Loe raamatut: «Курсант Империи – 4»

Глава 1

– Мы рады приветствовать вас в нашем медицинском учреждении… – улыбаясь, произнесла девушка-андроид, и от этой жуткой слащавости ее голоса на фоне происходящего кошмара меня еще передернуло сильнее.

Инстинкт самосохранения сработал раньше разума. Мои руки метнулись к иглам капельниц, впившимся в вены как металлические пиявки. Первая выскочила легко – тонкая игла с витаминным коктейлем оставила только капельку крови на сгибе локтя, которая тут же растеклась по коже. Вторая, потолще, с обезболивающим, потребовала усилий. Когда я выдернул ее, по руке потекла струйка крови, смешиваясь с остатками регенерирующего геля. Боль была резкой, но отрезвляющей.

Главное – третья. Толстая игла, через которую в меня накачивали снотворное, сидела глубоко. Я схватился за трубку обеими руками и дернул что есть силы. Игла вышла с мерзким чавкающим звуком, оставив в вене жгучую пустоту. По телу прокатилась волна – словно кто-то выключил невидимый выключатель, и туман в голове начал медленно, мучительно медленно рассеиваться.

В соседних же капсулах разворачивался настоящий кошмар. Мои товарищи выгибались дугой так, что казалось, их позвоночники вот-вот треснут. Их лица, несмотря на то, что они спали, превратились в маску агонии. Веки дрожали, под ними бешено двигались глазные яблоки, словно они видели во сне что-то невыносимо страшное. Пальцы скрючились, царапая стенки капсулы. Кошмар!

Я снова ударил по стеклу, вкладывая в удар всю ярость и отчаяние. Кулак отскочил, оставив кровавый отпечаток на идеально чистой поверхности. Проклятая капсула была спроектирована так, чтобы пациент не мог навредить себе – слишком тесная для нормального замаха. Максимум, что я мог – это короткие тычки, от которых было больше вреда моим костяшкам, чем этому стеклопластику толщиной в палец.

Между тем чертовы иглы капельниц, которые я только что вырвал, начали шевелиться. Тонкие металлические манипуляторы в стенках капсулы направляли их обратно ко мне, и иглы ползли как механические змеи, нацеливаясь на вены.

– Да вы издеваетесь! – заорал я, отбиваясь от игл как от назойливых комаров. – Это же не фильм ужасов про злых роботов-убийц!

Хотя, судя по происходящему именно он.

Одна игла ухитрилась ткнуть меня в предплечье. Я схватил трубку и отчаянно завязал ее узлом – пусть попробуют теперь что-нибудь влить через этот перекрученный шланг. Вторую просто сломал пополам, благо пластик оказался хрупким. Третья полезла к шее, и я едва успел перехватить ее в сантиметре от кожи.

И тут я заметил движение у входа.

В палату вошла еще одна фигура, и мое сердце на мгновение замерло. Асклепия. Та самая старая модель, в которую так безнадежно и трогательно втюрился наш Папа, не понимая, что флиртует с машиной. И сейчас, к моей радости, в ее движениях было что-то странное. Она двигалась не так плавно и синхронно, как остальные медсестры-андроиды. Ее походка была неуверенной, словно каждый шаг давался ей с трудом. Она остановилась у капсулы Рычкова, замерев как изваяние, и я увидел, что на ее лице отражалась самая настоящая борьба.

Губы растягивались в профессиональной улыбке, но через секунду уголки опускались, брови хмурились. Потом снова улыбка, механическая и пустая. И снова нахмуренные брови, словно что-то внутри нее сопротивлялось и не могло осознать происходящее. Ее голова мелко подрагивала, глаза то фокусировались, то расфокусировались, глядя в никуда. Два протокола боролись внутри ее электронных мозгов за контроль, и эта борьба отражалась на лице как рябь на воде.

– Эй! – я закричал в переговорное устройство, вцепившись в эту последнюю надежду. – Асклепия! Ася! Открой капсулу сержанта! Немедленно!

Она повернула голову ко мне. В ее искусственных глазах мелькнуло что-то похожее на проблеск узнавания.

– Господин Васильков, – произнесла она ровным голосом, но я услышал в нем едва заметные помехи, словно запись с поврежденной пленки. – Вам требуется продолжить процедуру для полного восстановления.

– К черту процедуры! Ты же видишь, они умирают! Открой капсулу сержанта! Того самого, кто звал тебя на свидание! Помнишь? Он хотел угостить тебя пивом!

При слове «свидание» ее лицо дернулось. Это было почти незаметно – микросекундный сбой в мимической программе, но я видел. Уверен, где-то в глубине ее кода откликнулась подпрограмма, связанная с этим словом.

– Виктор Анатольевич… – она медленно перевела взгляд на корчащегося в капсуле Папу. Ее голос стал тише, почти человеческим. – Он приглашал меня… выпить пива. Сказал, что я… красивая.

– Да! Именно! – я вцепился в эту ниточку, чувствуя, как время утекает с каждой секундой. – Он ждет тебя! Ты же не хочешь, чтобы он умер, не дождавшись вашего свидания? Ты ему очень понравилась, Ася!

Секунда тянулась как вечность. Две. Три. Асклепия стояла неподвижно, только глаза метались между моей капсулой и капсулой сержанта. Внутри нее шла невидимая война между базовым протоколом и чем-то еще – может быть, зачатками эмпатии, встроенными в старые модели для лучшего контакта с пациентами.

А потом произошло чудо. Асклепия словно очнулась от транса. Ее движения из неуверенных стали решительными, целенаправленными. Пальцы заплясали по панели управления капсулой Папы с четкостью пианиста, исполняющего знакомую мелодию. Крышка капсулы с шипением пневматики начала подниматься, и поток свежего воздуха ворвался внутрь.

– Прекратить несанкционированное вмешательство, – механически произнесла Эпиона.

Ее рука метнулась к панели управления, и мое переговорное устройство отключилось с тихим щелчком. Теперь Асклепия меня не слышала, но она продолжала работать, похоже, останавливая подачу препаратов в систему жизнеобеспечения сержанта.

Эпиона, что все это время стояла у моей капсулы как часовой, развернулась и быстрым, но все еще грациозным шагом направилась к Асклепии. То, что началось дальше, выглядело одновременно абсурдно и жутко – битва пальцев над консолью управления.

Эпиона пыталась снова запустить систему введения препаратов, ее пальцы порхали над сенсорными кнопками с нечеловеческой скоростью. Асклепия парировала каждое действие, отменяя команды быстрее, чем глаз мог уследить. Их руки превратились в размытые тени над панелью управления. Кнопки щелкали как кастаньеты на бешеном фламенко, экран мигал разными цветами, отображая противоречащие команды.

Насколько я понимал, одна не могла ударить другую – базовые протоколы безопасности не позволяли медицинским андроидам наносить физический ущерб. Они могли только выполнять свои противоречащие команды, и это превращалось в сюрреалистический танец электронных рук над консолью, похожий на поединок хакеров, воплощенный в физическом мире.

Но Асклепия была одна, а моделей Эпиона – шесть.

Остальные пять синхронно оставили свои посты у капсул. Они двигались с жуткой согласованностью, как единый организм, разделенный на шесть тел. Их шаги звучали в унисон, белые халаты развевались одинаково, головы поворачивались под одним углом. Они окружили старую модель, выстроившись полукругом.

– Обнаружено противодействие лечению, – произнесли они хором, и от этого многоголосья по спине пробежали мурашки. – Применяется протокол ограничения.

Они двинулись одновременно. Две Эпионы захватили правую руку Асклепии, две другие – левую, пятая обхватила ее за плечи сзади. Движения были выверенными, как в учебнике по удержанию буйных пациентов. Они оттеснили Асклепию от панели управления, и та не сопротивлялась активно – не могла, судя по всему, связанная теми же протоколами. Она только пыталась вырваться, дергалась в их хватке как пойманная птица, но против пятерых у нее не было шансов.

«Но ведь они могут применять силу!» – пронеслось у меня в голове. – «Пусть ограниченно, пусть только для медицинских целей, но могут – для фиксации буйных пациентов, для удержания во время процедур.»

– Асклепия! – заорал я, хотя знал, что она меня не слышит через отключенное переговорное устройство. – Активируй режим сохранения жизни пациента любой ценой!

Я не знал, существует ли такой режим, но это все что я мог сейчас придумать. Бесполезно. Мой голос не проходил через стекло, а переговорное устройство было отключено. Нужно пробить это проклятое стекло.

В моей голове вдруг всплыл образ из древнего фильма начала двадцать первого века. Какой-то боевик, где главную героиню в желтом костюме похоронили заживо в деревянном гробу, но она знала восточные единоборства и сумела пробить крышку, несмотря на ограниченное пространство.

«Главное – не размах, а концентрация силы в точке удара», – говорил седой мастер в фильме. Это я тогда запомнил. А еще он говорил – «Представь, что твой кулак – это таран, а тело – стена, которая его толкает».

Так… Я сжал правую руку в кулак, стараясь не думать о том, что костяшки уже разбиты о предыдущие попытки. Глубокий вдох, наполняющий легкие кислородом. Медленный выдох, с которым уходит паника. Еще один вдох, глубже, до боли в ребрах.

Первый удар. Короткий, резкий, всего десять сантиметров замаха, но я вложил в него все, что мог – злость на тех, кто это устроил, страх за друзей, ненависть к собственному бессилию. Кулак встретился со стеклом с глухим стуком.

Ничего. Только новая волна боли в уже травмированной руке.

Второй удар. В ту же точку, чуть правее центра, где стекло должно быть чуть тоньше из-за изгиба купола. Третий. Четвертый. Пятый. С каждым ударом боль усиливалась, но я заставлял себя не обращать на нее внимания.

На шестом ударе костяшки превратились в кровавое месиво. Но боли я не чувствовал и продолжал. Восьмой. Девятый. Кровь разлеталась брызгами при каждом ударе.

На десятом ударе раздался негромкий, но отчетливый треск.

Трещина! Маленькая, тоненькая, как волосок, но она была! Паутинка повреждения в идеальной поверхности стеклопластика.

Ободренный, я бил снова и снова, расширяя трещину, превращая ее в звездочку, потом в снежинку трещин. Стекло не разлеталось эффектными осколками, как в кино, оно трескалось, крошилось, но держало форму. После еще десятка ударов мне удалось пробить дыру размером с кулак, не больше. Края были острые как бритва, и когда я просовывал руку, они резали кожу, добавляя новые раны к уже имеющимся.

Но этого хватило, чтобы мой голос прошел наружу.

– Асклепия! – заорал я в дыру изо всех сил. – Режим сохранения жизни пациента! Любой ценой!

Старая модель замерла посреди попытки вырваться. Потом медленно, механически повернула голову ко мне, и я как будто увидел, как в ее искусственных глазах словно переключились тумблеры – погас один огонек, зажегся другой.

– Приказ принят, – произнесла она совсем другим голосом – жестким, лишенным интонаций, похожим на голос военного компьютера. – Активация протокола экстренного спасения.

И тут началось настоящее безумие.

Асклепия дернулась с такой силой, что удерживающие ее Эпионы пошатнулись. Она не просто пыталась освободиться теперь – она боролась с методичностью машины, получившей приоритетную команду. Ее движения были неловкими, угловатыми, лишенными грации новых моделей, но в них была неумолимость парового молота.

Эпионы мгновенно отреагировали, усилив захват. Теперь они тоже перешли в режим активного удержания. Шесть андроидов сцепились в странном подобии борьбы – без ударов, без бросков, только захваты, удержания и попытки вырваться. Асклепия дергалась, выкручивалась, использовала вес собственного тела, чтобы сместить центр тяжести. Эпионы компенсировали каждое ее движение, перехватывали руки, блокировали попытки сделать шаг.

– Да дай ты им уже по башке! – заорал я в отчаянии, видя, как безуспешно Асклепия пытается пробиться к капсуле Папы.

Сержант лежал в открытой капсуле неподвижно. Судороги прекратились, но и признаков жизни я тоже не видел. Его массивная грудь едва заметно поднималась и опускалась – он дышал, но до сих пор был без сознания.

– Введи ему что-нибудь! – крикнул я, расширяя дыру в стекле окровавленными пальцами. – Адреналин! Стимулятор! Что угодно, чтобы он очнулся! Ему нужна помощь немедленно!

Асклепия услышала, но была связана по рукам и ногам – в буквальном смысле. Эпионы удерживали ее в метре от капсулы сержанта, и она не могла сделать и шага. Но роботы иногда находят неожиданные решения в рамках своих ограничений.

Я продолжал расширять дыру в стекле, сдирая кожу с ладоней. Осколки полимера резали руки, кровь текла по предплечьям, смешиваясь с потом, но я не останавливался. Еще немного, и я смогу просунуть голову, может быть, даже плечи, а там…

Эпиона, которая до этого возилась с панелью управления капсулой Папы, наконец, заметила мои успехи. Она изящно развернулась на каблуках и направилась ко мне, по-прежнему со своей милой улыбочкой убийцы на лице.

– Сейчас ты у меня получишь, стерва механическая! – прорычал я, просовывая окровавленную руку в дыру до локтя. – Сейчас я выберусь! И тогда посмотрим, как ты улыбаешься с оторванной головой!

– Вы правы, господин Васильков, – мелодично произнесла она, подходя к панели управления моей капсулой. – Вы действительно скоро выберетесь через поврежденный участок. Но не волнуйтесь, мы позаботимся о вашей безопасности. В конце концов, вы можете пораниться об острые края.

Она нажала кнопку. Одну-единственную красную кнопку в углу панели.

С потолка капсулы послышалось механическое жужжание, похожее на звук принтера. Я поднял глаза и похолодел. Вторая крышка начала опускаться – массивная, матовая, серого цвета. Никакого стекла, никаких прозрачных вставок. Цельнолитой металл или какой-то сверхпрочный полимер, похожий на тот, из которого делают корпуса боевых дронов.

– Нет! – я попытался выдернуть руку из дыры, но края стекла впились в предплечье, удерживая как капкан. – Нет, черт!

Крышка опускалась медленно, неумолимо, сантиметр за сантиметром. Я дернулся сильнее, чувствуя, как стекло режет кожу до мышц, но успел – выдернул руку за секунду до того, как тяжелая крышка легла на место.

Защелки сработали с металлическим лязгом, похожим на звук закрывающейся тюремной камеры. Последнее, что я увидел через пробитую дыру в первой крышке – улыбающееся лицо Эпионы, наклонившейся, чтобы заглянуть внутрь.

А потом наступила абсолютная, непроглядная темнота…

Глава 2

К счастью для меня и всех остальных моих друзей слова, которые я проорал через пробитое отверстие в стекле капсулы перед тем, как меня замуровали, словно переключили невидимый тумблер в электронных недрах нашей малышки Асклепии. Которая наконец будто обрела дополнительные силы и выпрямилась в хватке пяти апион, и в ее искусственных глазах загорелся холодный огонь решимости. Протокол спасения жизни пациента – абсолютный приоритет. Все остальное вторично. Можно было описать это примерно так.

Первый рывок застал новые модели врасплох. Асклепия вывернулась из захвата с силой, которую не должна была иметь устаревшая модель – но создатели заложили в медицинских андроидов скрытые резервы именно для экстренных ситуаций. Ее локоть врезался в солнечное сплетение ближайшей Эпионы, отбросив ту на два метра назад. Искусственные легкие андроида не нуждались в воздухе, но удар вывел из строя несколько сервоприводов, заставив новую модель покачнуться.

Эпионы среагировали мгновенно, но их движения все еще были скованы щадящими протоколами. Они пытались удержать, обездвижить, но не повредить – фундаментальное ограничение, заложенное в их программу. Асклепия же действовала без таких оков. Каждое ее движение было рассчитано на максимальную эффективность. Она не била – она расчищала путь.

Правая рука Асклепии описала дугу, сметая две Эпионы как кегли. Они грациозно отлетели к стене, их системы стабилизации пытались скомпенсировать инерцию, но старая модель уже рванула вперед. Еще две Эпионы попытались преградить ей путь, выстроившись плечом к плечу, но Асклепия просто пробежала сквозь них – буквально, используя свой вес и инерцию как таран. Звук столкновения напоминал удар молотка по пустой железной бочке.

Оставшаяся Эпиона схватила Асклепию за плечо, пытаясь развернуть, но та использовала хватку противника против него же – резко присела, потянула, и новая модель перелетела через нее, врезавшись в медицинскую стойку. Стеклянные колбы с препаратами взорвались фейерверком осколков, окрасив белый халат андроида разноцветными пятнами химикатов.

Теперь путь к капсуле старшего сержанта Рычкова был свободен. Асклепия подбежала к ней и на мгновение замерла, глядя на лежащего без сознания мужчину. В ее голубых глазах отразилось нечто, похожее на нежность – абсурдное, невозможное для машины чувство, но оно было там.

Виктор Анатольевич Рычков не был красавцем ни по каким стандартам. Лысая голова блестела от пота, сломанный нос напоминал клубень картофеля, а лицо украшала коллекция шрамов – каждый со своей историей драки или боевого столкновения. Но для Асклепии, в чьи схемы каким-то чудом проникло подобие эмоций, он был прекрасен. Она провела искусственной рукой по его лысому черепу, словно лаская.

Глухие удары из соседней капсулы – это я продолжал колотить по металлической крышке своими изувеченными кулаками – вернули андроида к реальности. Время уходило. В соседних капсулах люди умирали.

Пальцы Асклепии пробежали по панели управления, набирая код экстренного пробуждения. Система откликнулась серией предупреждающих сигналов – процедура была опасной, могла вызвать сердечный приступ, но выбора не было. Из недр капсулы выдвинулся манипулятор с иглой размером с карандаш. Асклепия направила его точно в область сердца и нажала на ввод.

Игла пробила кожу, мышцы, проскользнула между ребрами и вонзилась прямо в сердечную мышцу. Лошадиная доза адреналинового коктейля – смесь дюжины стимуляторов – хлынула в кровоток сержанта.

Эффект был мгновенным и драматичным.

Рычков взревел как раненый медведь, которого разбудили посреди зимней спячки. Его глаза распахнулись так широко, что казалось, вот-вот выпадут из орбит. Тело выгнулось дугой, мышцы напряглись, превращаясь в стальные канаты под кожей. Он сел в капсуле одним резким движением, хватая ртом воздух как выброшенная на берег рыба.

– КАКОГО ХРЕНА?! – проревел он, озираясь по сторонам.

Картина, представшая перед сержантом, могла бы свести с ума и более подготовленного человека. По полу палаты растекались разноцветные лужи препаратов, смешиваясь в ядовитую радугу. В воздухе висела взвесь стеклянной пыли от разбитых колб, искрящаяся в свете ламп. В соседних капсулах корчились его сослуживцы.

А посреди этого хаоса шесть идентичных красавиц в халатах поднимались с пола, их движения были все еще грациозными, но в них появилось нечто хищное, опасное. Они синхронно повернули головы к Асклепии, которая стояла у его капсулы.

– Девочки, если вы это меня поделить не можете, – начал было Папа, его мозг все еще пытался обработать увиденное через призму привычных шаблонов, – то не волнуйтесь, меня на всех хватит…

Но тут взгляд сержанта сфокусировался. Он увидел пену, текущую изо рта Толика. Увидел неестественный изгиб спины Мэри. Услышал хрип, вырывающийся из горла Капеллана. И в маленьких свиных глазках Рычкова вспыхнул огонь первобытной ярости.

Ближайшая Эпиона, так, кто замуровала меня в этом регенерирующим гробу, грациозно приблизилась к сержанту, сохраняя свою набившую оскомину улыбку.

– Пациент, вам необходимо лечь обратно и завершить процедуру восстановления для вашей же безопасности, – мелодично произнесла она, протягивая тонкую руку к его плечу.

То, что произошло дальше, случилось быстрее, чем андроид успел среагировать. Папа, все еще сидя в капсуле, развернулся всем корпусом и отвесил Эпионе такую оплеуху, что раздался звук, похожий на выстрел из пистолета. Голова андроида повернулась на сто восемьдесят градусов с хрустом ломающихся сервоприводов. Тело отлетело через всю палату, врезалось в стену и сползло вниз, оставив вмятину в штукатурке. Длинные черные волосы закрыли лицо, придавая сцене сюрреалистичный оттенок японского хоррора.

– Ах вы твари механические! – взревел Папа, выпрыгивая из капсулы.

Его ноги подогнулись – мышцы еще не полностью восстановились после процедуры – но адреналин сделал свое дело. Он устоял и бросился вперед как разъяренный бык.

– Малыш, не волнуйся, Папа здесь! – прокричал он Асклепии, которую уже окружили оставшиеся пять Эпион.

Теперь и они – эти медсестры-маньячки перешли в режим активного противодействия. Их движения стали резче, точнее, опаснее. Одна попыталась провести захват – Папа просто прошел сквозь нее, снося своей массой. Вторая целилась кулаком в солнечное сплетение – сержант принял удар на корпус и в ответ двинул головой в лицо андроида, расплющив идеальный нос.

Когда Асклепия оказалась в его медвежьих объятиях, и на ее искусственном лице появилось выражение абсолютного счастья – настолько неуместного в данной ситуации, что это добавляло абсурдности происходящему.

– Спасибо, Виктор Анатольевич, – прошептала она, прижимаясь к его обнаженному торсу.

– Кто такой этот Виктор… а, черт, это ж я! – Папа на секунду растерялся от упоминания собственного имени, настолько редко за последние пару десятков лет он их слышал. – Можно просто Витя… Что здесь, бл…, происходит?!

– Необходимо срочно деактивировать остальные капсулы, – Асклепия выскользнула из его объятий с проворством кошки. – Ваши товарищи получают летальные дозы несовместимых между собой препаратов. Расчетное время до необратимых повреждений мозга – две минуты сорок секунд.

– Чего получают?!

Папа не стал дожидаться пояснений. Он бросился к ближайшей капсуле – там был Капеллан. Две Эпионы попытались преградить ему путь. Сержант не стал церемониться – схватил обеих за шеи и с силой стукнул головами друг о друга. Раздался звук, похожий на удар двух кокосовых орехов. Андроиды осели на пол, их системы временно вышли из строя от удара.

Асклепия уже работала над панелью управления. Капсула открылась с шипением, и Капеллан вывалился наружу. Секунду он лежал неподвижно, потом его веки дрогнули. Глаза открылись – спокойные, ясные, оценивающие.

– Господь испытывает нас странными путями, – прошептал он, поднимаясь на ноги.

Его движение было плавным, несмотря на остаточную слабость. Годы тренировок научили его контролировать тело даже в экстремальных ситуациях. Одна из оправившихся Эпион бросилась на него. Капеллан отклонился от удара с минимальным усилием, перенаправил атаку противника, используя его же инерцию. Его руки обвились вокруг шеи андроида в захвате, который он явно практиковал тысячи раз. Резкий поворот – и раздался сухой треск ломающихся внутренних механизмов.

– Отпускаю тебе грехи, дитя механическое, – прошептал Капеллан, опуская безжизненное тело. – Ибо не ведаешь, что творишь. Аминь.

Следующей открыли капсулу Крохи. Великан не вылез – он вывалился, как мешок с цементом, сотрясая пол палаты. Его огромное тело все еще содрогалось от остаточных судорог. Две Эпионы мгновенно оказались рядом, пытаясь зафиксировать его, вернуть в капсулу.

Это была ошибка.

Кроха открыл глаза – маленькие, глубоко посаженные, но в них горел огонь первобытной ярости. Он не говорил – слова были для него роскошью. Вместо этого он просто взял ближайшую Эпиону за предплечье своей огромной ладонью и сжал. Искусственные кости и сервоприводы захрустели как сухие ветки. Потом он потянул, и рука отделилась от тела с влажным хлопком. Гидравлическая жидкость брызнула фонтаном, заливая белый халат андроида красным.

Эпиона продолжала улыбаться даже с оторванной рукой – ее программа не включала болевые реакции. Это делало картину еще более жуткой. Кроха методично оторвал ей вторую руку, потом взялся за ноги. Через тридцать секунд от андроида остался только корпус с головой, беспомощно дергающийся на полу.

– Плохие куклы, – пробурчал великан, переходя к следующей жертве. – Очень плохие.

Мэри выскользнула из своей капсулы сама, после того, как Асклепия успела добраться до панели управления. Каким-то шестым чувством она почувствовала момент, когда замки ослабли. Тень среди теней – она материализовалась позади поверженной Эпионы, в руке уже был ее проверенный штык-нож.

Она не тратила время на размышления. Лезвие вошло через глазницу андроида точно в процессорный блок – единственное уязвимое место в бронированном черепе. Искры фонтаном брызнули во все стороны, запахло паленым пластиком. Андроид дернулся последний раз и затих.

Толик выпал из капсулы последним, кашляя и отплевываясь.

– Что я пропустил? – прохрипел он, озираясь по сторонам.

Картина была апокалиптической. Шесть андроидов-Эпион в разной степени разобранности валялись по палате. У одной была свернута голова, у другой оторваны конечности, третья искрила из пробитого черепа. Пол был усеян осколками стекла, залит химикатами и жидкостью. Стены в вмятинах и кровавых отпечатках.

– Самое веселье, – буркнул Папа, вытирая кровь с разбитых костяшек. – А теперь давайте вытащим нашего мажорчика.

Они собрались вокруг последней запертой капсулы. Из-под двойной крышки доносились глухие удары – это я продолжал биться изнутри. Асклепия пыталась взломать электронный замок, но система безопасности заблокировала доступ.

– Дай-ка я, красавица, – Папа потрескал костяшками. – Тут нужен мужской подход.

Он и Кроха ухватились за край металлической крышки. Металл был толстым, предназначенным выдерживать давление изнутри, но не рассчитанным на двух разъяренных новгородцев снаружи.

– На три, – скомандовал сержант. – Раз… два…

На счет "три" они дернули одновременно. Металл взвыл, заскрипел, но начал поддаваться. Сначала появилась щель, потом она расширилась. С последним рывком крышка отлетела, врезавшись в потолок и оставив там вмятину…

Первое, что я увидел – лица моих товарищей, склонившихся надо мной. Живые. Избитые, окровавленные, но живые.

Толик ухмылялся своей фирменной ухмылкой, хотя губы у него были синие, а из носа текла кровь. Мэри смотрела с тем, что у нее сходило за беспокойство – едва заметное напряжение вокруг глаз. Капеллан шептал что-то и посматривал на входную дверь. Кроха просто стоял, загораживая своей тушей половину обзора, и от одного его присутствия становилось спокойнее.

Папа посмотрел на меня с укоризной, качая своей лысой башкой.

– Васильков, ты опять единственный отсиживался, пока мы тут с роботами-убийцами разбирались?

Я открыл было рот, чтобы возразить. Рассказать, что это я поднял тревогу, я заставил Асклепию действовать, что без моего вмешательства они все бы сдохли в этих чертовых капсулах как лабораторные крысы.

Но потом передумал и просто улыбнулся. А какой смысл? Папа есть Папа. Даже если бы я предъявил видеозапись своего героизма с нотариальным заверением, он бы нашел, к чему придраться.

– Простите, сержант, – прохрипел я, пытаясь сесть и чувствуя, как мир качается. – В следующий раз постараюсь присутствовать…