Loe raamatut: «Свой чужой ребенок. Повесть»

Font:

ISBN 978-5-0060-6581-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАДЦЕ МОЁ НЕТОЛКОВИТОЕ

(о повести Дмитрия Плынова

«Свой чужой ребенок»)

Сограждане мои, почему вы переворачиваете и скребете каждый камень, чтобы скопить богатство, и так мало заботитесь о своих детях, которые в один прекрасный день унаследуют все это богатство?
Сократ

«Жизнь, как она есть». Казалось, лучшего названия к обзору повести Дмитрия Плынова «Свой чужой ребёнок» не придумаешь. Ведь её сюжет посвящён жизненным коллизиям, которые переживает семья, воспитывающая девочку-тинэйджера.

Но на этом довольно широко возделанном и психологами, и педагогами, и писателями сюжетном поле Д. Плынов засеял свои авторские мировоззренческие приоритеты, главный из которых – подросток в системе семейных отношений.

Говоря словами мудрого Старца Амвросия Оптинского, речь пойдёт о «чадце», которому предстоит усвоить жизненные уроки: и те, которые преподнесёт ему окружающий мир, и те, которые втолкуют ему родители.

В целом повесть «Свой чужой ребёнок» производит неоднозначное впечатление. Не с точки зрения писательского мастерства, с этим дело обстоит более чем хорошо. А потому, что в ней поднимается насущная и вместе с тем вечная проблема взаимоотношения детей и родителей.

Повесть современна, и описанный общий социальный фон для читателя знаком и узнаваем.

В произведении выпукло отражена нынешняя действительность: «три кита» бюрократии продолжают править в стране. И чем дальше от Москвы находилась область, тем

незыблемее они стояли на страже чиновничьего благополучия. Неумеренный карьеризм, раболепное почитание вышестоящего, круговая порука, названная теперь политической элитой, – залог продвижения и достатка».

Автор весьма обеспокоенно рассказывает о том, что некоторые, так называемые элитные семьи руководящих работников, окунувшись в мафиозную чиновничью сферу, круговую поруку и коррупцию, совсем теряют нравственные ориентиры и ценности. Из многих морально-этических понятий, таких как дружба, верность, уважение, любовь, их образ жизни выхолащивает изначальный сокровенный смысл.

«Странная была эта дружба – по графику. В основном с 9 до 20, по рабочим дням, а свободное время каждый проводил по-своему. Даже семьи практически не были знакомы. Таких друзей у Федорова было много, и несмотря на трепетное отношение к понятию «друг», Владимир Сергеевич приобретал их с завидной регулярностью и с такой же частотой терял.

Всё просто. Позвонит Альберт Федорову и предложит пообедать вместе, предупредив заранее, что не один будет. Владимир Сергеевич не отказывается: «Твой друг – мой друг». Короткое застолье и глядишь, после обеда еще один друг образовался. Через месяц уже тот звонит – «твой друг – мой друг». И так далее. А спустя год или меньше Альберт вдруг обидится на кого, и цепочка рассыпалась. Небольшой перерыв и все заново. От дружбы такой сплошная прибыль в прямом и переносном смысле».

Автор с нескрываемой тревогой повествует о судьбе пятнадцатилетней Кати — дочери заместителя губернатора области Владимира Сергеевича и главного врача областной больницы Светланы Петровны Фёдоровых.

Эта тревога прочитывается в самом названии повести, выраженном таким литературным приёмом, как оксюморон, совмещающим несовместимое: когда свой ребёнок превращается в чужого, с одной стороны, и когда, лелея родного ребёнка, можно уничтожить, морально раздавить чужого. Это и есть лейтмотив повести, пронизывающий весь сюжет.

Рассказанные автором сюжетные события драматичны, античеловечны в действиях родителей по отношению к дочери.

Не оказывая должного внимания подростку, сведя заботу о нём исключительно к потаканию в исполнении разных, не всегда оправданных желаний, ни в чём не отказывая ему («Любой каприз, любой намек, и родители бежали сломя голову»), отец и мать потеряли родственную не по крови, а по состоянию внутреннего мира, связующую тонкую нить духовного родства со своим ребёнком.

Так зачастую и бывает, когда взрослые устраивают для себя, а не для ребёнка, моральный комфорт от формальной заботы о детях, подчиняя их интересы своим собственным.

Если ещё Светлана Петровна по-матерински, по-женски более мягко реагирует на увлечение дочери парнем «не из своего круга», то отец-чиновник, всецело поглощённый карьерным ростом («предчувствуя серьезный карьерный рост и возможность переезда в Москву, Владимир Сергеевич с еще большим рвением стал служить своему делу»), не просто резок, а жесток и непререкаем.

«И вот представь себе со стороны, что сегодня произошло: «Дочь заместителя губернатора, без пяти минут сенатора, связалась с местными хулиганами. А сам Федоров не только не замечает этого, но еще и по выставкам ходит, любуется фотографиями с их «мордами». Вот, что скажут!

– Володя, не так грубо, пожалуйста. Они же дети! – Светлана Петровна попыталась остудить пыл мужа.

– Хорошо, хорошо! Извини. Но если она не думает о нас с тобой, то пусть о своих мечтах тоже забудет! Куда она хотела? В МГУ, на журфак? Ха-ха-ха. – Владимир Сергеевич демонстративно взялся за живот руками, изображая смех. – Таких как мы с периферии в Москве пруд пруди! И все мечтают в МГУ! Не меньше!

– Послушай, Володя, может быть, ты сгущаешь краски? Ну, побесятся немного, как они говорят, потусуются и разбегутся.

– Может и так. Вопрос – когда? Если завтра, то можно спать спокойно, а послезавтра – будет поздно! Мимолетное увлечение нашей красавицы выйдет всем боком».

И как это по обыкновению бывает, высокопоставленный чиновник, забывая о сокровенности отцовства, предпринимает, по его мнению, спасительные шаги, организуя через «бартерную» дружбу с облвоенкомом отправку Анатолия в армию. Этим самым ещё больше усугубляя положение несовершеннолетней, теперь уже будущей, мамы. Да. Как это и случается с юными: эмоции, первое чувство захлестнуло их, и они не смогли его подчинить элементарному благоразумию: Катя забеременела.

Родителям, так рьяно делающим карьеру, подчиняя все желанию переехать в Москву, ничего по их разумению не оставалось, как стать на ложный преступный путь: обмануть родную дочь, развести по разные стороны влюблённых и избавить дочь от нежеланного ребёнка. Д. Плынов не судит, не анализирует их поступки, он оставляет эту возможность читателю. Между строк остаются и два аспекта толкования фразы «свой чужой ребёнок»: отец с матерью отнеслись к родной дочери как к чужому чаду, ибо не посчитались с её чувствами, моральным и физическим состоянием; не проявили родительских чувств к Анатолию; а подруга матери – тётя Валя, так неистово оберегающая свою семью и своих детей, также беспринципна и жестокосердна к будущему ребёнку Катерины. Вот и получается: одно дело свои дети, и совсем другое – чужие, потому что родной ребёнок становится чужим, в основном, только по вине взрослых.

Подводя читателя к этим выводам, писатель указывает на тонкую психологическую грань воспитания подростков. Это мы, взрослые, привыкли их называть «трудными», «хулиганами», «бандитами», но их ли вина в том, что они скатываются на подобные жизненные дороги? Зачастую, наклеив однажды подобный ярлык на несовершеннолетнего, взрослые своими неразумными действиями не позволяют ему освободиться от этого хомута, сколько бы он ни старался. Как это случилось и с Анатолием.

«В самом начале, когда мы только организовались. Нас было троe, потом подкатили еще два пацана старше нас. Мы собирали свои первые „машины“. У нас, у троих, с деньгами туго было. Родители простые работяги, а тогда в моду скутеры вошли. Все на них рассекали. И нам хотелось. Коечто мы насобирали по слесарным мастерским, кое-что на свалке. Но всё равно не хватало каких-то деталей. А эти двое при деньгах были, вот мы их и взяли. Повелись на халяву. Потом, когда были готовы наши мотоциклы, мы решили по городу проехаться. Похвалиться. „Пришлые“ напились. Один из них въехал в витрину. Народ набежал, милиция приехала. Нас в отделение отвели. Там выяснилось, что у этих, что при деньгах, мотоциклы были ворованные. Этим идиотам было почти по двадцать лет. Их в камеру, нас на учет. Вот так-то. С тех пор мы и по городу не катаемся, и каждую деталь проверяем, откуда она взялась. А слухи всё равно пошли. Не ототрешься. Позже вообще выяснилось, мне участковый говорил, что эти воры хотели через нас краденые мотоциклы переделывать и продавать».

И далее, делясь с друзьями, Анатолий с сожалением говорит об искреннем стремлении снять с себя и ребят это «хулиганское» клеймо.

«Думаете, не пытались? Отец с матушкой сколько раз в школу ходили, объясняли, унижались. А классная вместе с директором ни в какую. Еле-еле девятый класс закончил. Пришлось уйти из школы. Зато сам поступил в автодорожный на механический. Мать тогда очень обрадовалась, что я такой молодец. Пошла в школу и рассказала директрисе, что она дура. Ну не так, конечно. Они же считали, что я бестолковый, так неучем и останусь. А у меня до этого случая и в школе почти все пятерки были, и сейчас в техникуме всё замечательно. Всё равно никто не верит. Только участковый наш, дядь Коля, молодец. Никогда меня в обиду не давал. Может, поэтому в сорок пять лет до сих пор капитаном ходит».

Даже из этих коротких отрывков повести мы видим, что смысловая многослойность плыновского повествования зашкаливает. Ведь очень много сказано в них: и о том, что у тинейджеров обострено чувство самовыражения, справедливости; и о том, что они социально взрослеют не столько благодаря назиданию и поучению, а скорей, вопреки ему, сталкиваясь с противоречивой действительностью, сеющей в их душах и растерянность, и непонимание, и эмоциональное бунтарство, формируя их личное представление о жизни и людях.

Рефлексия, самомнение, проявляющиеся в основном в поиске смысла собственного «я» и его существования, сопровождаются переоценкой ценностей, изменением отношений к установившимся требованиям и авторитетам, склонностью к «самокопанию» в личных переживаниях и ощущениях.

В центре сюжетных смысловых напластований произведения, безусловно, находится психология подросткового возраста, в психологических словарях определяющегося как «стадия онтогенетического развития между детством и взрослостью (от 11—12 до 16—17 лет), которая характеризуется качественными изменениями, связанными с половым созреванием и вхождением во взрослую жизнь».

Не учитывать этого периода взросления и его особенностей родителями не только не осмотрительно, но и, как убеждают нас изображённые писателем события, даже преступно. Поведенческие модели и специфические реакции самих главных персонажей и их сверстников достаточно типичны для тинэйджеров. Это и элементы самонадеянности, некоторой развязности, эмоциональной неустойчивости, резкого колебания настроения, показной независимости; вместе с тем и болезненная застенчивость, желание быть замеченным и признанным другими и т. п.

Рассказывая о судьбе Кати и её друзей, Д. Плынов исподволь подводит нас к осознанию того, что неформальные, стихийно образующиеся подростковые коллективы, именующие ранее себя «битниками», «хиппи», «гамлерами», «панками», «металлистами», ныне «скинами» или «байкерами» в условиях разгула бандитизма и уголовщины становятся орудием в руках антисоциальных элементов. То есть речь идёт о том, что разные молодежные группы, возникающие как организованно, так и неформально, нельзя пускать на самотёк, за ними необходим определённый общественный контроль.

Средством приобретения авторитета в своей среде у Катерины стало весьма положительное увлечение – художественная фотография. Но этому невинному и интересному хобби Владимир Сергеевич быстро придал «мажорную» окраску, использовав возможности своего служебного положения. И дорогостоящий фотоаппарат подарил, и фотовыставку организовал в престижном клубе «Арбалет», и фестиваль провёл, и презентацию.

«Вот кому нужно поручить иллюстрировать историю нашей губернии, – заключил Владимир Сергеевич после демонстрации снимков Храма и старинного имения. – Вернемся из отпуска, покажу твои фотографии Губернатору».

И что примечательно: в основном славная девочка приняла всё это как само собой разумеющееся, у неё не возникло ни тени стеснения перед теми сверстниками, кому подобное недоступно.

Увеселительное времяпрепровождение, молодёжное арго (подростковое словотворчество), подражание взрослым — всё это броско представлено в плыновской повести.

«Большинство взрослых считают, – пишет Джоанн Харрис в книге „Джентльмены и игроки“, – будто чувства подростков несерьезны и все эти душераздирающие страсти – ярость, ненависть, смятение, ужас, безнадежность, отвергнутая любовь – лишь игра гормонов, тренировочный забег перед Настоящим, из этого вырастают. Это неверно. В тринадцать лет все серьезно, у всего острые края, о них можно порезаться».

А в пятнадцать – ещё серьёзнее, тем более что речь идёт о первой любви. Но этого не осознали до конца отец и мать Катерины. И тем самым жестко и безжалостно сломали ей жизнь. Зато переехали в Москву, устроили дочь в престижный вуз, и в результате она начала вести откровенно вызывающий «мажорный» образ жизни, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И только в редкие минуты уединения на неё находило сожаление, и тоска по утраченной возможности стать счастливой.

Как точно сказал Аристотель, что «воспитание – в счастье украшение, а в несчастье прибежище».

Именно воспитания не хватило ни родителям, оно не стало их «лучшим припасом к старости», ни, в конце концов, дочери, превратившись в предвестник вполне реального её будущего одиночества.

О воспитании самой Светланы Петровны автор рассказывает так:

«Будучи из простой рабочей семьи, маленькая Света всегда отличалась целеустремленностью. Отец – машинист тепловоза, мама – диспетчер на железнодорожной станции не нарадовались на ребенка. И учеба в школе у нее ладилась, и общественная деятельность давалась. Очень активный ребенок. В начальных классах Света была лидером октябрятской звездочки, потом руководила пионерским звеном. А в старших классах и в техникуме даже была членом комитета комсомола школы. Света быстро сообразила, что общественная деятельность – залог успешного будущего. Откуда это было у нее? Никто не знал. Постигала сама. Родители практически не участвовали в ее судьбе. И не потому что относились к ребенку безразлично – нет. Они ее очень любили и по-своему баловали, как могли. Просто у них не было времени на всякие разговоры «по душам», да и не принято это было в их среде.

А когда наступили восьмидесятые, а за ними девяностые, Светлана Петровна резко осудила «коммунистическое прошлое» нашей страны и стала ратовать за восстановление национальной духовности и свободы слова. Ее заметала прогрессивная профессура института, оценила деловую хватку студентки. И как-то само собой получилось, что Светлана Петровна оказалась на административной работе в центральной городской клинике.

Дальше пошло как по маслу – в год на ступень выше.

Общего у них с подругами было мало, за исключением беззаботной юности. Но они регулярно встречались. Инициатором этих встреч всегда выступала Светлана Петровна. Видимо по старой привычке – жажда чего-нибудь организовать.

Катя как-то услышала случайно разговор родителей. Отец интересовался, зачем это мама дружит с «деревенщиной». Мама ответила, что дружить с кем-то надо, и что среди так называемого «уездного высшего света» быстрее найдешь врагов, чем друзей. И это было правдой».

Ещё морально не окрепшее мировоззрение Кати вот такими маленькими свидетельствами лицемерия взрослых постепенно заражалось недоверием к старшим.

И, как ни парадоксально, получилось, что к воровству её счастья – женского, личного – стали причастны самые близкие люди. Лицемерие отца и матери породило не только отчуждение с Катей, оно подорвало исконные основы родства. О подобном конфликте пишет Ди Снайдер в известной книге «Практическая психология для подростков, или как найти своё место в жизни».

«Мой отец был един в двух лицах – сегодня он был самым потрясающим парнем на свете, назавтра жизнь с ним превращалась в сущий кошмар. Я не хочу обвинять родителей во всех своих недостатках, но многие из моих страхов и предубеждений – это последствия непредсказуемого поведения отца… Мы и раньше-то не очень ладили, но, когда я стал подростком, мне стало казаться, что мы вообще говорим на разных языках. Беседуя с друзьями, я понял, что не являюсь исключением, подобные ситуации возникали почти в каждой семье. Часто можно было услышать комментарии вроде: «Мои предки совсем чокнулись!» или «Я ненавижу эту сварливую парочку!»

Во многом схожий детско-родительский стресс, описанный в повести, мог бы быть предотвращён, если бы в семье Фёдоровых царила атмосфера чуткого признания прав друг друга, если бы оказавшегося на поверку хорошего парня из рабочей скромной семьи они приветили, а не подвергли презрению.

Эту мысль Д. Плынов подчеркнул особо, рисуя сцены службы Анатолия в Чечне, где он проявил себя и мужественным, и ответственным, и деловым. Эта глава очень сильная по своему эмоциональному накалу, особенно раздел, где речь идёт о ремонте Анатолием мотоцикла для чеченского ветерана Великой Отечественной войны старика Хамзата.

«Спасибо тебе командир за солдата, – старик протянул подполковнику предназначавшийся Толику стакан.

Станислав Алексеевич взял его, посмотрел на отблески костров в нем, на секунду задумался и произнес:

– Младший сержант Маслов, я приказываю Вам выпить этот стакан за здоровье деда Хамзата.
– Нет, командир, – перебил его старик, – пусть выпьет за то, чтобы не было войны.

Дед Хамзат немного подумал и добавил:

– Особенно между братьями! Мы все дети одной страны!

Значит, братья!»

Как же так получилось, что в трудовой семье из «хулиганистого» подростка, знающего цену трудовой копейке, вырос именно гражданин, а в чиновничьей «крутой», не знающей ни в чём недостатка в конечном итоге взбалмошная циничная «мажорная» личность?

Ответить на этот вопрос писатель предлагает читателю.

После прочтения повести остаётся ощущение, что повесть не закончена. Кажется, Дмитрий Плынов замолчал в самый неподходящий момент, когда через несколько лет Анатолий едет в Москву, а Катерина, уже москвичка, вдруг вспоминает о прошлом…

Но, как заметил Кецалькоатля (Божество Америки), «даже молчание может быть частью молитвы». В данном случае – авторской молитвы за судьбу и лучшую участь наших детей.

Но рассказывать об этом уже будут читательское воображение и сама жизнь.

Светлана Андреевна Демченко – кандидат философских наук, доцент, член Союза писателей России, член Русского общества им. А. С. Пушкина Международного Совета Российских Соотечественников, вице-президент Института Содействия Развитию Гражданского Общества, член Международного Клуба православных писателей «Омилия».

ГЛАВА I

1

К зданию областной администрации подъехала белая «Волга» с красными крестами на передних дверях, капоте и багажнике. Из неё вышла красивая ухоженная женщина сорока лет. Строгий темно-синий костюм, туфли на высоком каблуке, горделивая осанка, легкий макияж на лице и короткая стрижка говорили о том, что эта женщина не просто врач. Захлопнув за собой дверь, она небрежно махнула рукой водителю и смело направилась к центральному входу властных апартаментов.

Казенная архитектура главного в области строения ничем особо не отличалась. Олицетворение советского прошлого. Глядя на это сооружение, приходит мысль, что обкомы, исполкомы, профсоюзы так и не съезжали со своих мест. Основным преобразованием была лишь смена флага да табличек по бокам массивной двустворчатой двери. Теперь на них написано: «Губернатор области» и «Администрация области». Даже гербы на фасаде прежние, советские. Наверное, это и не важно, как внешне выглядит аппарат управления. Важно, чтобы в людях, восседавших за этими гербами, произошли принципиальные изменения.

Однако не всё так просто. «Три кита» бюрократии продолжали править в стране. И чем дальше от Москвы находилась область, тем незыблемее они стояли на страже чиновничьего благополучия. Неумеренный карьеризм, раболепное почитание вышестоящего, круговая порука, названная теперь политической элитой, – залог продвижения и достатка.

Женщина, приехавшая на медицинской машине, уверенно распахнула входную дверь и направилась на второй этаж, в кабинет заместителя губернатора области Фёдорова Владимира Сергеевича. Дежуривший на пропускном пункте милиционер знал её в лицо. Он не мог не знать главного врача Центральной областной клиники, которая к тому же была женой того самого заместителя губернатора.

Светлана Петровна Фёдорова вошла в приёмную мужа. В ней кроме секретарши Гали никого не было, что весьма редкий случай. Не удостоив её своим вниманием и даже не поздоровавшись, главврач открыла дверь в кабинет:

– Володя, ты скоро? Мы же с тобой договаривались. Или ты опять забыл?

– Да-да, Светик! А я уже почти готов, – Владимир Сергеевич засуетился, собирая в стопку служебные бумаги.

– Через полчаса начнут собираться гости. В ресторане почти всё готово. Я заезжала туда. А мы ещё подарок не купили. Или ты хочешь испортить праздник единственной дочери? – Светлана Петровна отчитывала мужа, как пациента, нарушившего пастельный режим. Её слова звучали негромко, но жёстко, не давая шанса возразить.

Владимир Сергеевич нажал на кнопку селектора и отрывисто произнёс:

– Выхожу!

Это означало, что через минуту его водитель должен подать служебную машину к центральному входу администрации.

– Дорогая, на моей поедем?

– Да! Свою я уже отпустила.

Фёдоровы вышли из здания и сели на заднее сиденье темносиней «Ауди».

– В торговый центр «Калипсо», – скомандовал Владимир Сергеевич, водителю.

Машина резко тронулась с места, сделала круг на площади перед зданием и выехала на городские улицы.

– Я уже всё придумал, – Владимир Сергеевич поёрзал и сел к жене полубоком. – Мы подарим нашей Катюшке профессиональный цифровой фотоаппарат.

– Не дороговато будет?

Жена сделала вид, что возражает.

– Что ты! Нормально! Я уже Альберту позвонил, он сказал, что сделает большие скидки и подберет самый лучший.

Альберт был единственным владельцем самого крупного в городе, да и в области, торгового центра «Калипсо». Владимир Сергеевич познакомился с ним три года назад. В то время Альберт искал подходы к администрации города, чтобы выиграть тендер и получить землеотвод в самом престижном месте в этих краях, недалеко от железнодорожного вокзала. Фёдоров тогда работал в городском комитете по надзору за землепользованием. Кто их свёл – уже все забыли, но с тех пор они называли друг друга друзьями.

Странная была эта дружба – по графику. В основном с 9 до 20, по рабочим дням, а свободное время каждый проводил по— своему. Даже семьи практически не были знакомы. Таких друзей у Фёдорова было много, и, несмотря на трепетное отношение к понятию «друг», Владимир Сергеевич приобретал их с завидной регулярностью и с такой же частотой терял.

Всё просто. Позвонит Альберт Фёдорову и предложит пообедать вместе, предупредив заранее, что не один будет. Владимир Сергеевич не отказывается: «твой друг – мой друг». Короткое застолье, и глядишь – после обеда ещё один друг образовался. Через месяц уже тот звонит: «твой друг – мой друг». И так далее. А спустя год или меньше Альберт вдруг обидится на кого – и цепочка рассыпалась. Небольшой перерыв – и всё заново. От дружбы такой сплошная прибыль в прямом и переносном смысле.

Машина Фёдорова спустя десять минут припарковалась у «Калипсо». Владимир Сергеевич сделал короткий звонок по мобильному телефону и попросил водителя сходить за пакетом в отдел электроники и бытовой техники этого центра. Там его уже ждали.

А ещё через пять минут заботливые родители с подарком для дочери уже ехали по направлению к ресторану, где и должно было состояться торжество.

Их дочери Кате исполнялось пятнадцать лет. Круглая дата. Несмотря на своё «мажорное» положение в подростковой иерархии, Катя росла вполне приличной девочкой. Она была веселой, энергичной, увлекающейся. В школе к ней в равной степени хорошо относились и учителя, и одноклассники. Да и учёба ей давалась легко. Но больше всего её любили за организаторские способности. Она обожала общественную деятельность и вечно придумывала что-то интересное. Придумает, организует и сама же потом всё это увековечит. Главное увлечение Кати – художественная фотография. Очень талантливо у неё всё получалось. Год назад, когда в области проходил конкурс фотографии «Наш город – наши люди», Катя даже получила специальный приз за оригинальность. Именно с тех пор она постоянно была с объективом наготове и мечтала стать фотожурналистом, фотохудожником. Поэтому выбор родителями подарка был далеко не случаен.

И вообще они в ней души не чаяли. Казалось, пожелай Катя на свое пятнадцатилетие не фотоаппарат, а сразу фотостудию с помещением в двести квадратных метров в центре города – будет! Любой каприз, любой намёк – и родители бежали сломя голову. Хотя внешне это так не выглядело. Создавалось впечатление, что Фёдоровы воспитывают свою дочь в строгости и совершенно не балуют. В общем-то, и Катя особо никогда не капризничала и не выпрашивала. Всё происходило само собой. И обязательно в строгости, и обязательно поучая: «Трудно нам даётся хлеб насущный, цени дочка! Цени!».