Loe raamatut: «Район: начало»
Пролог
Человек в старой, заношенной «горке», сидел на тёмном, растрескавшемся пне на склоне Ключёвской. Положив на колени карабин «СКС» с простой оптикой, сбросив на землю выцветший рюкзак-«эрдэшку», курил сигарету без фильтра и внимательно смотрел вниз, через зеркальные очки-«капельки», в которых отражалось весеннее солнце.
Низ делился ровно на две половины, рассекаемые давно обмелевшей речкой с дряхлеющим мостом и почти полностью заросшей камышом, затянутой ярко-зелёной ряской. Прямо перед человеком виднелись засыхающие ивы, которые никак не хотели сдаваться перед фактом медленного умирания реки. Длинные ветви лениво колыхались, задевая кончиками за пушистые камышовые хвосты, торчащие на полутораметровой высоте.
По «эту» сторону, где Ключёвская поднималась над всей округой, мягким ковром волновалась высокая трава. Западный и восточный склоны сопки густо заросли клёнами, карагачами и редкими берёзами, со стороны которых веяло сочным запахом ещё молодых листьев. Стрекотали и гомонили птицы, вьющие гнёзда, деловито жужжали пчёлы-трудяги. Прямо на самый кончик ствола карабина, басовито гудя, опустился мохнатый шмель. Посидел-посидел и поднялся в воздух, улетая по своим, шмелиным, делам.
На «той» стороне серела выжженная земля. Торчали перья ржавеющих вертолётных ракет «НУРСов». Темнели воронки от разорвавшихся мин и снарядов.
Почти двухсотметровая полоса, очищенная от всего, заканчивающаяся первыми, невесть как уцелевшими деревьями с посечёнными осколками ветвями. Уходила вдаль пыльная грунтовка, по которой гуляли маленькие смерчики, пересекая давно продавленные на десяток сантиметров вглубь следы танковых гусениц. Остро и зло торчала вверх колючая, стального цвета трава. Изредка доносились непонятные, странные и неприятные звуки, издаваемые невидимыми обитателями леса. Из птиц человеку было видно только одиноко парящий в высоте над лесом крупный хищный силуэт грифа.
И небо…серое, тяжёлое, наполненное плотными тучами. Невидимая граница, пролёгшая между «этой» и «той» стороной, умудрилась поделить пополам даже чистый аквамарин неба.
Человек, сидевший неподвижной статуей, пошевелился, аккуратно туша сигарету о подошву высокого сапога с застёжками. Бросил её на землю, аккуратно вдавив каблуком поглубже. Поднял руку, посмотрел на механические часы, сидевшие на плотно охватившем тёмное, жилистое запястье, металлическом гибком браслете. Чуть качнул головой, как бы соглашаясь с тем, что пунктуальность соблюдена, когда услышал тихие и аккуратные шаги за спиной:
– Добрый день. – Он не стал оборачиваться. – Как всегда вовремя.
– Как всегда. – Собеседник встал рядом, смотря в ту же сторону, раскачиваясь на каблуках высоких, шнурованных ботинок. Тёмный камуфляж, жилет с рядом карманов для магазинов, автомат и «бегунки» на погонах, с полевыми, вышитыми зелёной нитью тремя большими звёздами. – Спасибо за ребят, которых вывел.
– За которых именно ребят, полковник? – Человек в очках чуть улыбнулся краем жёстких губ. – Это вам спасибо. Хотя бы немного могу спокойно вот так здесь посидеть. Есть дело?
– Да. – Полковник кивнул головой. – Нужна твоя помощь…
– Что надо?
Военный аккуратно опустился, присев на корточки. Посмотрел на тот берег, смотрящий на них просветами между деревьев, сплюнул на землю:
– Дело тонкое… по твоему профилю. Проследить, помочь одной группе.
– Куда идут?
– К чёрту на кулички.
Глава первая: вечер, оставшиеся минуты
Валера ещё раз обтёрся мохнатым, тёмно-красным полотенцем, чувствуя, как быстро бежит кровь по разогретым мышцам. Контрастный душ, жёсткое растирание и нормально – пока усталость почти и не чувствуется.
Тренировка прошла хорошо. Довольные малолетние борцы, честно отпахав на ковре положенное время, разошлись по домам. Серёга, второй тренер, заполнял журнал.
Валера прошлёпал по старенькому линолеуму сланцами, достал из шкафа чистую футболку с эмблемой «Нефтяника», джинсы и стал одеваться.
– Слышь чего, Валерун… – Сергей, продолжая чиркать ручкой, не глядя, щёлкнул переключатель электрического чайника. – А ведь пацаны-то хорошо работают. Не стыдно и на область будет повезти. А Вадьку с Родионом, чем чёрт не шутит, могут и в сборную записать.
– Я тоже так думаю. – Валера, натянувший тугие джинсы, подошёл к стене за своим столом и задумчиво провёл пальцем по собственным грамотам, украшавшим стену. – Потенциал у них обоих – будь здоров. Конечно, работать и работать над ними, но кандидатами от нас точно выйдут.
– Угу… – Его напарник почесал небритый подбородок. – Точняк, могут.
Тренера, не сговариваясь, покивали головами. Они оба любили свою работу, которая не была престижной и высокооплачиваемой. Любили именно чувства и эмоции, которые появлялись на лицах мальчишек-воспитанников, когда они выигрывали схватки.
Оба в прошлом оставили нереализованные возможности. Валера, в своё время шедший на сборную, из-за травмы восстанавливался непозволительно долго.
Сергей…тут случай был сложнее. К работе с детьми его допустили под личную ответственность начальника местного ГУВД. У Серого за спиной была судимость, за нанесение тяжких и превышение пределов допустимой обороны. Рядового мента, только отслужившего срочку и решившего защитить честь сестры – закрыли на пять лет.
– Посмотрим, поработаем. – Валера, подумав, открыл дверцу шкафчика. Стукнув стеклом, поставил на стол два стакана, так редко сейчас встречающихся «граняка». Плеснул по «пятьдесят капель» себе и напарнику. – Будем?
– Будем, едрёна кочерыжка. – Сергей махом опрокинул в себя водку. – Если не помрём. Лишь бы им мясистые пацаны не попались, как мне когда-то.
– Ну да. – Валера поморщился. Достал бутылку с тёплой минералкой, запил. – Самое главное, чтобы мясистые не попались.
– Пошли что ли. – Серый наконец-то закончил чиркать ручкой. – Спать хочется.
– Да пошли. Завтра суббота, отоспаться можно. А чай?
– Да и хрен с ним, Валерище, с чаем-то. – Второй тренер поморщился. – Чай не водка, много не выпьешь.
Валера задумался. Много, не много, но факт – выпить напарник любил. Понятно, что большинство тренеров после тридцати пяти, когда многие надежды полностью разваливались, любили «накатить». Но Сергей пил нехорошо. В одиночку, чуть ли не чокаясь с зеркалом. Работал, правда, так, что не придерёшься, но тем не менее…
Хлопнула дверь. Торопливый бег мягких подошв кроссовок замер у двери. На пороге стоял Мишка, самый маленький из группы:
– Валерий Леонидыч, там, там… – Голос пацана, покрасневшего от бега, сбивался. – Там каблушные, человек пятнадцать, взрослые, а нас всего восемь осталось…
Тренера переглянулись, и, не сговариваясь, бросились на улицу…
***
Надя сидела на лавке перед подъездом, дымя «Вогом», который стрельнула у подруги Кати, высокой, худой и конопатой девицы. Нервничала, изредка матерясь и глотая давно выдохшееся «Жигулёвскоё». Подруга понимающе и многозначительно молчала. Темнело, небо уже окрасилось в розовый цвет.
Причина нервоза была тривиальна до неприличия: беременность. Всё как обычно и как всегда: день рождения, клубан, похожий на Энрике Иглесиаса красавец, которого привёл кто-то из друзей, танцы-обжиманцы и прочее. Потом две недели встреч, кино и прогулок. И громадное преимущество перед подругами, ведь у красавца, приехавшего учиться в нефтяной техникум с Татарстана, имелась собственная квартира, доставшаяся в наследство от деда.
У него – сессия, у неё – подготовка к выпускному ЕГЭ. Куча времени, которое так весело проводить на большой двуспалке, застеленной шёлковым бельём, попивая «Мартини-Бьянко» из горлышка. Заниматься сексом при свечах, прижиматься к нему, такому красивому и любимому и чувствовать себя если не героиней голливудского фильма, то уж персонажем молодёжного сериала точно.
Был ли бракованным презерватив, или количество активных сперматозоидов у Иглесиаса зашкаливало? А хрен его сейчас разберёт. Как уверяют гинекологи – прерванный половой акт не является хорошим средством для предохранения от нежелательной беременности. И ведь правы оказались все медики, которые об этом твердят (наверняка включая лейб-врача Её величества королевы Великобритании и всех членов королевской семьи). Когда не обратившая внимания на отсутствие месячных Надежда всё-таки решила купить тест, то сразу в этом убедилась.
Сегодня утром она сидела на кипельно-белом унитазе в такой родной и близкой родительской квартире, в которой родилась и выросла. Смотрела то на розовую коробочку с немецкой надписью, валявшуюся под её ногами, на которых красовались мягкие тапочки с мордашками кроликов, то на узенькую картонную полоску в руке.
«Две, их ДВЕ!!!» – хотелось громко орать, но за дверью сонно протопал отец, идущий в ванну, и тут до неё дошло…
Да, всё было красиво и замечательно-романтично. Было да прошло. Надю била крупная дрожь от одной мысли о том, что сейчас внутри неё, где-то там, внизу живота, завёлся паразит. Ненужный ей залётный ребёнок, который, если от него не избавиться, перегораживал ей дорогу к учёбе, студенческой жизни и последующему устройству жизни после неё. Зачем он ей?!
Но…девушка обхватила голову руками, понимая, что ведь если она сделает аборт, то детей потом может и не быть. Об этом талдычила гинеколог во взрослой поликлинике, куда её перевели совсем недавно. Они тогда с Катькой хохотали, вспоминая девчонку, выпустившуюся со школы два года назад с большим животом. Осенью она уже ходила с коляской, в которой тихо и мирно сопел щекастый розовый пупс. А рядом с ними шёл отец, только-только закончивший третий курс ВУЗа.
Тогда ей было весело, а вот сейчас?..
Выйдя на ватных ногах, она быстренько шмыгнула в свою комнату, с головой зарывшись в одеяло. Дождалась, когда хлопнет дверь за мамой, которая вышла последней, захватив младшего брата. Трясущимися пальцами быстро набрала ЕГО номер.
Трубку он взял со второго звонка. Выслушал, помолчал, сказал, что перезвонит. Через час, когда начавшая дёргаться, с блестящими глазами Надя не выдержала и схватила телефон, раздался звонок в дверь.
Десять минут разговора. Трещина в глубине души и неторопливый стук каблуков его модных туфель, удаляющийся по лестнице вниз. Он готов дать ей денег и найти врача, вот и всё. Не забивай себе голову глупостями, сказал ей Иглесиас, которого звали Мансуром, такое бывает. Какая свадьба, и какой ребёнок?! У меня есть невеста, наши родители договорились давно. Да, на дворе двадцать первый век, и мы не на Кавказе. Ну и что? У вас свои обычаи, у нас свои. Подумай, время есть. Едем? Ну, всё, я пошёл…
– Козёл, ёпт. – Катька прищурила глаз, в который попал дым. – Мудак нерусский. Слушай, подруга, не ссы, прорвёмся. Денег даст – сделаешь аборт. Не рожать ведь теперь.
– Аборт? – Надя ссутулилась.
– Нет, блин, выносишь и будешь жить у родителей. Дядя Костя будет рад стать дедом, да, Надь? Эй, ты чё, ревёшь что-ль?
Надя плакала. Молча, давясь сухим, сдавленным плачем, зажав ладонями лицо. И только когда подруга, высившаяся над ней фигурой командора, всё-таки не выдержала, обняв её и прижав к себе, только тогда она разревелась в полный голос.
***
Мирон матерился, ковыряясь во внутренностях старенького «газона». Мало того, что он остался последним, и уже вечер на дворе…
Драндулет, который его заставил чинить мастер, был одним из самых старых в РОСТО. А учитывая факт того, что Мирон свободно манкировал все занятия по матчасти, факт удачного ремонта казался ему сейчас просто сказочным и недостижимым.
Категория «С» была нужна Мирону по одной причине: армия.
Гребли всех. Больных, косящих, студентов, аспирантов, обеспеченных и не очень. Полгода назад забрали соседа с пятого этажа, Сашку, сына начальника ремонтной службы местной «Роснефти». Деньги папаши не помогли. Мирон бухал на проводах, вливая в себя стакан за стаканом, косясь на подругу призывника, одновременно ревевшую и с интересом приглядывающуюся к другу Сашки, студенту «аэрокоса». В его ВУЗе была военная кафедра, и потому в ближайшее время повестка не светила. Варька, обладавшая в неполные девятнадцать четвёртым размером груди и внешностью фотомодели, ждать полтора года неудачника, отчисленного за прогулы, явно не собиралась.
Мирон, которого судьба его отношений с постоянной подругой интересовала мало, задумался о другом:
Ему, пэтэушнику, обладавшему железным здоровьем, «отменной» характеристикой в местном ГОВД и проживающему с матерью-техничкой, армия грозила точно. Вот только идти куда-нибудь в десантуру или спецназ, ему не хотелось. Единственной лазейкой, которая могла бы обеспечить спокойную, относительно, службу, Мирону представлялась авторота.
Вот и приходилось теперь торчать кверху задом, тупо пялясь в железные ветеранские внутренности и понимая, что Петрович, давно разменявший шестой десяток, хрена лысого поставит нужный балл.
– Урод, бля, педерастичный. – Мирон харкнул, попав то ли в масляный фильтр, то ли в карбюратор. – Сука…
Мученик автомобильной науки спрыгнул с бампера. Отошёл в сторону курилки, сел на лавку и задумался. И тут хлопнула дверь ангара:
– О как! – Мирон осклабился. – Ты-то мне и нужен, лошара.
Перед ним стоял, невесть как забредший в ангар, его одногруппник-неформал Лёшка. Худой, нескладный, длинноволосый, в старых джинсах и майке с надписью «Король и Шут». Практически отличник учёбы. Стоял, глядя на Мирона, никогда не упускавшего возможности зачмарить его, и затравленно озирался на дверь:
– А… – «Ботаник» сглотнул. – Алексея Петр…
– Не видишь, что ли – нет никого. В шары долбишься?! Сюда иди, ушлёпок.
Лёшка обречённо вздохнул, и направился в сторону почти двухметрового «шкафа», радостно скалящегося с самого момента его появления в гараже.
– Короче, умник. – Мирон прикурил. – У тебя ровно пять минут, чтобы понять – чего в этом пылесосе не работает, и что нужно сделать. Понял?
– Понял. – Лёшка покосился на сбитые костяшки своего постоянного кошмара. – Сейчас посмотрю. А…
– А если тя Петрович увидит, то песец тебе, чмо ты болотное.
***
Александр Анатольевич, врач-патологоанатом городского морга, ужинал.
Степенно и неторопливо ел домашние котлеты с варёной картошкой в сливочном масле, посыпанной зелёным лучком, которые ему принесла подруга, работавшая старшей медсестрой в реанимации. Сегодня у неё был отдых, вот и постаралась, произведя на свет незамысловатое, но от того не ставшее невкусным чудо кулинарного искусства.
Жрец Таната довольно зажмурился, чувствуя, как ледяной струйкой по пищеводу протекла струйка спирта, который он предварительно убрал в холодильник. Водку Александр Анатольевич не любил и не уважал, вполне логично считая, что неразбавленный медицинский куда как лучше продукции непонятного качества, продаваемой в современных супер, и не только, маркетах. А под такие котлеты – так вообще восхитительно.
Патологоанатом давно вёл холостяцкий образ жизни, довольствуясь малым. Ел в основном на работе, дома постоянно употребляя только полуфабрикаты. Из одежды предпочитал джинсы и весёлые футболки со свитерами, то есть то, что не нужно было тщательно гладить. В домашней обстановке у него присутствовал полный минимализм вкупе с анархией, выраженной в валяющихся повсюду носках, футбольных газетах и пустой тары из-под пива, складируемой на кухне.
С противоположным полом ситуация была сложной. Женщины относились к нему своеобразно, оценивая прелести спортивного, с интересной внешностью, тридцатилетнего холостяка, владеющего двухкомнатной квартирой адекватно, но при этом довольно быстро исчезали, узнав про характер его работы. Что тому было виной, своеобразность ли работы, или въевшийся в одежду запах формалина напополам со сладковатым ароматом разложения, Александр Анатольевич не знал.
Посему приходилось ему перебиваться обществом молодых и не очень местных блядушек, временно одиноких жён вахтовиков с Севера и редкими случаями с профессионалками. Последнее было весьма редко, так как в местных палестинах таковые особи отсутствовали, а в командировки Александр Анатольевич ездил редко.
Но за последние пять месяцев в его жизни произошла значительная и весьма приятная метаморфоза, связанная с худой и длинноногой особой, сейчас полулежавшей на продавленном диванчике напротив. Стоит заметить, что при этом из одежды на ней был только халат напарницы Александра Анатольевича, Светланы, сейчас полностью распахнутый и абсолютно ничего не скрывающий. Мера предосторожности, так сказать, на случай нежданного и негаданного визита кого-нибудь из руководства.
Причина метаморфозы была действительно длиннонога, поджара и рыжеволоса. То, что цвет волос у неё свой родной, весьма явно доказывало отсутствие одежды. Звали её Рита, и работала она, как уже было сказано выше, старшей медсестрой в местной реанимации. По возрасту она была старше активно поглощавшего прожаренный мясной фарш врача на три года.
Рита была женщиной умной, адекватной и нормально-стервозной. Обзавелась семьёй она весьма недавно, и ненадолго, разведясь по причине прозаической, и в чём-то, в особенности для бывшего мужа, весьма грустной. Она, по физиологическим причинам, не могла иметь детей. Что саму Риту нисколько не смущало, чего нельзя было сказать о её бывшем благоверном. Как результат, в тридцать три года эта милая и абсолютно нефригидная женщина оставалась одинока, проживая в однокомнатной квартире, полученной после развода.
На Александра Анатольевича рыжая медсестра положила свой, ярко-изумрудный взор давно, ещё будучи замужем. Оказавшись снова вольной пташкой, Рита вооружилась многовековым женским и своим небольшим, но от того не менее серьёзным опытом, и принялась за обстоятельную, стратегически просчитанную операцию по завлечению патологоанатома в сети собственной, огненноволосой паутины.
Специфика работы, при которой ей неоднократно приходилось сталкиваться со смертью и повреждениями человеческого организма различной степени тяжести, дала ей изрядную фору. Отторжения, связанного с основой жизнедеятельности и финансового благополучия Александра Анатольевича, не случилось.
Ну, подумаешь! Морг, вскрытия, едкий запах формальдегидных растворов, изжелта-бледные, распластанные на столах тела, куча дешёвой одежды для похорон в кладовке (Александр Анатольевич не брезговал «левым» заработком, упаковывая и провожая чьих-то дорогих покойников в последний путь за умеренную плату, демпингуя цены «Горразнобыта»). Разве это оттолкнёт женщину, перешагнувшую рубеж четвёртого десятка, обладающую стальными нервами и постоянно сталкивающуюся со страшной Гостьей, забиравшей пациентов из палат её отделения?
«Окучивание» претендента на руку и сердце прошло без сучка и задоринки. «Клиент», к тридцати годам приобретший склонность к постоянной спутнице и домашнему уюту, оборонялся обречённо и без активного сопротивления.
К детям Александр Анатольевич относился спокойно и без ажиотажа. Куда как больше его интересовал именно тот аспект, что с Ритой ему не придётся прибегать к врачебному вмешательству при прерывании беременности. Окончательно она поразила его жёстким сексом в маленькой комнате, примыкавшей к прозекторской, и он сдался.
Сейчас Рита развалилась на диване, наблюдая за партнёром, жадно поглощавшим остывающий ужин. Куда как лучше было бы находиться у него дома, где она давно навела именно тот порядок, который был по душе ей самой. Но…
На стальных, легированных поддонах за стеной лежали три тела. Два совсем молодых пацана, попавших в аварию и бомж, которого привезла «труповозка», вызванная ОВОшниками, которые нашли его в подвале.
Если мальчишек нужно было привести в то состояние, в котором их могли бы завтра похоронить, то бомжа нужно было обследовать, прежде чем отправлять на безымянное кладбище за городом. Так что работы у избранника Риты было много, потому она и пришла. Э-эх, а жаль…
Женщина, потянулась, закинув руки за голову и разведя в сторону мускулистые бёдра, и улыбнулась, видя, как Александр Анатольевич поперхнулся, чуть не подавившись куском котлеты.
***
Семёныч, старший прапорщик ППС ГОВД МО Радостный, тщательно мыл руки в подсобке круглосуточного торгового павильона-«разливайки» на «Пятаке». Тёр ладони друг о друга, старательно используя брусок тёмного хозяйственного мыла. Вода из крана шла еле-еле текущей струйкой, что раздражало и без того злого Семёныча. Да и раковина была забита, из-за чего в ней стояла на несколько сантиметров розовая от смытой им крови, с пеной от мыла, вода.
– Смыл? – Лидка, дородная ночная продавщица, заглянула в подсобку. – Ну, Семёныч, ты и зверь. Это же надо, так человека отмудохать.
– Рот закрой. – Прапорщик снял с крючка грязное полотенце и начинал вытирать руки. – Я и тебя бы отмудохал, не будь ты бабой. Раньше не могла позвонить, овца?
– Ты чего?! – Женщина напряглась, понимая, что заведённый мент запросто может «выписать» звездюлей и ей. – Что я сделала-то? Ну, пили они в разливайке, и что? Дембельнулся вроде как один, вот и пили. Тихо и мирно, пока Керим не зашёл…
Прапорщик развернулся к ней:
– Сколько раз было говорено, что раз пьют и темно, так звони? Я ведь, если захочу, запросто вашу рыгаловку закрою. Так и передай своему шефу. Мы вам не мешаем водку палёную продавать, налево от хозяина, так?
– Так…
– И с тобой я договаривался, что раз есть мои клиенты, так звонишь. Было дело?
– Было, Паш, но ведь молодые ребята-то. Друг с армии пришёл, я и подумала…
– Ты бы, Лидок, думала поменьше, а то сдаётся мне, что ты точно не головой думаешь. А своим заводом.
– Каким заводом?
– По производству целлюлита, на который ты скоро трусы на рынке найти не сможешь, если жрать в два горла не прекратишь.
Лидкины пальцы, вцепившиеся в косяк, побелели от того, как она их сжала:
– Ну, ты и козёл. – Тихо и отчётливо зло произнесла продавщица. – Хрен с тобой, Семёныч, будут тебе клиенты. Но если ещё раз захочешь от своей Машки налево со мной сходить – хрен тебе. Понял?
– Да и даром не нужно. – Прапорщик сплюнул и шагнул в сторону двери. – Подвинься, а то не протиснусь.
Семёныч вышел в торговый зал, направляясь к выходу из модуля.
Напарница Лидки, худенькая и зашуганная девушка, торопливо возилась в углу со шваброй, вытирая кровь и сметая осколки стекол. За стеклом двери виднелся зад милицейской «таблетки», на который патруль прапорщика объезжал улицы города. Рядом, бок о бок с ней, уже стояла «газелька» скорой помощи, которую пришлось вызвать сержанту Михайлову. Сам сержант, вместе с третьим патрульным, молоденьким стажёром, курили рядом со служебным автомобилем. Хлопнув дверью Семёныч направился к скорой.
На «Пятак» они заехали планово и стали свидетелями того, как из крайнего окна «разливайки», уместившейся в самом конце ряда павильонов, вылетает высокий металлический стул.
Внутри бушевала драка. И именно в прошедшем времени. Какой-то пьяный парень в явно дембельском камуфляже старательно избивал полу-татарина полу-азербайджанца Керима, который работал в соседнем ларьке. Ещё двое парней, в усмерть пьяных, крепко его держали. Кто выбил стулом окно было неясно, да то и не интересовало ППСников. Всё бы было ничего, если бы «камуфлированный» не решил доказать факт того, что он не зря служил в войсках дяди Васи Маргелова. И вот это он сделал зря.
Семёныч, и без того злой по причине того, что должен был сегодня отдыхать, пить пиво и смотреть матч любимого «Рубина», думал не долго. Будучи в прошлом мастером спорта по боксу и обладая куда как большей комплекцией чем дембельнувшийся «голубой» берет, он быстро доказал всю абсурдность действия отставного вояки. Пока двое других ментов выкручивали руки дружкам десантника, Семёныч, обработав того, приступил к планомерному нанесению ему телесных тяжких, благо факт нападения на сотрудника при исполнении был налицо.
– Ну чего там? – Прапорщик подошёл к скорой, из дверей которой выбрался врач. – Здорово, Лёх.
– Здравствуй, Паша. – Бывший одноклассник Семёныча достал из кармана мятую пачку «Явы», щёлкнул зажигалкой. – Постарался ты на совесть, ничего не скажешь. Перелом лицевой кости, смещение перегородки носа и выбитые зубы. Не перегнул палку-то, а? Как считаешь, Паша?
– Да срать я на него хотел. – Семёныч сплюнул. – Не хрен на меня кидаться было. Закрою его по полной, говнюка.
– Закроешь-закроешь. – Врач глубоко затянулся. – После выписки гражданина Абросимова из больницы. К слову, Паша, пацан-то ветеран. Дело такое…
– Какое, на хрен, такое?
– Да ты не злись, Паш. Просто на таких ребятишек, как избитый тобой мальчишка, сейчас наш новый президент ставку делает. Льготные кредиты, рабочие места, поступление в учебные учреждения и прочее. Смотри, как бы тебя самого не закрыли, за превышение полномочий и несоответствие принятых тобою мер реальной действительности… А мальчика я увожу в «травму», Паша. Если повезёт, так ему лицо слепят заново, ну а не повезёт, так Квазимодой и останется. На всю жизнь. И отчёт я составлю, и в журнал запись сделаю, ты уж на меня не серчай, одноклассник.
– А пошёл ты, Лёх, на… – Семёныч ещё раз сплюнул. – Имел я таких ветеранов, понял? Эй, экипаж, поехали в отдел, сдавать орлов.
Дверцы УАЗика хлопнули, зафырчал двигатель, и «таблетка» покатила в сторону «дворца правосудия».
За павильоном, стоя под козырьком, курила зарёванная Лидка.
***
Кир шёл вдоль ряда клеток, осматривая свои владения и подданных. Владения были скромные, подданные неразумные и опасные. Но, тем не менее, свою работу Кир любил. А ведь всё началось с детства…
Детство ему выпало сложное, пришедшееся на девяностые, проходило в городе-герое Москве, точнее в будущем Южном её округе. В семье, кроме Кира, было ещё трое детей, родители и бабушка. Родители жестоко пили, изредка работая в «окнах» между месячными запоями. Денег постоянно не хватало, игровых приставок и модных игрушек у детей не было. Единственным развлечением Кира были поездки с бабушкой в цирк или зоопарк, в те дни, когда ей платили пенсию. Вот оттуда и пошла любовь к животным, которые хоть и живут в клетках, но не пьют, любят своих детёнышей, оберегая их до момента взросления.
С учёбой тоже не срослось, и Кир пошёл, когда пришло его время, служить в армию. Вернулся, съехал на съёмную квартиру и пошёл учиться на ветеринара. Из техникума его исключили на третьем курсе за жестокое избиение лиц кавказской национальности, обучавшихся с ним на одном «потоке». Еле-еле удалось отмазаться от суда и прочего, что с ним связано. Как результат: должность зоотехника в разъездном зооцирке. Что Кира, в принципе, устраивало.
– Ты чего нервничаешь, Джим? – Он остановился у клетки с большим орангутангом. – Старина, чёт ты мне не нравишься сегодня…
Джим прыгал по клетке, крича и дёргая стальные пруты. Он был старым и очень большим, с густой, тёмно-рыжего цвета, свалявшейся шерстью. Обычно спокойный и невозмутимый орангутанг немного испугал Кира. Таким он его никогда не видел, и не понимал, что могло вывести из себя старого и умного самца. Зоотехник покачал головой и пошёл дальше, всё больше прислушиваясь к не совсем привычным для него звукам, которые издавали его питомцы.
В соседней с Джимом клетке набирали силу ор и крики семьи шимпанзе, метавшихся по своему «дому». Кир еле успел увернуться от полусгнившей моркови, которую метнула в его сторону Шина, самая взрослая из самок.
Павианы дружно оборали его, только завидев.
Через стенку от них, раскачиваясь на четырёх лапах, разинув пасть и демонстрируя роскошные клыки, ворчал Болго, большая горная горилла, жемчужина зооцирка.
– Да что за чёрт… – Кир торопливо двинулся дальше, подходя к клеткам с хищниками.
Хищников у них было довольно много. Три клетки занимали бурые медведи, общим количеством с медвежатами доходившие до пяти голов. Два белых дополняли общее количество любителей мёда.
Подойдя к ним, Кир оторопело уставился на обычно флегматичных мишек. Все самцы, включая громадного белого Шпаро, молчали. Но при этом амплитуды, в которых роль маятников выполняли медвежьи головы, поразили даже его. Только Машка, загнавшая обоих медвежат в угол, не раскачивалась. Вместо этого, заметив техника, медведица всей массой прыгнула на прутья, заревев и оскалив пасть. Кир поспешил как можно быстрее уйти, чтобы не волновать её ещё больше. Но и дальше дела были не лучше. Вой и ор нарастал.
Две семьи обычных и одна красных степных волков, да плюс двое больших северных. Все люпусы выли, вытянув лобастые головы на крепких шеях.
Лев и львица. Три маленьких чёрных леопарда, в просторечии называемых пантерами и один большой, африканский. Большой тигр-самец и маленькая самка. Три рыси и семья из четырёх больших манулов, мать и три котёнка. Кошки орали и шипели, а Хан, индийский тигр носился по клетке кругами, изредка терзая ни в чём неповинную деревянную кормушку.
Рогатые, копытные и прочие миролюбивые тоже не подкачали. Олени, антилопы, сайгаки и даже большой африканский буйвол. Большой верблюд-бактриан, стоявший на самом входе в зоопарк. Лесные кабаны. Дикобразы, лемуры и мангусты.
Большие пернатые и серпентарий. Полный набор, короче. И всё это мохнатое и пернатое сообщество сейчас выло, ревело, рычало и просто раскачивало клетки, создавая дикую какофонию.
– Успокойтесь уже! – Кир стоял посередине смотровой площадки, ничего не понимающий, нервничающий и немного напуганный.
– Кир, что твориться?! – Сан Саныч, старший зоотехник выскочил из прохода между клетками, натягивая на плечи старенькую «штормовку». – Давно орать начали?
– Да какой давно, Саныч… – Парень повернулся к коллеге. – Пошёл посмотреть минут пять назад, как да что, а они тут уже…
Быстрый топот по доскам настила на входе, запах «Жилетта» и «Капитана Блэка». Исполнительный директор, он же владелец и учредитель зоопарка в одном лице, Женечка Байсагин, явился лично проверить факт безобразия со стороны собственности.
Пухленький, в туго обтягивающих жирный зад джинсах, цветастой гавайке, он остановился рядом с ничего не понимающими зоотехниками, и начал орать и командовать:
– Чего за хрень у вас творится, Саныч?!! Почему звери орут, я спрашиваю? Кормили?!
– Нет, ёпт, забыли! – Сан Саныч покосился на толстячка. – Сами-то поняли, что сказали, Евгений Петрович?
– Ты мне поумничай ещё тут!!! – Женечка забрызгал слюной. – А почему тогда крик такой, я вас спрашиваю? А?!!
– Погода может меняться будет, Евгений Петрович… – Кир директора откровенно недолюбливал, но старался всегда быть вежливым. – Мало ли, животные всё-таки…
– А ты ещё поговори у меня, Кир!!! – Медленно, но верно, директор заводился всё больше и больше. – Думаешь не в курсе, что вы с Санычем здесь за шахер-махеры в обход меня делаете?!!
– Что? – Старший зоотехник чуть не подавился дымом от сигареты. – Вы о чём, Евгений Петрович?
