Loe raamatut: «Велец Дьма»

От автора

Посвящается моим родителям. Юрию и Елене Пермяковым.

Велец Дьма или Велец Дьмарен – каста древней расы Предтечей, которая отвечала за продолжение рода.

Второе значение этого словосочетания – расовое проклятие, на русский язык дословно переведённое как «Когда приходит призрак ведьмы».

Приведения, духи, призраки, полтергейсты материализуются и могут приносить физический вред лишь в одном случае – в воображении больного мозга.

Самовнушение человека служит эффективным оружием всех фантазий отрицательного характера, и вы даже не представляете себе, какие результаты дает наблюдение за этим феноменом.

Повествование, предоставленное ниже, являет собой совокупность изложений событий от третьего лица и выдержек из дневника Леонида Дачникова (далее сокращённо ВД)

Пролог

Просторную комнату наполняли рассеянные сумерки дождливого вечера. Серые и мрачные. Бардовый ковёр на полу был усеян пустыми бутылками из под алкоголя, в основном водки. Они валялись беспорядочно в подсохшей, дурно пахнущей субстанции. Тут же виднелись листы бумаги формата А4, заполненные мелким почерком и раскиданные повсюду. На полу, на кровати, на тумбочке у шкафа. Воздух насыщал смрад перегара. Цветастая занавеска тихо покачивалась на ветру, который дул в распахнутую форточку.

Мужчина, лет сорока, в деловом костюме тройке лежал на полу без движения. Его правая рука судорожно сжимала левую грудь, замяв в кулаке рубашку и лацкан пиджака. Лицо перекосило от боли. Вокруг него на четвереньках ползала женщина в длинном вечернем платье. Подол путался в ногах, один край обмотал её лодыжку и надорвался, но она не обращала внимания. Она собирала разбросанные листы бумаги. Многочисленные рукописи лениво колыхал сквозняк. Из уст женщины доносилось что-то вроде заунывного пения, напоминающее респонсорий или молитву. Глаза оставались пустыми. Казалось, она даже не замечает, что издаёт звуки. Её сосредоточенность говорила о важности действий, а возможно о безумии.

Листы, мелко исписанные неровным почерком, собирались по полу, доставались из-под кровати, выравнивались в стопку, ложились по нумерации, указанной в нижнем левом углу бумаги. Вскоре в руках женщины была пачка, сантиметра в два толщиной. Она села, поджав под себя ноги и слегка раскачиваясь вперёд-назад, стала тихо подвывать, закрыв глаза. Это тихое исступление длилось около пяти минут, потом она взяла с пачки верхний листок бумаги и принялась читать.

Глава 1

ВД

Что побуждает человека писать дневник? Начать его, не имея практики и опыта. Вероятно, желание поделиться с кем-то своими переживаниями или радостью. Сделать это можно конечно с близкими людьми: с другом или родителями, но порой боишься, что тебя не поймут, а, возможно, поднимут на смех. Или поймут, но не так как тебе хочется. Притворно посочувствуют переживаниям, вежливо посмеются над шуткой.

У Достоевского помню, были такие слова «Надо быть слишком подло влюблённым в себя, чтоб писать без стыда о самом себе» Это он писал об автобиографии, но дневник, на мой взгляд, то же самое, только эмоционально глубже. И, как правило, дневник не дают никому из посторонних.

Так для чего ведут дневник?

Мне, например, надо вынести в мир одну страшную историю и, если бы я решил вдруг поделиться произошедшими событиями, рассказать хоть часть, боюсь, меня бы не поняли. Не поверили. Или решили, что я сошёл с ума. А поделиться историей мне просто жизненно необходимо.

Поэтому дневник. В себе держать кошмар, который произошел в городе Роук, я просто уже не могу, не осталось сил терпеть, а бумага всё стерпит. Молча примет мою историю, и передаст её дальше, как молчаливый, но ответственный почтальон.

Кафе «Горячие обеды» было одним из двух существующих заведений общепита в Роуке. В тёплый период года, примерно с мая по октябрь, располагалось оно по большей части на открытой, обширной террасе, под деревянным беседочным куполом, покрытым зелёной черепицей. С улицы на террасу вела широкая лестница с резными перилами. В дальнем конце площадки, за грилем и двумя торговыми автоматами такая же лестница, но уже и без перил, спускалась к реке Таймор в зону лесоперерабатывающего завода «Роук-Инн». Лесорубов с лесопилки зачастую можно было видеть около барной стойки Обедов, в том числе и в рабочее время, потягивавших пиво в компании местных завсегдатаев и пенсионеров. Они играли в шахматы, карты, перекидывались сплетнями.

Хозяин заведения, пожилой мигрант с Польши Мартин Шмидт, приехавший в Роук в далёких семидесятых со своим многочисленным семейством, знал, что его кафе единственное место в городе, где можно днём побездельничать в компании себе подобных за кружкой пива, и чувствовал себя неким царьком. Своего конкурента, одного на всю округу, татарина Рамиля, владельца клуба, он воспринимал с гордым презрением.

Вторым развлекательным заведением в Роуке являлся как раз, так называемый ночной клуб под названием «Молодняк». Открывался он в шесть вечера и работал до последнего клиента, примерно до рассвета. Контингент «Молодняка» судя по названию, должен был составлять молодые люди, студенты, совершеннолетние подростки, но реальность была суровее. Уже во второе посещение клуба Леонид понял, что молодёжь не слишком жаловала клуб. По какой причине осталось тайной. Местное население само было тайной в обыденных предпочтениях, где проводить свободное время. Загадочный русский менталитет глубинки решил Лёня. Молодёжь более охотно собиралась на большой поляне в Ленском лесу в шести километрах от города, где устраивали танцы, посиделки у костра с распитием спиртного, драками и любовными актами соития в кустах. Народ постарше, лет за двадцать, отдавали предпочтение пляжу на восточном берегу Таймора, где было даже некоторое подобие удобств для отдыха. Деревянные лежаки, сколоченные из досок, мангалы для шашлыков и биотуалетные кабинки, невообразимо загаженные. Леонид ещё слышал о заброшенных штольнях в Спящих холмах, куда подростки забирались в поисках острых ощущений, но сам он не решился туда сходить.

ВД

Началась моя история в Роуке, именно там. В начале июня, на террасе кафе Мартина. Жара, помню, стояла просто чудовищная.

Роук. Небольшой городок, на границе округа БТ-2 с населением едва достигающим десяти тысяч. Посёлок городского типа, кажется, так называют такие поселения. Хотя местные с долей возмущения будут тебе доказывать, что Роук именно Город, а не посёлок. Правильно, кому хочется ходить под глумливым прозвищем деревенщина, все хотят статус горожанина.

Находится Роук в двухстах километрах западнее административного центра Холмтау. Холмтау – это город где я живу, и здесь же закончится моя эпопея. Сейчас мне надо написать, что именно положило начало жутким событиям, пройти по цепочке и дойти до сегодняшнего дня. Максимально сжато и содержательно. Начало было там, в обед на террасе, окончание здесь, дома, лёжа на кровати. Я не писатель, да и изливать душу особо не хочется, мне важно донести истину. А если даже если немного приукрашу события, не вижу ничего страшного в этом.

Про дневники. Кажется, их пишут на протяжении долгого времени, по мере поступления событий, вписывая их. Дневником, пожалуй, тогда свою писанину я называть не буду, скорее уж сочинение «Как я провёл лето». Ха! Прочти эту историю моя учительница литературы, она бы наверняка поседела. Вспомнил. Она и так седая, хотя не старая. Наверно, кто-то из учеников уже успел поделиться своим незабываемым летом.

До обеда все двадцать столов на террасе в основном пустовали. Завсегдатаи из местных: работяги с лесопилки, пенсионеры кучковались у длинной барной стойки в компании Мартина, почти всё время заполняя разговорами и сплетнями. Батарея стаканов с пивом, разной степени отпитости, тарелки с сухарями, игральные карты покрывали стойку перед кучкой мужчин, которые периодически разражались хохотом. К двенадцати часам, когда на лесопилке раздавался пронзительный звонок, напоминающий Лёне перемену в школе, шевеление в кафе усиливалось. Звонок сигнализировал обеденный перерыв и почти сразу от причала на реке начинали подниматься рабочие. Стекались они и из других частей города, частично с восточных коровьих ферм комбината «СкотРоук», с парка вагончиков временного жилья для сезонных рабочих и заправочной станции «Нольск-нефть», что располагалась у самой реки Таймор, при выезде из города.

Кафе Шмидтов предлагало достаточное обширное обеденное меню на любой вкус и стоило это не дорого. Поэтому большинство рабочих предпочитало питаться у него. Жена Мартина, то ли Фрида, то ли Грета, Леонид так и не запомнил, исполняла обязанности главного повара и надо признать, готовила она превосходно. Выглядела ещё эффектней. Сто двадцать килограмм живого веса с грацией линкора. Её обширные бёдра, обтянутые белым фартуком, с неторопливым величием, двигались заданным маршрутом: плита, холодильник, барная стойка. Дочери Мартина, а их у четы Шмидтов было пятеро, работали официантками.

Лёня смотрел, как рабочие поднимаются на террасу, переговариваясь на ходу и скидывают фирменные куртки с логотипом «Роук-Инк», вешая их на спинки стульев. По причине удушающей жары, что воцарилась в Роуке недели две назад, некоторые из рабочих носили комбинезоны на голое тело, что лишало Леонида всякого аппетита. Торсы мужчин, загорелые, жилистые, волосатые, лоснящиеся потом, никак не способствовали поглощению еды, но открыто возмутится он не мог, боясь реакции хозяина. Раз Мартин позволяет в таком виде приходить к себе обедать, значит здесь это в порядке вещей. Тем более львиную долю выручки заведению приносили как раз работяги. Лёня понимал, что предъяви он претензию сейчас, завтра его просто могли не обслужить в Обедах, а днём в городе просто было негде убить время.

Лесорубы, грузчики занимали места, рассаживались по шатким пластиковым стульям, шумно галдели, смеялись в голос и по традиции громко требовали еды, хотя знали, что у Шмидта и его семейства к этому времени уже всё готово. Стандартный обед состоял из супа, салата, котлеты с гарниром и стаканом лимонада. Основным же источником дохода считалось пиво. Каждый из рабочих с завода выпивал за трапезой как минимум по две кружки, закусывая фирменными сосисками, и Леонид никак не мог понять, почему им разрешено употреблять алкоголь в обеденное время? Правило компании? Поблажки со стороны руководства? Или форменное разгильдяйство и недосмотр? Раза два-три за эти две недели, проведённые в Роуке, Лёня видел людей из руководящего состава лесопилки. Это были молодые люди в нежно зелёных рубашках с галстуками и с планшетами под мышкой. Они никогда не приходили обедать в Горячие обеды, видимо стараясь держать дистанцию с рабочими, зато их часто можно было видеть на местном рынке уплетающих шаурму с киоска.

Лёня вздохнул, откинулся на спинку стула и снова погрузился в чтение книги, которую в это утро прихватил с полки. Это был старый детективный роман Чейза. Как раз то, что поможет убить час времени. Солнце пекло. На столе перед парнем стоял большой стакан лимонада со льдом, вокруг звеня ложками, обедали люди, впереди было лето каникул, и Лёня подумал, что ему очень хорошо.

ВД

Вы замечали наверно, что всяким гадостям в жизни предшествует прекрасное и беззаботное время. Может, стоит иногда в такие моменты счастья и благоденствия остановиться, оглядеться и сказать самому себе «Друг, солнце светит, ты счастлив, никаких проблем, будь предельно осторожен, беда идёт». Тогда глядишь и последующее дерьмо проскользнёт мимо. То, что оно будет наверняка, не аксиома, но как практика показывает явление частое. А может просто на фоне безоблачного неба, любая тучка кажется грозовым предвестником апокалипсиса.

С таким началом истории, никто не ожидает подобного финала. Тут даже сравнение тяжело подобрать. Разительный, режущий сознание контраст. Всплывая из памяти, вся эта гнусь начинает причинять душевную боль. Невыносимую порой, зудящую вибрацию в голове. Эта та боль, от которой хочется избавиться быстрым, эффективным способом. Убийством. Застрелить эту суку да поскорей! Осталось дело за малым: найти, где она обитает, в какой норе прячется. В каком-нибудь астрале? В параллельном мире? В твоём собственном мозжечке? Вопрос на миллион. Ладно, предположим, найду я её, и даже удастся уничтожить мерзкую тварь, искоренить душевные муки путем жёсткого убийства, а дальше…? Будет это Дальше? Общеизвестно, что душа неразрывно связанна с телом до самой кончины. Получается смерть этой боли аналогична самоубийству? Суицид не иначе.

Мартин за стойкой сонно щурился, отмахивался от назойливых мух и из-за всех сил боролся со сном. Его друзья-завсегдатаи разошлись по домам на время пока рабочие обедают. Кто дела по дому доделать, кто просто подремать. К вечеру они снова стекутся в кафе посудачить, поиграть в карты и выпить уже чего покрепче чем разбавленное пиво. Ритуал этот повторялся из-зо дня в день. Старшая дочь Мартина, некрасивая с лошадиным лицом, скучающе курила возле ванны для мойки посуды.

«Семейный бизнес» подумал Леонид, бегая глазами по строчкам в книге и ничего не понимая из прочитанного. «Интересно, какого это всю жизнь прозябать в глухомани вроде городка Роук: без перспектив уехать из семейного гнезда, выйти замуж и пожить по человечески? Наверно, тоскливо»

Рабочие, закончившие свой обед, откидывались на спинки стульев, удовлетворённо вздыхали, закуривали. Некоторые неспешным шагом двигались обратно в сторону спуска на лесопилку. Перед проходными воротами на завод, штабелем лежали доски, на которых они до конца обеда любили отдохнуть, развалившись и щурясь на слепящем солнце.

Придремавший Мартин клюнул головой, встрепенулся, оглядел полупустую террасу и широко зевнул, осторожно скосив глаза в сторону кухни.

«Фокус» улыбнулся про себя Леонид, периферийно уловив аккуратные манипуляции рук Мартина под стойкой. Глаза немца выражали безмятежность, тогда как руки доставали из-под прилавка бутылку водки, стакан. Жидкость без единого всплеска лилась в сосуд, бутылка исчезала. Фрау Шмидт отворачивается к плите перевернуть шипящие котлеты и в это время стакан взлетает ко рту Мартина и так же быстро исчезает. Фрида или Грета, Леонид так и не вспомнил, поворачивается к стойке, подозрительно смотрит на раскрасневшееся лицо мужа, но, не заметив стакана, успокаивается.

ВД

Превратности судьбы хладнокровно переносить никто не в силах. Всегда есть НЕЧТО, что собьет с ног, выбьет из привычной колеи жизни, раздавит, поваляет и уничтожит. Удар, если он достаточно силен, с маской безразличия встретит только безумец, который смотрит на мир сквозь свою сумасшедшую призму неизбежности. Человек, с уравновешенной психикой, обязательно угробит сотню другую нервных клеток, что впоследствии выльется в психоз. Повторюсь, всегда есть Нечто.

И все подсознательно боятся это НЕЧТО, а страх порождает сомнения, и человек, достаточно мнительный, порой задаётся вопросом, нужно ли жить, стоит дальше обременять свет своим боязливым существованием? Мысли атакуют ослабевший от нервной встряски мозг. Они, противным роем злобных пчел, жужжа в голове, пожирают остатки терпения, потихоньку сводя с ума.

«Зачем ты сделал это? Ты виновен, виновен, виновен…». Нашептывает совесть своим отвратительным, визгливым и всюду проникающим голоском. «Куда хочешь беги, что хочешь пей, колись, нюхай всякую дрянь, от меня не избавиться».

И правда. Укоризненный глас души не заглушишь. При жизни от него можно лишь частично абстрагироваться и то не всегда и ненадолго. Уж лучше сразу искоренить и уничтожить путем убийства… самоубийства как выясняется.

Сумбурные мысли. Сумбурная писанина. Простите…

Меня зовут Леонид Дачников. Я пишу эти строки, лёжа на кровати. На данный момент, мое душевное состояние оставляет желать лучшего. Сегодня 12-ое октября. Наверно.

Все эти размышления, плод пораженного бедою мозга. Почерк очень корявый, потому что руки трясутся. Возможно от дикого похмелья.

Меня атакуют воспоминания. Набегают как ледяные волны на берег обнажённых нервов сознания. Жуткие воспоминания, о которых лучше забыть и не вспоминать. Тяжелая депрессия душит меня длинными, корявыми пальцами, и выбраться из ее цепких объятий нет ни единого шанса. Безысходность данного положения, добавляет лишнюю тонну на уже изрядный груз, весящий на душе, и никуда от этого не денешься.

Я физически чувствую… чувствую, как что-то огромное, темное и злобное выбирается из глубин подсознания. Некий монстр, готовый поглотить меня целиком, отправив навечно в мрачный лабиринт безумия. Я знаю, что не вынесу встречи с жуткой тварью и когда оно выберется наружу, я вероятнее всего умру от страха, лишь посмотрев в его глаза.

Мне пора в психиатрический диспансер. Интересно чем там кормят, умираю с голоду.

Все забавные вещи в жизни имеют один минус – при постоянном повторении они начинают надоедать. Лёня понял, что за прошедшие две недели, которые он провёл здесь в городе Роук, округа Нольск, его уже не забавляет ловкость Мартина напиваться втайне от жены, хотя изначально ему было интересно наблюдать за этой комедией. А больше развлечений в этом месте не было. Убивать время приходилось либо в кафе Мартина с книжкой и лимонадом со льдом или в ночном клубе «Молодняк», который открывался только в шесть. Дома сидеть Лёня зарёкся сразу по причине непомерного трудолюбия своей тётки Зинаиды, у которой он гостил. Та всегда находила для него работу в огороде или по хозяйству. Прополоть, натаскать, нарубить. После первых трёх дней рабства на участке, Лёня решил, что уж лучше гулять по окрестностям Роука без дела, глазея по сторонам, чем окучивать картошку или выгребать дерьмо из-под свиней. С утра он сбегал из дома, просиживал до вечера в «Горячих обедах», гулял, а вечером шёл в Молодняк. Так прошло две недели.

ВД

Спроси любого человека, как бы он хотел умереть с учётом неизбежной смерти. Самый частый ответ будет – безболезненно и быстро. А как вам перспектива уйти в мир иной от разрыва сердца, вследствие сильного испуга после встречи с кошмаром? Вот и я не в восторге. Поэтому я осознано решил покончить жизнь самоубийством. Не знаю, правда, получится у меня или нет. Хватит ли духу.

Пистолет заряжен и лежит рядом со мной на одеяле. Раза три я проверил, вставлен ли патрон в магазин. Вставлен. Остаётся только передёрнуть затвор, засунуть ствол себе в рот, помолиться, если будет желание и нажать на курок. Дальше темнота, тишина и забвение. Никаких тебе проблем, никаких мук совести, предсмертных криков ужаса, ничего.

Дневник, сочинение, мемуары, так и не определился, как это назвать, будет финальным штрихом в моём бренном существовании.

И началось всё это, когда…

… я увидел туфли. Сидел, уставившись в пол невидящим взглядом, отложив книгу, потому что уже не понимал, о чём читаю. Чёрные такие туфли лодочки, слегка запыленные. Потом само собой заметил, что в туфлях кто-то есть, и этот кто-то стоит сейчас передо мной и ждёт. Или спрашивает.

– Можно присесть? – донёсся голос и Леонид, очнувшись от глубокой задумчивости, поднял глаза. – Всё занято. – Пояснили ему.

Дачников сморгнул сонную поволоку с глаз и разглядел, наконец-то, незнакомую девушку, которая стояла перед ним, несколько смущённо оглядывая переполненный зал. Невысокая, худая с длинными, чёрными волосами, забранными в конский хвост.

В кафе тем временем на смену рабочим с лесопилки пришли работники близлежащих ферм. Отличались они как спецодеждой тёмно-синего цвета, так и комплекцией. Если лесорубы сплошь и рядом были худые, жилистые с обветренными лицами и заросшими бородой, то фермеры в основной массе выступали довольно тучными, рыхлыми, с бледными лицами, что говорило о работе преимущественно в молочных и мясоперерабатывающих цехах.

– Конечно, садитесь, – махнул Лёня рукой, недоумённо оглядываясь. Он даже не заметил, как одна партия работяг ушла, а вторая заполнила всё кафе. Ещё он обратил внимание на то, что некоторым пришлось тесниться вдесятером за одним столом, сдвинув стулья, но, тем не менее, никто не подсел к нему. Дочки-официантки лавировали между посетителей с подносами полными тарелок. Жаркое, щи, салат из свежих огурцов. Блюда ставились перед людьми, пустые тарелки забирались. Звон вилок, ложек, бокалов, взрывы смеха.

– Вы меня слышите? – поинтересовалась девушка. Она чуть наклонилась, подозрительно заглядывая Лёне в глаза. Видимо, чтоб удостоверится, что тот не пьян. – Я ненадолго присяду, пообедать? Все места заняты.

– Да конечно, – громче сказал Дачников, поняв, что в первый раз девушка его не услышала.

– Если что я Катя, – улыбнулась незнакомка, вешая сумочку на спинку стула и присаживаясь. – Всё никак не разгребу место на кухне, чтоб готовить самой дома. – Непонятно сказала она. – Приходится питаться здесь или покупать в магазине полуфабрикаты. Но от яичницы и замороженных котлет меня уже тошнит.

Лёня не нашёлся что ответить, потому что не понял, к чему было это признание, и чтоб скрыть неловкость, отпил из бокала лимонад. Тот нагрелся и выдохся. Катя внимательно изучала меню.

– А почему в том зале никто никогда не сидит? – спросил Дачников, просто чтоб сказать что-то.

Основное здание кафе из красного кирпича стояло на возвышенном фундаменте, от которого шла сама летняя терраса. Там располагалась кухня, просторный зал с панорамными окнами на всю стену и бильярдный стол, на котором, судя по ветхому виду, очень давно никто не играл. Девушка оторвалась от меню, оглянулась на кафе и пожала плечами.

– Наверно потому что там температура как в аду. В такое пекло лучше на открытом воздухе разве нет? А кондиционеров в этом городе не сыщешь ни в одном заведении. И тем более их нет у Шмидта.

– В Молодняке есть, – сказал Лёня, вспомнив, что в клубе у Рамиля висело два больших агрегата под потолком.

– Я давно здесь не была, – Катя подпёрла щёку рукой и с долей грусти осмотрела многолюдное кафе. – Многое изменилось с моего последнего визита в Роук. Раньше и терраса была меньше и народ другой.

– Другой?

– Знакомых лиц больше, – улыбнулась Катя и снова обернулась на здание кафе. – Помню когда наступали осенние холода, и здесь на площадке сидеть было невозможно из-за дождя и ветра, Шмидты перебирались в основной зал. Снимали чехлы с диванов, мыли полы, застилали скатертями столы, устанавливались обогреватели. А потом объявляли вечер закрытия летнего сезона и угощали всех посетителей яблочным пирогом. Фрида его просто великолепно готовит.

«Всё-таки Фрида, а не Грета» подумал Лёня.

ВД

Момент знакомства я помню отчётливо. Она села ко мне за стол, заказала еду, и мы как-то сразу непринуждённо начали болтать. Темой разговора тогда стал городок Роук.

– Так ты не отсюда? Не с Роука? – спросил Леонид, принимая у официантки стакан с лимонадом. – Сказала, что давно здесь не была.

Катя жевала жареный сандвич с ветчиной.

– Я здесь родилась и выросла. – Ответила она, – Лет в десять мои родители забрали меня и брата в другое место. Переехали в более оживлённый город. Отец считал, что здесь у меня нет будущего. Или есть, но весьма мрачное. Выйти замуж за местного пьяницу, нарожать ему детей и до конца жизни ходить с огрубевшими, от работы на ферме, руками. – Катя хихикнула. – Возможно, он был прав. В Новгороде я, по крайней мере, получила хорошее образование и устроилась на перспективную должность менеджера. Уже жду не дождусь когда вернусь к работе.

– Давно приехала?

– Месяца три уже здесь. Тоска смертная. Не понимаю, как я могла находить в детстве эти места очаровательными.

– В детстве на мир смотришь другими глазами, – улыбнулся Лёня. – Всё вокруг кажется ярким, интересным, запоминающимся. А что заставило тебя вернуться сюда?

– Здесь жила моя бабушка долгое время после нашего отъезда. Мы редко её навещали. Потом она умерла, четыре года назад, оставив по завещанию мне дом. Сам понимаешь, что переезжать сюда я не собираюсь, я уже человек города, сельская жизнь не по мне, а вот продать особняк и на вырученные деньги купить в Москве или Подмосковье приличное жильё, это вполне себе нормальная задумка. Поэтому я здесь. Привожу заброшенное жилище в товарный вид и надеюсь поскорее его продать.

Леонид задумчиво потеребил подбородок, потом ткнул пальцем в сторону северной окраины Роука.

– Я видел, – закивал он. – Там целый микрорайон старых, богатых домов. Особняков, как их называют. Первых жителей и основателей этого поселения. Тётка что-то рассказывала мне про них, но я не слушал. Гулял на той неделе, видел, что там по большей части брошенные дома.

– Есть такое, – помрачнела Катя. – Правда, не брошенные, а нежилые. Наследники, такие же, как и я, почти все живут в больших городах по России, и им особо дела нет, чем они там владеют в богом забытом месте. Я прочитала в интернете, что Роук всё же считается перспективным поселением и что рано или поздно здесь проложат трассу и цена на землю подскочит, поэтому решила подсуетится уже сейчас, пока государство не прибрало к рукам всё, до чего может дотянутся.

К столику подошла младшая дочь из семейства Шмидт.

– Не хотите шоколадного торта?– кисло спросила она у Кати. – Мама только из духовки его достала. Сказала, чтоб я предложила его всем посетителям, пока не остыл.

– Хорошо, – пряча улыбку, ответила та. – Несите. И стакан вишнёвого морса.

– Мне тоже, – отозвался Лёня. – Торта и морса.

– Бедолаги, – чуть слышно проговорила Катя, когда официантка отошла. – У всех дочек Мартина на лице такая вселенская тоска, что у меня аж оскоминой зубы сводит. А что на счёт тебя Леонид? Какими судьбами ты здесь?

– Я из Холмтау приехал. Погостить к тётке на пару месяцев. – Увидев недоумённый взгляд Кати, Лёня засмеялся. – Не по собственному желанию, поверь. И не по принуждению. Скорее, чтоб получить предмет давнего вожделения.

– И что это за предмет? Серебряный роллс-ройс?

Дачников засмеялся и покачал головой.

– Почти. Пока только водительские права.

ВД

В один из дней, кажется это было в начале июня, отец позвал меня на кухню поговорить о важном. Типа семейный совет. К тому времени я уже сдал все экзамены, отгулял на выпускном балу и оставил школу в прошлой жизни. Впереди ждал институт, волнующая жизнь студента и новые впечатления. Мама приготовила нам на завтрак оладьи и в кругу семьи мне поведали о предстоящей командировке.

– Этот договор позволит нам открыть свой филиал в Холмтау, – самым увещевательным тоном говорил Геннадий Дачников, смотря на посмурневшее лицо сына. – Такой шанс выпадает раз в жизни. Мы с мамой десять лет убили, горбатясь на этого прохвоста Бигнеева и теперь, наконец, появилась возможность самим возглавить отделение в нашем городе. Понимаешь, Лёнь?

– Мы не забыли про твою заветную мечту о водительских правах, – пропела Светлана Дачникова елейным голосом набожной прихожанки.– Пришло время воплощать мечты в реальность.

– Вы обещали мне оплатить обучение на права после окончания школы, – хмуро пробасил Леонид. – А теперь говорите, что я ещё должен какое-то время пожить у чёрта на рогах.

– Обещали, – кивнул Геннадий, нервно потирая щёку. – И выполним обещание. Оплатим полный курс и…

– И за то, что ты поживёшь у тёти Зины в Роуке, пока мы будем в командировке, ты бонусом получишь… – Светлана бросила быстрый взгляд на мужа. – Получишь некоторую сумму денег из гонорара за контракт…

– На которую сможешь купить себе поддержанную машину, – закончил Геннадий и лучезарно улыбнулся.

Родители выжидающе смотрели на скисшего сына, который уронив голову на руки, лежал на столе.

– А без поездки в этот мухосранск можно обойтись? – глухо спросил он. – Ну лето же… – Лёня поднял голову и вперил несчастный взгляд в папу с мамой. – Мы с пацанами столько запланировали. Походы, гулянки, велотрек… Да и как я поеду в конце концов? Экзамены на носу!

– Сын, – уже жёстко перебил его Геннадий. – Экзамены сдашь экстерном, мы уже договорились. Мы не можем взять тебя с собой за границу и не можем оставить одного здесь. А едем мы однозначно. Контракт обеспечит нам безбедное существование весь остаток жизни. Некоторое время под присмотром моей сестры не убьёт тебя, зато потом всё окупится с лихвой. Сейчас мы хотим, чтоб ты без явного принуждения и давления поехал погостить в Роук, и обещаем тебе за терпение достойную награду.

Леонид тяжело вздохнул, потёр лицо и убитым голосом спросил.

– Сколько мне там куковать?

ВД

Я мечтал о правах, я мечтал о собственной машине. Те парни, у которых было и то и другое, пользовались бешеной популярностью у противоположного пола и авторитетом у друзей. Машина добавляла статуса полубога. У моих ровесников, да и у меня пределом мечтаний был чёрный джип «тойота». Этакая чёрная громада в четыре привода под негласным названием Бабцеловка. Эта мечта маячила перед глазами в тот день на кухне, только протяни руку и возьми. Само собой я заранее согласился на все их условия, а спектакль обиженного сына сыграл, чтоб набить себе цену.

– Сколько?! Вот чёрт! – воскликнул Леонид, когда отец озвучил условия, выполнив которые он смог бы получить заветные права.

– Не ругайся, – одёрнула его мама. – Не всё так страшно. Два месяца это максимальный срок, на который мы уедем. Я уверенна, что заключение договора и решение остальных мелких дел пройдёт быстрее, и мы вернёмся в начале июля. Да, Ген?

Задумавшийся Геннадий встрепенулся и энергично закивал.

– Месяц, – твёрдо сказал он с явным сомнением на лице. Потом добавил – Плюс минус неделя.

– Не думай о сроке сынок, – мама подошла к Леониду, обняла и чмокнула того в макушку. – Время пролетит незаметно. Я уверенна, что в Роуке куча интересных мест, куда можно пойти развеяться и погулять. Денег мы тебе дадим, чтоб ни в чём себе не отказывал. Просто нам спокойнее будет работать, зная, что ты под присмотром.

– И всегда держи в уме машину сын, – ободряюще улыбнулся папа. – Свой чёрный джип.

– Машина это круто, – Катя покивала головой, отщипывая от шоколадного торта кусочки и отправляя в рот. – То есть твоя задача отсидеть здесь свой срок под присмотром тётки, а потом, когда родители вернутся из командировки, вернуться, сдать на права, купить машину и с шиком въехать на ней во двор института?

– Как-то осуждающе звучит это в твоих устах, – засмеялся Лёня, чувствуя себя немного неловко. – Что в этом плохого?

– А чем они занимаются? Твои родители? Бизнесмены какие-нибудь?

– Я сам толком не знаю, – он смущённо почесал в затылке. – Вроде они покупают какие-то сырые разработки, патентуют, нанимают людей, которые доводят всё это до ума и перепродают. За границу чаще всего. Не пыльная вроде работа, правда, частые командировки это неотъемлемая её часть. Как я понял, они хотят открыть представительство у нас в Холмтау и разъезды сократятся. Я надеюсь на это.