Loe raamatut: «Сыщик. Изнанка профессии»
Предисловие
Слово «Профессия» происходит от латинского «professio» и означает род трудовой деятельности, занятий, требующий определенной подготовки и являющийся обычно источником существования.
Слово «Сыск» в широком смысле обозначает деятельность, направленную на обнаружение искомого.
«Сыщик» – это специалист по расследованию (раскрытию) уголовных преступлений.
Как люди приходят в профессию? Наверное, каждый по-своему. Кому-то она приснилась во сне, кто-то идет по стопам родителей, в ком-то просто зарыт какой-либо талант или призвание еще с рождения, а кто-то просто вынужден заниматься чем-ли-бо, потому что кушать самому надо и детей своих кормить…
А я вот сыщик… И честно сказать – даже не знаю, почему.
Помню лишь то, что в первом классе, когда наш учитель попросила нарисовать свою будущую профессию – я нарисовал милиционера, это было в далеком 1980 году… Причем нарисовал я гаишника, но точно помню, что хотел быть именно сыщиком, просто в свои семь лет я не знал, как выглядит сыщик…
А вот гаишник, дядя Вова, жил у нас по соседству, может, я его нарисовал?
Рисунок этот у меня сохранился до сих пор. Моя учительница начальных классов при окончании нами средней школы, подарила всем рисунки десятилетней давности, чтобы сравнить, как совпали наши желания через 10 лет… Мои совпали, и через 10 и теперь уже через 45 лет… Болезнь, что ли, такая…
Один мой коллега – назвал нашу профессию «диагнозом». Может, он и прав.
Помню, как в детстве, по подобию Шерлока Холмса, вырезал буквы из газет и пытался понять и запомнить, чем отличается шрифт «Комсомолки» от шрифта журнала «Крокодил»…
В общем, заканчивая 10-й класс, я точно знал, что пойду на юридический, затем в армию, а затем в милицию – опером. Именно такой карьерный алгоритм сложился у меня в голове к 17 годам… но пошел я в школу милиции, потому что сосед, гаишник дядя Вова как-то порешал с местным отделом милиции и мне выдали направление для поступления в Омскую высшую школу милиции. И не то, чтобы я хотел именно в Омскую – в Новосибирске тоже была своя, но она была средняя, а в Омске – вышка и сосед, гаишник дядя Вова сказал моему отцу, что там престижней, пусть едет… И я поехал, поступил…
Так и встал на «скользкую» дорожку сыскной профессии. Почему я называю эту дорожку скользкой, да потому, что это опасная профессия, у опера или частного сыщика шанс попасть в тюрьму или спиться гораздо выше, чем у средне-статистического человека. Кроме того, сыщик и жулик – это две стороны одной медали… Не два сапога пара, а именно две разные стороны, и иногда эти стороны различить очень сложно даже самим сыщикам, грани размываются. Переступить белую, сплошную полосу очень легко… Вернуться в свою колею бывает трудно…
Нет уже на свете этом ни отца моего, ни соседа, гаишника дяди Вовы (они, кстати, родились в один день и один год и дружили до самой смерти и даже сейчас лежат по соседству, на соседних аллеях), а звания у нас с дядей Вовой в итоге оказались одинаковые – подполковник милиции (в отставке).
Может все таки нужно было идти в гаишники? А я вот сыщиком стал. Причем поработать мне пришлось и в государственном и частном сыске…
Сейчас общий трудовой стаж государственной и частной сыскной работы перевалил уже за 30 лет. 4 года я учился на опера, затем 15 лет служил в подразделениях криминальной милиции и еще 15 лет работаю частным детективом и так «втерся» я в эту профессию, что даже учебник написал об особенностях работы частного сыщика, но не о нем здесь пойдет речь. Книги и фильмы я смотрю и читаю только про полицию, сыщиков, детективов, прямо профдеформация какая-то сплошная… Но вот не интересно мне ничего другого, вот уже шестой десяток лет живу на свете, а профессия во мне живет только одна – сыщик… Вот и месяц назад я снова продлил, еще на пять лет, лицензию частного детектива.
Может и прав мой коллега, назвавший профессию сыщика диагнозом, может профессия эта, как часть организма? Как виртуальная третья рука или астральная вторая голова, или часть мозга, узконаправленная на совершение манипуляций только в одном направлении?
Мне не особо нравятся взрослые сказки о супергероях в т. ч. суперсыщиках… Выдуманные они какие-то, как «облизанные». В своей книге я постараюсь написать о другом – о некоторых моментах частной и государственной профессии сыщика, детектива, опера, и в большей степени об обратной стороне, изнанке данной профессии.
Может быть, кому-нибудь это будет интересно, а кто-то и во мне увидит соседа гаишника, дядю Вову, и также, как и я, нарисует свою будущую профессию, а кто-то наоборот, ознакомившись с содержанием произведения – снимет с себя «розовые очки» и, реально посмотрев на обратную сторону этой профессии, скажет «чур меня» и поспешит записываться в адвокаты.
Время, описываемых в данном произведении событий затрагивает период с 1994 по 2024 годы. Большая часть тех людей, которые оказались в поле зрения автора, живы и здоровы по настоящее время, поэтому, чтобы не нарушать закон о персональных данных и не брать у всех них разрешение на использование их имен в произведении, данные героев публикации будут изменены. Неизменным останутся описываемые в книге события и отношение автора к ним.
Глава 1. Ёлка-палка к Новому году.
Почему-то начать книгу о своей профессии мне хочется именно с этой главы, не следуя хронологической последовательности дат и событий, описываемых в повести…
Точно помню это дежурство. 30 декабря 1996 года.
Вот уже почти три года, после окончания школы милиции, я работал опером в одном из пригородных отделений милиции Новосибирска. С утра заступил на суточное дежурство по отделению.
Дежурство обещало быть спокойным, преддверие праздника витало в морозном воздухе. Народ весело торопился в магазины, счастливые лица земляков внушали оптимизм. Я растянулся на стуле, закинув ноги на стол. Вовка Припека – напарник по кабинету, где-то шатался по отделению.
– «Завтра 31декабря, буду дома после суток, начальство дергать не будет, нормально встречу Новый год с семьей» – думал я.
Дочке Даше намедни все родственники понадарили подарков в т. ч. сладких. Их было штук 12 или 13. Даша была старшей и единственной внучкой в двух семействах. Любили ее безумно и мы, и бабушки с дедушками, и все многочисленные дяди и тети.
Мы с супругой Викторией, ради хохмы, вывалили все по-дарки в чистое 12-литровое эмалированное ведро. Оно полностью заполнилось конфетами и шоколадками, даже с «горкой».
Это ведро мы поставили под елку и решили, что сладостей хватит на полгода точно.
– Карпович, на выезд! – Раздался голос дежурного Маматова…
– Чё опять-то, Витя – крикнул я ему из кабинета и, скривив лицо, пошел в дежурку.
– В «Яблоньке» кто-то елку стырил, – ответил он, – Езжай, Дураков звонил, там вроде следы есть, может, раскро-ешь…. «Палка» перед Новым годом не помешает…
– Какую елку? – Удивился я.
– Ну, кто-то спилил елку на дачном участке, не тупи, езжай, на месте разберешься…И не возразишь…
Пришлось собираться.
Одной из особенностей любого пригорода крупного города является обилие дачных обществ.
«Яблонька» – это дачное общество на «нашей» территории, которое постоянно «славилось» какими-то происшествиями, да и не одно оно, пригородные дачи – это всегда место сборищ. Летом пьяных дачников, бабушек с рассадой и цветами, зимой – бомжей, маргиналов и прочей нечисти.
Дураков – (да, да, именно такая фамилия) был сторожем этого общества. Педантичный, даже можно сказать, въедливый до тошноты, престарелый, интеллигентный мужчина, которого знал весь личный состав нашего отделения, четко выполнял свою работу. Несколько раз в сутки обходил территорию общества, все записывал в свой блокнотик, знал всегда все и обо всех.
«Палка» – так в нашем милицейском быту называлось раскрытое преступление, учитываемое внутриведомственной статистикой.
Я даже немного обрадовался, что происшествие именно в «Яблоньке» и не сомневался, что к моему приезду Дураков самостоятельно проведет свое «расследование», обязательно что-то нароет и мне останется лишь задержать жулика…
– Здравствуйте, Николай Иванович, – поздоровался я со сторожем, прибыв в «Яблоньку». – Показывайте, рассказывайте, что тут у вас произошло.
– Пойдемте, —ответил Дураков, – Все сами увидите.
Мы стали пробраться по заснеженным тропинкам к одному из дачных домов. Именно пробираться. Кто хоть раз бывал зимой на дачах, где не убираются дороги, а подъезд к дачам местными дорожниками прочищается в лучшем случае до ворот общества или домика сторожа, тот меня поймет.
На таких дачах, кроме следов зверей и сторожа (да и то только такого, как Дураков) да и то только по некоторым улочкам – пройти совершенно невозможно. Охотничьи лыжи были, как НЗ, в каждой такой сторожке, но, как правило, в одном экземпляре. Поэтому до места происшествия зимой ВСЕГДА приходилось добираться чуть ли не ползком. У меня до сих пор хранятся фотографии, где мы с напарником, на лыжах, причем по очереди, пробиваем дорожку до очередной дачи, «обнесенной» местными маргиналами.
Вместе с Дураковым мы, наконец то, добрались до нужной дачи, на территории которого красовалась огромная, можно сказать, могучая ель. Я не ботаник, но даже на мой взгляд елке было лет тридцать, не меньше, и высотой она была с трехэтаж-ный дом.
– Вот, полюбуйтесь! – Сказал Дураков, указывая на ель.
– Елка красивая. И большая… Кто же такую упрет, она же как памятник, – опешил я.
– Вы на верхушку посмотрите! – Дураков чуть не сорвался на крик. – Верхушки нет!
– И что? Без верхушки это уже не елка, что ли? – Пришлось голос повышать уже мне.
– Под тяжестью снега сейчас ветка сломается, вы тоже милицию вызовете? А если гнездо сороки нечаянно белка свалит – вы в ФСБ пожалуетесь на нее, как на террориста, разрушившего единственное жилье вашего пернатого помощника?
Моему терпению приходил конец. «Старый дурак, вместо того, чтобы сидеть в сторожке около телевизора, смотреть «Голубой огонек» какого-то хрена таскается по дачам и рассматривает каждое дерево, как под микроскопом», – думал я, собираясь уже уезжать.
– Вы не понимаете, – сказал уже спокойным голосом Николай Иванович. – Если у дерева срезать макушку, оно погибнет в течении нескольких месяцев… Таким образом, хозяева дачи когда-то его посадили, культивировали, выращивали, ухаживали за ним годами, а кто-то просто взял и уничтожил его, ради двухдневного праздника.
В те годы еще не было замечательного постановления правительства, позволяющего отдыхать целую неделю на Новый год. Если праздник приходился на середину недели, как в 1996 году, то 2 января люди просыпались и вынужденно шли на работу. Ёлки зачастую выбрасывались тогда же, 2 января.
Теперь негодование сторожа было понятно и вполне оправданно. Если дерево погибнет, то ущерб от такого злодеяния будет довольно-таки значительным для его владельцев, а значит, и состав преступления на лицо, а значит и я приехал не зря.
Нужно искать злоумышленника.
Владельца «обкусанной» елки сторож уже установил по своим «талмудам». На этот счет на пригородных дачах (по крайней мере, на нашей территории) порядок был полный, участковые с упертой периодичностью «выносили мозги» председателям правлений дач. Поэтому списки владельцев, их городские адреса, домашние телефоны (мобильной связи и интернета тогда еще не было и в помине) были у каждого председателя и каждого сторожа.
– Я уж позвонил владельцу и сообщил ему неприятнейшую весть, – с заискиванием отрапортовал Дураков. – Он непременно подаст заявление, сразу после Нового года…
– «Сразу после» мне не надо, – ответил я. – Мне нужно сегодня, чтобы материал о происшествии был собран в течении дежурных суток в полном объеме.
– Вам ли это объяснять, Николай Иванович, вы это и сами лучше меня знаете, третий год на «хозяйстве» здесь торчите.
Давайте мне его ФИО, адрес и телефон, позвоню из отделения, может сам приедет, напишет заявление… Не приедет, значит придется ехать к нему, – со вздохом сказал я…
Рутина, которая составляла 70 % работы опера, и иногда просто раздражала, «собрать материал» значило принять заявление, составить протокол осмотра места происшествия, опросить всех очевидцев, а еще (о, боже!) нужно же и жулика установить, найти его и очевидцев преступления и свидетелей… В общем, работы хватало, а тут еще Новый год на носу…
– Какому идиоту понадобилось карабкаться так высоко, чтобы спилить кусок дерева, – ворчал я. – Пошел бы в лес и спилил молоденькую елку, как это делают все приличные жулики, и был бы счастлив…
– Вы опять не понимаете! – Вступился Дураков. – У такой ели верхушка очень густая, ветки растут одна к одной, очень красиво смотрится… У молодых елей такого не бывает…
– Все-то вы знаете, – продолжал ворчать я. – Что со следами, мне дежурный сказал, что вы какие-то следы обнаружили.
– Почему обнаружил, я уже почти всех нашел, – Дураков с не наигранной гордостью улыбнулся.
Улыбнулся и я.
– Так что же вы молчите, с этого и нужно было начинать, а то показываете мне какую-то обкусанную елку… Давайте ближе к сути.
Настроение у меня заметно приподнялось.
– Вот смотрите, – и Дураков указал на дорожку следов, идущую от «пострадавшей» елки.
Следы по глубокому снегу, как минимум от двух пар ног и следы волочения (видимо того кусочка праздника, до которого жулику пришлось залезть на высоту трехэтажного дома, да еще с ножовкой) шли от дачи потерпевших вдоль улицы.
– Я уже прошел по следам, прямо «след в след», – продолжал докладывать сторож, не стесняясь тавтологии. – Следы привели меня к даче Первушина, а он вчера, как раз-таки был у себя на даче. Уж и не знаю, зачем приезжал в такое время, но был точно. Я видел его лично. Вот только как он уехал, не видел я. – Продолжал тараторить сторож.
– Так, отлично, в какое время это было, кто-нибудь вчера еще был на дачах в это же время, – я стал расспрашивать сторожа.
– Еще были Зайцевы и Сидорчуки, но у них с другого конца общества дачи находятся, вряд ли они что-то видели, но я на всякий случай выписал вам их адреса и телефоны…
– Золотой вы человек, Николай Иванович, вам бы годков сорок сбросить и хоть к нам на службу, – рассмеялся я…
И было чему радоваться, или жулика установлю и преступление раскрою, или же не выходя из кабинета, обзвоню потенциальных свидетелей и выведу справки о проведенных розыскных мероприятиях, соберу, так сказать, материал проверки…
– Давайте, Николай Иванович, пройдемся еще раз по следам, заглянем внутрь дачи Первушина вашего, может на участке или в доме что-нибудь или кого-нибудь увидим.
Мы двинулись след в след по уже проторенному Первушиным и сторожем следам, ибо так идти в глубоком снегу всегда легче.
Дойдя до старенькой дачи Первушиных, ничего приметного или подозрительного, кроме утоптанного снега, мы не обнаружили.
– Николай Иванович, давайте поступим так – я сейчас быстренько напишу протокол осмотра места происшествия и опрошу вас по существу, а затем уже поеду к Первушиным.
Приготовьте мне их адрес.
– Все уже готово. – Дураков достал из внутреннего кармана телогрейки вчетверо сложенный листок бумаги, на котором были написаны его ровным, почти каллиграфическим почерком ФИО, адреса, телефоны, номера дач потерпевшего, возможных свидетелей и Первушина.
Я еще раз похвалил Дуракова и искренне сказал ему спасибо.
Закончив осмотр места происшествия и опросив сторожа на нашей «дежурке» (дежурный автомобиль отделения милиции, на котором следственно-оперативная группа выезжает на место происшествия) я направился по адресу Первушина, любезно предоставленному мне сторожем Дураковым.
Прибыв на адрес Первушиных, я не спеша поднялся на четвертый этаж пятиэтажного жилого дома и позвонил в дверь.
Никогда не знаешь, что ждет тебя за закрытой дверью, да еще под Новый год. На мой звонок дверь распахнулась, на пороге стояла девчушка лет шести-семи. Чуть старше моей дочери.
– Ты кто? – Спросила она.
– А взрослые есть дома?– Спросил я в свою очередь.
На наш с ней разговор из ближайшей комнаты вышел старик на вид лет семидесяти и молча, но с неподдельным удивлением на лице, как будто увидел Деда Мороза, уставился на меня.
– Здравствуйте. Оперуполномоченный уголовного розыска Карпович, моя фамилия, – представился я и протянул служебное удостоверение. – Могу я увидеть Первушина Александра Александровича?
– Да, это я, – ответил старик.
Теперь уже удивляться была моя очередь, видимо, выглядел я так, как будто передо мной стоял Санта-Клаус. Я просто на миг представил себе, как этот древний на вид старик, взбирается на двенадцатиметровую высоту и лихо орудует ножовкой, затем спрыгивает с дерева и по сугробам, доходящим, как минимум, до пояса, тащит эту елку к себе на дачу, а затем полтора километра до электрички.
– Простите, а дача в садоводческом обществе «Яблонька» у вас есть? – Спросил я, начиная подозревать, что старый «пень» Дураков оправдывает свою фамилию, и втюхал мне «левого» дачника.
– Да, есть, а что случилось?
– А вы были вчера на даче у себя? – Не отвечая на вопрос старика, я пытался запутать его своими вопросами и догадками, мелькающими у меня в голове, как скоростной поезд «ласточка»…
– Вас сторож вчера видел…
– Да, мы были, – во множественном числе ответил Первушин.
– У ваших соседей по аллее вершину ели спилили, дерево по факту уничтожено… Следы привели к вашей даче, что-то можете пояснить?
Мы так и продолжали стоять с дедом на пороге квартиры и вести диалог, когда на наш разговор из кухни вышла бабушка, видимо подслушивавшая наш разговор, за подол домашнего халата которой пряталась уже «упорхнувшая», как синичка с ветки дерева, из коридора девчушка.
– Говорила я вам, старый дурак и молодой, – вмешалась в наш разговор со вздохом женщина. – На кой она сдалась вам, эта елка.
– Все, сдала бабка дедку, – подумал я.
Если он еще был не один, то группа лиц вырисовывается, обрадовался я про себя. Нормальная такая «палка» получится, учетная.
Старик понурил голову и тихо сказал:
– Проходите.
Я прошел в комнату. За столом сидел и что-то рисовал на альбомном листе худощавый мальчишка, на вид лет десяти, красиво так рисовал, какой-то пейзаж, по-моему.
Я окинул уже опытным взглядом комнату. Старая квартира, старый ремонт, два старика… Все вписывалось в мою картину миропознания жизни пенсионеров… Вот только двое ребятишек никак не «привязывались» пока к увиденному.
«Ну, мало ли, – думал я, – уехали родители в отпуск, скинули внучат дедам и счастливы». На столе стояли два раскрытых и почти доеденных сладких новогодних подарка, фантики от конфет были раскиданы по всему столу. Больше ничего о предстоящем новогоднем гулянии в этой небольшой, очень скромной, двухкомнатной квартире не напоминало.
Мальчишка испуганно глядел в мою сторону, переводя взгляд с меня на деда.
– Ладно, рассказывайте, – обратился я к старику.
– Да что тут скажешь, – начал Первушин. – Поехали мы с Алешей на дачу, там в погребе припасы кое-какие есть с огорода, вот решили к Новому году привезти на стол. Я пока погреб откапывал, Алеша вот умудрился елку спилить и притащить к нам на участок. Я уже наругал его, но обратно же ее не приклеить, вот и взяли с собой домой. Чего уж теперь-то, – оправдывался старик.
Мой мозг в очередной раз за этот день выдал кучу эмоций в виде удивления. Я повернулся к этому щупленькому пареньку и внимательно рассматривая его и еще больше удивляясь спросил, как ты залез-то на нее, да ладно залезть-то, дурное дело не хитрое, как ты спилил-то верхушку?
Мальчик потупился и смущаясь и еще не понимая бояться меня дальше или уже нет, ответил лишь одно слово – ножовкой… Мой мозг отказывался верить, но факт был на лицо… Либо это сделал семидесятилетний старик, либо десятилетний пацан…
– Лет-то тебе сколько, скалолаз ты дачный, – спросил я.
– Одиннадцать, – ответил Алеша.
«Накрылась моя "палка" – подумал я. – Возраста уголовной ответственности “скалолаз” Алеша не достиг, а значит, весь остальной сбор материала по данному происшествию будет отправлен в корзину и сделать это нужно будет мне лично, и если не сегодня, то максимум завтра, а завтра Новый год…»
Я мысленно выругался за зря потраченное время, но что тут поделаешь, это тоже часть нашей работы.
Вопрос у меня оставался только один.
– Елка-то где? – Спросил я.
– В ванной. – Ответил дед.
Пройдя в ванную комнату, я увидел обмотанную какой-то веревкой, чтобы не распушиться, замоченную в воде зеленую красавицу полутора метра ростом.
Мой отец всегда любил Новый год и на праздник в нашем доме ежегодно была пихта. Именно пихта. Не ель, не сосна, не кедр, а всегда пихта, с длиннющими мягкими, пушистыми иглами, наряжать такую было всегда сложно из-за этих длинных иголок, но любоваться ею и вдыхать аромат, стелющийся по всей квартире, как дым от костра в безветренную погоду – было одно наслаждение. Где пихты доставал отец – оставим этот вопрос без ответа. В общем, мне было с чем сравнивать спиленную Алешей елку.
Елка, которую дед Первушин достал из ванной, была ничуть не хуже пихты. Иглы были меньше и жёстче, но смотрелась она прекрасно. Ровненькие ветки, как будто отпиленные аккуратной пилой, или подстриженные опытным парикмахером…
Я оценил вкус Алеши к прекрасному.
Однако, ехать и дособирать материал все равно было необходимо. Я попросил проследовать со мною в отделение милиции и деда и Алешу. И елку прихватить с собой.
Подходя к двери квартиры я спросил:
– А родители Алексея где? Мне их хоть формально, но тоже опросить нужно, порядок такой.
– Нет у них родителей, – ответила мне уже бабушка ребятишек. – Погибли оба в аварии, вот мы их и воспитываем.
Тяжелое молчание повисло в атмосфере квартиры… Дед с внуком молча одевались, собираясь ехать со мной, я же неловко переминался с ноги на ногу. Ехать нужно было все равно.
Мы молча вышли на улицу и проследовали в дежурку, забрав с собой красавицу-елку…
По дороге я спросил деда, давно ли внуки живут с ними? Напрямую задать вопрос – когда погибли ваши дети, у меня язык не поворачивался.
– Второй год, – ответил дед. – Вот так и живем потихоньку с ними в нашей двушке. Стараемся выжить ради них, чтобы в детдом их не отправили… Нам с бабкой уже по семьдесят, еле уговорили «опеку» у нас их оставить…
Дальше ехали молча, дед был немногословен, внук тоже, видимо от страха первый раз в жизни попасть в милицию, а мне просто жалко было их обоих и их испорченного Нового года, без елки и уже почти съеденных двух единственных подарков.
И еще я знал точно, что, хоть в возбуждении дела мне придется отказать, т. к «…лицо, совершившее преступление, не достиг-ло возраста уголовной ответственности», но вот письмо в органы опеки и попечительства, а также местный отдел милиции по адресу проживания Первушиных мне направить придется, и неизвестно, что будет дальше, заберут детей у стариков, так как те не справляются со своими обязанностями опекунов в силу возраста, или просто поставят Алешу на учет в отделение по делам несовершеннолетних.
В отделении милиции я опросил обоих Первушиных, и деда, и внука. Опрашивая Алешу, я задал основной вопрос:
– Елку-то зачем спилил и как догадался, или кто подсказал, что нужно брать самую верхушку?
– Я в книжке прочитал, что верхушка взрослой ели самая красивая и пушистая, а эту елку я давно заприметил, вот только деду ничего не говорил, он бы все равно не разрешил… а денег купить елку у нас нет, вот я и решил сам ее спилить… Новый год все таки, а у нас с Машей даже подарка нет… Пока дед отвлекся погребом, я взял ножовку и забрался на дерево, спилил верхушку…
«Бойкий паренек», – подумалось мне.
– Не страшно было?
– Нет, я торопился очень, чтобы дед меня искать не начал.
Возразить что-то одиннадцатилетнему мальчишке, потерявшему родителей, самостоятельно принявшему решение забраться на двенадцатиметровую высоту без какой-либо страховки, спилить верхушку дерева с себя ростом, и приволочь ее по снегу, доходящему ему почти до горла, чтобы только устроить праздник себе и своей еще ничего не понимающей сестренке, у меня не получалось.
С собранными материалами я поднялся на второй этаж отделения, для доклада начальнику.
Выслушав мой доклад, начальник приказал поступить шаблонно: в возбуждении дела отказать, елку вернуть потерпевшим, информацию о несовершеннолетнем правонарушителе направить в отдел милиции по месту регистрации нарушителя и отдел опеки и попечительства.
– Владимир Владимирович, – обратился я к начальнику, – Давайте елку деду с пацаном отдадим, с потерпевшими я закрою вопрос самостоятельно, договорюсь, в конце концов выведу справку, что елку не нашел… Жалко пацана, Новый год на носу, а у них в квартире шаром покати, три конфетки на двоих из сладостей да бабкины соленья и пироги…
– Нет. – Ответил начальник коротко, но жестко. – Делай, как я сказал, и не пререкайся.
– Ладно, – ответил я…
– Спорить с начальником, что против ветра мочиться.
У меня в кабинете висела очень яркая картина, не нарисованная, а слепленная из хлеба. Да, именно из разжеванного до состояния теста хлеба, слепленная, разукрашенная и пропитанная лаком. Картина эта, сделанная руками зэков и привезенная мною из местного СИЗО, была подарком тамошних оперов. Я снял эту картину со стены и отдал ее Алеше Первушину со словами:
– Это хоть и не елка и не сладкий подарок, но ничего другого у меня с собой нет. Елку я вам вернуть не могу, это вещдок, а вот картину подарить в моих силах, тем более рисовать ты любишь, и у тебя это хорошо получается…
На этом и расстались.
А приготовил я Первушиным еще один подарок. Была в ходу у нас такая хитрость, когда нужно было отправить куда-либо какое то уведомление, но делать этого было не желательно, по каким-либо причинам, то мы готовили документ, подписывали его у начальника, получали исходящий номер у секретаря, а второй экземпляр документа просто выкидывали…
В материалах дела первый экземпляр присутствовал и документ числился, как ушедший адресату, а второй экземпляр по факту лежал в мусорном ведре. Так и поступил я с уведомле-нием отдела опеки и попечительства и отдела милиции по месту жительства Первушиных о совершенном правонарушении Алешей. Пусть, если и придется лишать стариков прав опеки над внуками, то не моими руками, да еще на Новый год…
А елку ту потерпевшие забирать отказались… И начальник приказал поставить ее в отделении милиции и нарядить, ну не выкидывать же ее на самом деле… Милиции тоже праздника хочется… Вот такая елка с палкой вышла у меня под наступающий новый 1997 год.
Как сложилась судьба этого Алеши, его сестренки и их деда с бабушкой – мне не известно, может он стал художником, с его-то вкусом к прекрасному, может спортсменом или альпинистом, с его-то смелостью и талантом к покорению высот, а может, сломали его лихие 90-е, сторчался в каком-нибудь наркотическом притоне и лежит сейчас на соседней аллее, рядом с родителями и бабушкой с дедушкой. Ни мне, ни вам об этом не узнать уже никогда.
