перенесла смерть отца, а дядя Антон ее всячески поддерживал. Конечно было видно, что она надломлена, и жизненная энергия медленно покидала ее. После трагедии мы стали видеться немного чаще, однако тоска по отцу так или иначе брала верх, и внешняя улыбка с трудом маскировала внутренние переживания. Тем не менее, время медленно залечивало раны, и жизнь вновь стала протекать, утопая в рутине и былой обыденности. На этой волне я отложил мысли о семье в дальний ящик, вплотную занявшись карьерой. И за это я себя ненавидел.

«У нее остановилось сердце во сне», – так Лизе сказали врачи. «На ее лице так и осталась привычная нежная улыбка», – так нам потом сказал дядя Антон.

Я перебирал в голове разные воспоминания, собирая сумку. Набрасывал туда все что попадалось под руку, лишь бы быстрее забить пустое место, будто это могло заполнить пустоту внутри меня. Я вспоминал статьи, где говорилось, что скорбь по умершему – это нечто вроде скрытого эгоизма – сочувствие самому себе. Однако в тот момент я меньше всего думал о своем эго. Мне было больно от того, что я не дал матери возможность увидеть сына, не сказал, как люблю ее, не обнял, передав ее остывающему телу последнее в жизни ощущение теплоты. Я оставил ее в одиночестве, наедине с безжалостным роком. Боялась ли она? Конечно боялась. И я обязан был разделить с ней этот страх, но я этого не сделал. По моим щекам покатились слезы, выбирая кратчайшие дорожки к подбородку. Они падали на пол, забирая с собой мысли, от которых становилось лишь хуже, и вскоре наступило облегчение.

Собрав чемодан, я начал осматривать комнату на предмет забытых вещей. Когда на глаза попался сотовый, я вспомнил про работу. Сегодня, как и обычно по вторникам, у меня в расписании были запланированы три лекции в частной винной школе моего приятеля Дэна. Моя работа была не по нраву Лизе, так как для нее винная культура всегда оставалась чем-то на уровне хобби, а культура пития сводилась, как она говорила, к «вечернему расслабону». Я и сам иногда думал, что спаиванию студентов и разговорам об алкоголе можно было бы найти более достойную альтернативу. Но мать одобряла мой выбор, да и все мои мелкие шаги по жизни подводили меня к этому занятию, странно было бы дойти до цели и развернуться. Я решил попробовать и убедил себя стать профессионалом хотя бы в чем-то. И вот, по прошествии трех лет, я сам начал читать лекции в школе, организованной моим другом детства. К сожалению, ни одна из моих статей не была напечатана в «Simple Wine», и мне не удалось посетить именитые шато во Франции, но статус лектора энологии придавал моей жизни определенный лоск, о котором я всегда мечтал. А что до моей сестры – она была просто упертым человеком, но в глубине души, я знал – она мной гордится.

Я набрал телефон Дэна и сказал, что меня не будет около трех дней, объяснил ситуацию и попросил прощения за возможные неудобства. Это были лишь слова любезности, однако он воспринял их на свой счет:

– За кого ты меня принимаешь?! Неудобства… Мы все же друзья, Артур. Я искренне соболезную вам с Лизой. Не спеши с выходом на работу, я найду замену на какое-то время, а скорее всего, возьму твои пары на себя, – он был даже слишком заботлив, но эта реакция не была притворной, я знал его довольно давно, еще со школы, и он всегда чутко относился к любым проблемам окружающих.

– Спасибо, Дэн. Возможно, и правда стоит немного повременить с лекциями. Мы с Лизой и дядей Антоном не виделись больше пяти лет… – я понял, что немного покраснел, произнеся вслух эти слова.

– Слушай, у меня идея, – он помедлил, – и, вместе с тем, просьба.

– Я слушаю.

– Во-первых, дом твоих родителей находится в прекрасном месте, в трехстах километрах от моря. Сейчас не совсем сезон, но тем лучше для тебя – мало людей и суеты, мне кажется, этим стоит воспользоваться.

– Не начинай, ты же знаешь, как я ненавижу эту черную лужу и большинство мест, которые она омывает.

Это была правда. Кажется, что детство на Юге – это мечта, но я никогда не любил эти места. Кроме ряда объективных причин в виде туристов и отсутствия нормальной зимы (а я любил зиму) у меня просто не лежала душа к этому теплому, обожаемому всеми уголку страны.

– Я знаю тебя не первый год, – продолжал Дэн, – поэтому кроме этой идеи, как я уже говорил, у меня есть просьба. Когда твой самолет? – его голос стал издавать небольшие, еле ощущаемые вибрации. Сначала мне показалось, что это волнение, но потом я понял – Дэн был в предвкушении. – Нам нужно успеть увидеться сегодня. Думаю, кафетерий аэропорта прекрасно подойдет. Перезвони, как определишься со временем.

Он бросил трубку, оставив после себя лишь легкое недоумение, прилипшее к моему лицу. Этот день и без того привнес в мою жизнь определенные перемены, которые обещали пройти не без следа. Но Дэн решил разбавить их нотками интриги. Что же, ожидать плохого от этого парня не стоит, если он что-то и придумал, то оно направлено во благо.

У меня скрутило живот, и он издал утробный вой. Организм умолял насытить его хоть чем-то съедобным. Я открыл холодильник и взял тарелку с высохшими еще позавчера бутербродами с сыром, затем достал из своего мини-бара бутылочку «Vranec» и налил полбокала. Терпкую мощь вина, слегка смягчал заветренный сыр. Закрыв глаза, я вспомнил, как мать по выходным, к обеду, наливала нам с Лизой по рюмке сухого красного. Мы морщились и выливали эту дрянь в цветочные горшки, но со временем стали получать удовольствие и иногда даже подливали себе, пока никто не видит. Это были волшебные воспоминания – живые и теплые. Начиная с этого момента, вкус вина ассоциировался у меня с матерью.

Регистрация начиналась в 18:50. Сейчас, находясь в кафе на первом этаже аэропорта, я сидел и смотрел на часы. Стрелки показывали 16:00 – время, в которое мы договорились встретиться с Дэном.

Он был пунктуален, и когда я оторвал взгляд от часов и посмотрел вперед, то увидел его, преодолевающего препятствия из прибывших и отправляющихся пассажиров. У пары симпатичных девушек он успел попросить прощения за то, что неловко до них дотронулся, хотя в этом не было необходимости. Они улыбались в ответ, оценивая его обходительность и элегантный внешний вид: коричневые зауженные брюки с заворотом, кожаные стильные туфли, пиджак из стрейчевого хлопка под которым была неизменная темно-синяя футболка «СK». Он выглядел представительно, и его вид говорил о его статусе даже больше, чем требовалось. Провожая его взглядом, я понял, что перед выходом даже не посмотрел на себя в зеркало и наверняка выглядел ужасно неопрятно.

– Еще раз соболезную, Артур, но, рано или поздно, всем приходится терять близких, а твоя мать прожила хорошую жизнь, так что… – он потупил взгляд, якобы не зная, что еще сказать. Ощущалась заготовленная речь, наверняка он даже произнес ее вслух, пока стоял в пробках.

– Благодарю, Дэн. Думаю, мы с сестрой справимся. Лучше скажи, что ты затеял? У нас не так много времени.

– Сколько у нас есть? Час с небольшим? Управимся, – он подозвал официантку еле заметным всплеском пальцев. – Добрый день, нам, пожалуйста, пару эспрессо с сахаром и два стакана воды.

Девушка перевела взгляд на меня, будто ожидая одобрения. Я уже хотел было отказаться, но в последний момент решил, что взбодриться не помешает, да и не хватало чего-то в руках для более комфортного общения. Чашка кофе была действительно кстати. Бейджик с именем официантки отбрасывал блик прямо мне в глаз, заставляя прищуриваться. Я кивнул, соглашаясь на кофе, и отпустил девушку, в последний миг успев прочитать на мерцающем прямоугольнике «Анна».

Дэн пододвинул стул ближе и чуть понизил тон:

– Итак, сразу скажу, что та часть нашего телефонного разговора, где я отправлял тебя на отдых, остается в силе. Ты отдохнешь по своему желанию, или же я просто отправлю тебя в отпускную командировку, как твой начальник. Изучишь культуру местного домашнего производства молодых вин. Здесь ставим точку и прекращаем обсуждение, – я был ошарашен таким заявлением, и у меня невольно поднялись брови. С каких это пор он начал пользоваться статусом моего начальника? – Сейчас я начну подводить к основной своей мысли. Пожалуйста, не перебивай.

Я одобрительно кивнул.

– Прозвучит странно, но твой сегодняшний звонок обрадовал меня, Артур. Я часто представлял подобный диалог. Этот диалог не обязательно всегда происходил с тобой, но я очень ждал чего-то подобного уже несколько лет.

– Ты ждал, когда умрет чья-то мать? – черный сарказм был не совсем кстати, но я не смог сдержаться.

Дэн нервно огрызнулся:

– Не перебивай. Понимаю, что невозможно не комментировать мои слова, они звучат странно, но все же постарайся.

– Продолжай.

– Дело в том, что у меня есть нечто вроде тайны, которой мне крайне хочется поделиться. К сожалению, или к счастью, есть такое условие – этой тайной я могу поделиться лишь один раз, лишь с одним человеком, который, так сказать, понес утрату. Я часто мысленно перебирал всех друзей и знакомых и представлял момент «посвящения», – он изобразил кавычки, приправив их тупым выражением лица, – признаюсь, ты был в списке не на первых позициях. Однако, сегодня утром новость от тебя не оставила во мне сил сдерживаться и… Можешь не благодарить, но, возможно, твоя жизнь уже не будет прежней.

– Что ты, нахрен, несешь? – мне хотелось сделать легкий всплеск пальцами в сторону официантки и сказать что-то вроде: «Врача, пожалуйста!». Дэн с полным игнорированием моих слов продолжал говорить:

– Звучит пафосно и нелепо, понимаю. Поверь, мне не просто подбирать слова, потому что я однажды был на твоем месте, и тот диалог происходил в гораздо более странной форме, так что я стараюсь обходиться более или менее понятными изъяснениями. Та тайна, о которой я говорю, находится недалеко от тех мест, где мы выросли. Поэтому я, собственно, и говорю об отдыхе, предлагая тем самым совместить несколько приятных вещей с полезными. Сейчас, как бы я тебе ни объяснял смысл всего, что хочу донести, ты либо не поверишь, либо не поймешь, но, увидев это, через какое-то время скажешь мне спасибо.

– Хорошо, отлично. Я нихрена не понимаю! Что значит «не поверю и не пойму»? Прекрати говорить так, как будто собираешься отправить меня в «Хогвартс», – я чуть повысил голос от растущего раздражения.

– Вот, ты уже сам начинаешь двигаться в нужном направлении, – глупая улыбка выдала в нем еще не повзрослевшего мальчишку, которого я помнил со школьной скамьи, – то, о чем я говорю, – это волшебное место. Конечно, не такое волшебное как в книгах и фильмах о Гарри. Это нечто реальное, но необъяснимое, что-то вроде разрыва полотна вселенной, которая сосредоточилась вокруг твоего сознания. – Глаза Дэна блестели. Он на мгновение замер и сглотнул, чтобы ясно и четко произнести то, что вертелось на его языке. – Это Бар.

Последовало многообещающее молчание, после которого, видимо, должны были разверзнуться небеса, но, увы, я наблюдал лишь воодушевление на лице своего собеседника, по ощущениям граничащее с безумием.

– Это Бар? – недоумевая, повторил я.

– Нет. Это волшебный бар.

Я смотрел на него, а он смотрел на меня. Официантка Анна, тем временем, стала расставлять чашки с кофе и стаканы с водой. Я даже не моргал. Дэн отвлекся и вежливо улыбнулся ей, она с радостью улыбнулась в ответ и смущенно шмыгнула носом. Затем она украдкой посмотрела на меня и удалилась.

Я растворился в гуле аэропорта, изредка улавливая холодный женский голос, объявляющий о посадке на следующий рейс. Все окружение посерело, и запах свежего кофе, ощущаемый секунду назад, пропал без следа. Я почувствовал что-то мокрое у себя на лице. «Неужели слезы? Невероятно!», – я закрыл глаза и глубоко вдохнул, вернувшись в реальность. Приложив ладонь к щеке, я стер неприятную влагу.

– Послушай, у тебя, определенно какие-то проблемы. Пять часов назад я узнал о смерти матери, а ты заставляешь меня выслушивать бредни про волшебный бар?! Серьезно?! Дэн, ты можешь меня уволить или обидеться, но я не собираюсь…

– Ты сможешь с ней попрощаться, – тихо сказал он, – по-настоящему.

– Что ты такое говоришь?

– Именно то, что ты слышишь.

– Ты о моей матери?

Он посмотрел на часы и торопливо начал шарить во внутреннем кармане своего пиджака, игнорируя мой вопрос.

– У нас мало времени. Тебе скоро проходить регистрацию, поэтому просто дай мне договорить, – на столе, по мановению его рук, появились три конверта, – если ты меня не послушаешь, то все пропадет, я не смогу больше ни с кем этим поделиться, а у тебя больше не будет возможности убедиться в правоте моих слов. Все работает лишь раз. Не делай мои ожидания напрасными, я решил довериться тебе, так доверься и ты мне. – Каждое слово будто было отчеканено механическим штампом. Он не обращал на меня внимания, а просто продолжал вещать, словно по суфлеру. – Итак, здесь три конверта. Они запечатаны и пронумерованы. В них инструкции. Откроешь первый, когда у вас все утрясется с похоронами. Ты должен немного оправиться и суметь отвлечься, но не затягивай. Время, возможно, будет ограничено. В первом конверте адрес того места, о котором я говорю, а также кое-какие советы и напутствия. Если все сделаешь правильно, то поймешь сам, когда открыть второй. А третий, – он помедлил, – это моя «просьба». Не знаю получится ли, но мне бы очень хотелось, чтобы в конце своего приключения, а по-другому это назвать нельзя, ты сделал для меня вещь, описанную в третьем письме.

Он сидел с протянутой рукой, в которой веером держал три небольших конверта. Лицо было серьезным, и на мгновение мне даже показалась мольба в его глазах.

«Волшебный бар» – какой-то бред. Ощущение, что меня вербует какая-то секта. Три конверта… «Я лечу на похороны, зачем мне все это?» – в голове никак не унималось растущее возмущение недавним диалогом. Я окинул взглядом здание аэропорта в поисках циферблата и понял, что мы просидели два часа.

– Мне пора, – я начал отодвигаться от столика, игнорируя умоляющий вид собеседника.

– Еще раз соболезную, Артур. Передавай привет Лизе.

Он стремительно выбежал из-за стола и растворился в плотной массе людей, которая бездумно поглотила его своим хаотичным движением. Я поднялся, взял с пола сумку и задержал взгляд на столике: остывшие чашки с кофе и стаканы с водой до сих пор дожидались наших глотков, пакетики с сахаром были небрежно раскиданы, а три конверта рядом были разложены по порядковым номерам. Я зачем-то зарисовал этот своеобразный натюрморт в своей памяти и ушел, не нарушая художественной гармонии. Я услышал номер своего рейса и поспешил к стойке регистрации. Ступив с теплого паркета кафе на безжизненный бетон, я практически окунулся в ту же массу, где недавно растворился Дэн, как вдруг почувствовал крепкие, но нежные пальцы, впившиеся мне в руку. Оглянувшись, я увидел лицо застенчивой официантки Анны и ее ладонь с аккуратно сложенными в стопку конвертами.

– Вы чуть не забыли свои билеты, – она смотрела на меня героическим взглядом, не требующим благодарности.

Какое-то время мы бездвижно стояли в ожидании каких-либо действий. Шум толпы ушел на второй план. Между нами произошел мысленный диалог:

– Бери, тебе это действительно нужно.

– Откуда ты можешь знать, что мне сейчас нужно?

–На твоем лице написано, что пара рюмок в хорошем заведении изменят твою жизнь. А быть может, спасут чью-то еще…

Наконец, воображение прервала реальность. Я облизал высохшие губы, не отрывая глаз от девушки и переступая через здравый смысл, все же промолвил:

– Спасибо, вы меня выручили, – я небрежно взял конверты и положил их в карман.

Она игриво засмеялась:

– Когда зайдете к нам, все же попробуйте кофе, он действительно неплохой.

С этими словами Анна развернулась и неспешно ушла на свою территорию, покрытую темным деревянным паркетом. Ее ноги были напряжены из-за высокого каблука. При ходьбе, мышцы на икрах и бедрах чуть содрогались от твердого шага. Я смотрел ей вслед и думал, что если Дэн прав, и моя жизнь и вправду должна измениться, то эта девушка будет виновата в этом больше всех.

2

Когда прогуливаешься по местам из своего детства, всегда создается ощущение, что находишься в прошлом и настоящем одновременно, и кажется даже, что можешь попасть в будущее. Перебираешь разные моменты, вспоминаешь свои мысли. То, что тебя впечатляло и радовало. Но воспроизвести именно ощущения, к сожалению, задача невыполнимая.

За этот высокий забор я никогда не мог заглянуть. Ощущения волшебства и загадочности не оставляли меня все детство. Сейчас же я видел, что там просто чей-то сад, скрытый от глаз любопытных мальчишек и завистливых соседей. Под теми деревьями мы с Лизой бегали в летние каникулы. А когда уставали, садились на траву, и она «предсказывала» мне, чем я буду заниматься, когда вырасту – такая своеобразная игра. Это были замечательные предсказания, жаль мало из них сбылось. А все яркие ощущения из той маленькой жизни сменились плоскими воспоминаниями уже взрослого человека.

Я шел от кладбища в сторону дома, где меня ждали дядя Антон и Лиза. С момента похорон прошло уже два дня, но каждое утро я ходил туда, чтобы разложить все произошедшее по своим местам. Мы не горевали в тот день так, как обычно горюют люди, теряя близких. В этом не было смысла, ведь во мне осталась любовь. Тогда я понял, что настоящую любовь к человеку не способно отнять ни время, ни расстояние, ни уход его в иной мир. Во мне осталось много хорошего, благодаря моей матери, и если сейчас благодаря мне, это хорошее даст кому-то силы, мысли или вдохновение, то ее полвека прошли не зря. И нить нашей жизни хоть и прохудилась, потеряв одну из жил, но все же не порвалась до конца, а значит, можно было плести ее дальше.

Прохладный мартовский воздух в сочетании с ярким, набирающим силу солнцем действовали на меня слегка пьяняще, словно молодое вино, еще не успевшее набрать цвет и терпкость. И уже подойдя к дому, я не поверил, что прогулка подошла к концу. На меня уже смотрел забор с черными коваными воротами, за которым расположился коттедж – сбитый и массивный, как старый откормленный Чеширский Кот. Его открытые окна принимали бодрящую прохладу, а кирпичные стены, напротив, вбирали тепло. В этом доме я вырос. Каждая скрипучая доска, каждый потайной уголок и прилегающая тропинка были мне хорошо знакомы. Любой его закуток ассоциировался с каким-то воспоминанием. И прекрасно было то, что по большей части, эти воспоминания касались моих родителей.

– Сопляк! Твой чай уже холодный! И мне потребовалось всего лишь подлить в него ледяной воды! – со стороны террасы я услышал очередной саркастичный выпад Лизы.

С ее и без того растрепанными кудрявыми волосами, весело забавлялся мартовский ветер. Я смотрел, как она заливисто смеялась, облокотившись на ограду и ожидая моего ответа. Ее пышная грудь, прикрытая сарафаном, прибавляла ей еще больше женственности. Теперь она могла повелевать не только нашей семьей, как в детстве, но и мужчинами, которые ее наверняка постоянно окружали. В последний раз мы виделись пять лет назад, и она очень сильно изменилась. Однако мы всегда поддерживали связь на расстоянии, поэтому никаких барьеров между нами так и не образовалось.

– Если ты думаешь, что я закрою на это глаза и не разведу свой чай кипятком, ты сильно заблуждаешься! И так будет с каждым чаем, до которого ты доберешься! – в ответ раздался заливистый смех сестры.

Неожиданно приоткрылась калитка. Дядя Антон вышел в шортах и теплом вязаном свитере. Он всегда был плотного телосложения, но время брало свое, дядя заметно осунулся с последней встречи, а волосы на голове и лице почти все приняли седоватый оттенок.