Loe raamatut: «Светлые дни и ночи»

(роман в трёх новеллах и нескольких стихотворениях)

Приподнят занавес… Извольте!

За нити взялся рулевой.

«Пляшите, куклы! Звонко пойте!

Вам, горемычным, не впервой».

Они живут, пока рисуют

У рампы бытия сюжет,

Где по сценарию флиртуя,

Рифмуют слог, чеканят жест.

Картинна жизнь картонной сферы.

Сюда не пустят на порог.

Свята любовь, надежда, вера –

Марионеточный мирок…

1

В следующий раз они натыкаются на неё в той унылой части набережной, куда полуночники забредают, только если отчаянно увлеклись прогулкой.

Это удивительно тонкая темноволосая девушка, ростом чуть выше того, который большинство мужчин считают комфортным. У неё мраморная огранка плеч и лопаток, ажурные запястья и волнительные маленькие колени с выразительными чашечками. Лера украдкой косится на Клима, тот опять прокололся. Вынимает руку из его полусогнутого локтя и уверенно направляется к незнакомке. План у неё в общих чертах был готов ещё с обеда.

– Девушка! Извините, пожалуйста. Я хотела бы с вами поговорить…

Вечер. Темень. Неудивительно, что тёмно-золотистые глаза незнакомки выразили испуг. Разглядев перед собой улыбающуюся молодую женщину, юная особа хоть и не покидает свою уютную раковину, где так удобно выражать отрешённость и самодостаточность, но по крайней мере, с любопытством позыркивает оттуда.

– Меня зовут Лера. Вы не станете возражать, если мы с вами немного пройдёмся вдоль парапета?

– Пожалуй… Мне кажется, я вас уже видела раньше.

– Да, городок маленький. Мы несколько раз пересекались то на аллеях, то на пляже, и я подумала…

– Что вы подумали? – блеснули золотом глаза.

– Нет-нет, ничего такого, – неожиданно для себя самой, Лера ощутила несвойственное ей смущение.

Девушка не сводит с неё глаз. Лера понимает, что ей надо что-то говорить. В противном случае, незнакомка пожмёт плечами и уйдёт. И фиаско это отзовётся в Лериной душе как неумение поладить с молодыми, красивыми, гордыми…

– Наверное… вы уже знаете, что нравитесь мужчинам?

Одинокая полуночница неопределённо поводит длинной узкой ладонью.

– Но вы, Лера, не мужчина. А я ещё ребенок, – отвечает она, почёсывая тронутый редким комариком локоток тонкими пальчиками с коротко подстриженными ногтями, не знающими лака.

Лера пытается подобрать какие-то особые слова, но понимает, что это не так просто.

– Вы рассудительны, – наконец нащупывает она интонацию. – Странно складывается наша беседа… Я совсем не так её себе представляла.

Собеседница поджимает губы, мол, не я её затеяла.

Лера оглядывается: Климки нигде не видно. Так оно и должно быть. Сумерки сгущаются в свою последнюю стадию, когда вечерний бриз доносит до прогуливающихся на берегу курортников богатые запахи ошпаренного закатывающимся солнцем моря. Минуют пустующую у самого пирса скамейку.

– Присядем? – жестом приглашает Лера. – Как вас зовут?

– Инка.

– Инга?

– Нет, именно Инка. На самом деле – Инна, но меня с детства все зовут Инкой, и я привыкла. Иного уже и не хочу, – сдержанно смеётся новая знакомая.

Несколько секунд Лера неуверенно ковыряет носком босоножки едва заметный камушек, вмурованный в асфальт.

– Понимаете, Инка, вы очень понравились моему мужу.

Лицо молодой девушки обездвиживает замешательство. Она опасливо озирается. Слишком весомая фраза, чтобы всё закончилось только разговорами. Неизвестно куда ведущими. Надо встать, извиниться и уйти. Но… Инка понимает, что в ногах – вата, в ушах – мёд, а внизу живота… совсем некстати… Ох, уж эта затянувшаяся нецелованность. Инка, ты же известна в узких кругах как сама благопристойность, скромность и воспитанность! Ну и хорошо… Созревшее обезлюбленное дитя ищет, чёрт возьми, приключений. И, конечно, небанальных. Мечтает о том, что собственное приключение уж точно будет самым уникальным на свете. Но всё ли делается для этого? Вот что ты шлялась этим вечером одна по заброшенной части набережной у самого порта, где только чайки да тёмные заросли? И как ты теперь доберёшься до своей комнатёнки? Прощай, последний автобус! Опять на частнике?

– Я надеюсь, вы поймёте меня правильно, – настойчиво продолжает натиск Лера, пытаясь считать ответную эмоцию. – Мой муж – фотохудожник, и вы могли бы стать для него идеальной музой.

Инка распахивает глаза. Ей всего лишь предлагают работу. Пусть и творческую. То есть совсем не то, чего она боялась.

– На время, конечно. Ведь мужчины так непостоянны. Художники – ветрены. Ну, а фотохудожники… – Лера артистично вздыхает, продолжая загадочно улыбаться.

Осознав, что её вовсе не собираются похищать или чего похуже – покупать за деньги, Инка оттаивает. Ей нравится тихая интеллигентная речь новой знакомой. А тема беседы пробирает до селезёнки. Пахну́ло не обыкновенным незабываемым приключением, что она тщетно искала все эти долгие дни и вечера, а погружением в некую профессиональную деятельность, где возможен личностный рост. Итак, заинтригованная Инка втягивается в разговор.

– Что я должна делать? – спрашивает она мгновенно просиявшую Леру.

– Скорее всего, ничего, хотя, возможно, вы что-то вместе придумаете.

– Как зовут вашего мужа?

– Клим. У него передвижная студия. Сейчас она установлена в доме нашего знакомого. Музыканта. Здесь, в этом городке.

– Мне надо прийти?

– Ну зачем так буквально? Климка может забрать вас на машине.

– Как вы сказали?

– Ну, это я его так зову.

– Вы тоже поедете с нами?

– Зачем? – теперь, когда победа за ней, незабываемая Лерина улыбка не покидает её открытого лица. – Я предпочитаю проводить дни на пляже. А вечера – в ресторане.

– Но ведь это ваш муж. Разве вы не будете ревновать?

– Как вы сказали? Ревновать? Конечно же, нет!

Лера заливается задорным смехом.

– Кстати, – Лера берет Инку за локоть и придвигается к ней вплотную, – мой супруг – идеальный любовник. Лучше всех, кого я когда-либо знала. За это я его и выбрала в мужья.

Да. Лера торопится и умышленно шокирует девчонку. Ей важно расставить точки над «ё» именно в их первую встречу, чтобы потом не было никаких сюрпризов, обид и глаз в пол. А встреча эта может завершиться в любой момент. Час-то поздний! Инка сбита с толку, по-детски краснеет и отодвигается.

– Зачем вы мне это сказали?

– Вы мне нравитесь.

– Вы мне тоже… симпатичны, но я бы не стала навязывать вам в любовники своего мужа…

– Кстати! – перебивает Инку Лера. – Он у вас есть?

– Пока нет, но у меня… есть жених, – на всякий случай лукавит Инка.

– Ну вот и приобретайте бесценный опыт, пока выпадает такая возможность.

– Не думаю, что меня интересует тот откровенный опыт, на который вы намекаете…

– Ох, извините за нескромность, сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– А мне тридцать девять! И я очень хорошо разбираюсь во всём том, о чём мы с вами говорим.

Инка пожимает плечами. Ей не хочется спорить. Лениво. Да и непонятно: до конца ли серьёзна с ней эта женщина, которая годится ей в матери, или всё это какой-то дурацкий розыгрыш. Недолго поразмыслив, Инка решает отказаться. Всё-таки здравый смысл никто не отменял, а пристойность и прагматизм – основа её естества.

– Боюсь, вы меня всё-таки неправильно поняли, – невозмутимо продолжает окончательно освоившаяся и осмелевшая Лера. – Я не предлагаю вам, я прошу и убеждаю вас поработать в студии моего мужа. Дело в том, что он впал в своего рода депрессию, ему обязательно нужна острая встряска в виде мощного творческого порыва. Я заметила, он с первой же нашей случайной встречи заинтересовался вами. Стоит вам мелькнуть среди курортниц, его глаза оживают. И вы способны мне помочь. Нет ничего ужасней того, когда Клим – бука.

– Так это он сам попросил вас поговорить со мной?

– Не будьте наивны, Инка! Клим никогда бы не заговорил об этом. Сам он мог бы, конечно, пофлиртовать с вами. Но… не сейчас. Когда он такой – он с девушками не знакомится. Он попросту поедает себя изнутри. Мне не остаётся ничего иного – только принимать в нём участие по мере сил. Он мастер! К счастью или к несчастью, но я люблю его и сделаю для него всё, что в моих силах. Ну, может… чуточку больше.

– Я думаю, что сейчас вы искренне сказали нечто действительно важное… – неуверенно начинает Инка. – Хорошо. Только я хочу, чтобы вы поехали с нами.

– Это невозможно. Третий – лишний.

– Но, скажем так, это моё непременное условие. Иначе я откажусь.

– Инка, вы выкручиваете мне руки… Что мне делать? Тогда мы поедем вместе.

– Я остановилась в пансионате «Горный приют». Комната сто девятнадцать. Это в хозяйственном флигеле.

– Мы заедем за вами в десять утра. Вам удобно?

– Вполне.

– Я рада, что мы с вами познакомились, – договорившись, Лера мгновенно отпружинивает от скамейки.

Её новая знакомая погружена в размышления по поводу происходящего и не торопится никуда идти. Но Лера уже вся на иголках, ей не терпится разыскать Климку и всё ему рассказать.

– До завтра, Инка.

– До свидания, Лера.

Почти в тот самый момент раздаётся протяжный басовитый гудок рейдового, в ответ суетятся разбуженные крикливые чайки. Окончательно стемнело, и утробно бухающая под основанием пирса волна слилась с цветом ночи. Инкины мысли несутся галопом, ритмованные учащённым пульсом. Неторопливое течение её кристально прозрачной жизни самым непредсказуемым, а оттого непостижимым образом нарушено. Инка глубоко вдыхает ночной воздух и вместо того, чтобы задуматься о том, как поскорее попасть в «Горный приют», попросту закрывает глаза.

Климка обнаруживает свое присутствие на пустынной скамейке, спрятанной внутри каре из немолодых туй. Услышав шорох сбоку, Лера инстинктивно вертит головой. Узнаёт облик мужа и показывает ему в темноту оба больших пальца. Пристраивается рядом на прохладные доски. Клим берет Лерины ладошки, разглядывает отражение дальнего малахольного фонаря в её глазах и, так ничего и не сказав, целует в лоб. Но Лере этого мало. Она запрокидывает голову и прижимается к тёплым губам супруга своими, открывая их для поцелуя.

– Эту девушку зовут Инка, – говорит она спустя некоторое время. – Завтра она посетит твою студию.

– Я…

– Не надо ничего говорить.

Липкая ночь скрепляет обездвиженные туи, образуя из них нечто вроде надёжного убежища для двух влюбленных. Клим увлечённо целует Леру, прижимая к себе каждую частичку её совершенного тела. Лера страстно отвечает, заполучившая долгожданного мужа обратно из лап его чёрной меланхолии. Пробуждённый, он рвётся к продолжению, стремится освободить её от липкого, ставшего ненужным теперь сарафана.

– Нет, не надо. Не здесь… Комары.

Голос Леры срывается на шепот, она свёртывается калачиком на Климкиных коленях и, запрокинув голову, любуется звездами.

– Пойдем домой, милый. Я хочу тебя.

– Нет, не домой. К Геворку!

– Но ты же завтра будешь работать.

– Ты же знаешь, Леруа, я всегда избегал той работы, из-за которой необходимо в чём-то отказывать себе накануне.

– Но тут совсем другой случай! – Лера вскакивает на ноги ещё проворнее, чем проделала это накануне у пирса. – Ты так преображался, когда мы встречали её в городе!

– И всё равно это не стоит того, чтобы сейчас отказаться от бессонной ночи и бутылки старинного грузинского вина.

Лера молча кивает. Она осознаёт, что обманула Инку. Ей казалось, что для Клима это очень важно. Что Инка сыграет в его жизни одну из тех незабываемых ролей, которые так необходимы художникам. А теперь поняла, что взяла на себя смелость обещать девушке больше, чем на самом деле готов был отдать Клим.

Лера хочет домашнего уюта и любви. Она тянет супруга за собой. Парочка выбирается обратно на скромно освещённую аллею. Теперь можно заглянуть в наглые мужские глаза. Климка улыбается, как записной проказник, и нетерпеливо теребит её за руку, то и дело показывая интернациональный жест собутыльников. Лера сдаётся.

«Ну что ж, пусть и такой ценой – лжи и обмана, но Климку я оживила. Попробую снять сливки со своей победы. Да, именно моей победы, раз он не сильно интересуется этой девчонкой, – думает Лера. – А впрочем, только делает вид, что не интересуется. И чёрт с ним! Моя ночь!»

У Геворка много гостей. Сам он, как обычно, лоснящийся и ароматный, снуёт с серебряным подносом, разбрасывая блики, улыбки, рукопожатия, реплики, лично обслуживая любимых друзей. Приметив Леру, он устремляется к ней.

– Милая леди! Новая романтическая встреча под сводами моего романского замка! Вы позволите усадить вас вон на тот королевский трон? – Геворк указывает на красное атласное кресло, установленное в центре залы, у фонтана. – Вы позволите предложить вам лучшее, что у меня сегодня есть? Нежнейшее каре молодого барашка в мятном соусе и стаканчик пятилетнего белого кахетинского вина из погребов монастыря Шуамта.

– Милый Геворк, ты знаешь, как я тебя люблю, но и сегодня я не одна.

На пороге появляется приотставший Клим, задержавшийся на открытой веранде ресторана у изящного мраморного мойдодыра.

Геворк горячо здоровается с ним за ещё влажную руку, а потом фальшивым обиженным тоном замечает ему:

– Каждый раз, когда эта молодая леди вспоминает про старину Геворка, его праздник души нарушает явление тебя.

– Ну-ну, – отшучивается Клим, – мы с Леруа тебя любим, но только оба одновременно. Наша любовь к тебе несовершенна, если мы разделены.

– Геворк, ты не справедлив к моему мужу, – защищает своего мужчину Лера, – ведь это именно Клим сегодня затащил меня к тебе.

– О, благословенный господин! – Геворк сменяет «гнев» на милость, лично наполняет бокалы. – Будь ты вечен, как горы Кавказа! И почаще подводи под мои очи эту красавицу, эту гордую орлицу. Пусть она благодетельствует этим скромным сводам, где для вас, друзья мои, всегда к услугам старина Геворк. Алаверды!

Чокнулись втроём. Клим медленно осушает бокал. Лера лишь смачивает в вине губы.

– Спасибо, Геворк! Ты – глыба! С тобой этот серый городок обретает смысл, – Клим хлопает Геворка по плечу, подставляя бокал для новой порции вина.

Лера целует старика в щёку. От этого поцелуя Геворк картинно теряет дар речи и сквозь слезу прочувственно чтит своих друзей.

Отужинав, утомлённая пара замедляет жизнедеятельность и утихомиривает эмоции. Утопают в креслах. Говорить не хочется. Клим теперь уже нечасто потягивает золотистое вино и задумчиво рассматривает гармоничные, но словно ускользающие черты лица супруги. Сколько бы фоторабот своей главной музы он ни выполнил, ему так и не удалось зафиксировать её законченный образ. Лера очень живая. Картинка меняется от мельчайшего угла поворота головы, неуловимой тени улыбки. Изменяется разрез глаз, очертания губ. Искусственный свет иначе обрисовывает тенью скулы, брови, овал лица. Каждый вечер – это иная женщина для такого искушённого портретиста, как Клим.

Сегодня эти яркие, тёмно-соломенного цвета волосы на скорую руку прибраны двумя разными заколками. Хитрющие светло-коричневые ореолы глаз прячутся в сощуренных разрезах век, очерченных волной выгоревших тёмно-соломенных бровей. Прямой лоб, лишь слегка подкопчённый солнцем. Покусанный ультрафиолетом краснеющий нос. Тонкие губы, редко удостаивающиеся карандаша и помады. Игрушечный подбородок на гордой шее. Золотистый пушок под носом. Чуток излишне островаты скулки, ибо осунулись некогда молочные щёчки. Оно и понятно: лето, спорт. Лера мало ест и много активничает. Всё это оно, то самое! И, вместе с тем, волнительно ново.

Климу нравится почти каждый вечер соблазнять Леру заново, как женщину, которую видит впервые. Каждая беседа начинается почти со знакомства. Эта игра, правила которой он создал для себя сам, вот уже более пятнадцати лет всё больше затягивает пару непредсказуемостью сюжета. Клим предпочитает не рефлексировать, а как бы наблюдать за собой со стороны. Он – импровизатор, кредо которого по возможности избегать повторений. Он вспоминает, что из-за каких-то своих внутренних обид, причём не на Леру, нет, а просто на судьбу, на профессию… на растяпу почтальона, наконец… уже три, нет, четыре ночи не спал с ней. «Отчего я такой болван?»

К их столику подходит Валентин. Он лишь слегка кивает Климу, словно тот всего лишь досадная помеха, и похищает Леру на медленный танец.

«Ох, ты быстр, как хорь, мистер Поэт! – напрягается Клим. – Только и остаётся теперь поразмыслить о том, что иногда приятно лицезреть своего партнёра, так сказать, из партера… Как любимая движется в танце… Хм! Но только иногда…»

Клим возвращается в реальность, осматривается и замечает, что оказывается, в ресторане звучит хорошая музыка (Геворк – большой знаток не только по кулинарной части), а вокруг веселятся люди, многие из которых за последние три недели успели стать приятелями. Он поднимает руку, чтобы поприветствовать одних, кивает другим, подмигивает третьим. Удивившись, что фужер пуст, он ищет глазами официанта, чтобы попенять тому, но, передумав, направляется к стойке бара.

Восполнив вино, Клим перехватывает взгляд Генриетты Палны и приветствует её, слегка приподняв бокал. Генриетта Пална вальяжно располагается в своём любимом старинном кожаном кресле, разбросав у подножия многочисленные юбки тяжёлого парчового платья. Тёмно-бордовое одеяние разбрасывает блики и отражается в хрустале и фарфоре. Генриетта Пална, как всегда, пьёт грузинский чай и тянет свою единственную за вечер сигарету через длинный и тонкий старомодный дамский мундштук. Она сдержанно, как и подобает настоящей аристократке, кивает фотографу, который неделю назад выполнил её портрет в традициях фотомастерских царской России. И даже любезно колеровал в сепию.

Раскрасневшийся Валентин бережно держит Леру за талию. Его пальцы беспрепятственно ощущают волнующую плоть сквозь влажную ткань сарафана. Темп танца замедляется, и Лере начинает передаваться возбуждение Валентина, обильно приправленное табачно-коньячными ароматами. Она притягивается к нему, потом, спохватившись, пытается отстраниться, но ставшая требовательной рука всё настойчивей прижимает её фигурку к блестящей пряжке ремня. Перевозбуждение от насыщенного событиями вечера сменяется лёгкой паникой. Лера ищет глазами мужа и не находит его. Валентин вдавливается в неё всё неистовей и вдруг ослабляет хват.

– Лера, – говорит он ей в ухо, – вы – это всё, что есть у меня светлого в этом кургузом городе, который поработил мою жизнь, окружив своими сооружениями. Вы – и сила моя, и слабость. Вы – мой сон и моя явь. В вас кроется тайна моего соревновательного императива, поскольку вы – единственный персонаж, лучше которого я никогда не смогу создать сам. Я безнадёжно болен вами и преисполнен любовью к вам. Скажите же теперь, прошу вас, как я должен поступить, чтобы не оскорбить вас? Чтобы убедить вас в своей искренности… Чтобы быть рядом с вами… Чтобы…

– Тсс! Ни слова больше! Эти строки напоминают мне маленькую поэму, которая посвящена не мне. Просто напишите её. И это будет шедевр. Распорядитесь своим даром бескомпромиссно, без поправок на жару и головную боль. Русская культура всецело в ваших руках. Вы очень талантливы, умны, красивы, волнительны и даже восхитительны. Может быть, я даже увлечена вами, но…

– Не говорите «но»!

– Но, – смело повторяет Лера, игриво отстраняясь от его вновь распоясавшихся рук, – у вас замечательная жена, а у меня – прекрасный муж и…

– Стойте! Ни слова больше! Я боюсь, что это ваше «и» добьёт меня окончательно!

– И те дружеские отношения, – невозмутимо продолжает жестокая Лера, – которые сложились между нами к настоящему времени, идеально подходят нам обоим.

– Но ведь Клим вам изменяет!

– Вы тоже изменяете Анне.

Лера направляется к стойке. Клим подаёт ей фужер. Она кивает и игриво улыбается ему, лишь на секунду задумавшись о том, что только что всё могло сложиться иначе, возможно, любопытнее для неё самой, но вряд ли лучше, чем будет теперь.

Спустя минуту на соседнюю с Лерой табуретку грузно взбирается Капитан. После обмена приветствиями он заказывает себе двойную порцию коньяка и принимается заводить часы.

– Это чтоб потом не забыть, когда захмелею, – поясняет он окружающим.

– Капитан, – обращается к нему Клим, – когда отправимся к скале Киселёва? Ведь, помнится, обещал!

– Хоть завтра. Ты, Климуша, хоть и с крезой, но я люблю тебя, как сына.

– Завтра я, к сожалению, занят.

– Ага! Будешь отсыпаться после этой бессмысленной пьянки!

– Ну почему же бессмысленной? – начинает Лера. – Смысл уже хотя бы в том, что с вами, Капитан, всегда приятно собутыльничать.

– Ну да, быстро пьянею. Со мной не надо церемониться…

– Я тоже быстро пьянею, – призналась Лера, чтобы поддержать старика, – оттого и цежу вино по глоточку.

– Ах, эти столичные штучки в юбках и на шпильках, – отвлекается Капитан на танцующую публику, – я не понимаю, как их носит палуба?

– И какой замысел вынашивает Всевышний на их счёт? – подключается Клим.

– И стоило ли ему вообще затеваться! – корчит рожу Капитан.

– Да ладно, старина. Держу пари, яд твой на самом деле слаще мёда, ты аж вон, сверкаешь.

Лера льнёт к супругу, ослепительно улыбается и предлагает чокнуться:

– Ваше здоровье, Капитан!

– Дурак ты, Климуша. Рядом с тобой такая женщина, а ты ею не занимаешься! Но я всё равно люблю тебя, как сына.

Капитан привычным движением опрокидывает в себя двойной коньяк, осоловело озирается и щемит слезой. Он что-то хочет добавить, но дыхание перехвачено, и наибольшее, что Капитан может себе позволить, просто подмигнуть любящим супругам. Те подмигивают в ответ.

– Что напел тебе сегодня Валентин? – шутливым тоном интересуется Клим у Леры.

– Песнь о любви. Ты же знаешь, он остаётся поэтом, даже если излагает мысли прозой.

– Знаю, Леруа. А ещё я знаю, кому он посвятит свою новую песнь о любви.

– Что ты говоришь! Так кому же?

Клим подёргивает веки и мелко постукивает ногтем по опустевшему фужеру.

– Ну же! Не томи!

– Погляди вон в ту сторону!

– Куда?

– Видишь, вон за тем столиком брюнетку в красном?

– Вижу. А кто это?

– То, что нужно истинному поэту – Прекрасная Незнакомка!

– Вот те раз – ты, выходит, тоже даром времени не терял, пока меня не было рядышком.

– Да, Леруа, – ничуть не смущается Клим. – Я не мог не заметить её. Уж слишком она яркая, эта незнакомка. Когда я перестану замечать таких женщин, тебе станет со мной безнадёжно тоскливо.

– Толерантный супруг – это невыносимо, – подыгрывает Лера.

– Именно! – оживляется её супруг. – Поэтому я самым естественным образом заметил… И очевидным образом предположил… И…

Лера продолжает немой допрос с пристрастием.

– И всё, – сдаётся Климка.

– И всё? И за что я люблю этого парня? – томно вопрошает у хмельной аудитории Лера и перебирается к мужу на колени.

– Мы сейчас опрокинем табурет, – шепчет Клим сквозь поцелуй, – и он разобьётся.

– Геворк нас простит, – отмахивается его прекрасная половина.

– Ну, будет вам, красавцы с красавицами, – бурчит Капитан, которого обработала очередная двойная доза. – Такого даже я себе не позволял.

– Какого? – уточняет непоседа Лера.

– Ну, вот такого, – он изображает своими ручищами что-то огромное и круглое, потом надувает губы и громко чмокает воздух.

Публика звонко смеётся. Капитана забрасывают комплементами, что он ещё и талантливый актёр. Не ожидавший столь бурной одобрительной реакции, старик теплеет душой и принимается раскланиваться. Но ему всё же стоило предварительно слезть с табурета. Ибо тот раскачивается, и капитан теряет ощущение горизонта. Его голова оказывается на коленях у Леры.

Клим ворчит, мол, полегче там, он не железный. Публика в восторге, а Лера нежно поглаживает убелённые Капитанские виски и позволяет тому в качестве опоры обнять свои прохладные колени. Вощёный мрамор! Захмелевший Капитан теперь ещё и млеет.

Когда стихают последние комплименты актёрам за экспромт, выясняется, что многим гостям пора отправляться на летние квартиры. Покидают ресторан Геворка весёлой разношерстной толпой. Рождаются шутки. Звонкий смех оживляет набережную и долго ещё прячется и вибрирует в зелени лавра, бликующего в инертном свете редких исправных фонарей.