Loe raamatut: «Двоедушец. Книга 1», lehekülg 3

Глава 4

«Дражайшая маменька, взывает к тебе твой любимый сынок Мишенька. Умоляю, пошли за отцом Никодимом, пусть скорее придёт и сотворит обряд святого изгнания. Моё бренное тело захватила злобная сущность и подвергает меня немыслимым мукам, физическим и душевным, сил нету больше терпеть. Немыслимой хитростью я на краткий миг обрёл волю и прошу помощи. Не знаю, свидимся ли ещё…» И витиеватая закорючка в качестве подписи.

Какой стиль, какой слог… И так жалостливо написал. Прямо слезу вышибает.

«Ладно, гадёныш, я с тобой ещё разберусь…» – мысленно пообещал я и стремглав выскочил из кровати.

Думать, как он это смог провернуть, было некогда. Времени хватило, только чтобы развернуть мольберт к окну и схватить первое, что подвернулось под руку. Когда дверь открылась, я увлечённо возюкал самой большой кистью по холсту, периодически обмакивая ту в чёрную краску, и напевал под нос песенку про художника.

– Мишенька, золотко, ты рисуешь? – охнула маменька, в умилении подперев ладошками щёку.

– Пишешь, маменька, – поправил я, изобразив оскорблённое достоинство, и сделал широкий мазок. – Художники пишут, рисуют дети. Каракули.

– Ох, прости, милый, – извинилась она и шагнула ближе, пытаясь взглянуть на холст сбоку. – А можно мне… Ну хоть одним глазком?

– Незаконченные работы никогда никому не показываю, – придержал я мольберт. «Умоляю, пошли за отцом Никодимом», зараза, никак не закрашивалось. – Ты должна уже привыкнуть…

На самом деле хрен его знает, много ли было тех работ, показывал Мишенька свою мазню, не показывал… но, судя по всему, угадал. Маменька отступила и, поумилявшись ещё немного, ушла восвояси. Аглая поставила поднос с завтраком на край комода и шмыгнула следом…

– Стоять! – рявкнул я и для верности активировал способность псионика.

Служанка замерла, как прибитая. Сработало, нет – я не понял. Она и без дара боялась меня как огня и слушались с полуслова. Интересно, чем Мишенька её так застращал? Грязно приставал, что ли?

– Фитцджеральда мне позови… нет, лучше Трифона, Фитцджеральд мне не нравится. Слишком постная рожа.

Последнюю фразу я договаривал в пустоту – Аглаю смело, как веником. Только в щель приоткрытой двери высыпался заполошный перестук каблуков.

– Будем считать, что сработало, – хмыкнул я и вернулся к своему занятию.

Кстати, надо про отца Никодима разузнать поподробнее. Экзорцист мне нынче требуется меньше всего.

Сейчас надо ограничить ночные перемещения Мишеньки.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что именно произошло. Я сейчас уставал, как лошадь в каменоломне, и засыпал, не коснувшись подушки. Мелкий говнюк воспользовался ситуацией и каким-то образом вернул контроль над телом. Тонкости ещё предстоит выяснять, но в целом суть проблемы понятна.

Я замазал холст вторым слоем, посмотрел с разных ракурсов – вроде не видно. На всякий случай глянул на просвет – тоже ничего. Остаётся надеяться, что рентгеновскими лучами моё творение просвечивать не будут.

– А назову-ка я эту картину «Смоляной квадрат», – осенило меня в порыве творческого вдохновения. – А что? Символично…

– Чего звал, барин? – прокатился по комнате густой бас, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

«Нет, положительно надо возвращать интуита», – с досадой подумал я и, отложив кисть, поднял на Трифона донельзя недовольный взгляд.

– Испугал, чёрт здоровый! Ты чего так подкрадываешься?!

– Дык не подкрадываюсь… всегда так хожу, – пожал плечами верзила и повторил: – Дык звал-то чего?

– Скажи, дружище, ты можешь достать наручники? – спросил я.

– Эт кандалы, что ль, ручные? – уточнил он. – Дык легко. Ща сбегаю в холодную да принесу, которые поновее… Ну дык чего? Несу.

– Да неси уже, дыг-дыг, – передразнил его я.

Далеко эта холодная, близко – мне неизвестно, поскольку я до сих пор не покидал своей комнаты.

Трифон обернулся приблизительно за десять минут. Я как раз успел отмыться, умыться и съесть завтрак.

– Вот, барин, такое пойдёт? – показал он что-то вроде наших полицейских наручников, только помассивнее и цепь подлиннее.

– Сейчас и проверим.

Я забрал у него оковы, примерил к балясине на кровати – подходило тик в тик. Трифон с неподдельным интересом следил за моими манипуляциями.

– Барин, эт ты чего такое удумал? – подозрительно прищурился он.

– Ты тайны хранить умеешь? – развернулся я к нему и перешёл на доверительный тон.

– Отож, – громыхнул он, колыхнув бородищей. – Могила. Ты только растолкуй, чего надо хранить?

– Значит, слушай меня внимательно и запоминай. Вечером, как все улягутся, незаметно проберёшься сюда и прицепишь меня к кровати за руку. Ключ унесёшь. А поутру спозаранку вернёшься и отомкнёшь. Понял?

– Отож. Мы ж не пскопские, чего ж не понять, – важно кивнул он и тут же нахмурился. – Ток я в толк не возьму, на кой ляд это те пригорюнилось?

– Хожу по ночам, – брякнул я первое, что пришло в голову. – Боюсь ногу сломать, Пётр Петрович тогда заругает.

– Ага, – выпятил губищу Трифон. – Дык давай я тя ща пристегну. Чего лишнего ноги топтать? Сапоги они, чать, не казённые.

– Пристегнёт он. А по нужде как ходить? Под себя?

– Эт да. Под себя – эт не дело, – с пониманием покивал он и тут же снова спросил: – А тайна-то в чём? Мож, лутше, наоборот, лекарю-то всё рассказать? Как на духу. Он, глядишь, и присоветует чего от твоей хворобы?

– Не хочу, чтобы маменька волновалась.

– Эт да. А мож…

– Трифон! – гаркнул я, теряя терпение. – Слушай сюда!

– Слушаю, вашбродь! – отрапортовал тот и вытянулся по стойке смирно.

– Вечером, как все лягут, придёшь незамеченным и прикуёшь меня к кровати. Утром, до света, отстегнёшь, – проговорил я, прожигая его взглядом удава, и одновременно активировал дар Убеждение. – Уяснил?

– Так точно, вашбродь!

– И никому ни гу-гу.

– Как прикажете, вашбродь!

– Всё, иди. И ключ, смотри, не потеряй, – крикнул я ему в спину и подумал: «Из бывших военных, что ль?»

– Не сумлевайтесь, вашбродь, – прилетело из коридора.

«Надо к нему присмотреться, – задумался я и мстительно улыбнулся, вспомнив о Мишеньке. – Посмотрим, как ты теперь исхитришься».

* * *

– Как самочувствие дражайшего пациента?

В дверь вошёл Пётр Петрович со своим обычным приветствием и, как всегда, в прекрасном расположении духа. Ну ещё бы я был не дражайшим. Интересно, сколько ему маменька за меня забашляла? Очевидно, достаточно, чтобы он вот так улыбался в тридцать три зуба, двадцать четыре на семь.

– Нормально, – ответил я. – На пробежку собрался.

С понедельника я действительно поставил в график пробежки. Выносливость – наше всё, да и сильные ноги никому ещё не мешали. Слышал, что ноги – второе сердце. Или это про икроножные говорили? Да пофиг, один хрен ноги.

– Милейший, вы не перестаёте меня удивлять. – Пётр Петрович посмотрел на меня поверх круглых очков. – На такой прогресс я рассчитывал минимум к концу третьей недели. Но раз уж так пошло, то… Нет, давайте-ка я вас сначала осмотрю.

– Давайте.

Не знаю, что док там себе замышлял, но сегодня он не ограничился привычными манипуляциями. Нет, осмотрел, но после осмотра извлёк из саквояжа сложную приблуду с разноцветными линзами. Похоже, налобное зеркало ЛОР-врача скрестили с глазной лупой часового мастера. Потом взяли, что получилось, и снова скрестили, но уже с очками для подбора диоптрий. С очком. Короче, жуткая хрень.

– Дефектоманоскоп, – пояснил Пётр Петрович, заметив мой заинтересованный взгляд, и нацепил приблуду на голову. – Помнится, вы просили у меня целебную магию. Думаю, сейчас самое время. Так-с, постарайтесь не шевелиться, я гляну, что у нас с каналами…

Прежде чем я успел возразить, он уже совместил две линзы и теперь подкручивал один из многочисленных верньеров – очевидно, для тонкой настройки.

«Вот я и впёрся, – промелькнула паническая мысль. – Да, просил магию, но не такую. Ёкарный бабай, сейчас док увидит дары и поймёт, кто я такой на самом деле».

Чего боялся? Сам не пойму. Наверное, привычки из прошлой жизни сказались. Раскрыли – значит провал, со всеми вытекающими неприятностями.

– Прелестно, прелестно… – бормотал тем временем Пётр Петрович, составляя стёклышки в различных вариациях. – Так-с, а это у нас что? Ох ты… даже так! Потрясающе, просто невероятно…

«Ну всё, трындец. Нашёл», – подумал я и скривился, словно клопа раскусил.

– Ну что могу сказать, молодой человек. – Док сделал паузу, чтобы уложить обратно прибор.

«Да уж скажи что-нибудь», – скрипнул зубами я, ожидая плохих новостей.

– На подобный результат я даже боялся рассчитывать, – продолжил он, роясь в недрах своего саквояжа.

– А поподробнее? – вкрадчиво спросил я.

– Думаю, мы сможем вернуть вам магию… Нет, я просто уверен, что вернём, – произнёс он, продолжая чем-то греметь. – Не сразу, не вдруг, процесс будет долгим. И вам потребуется приложить немало усилий… А, вот, нашёл.

Док повернулся ко мне, и я увидел толстую цепь, свисающую из пухлой ладони. И камень в окладе из червонного золота. Размером с перепелиное яйцо, лазурно-молочного цвета. Вокруг камня переливалась едва заметная аура.

– Это что? – насторожился я.

– Реконваленсер Дживы. Восстановитель магических структур, если проще, – пояснил он и надел цепь мне на шею. – Артефакт древний, редкий и дорогой, но ваш род может его себе позволить.

Ну ещё бы не мог.

Я нащупал пальцами камень. Гладкий, тяжёлый… и тёплый.

– Ага, почувствовали? – улыбнулся Пётр Петрович, заметив, как у меня дрогнула бровь. – Артефакт уже начал работать. Специальные добавки к золоту положительно влияют на регенерацию маны, а особым образом зачарованное плетение придаёт физической бодрости. Носите его не снимая. К концу недели посмотрим на результаты.

– Ок, – чуть не брякнул я, но вовремя спохватился. – Хорошо, док. Что-то ещё или я побегу?

– Нет. Я и сам уже собрался уходить. Ежедневное наблюдение вам теперь ни к чему. Это я заберу. – Он спрятал малахитовый кристалл в саквояж. – Ароматизаторы вы и сами сможете поменять. Всего доброго, юноша, до пятницы.

– Всего доброго, док.

– И не забывайте пить порошочки, – напомнил он уже в дверях.

Ещё раз мы с ним попрощались, когда я обгонял его в коридоре.

– Мишенька! Что за вульгарный наряд?! – услышал я матушкин голос, сбегая по широкой лестнице в холл. – А этот ультимативный кумач? Он тебе совсем не идёт… Куда ты, сынок?

– На пробежку! – откликнулся я, перепрыгивая через две ступеньки.

– Осторожнее, расшибёшься! – вскинулась она и протянула руки, чтобы меня подхватить.

– Мам, прекрати, я уже взрослый, – увернулся от материнской заботы и толкнул тяжёлую дверь.

– А Пётр Петрович? – спохватилась она. – Он разрешил?

– Разрешил. Док сейчас спустится. Поговори с ним, – крикнул я, выбегая на улицу.

* * *

Род Смолокуровых в самом деле не бедствовал, и это ещё мягко сказано.

Особняк располагался посреди соснового бора. Нет, деревья в ближайшей округе выкорчевали и вместо них разбили сад, цветники и газоны, но там дальше – да, лес. Причём я даже Панорамой не видел ограды.

Архитектор, кем бы он ни был, придерживался стиля барокко Петра. Центральный портик с колоннами, фасад в два крыла, крыша, крытая листами железа. Кстати, вон те два окна на третьем этаже – моя комната. Покои, как здесь принято говорить. Единственно, цвет стен не впечатлял. Невыразительный какой-то, бледно-жёлтый.

По большому счёту я мог прекрасно бегать вокруг усадьбы. Там и дорожки гранитной крошкой отсыпаны, и сам он был размером со стадион. Но я хотел совместить спорт и разведку, поэтому направился к центральной аллее. Обогнул круглую чашу фонтана, подышав влажной свежестью. Мимоходом полюбовался героической композицией в центре. В потоках шумящей воды голый мужик спасал голую девушку из щупальцев морского чудовища. Мужик мускулистый, девушка с хорошей фигурой. Местами – так с очень хорошей.

«Интересно, это скульптор что-то курил или такие чудища здесь реально водятся? А девочка ничего, жопастенькая. Мужик вообще красавчик, – отметил я и обратился к Мишеньке: – Слышь, недоросль, вот к чему ты должен стремиться. Видел, какие дельты? Накачаешься, будешь таких же тёлок спасать. Смекаешь, о чём я?»

Это я так его мотивировал, но тот не ответил. Или не услышал. Или проигнорировал. Да и хрен на него.

Я уже бежал вдоль живой изгороди, наслаждаясь ароматом роз. За стрижеными в длинную коробку кустами пестрело красным, белым, лиловым. Торчали шары и колонны сформированных туй. Мелькнула ещё парочка статуй, но кто и кого там спасал, было не разобрать. Далеко.

Под ногами хрустел гравий, ветерок разгонял запахи лесных трав, дорогу перечёркивали тени шикарных сосен – толстых, с густыми кронами, растущих на одинаковом расстоянии друг от друга. Вряд ли они здесь сами выросли. Их посадили. И давно – такие деревья обычно называли вековыми. Род Смолокуровых, похоже, и вправду древний.

И ещё я заметил один непонятный момент. Среди сосен я почувствовал себя лучше. Золотистые стволы словно делились энергией. Хвойный дух бодрил хлеще, чем скипидар между булок… Сравнение грубоватое, но отчасти, возможно, и верное. Если вспомнить, из чего скипидар добывали.

Отмахиваясь от комарья, унюхал отголоски едкого дыма, уловил смутное движение в лесу, что-то лязгнуло, и показалось, будто услышал шум мотора. Звук донельзя странный. Низкий, шипящий, неровный, как будто мотор тот троил. Автомобиль? Я попытался вспомнить, какими они были в XIX веке, но ничего конкретного в голову не пришло, и оставил эту затею. Да и потом, какие автомобили в лесу?

По пути попалась парочка перекрёстков. Условных, конечно же, без светофоров. Обычные тропинки отходили от главной дороги и скрывались в кустах. Куда они вели, я решил выяснить позже, на сегодня уже был чёткий план.

Наконец, отмахав не меньше полутора километров, я упёрся в забор. Вернее, в ворота.

От высоченных кованых створок с цветочным рисунком в две стороны разбегались ряды кованых же пик. С натуральными остриями на наконечниках и золочёными вилюшками по древку. Мне такое не нравилось, оружие должно быть оружием. Забор, кстати, от добрых людей. В смысле, что для злоумышленников не преграда. Хотя… Я заметил лёгкую красноватую ауру вокруг пик. Какое-то поле? Трогать не стал, ну их к бесу с их непонятной волшбой. Неприятностей мне и без того за глаза хватало.

«Ох, чёт я переборщил с дистанцией для первого раза. Мишенька завтра охренеет», – злобненько подумал я и побежал обратно.

Лёгкой трусцой.

* * *

Контрастный душ, обед – я вновь весёлый и бодрый сидел в позе лотоса и тянул:

– Ом-м-м-м…

Нужно было побыстрее вывести дары хотя бы на третий уровень. И не потому, что я торопыга. Просто пока вспомогательные способности не достигнут хотя бы третьей ступени, интуит не тронется с места. Такая вот особенность.

С интуитом вообще всё непросто. Он двойной, и его развивать сложнее, чем остальные: сначала растёт нить Инсайта (предвидения), и только когда она достигнет четвёртого уровня, стронется Модуль. Именно поэтому нас по малолетству и обучали рукомашеству. Потому что хрен ли толку предвидеть, когда повлиять не можешь? Интуит без вспомогательных даров – не боец. Так, свинтить если только вовремя и по-быстрому.

С вспомогательными дарами есть свои трудности. Сейчас они у меня все на единичке. И я могу активировать лишь самые слабые субспособности, а это уровень детских шалостей. Где-то подсмотреть, что-то разбить, напроказить по-мелкому.

Как псионик я разве что мог заставить нос почесать. Ну или что-нибудь близко к этому. Палец, например, в жопу засунуть. Но это уже посложнее.

Следующая субспособность – Внушение – откроется только на третьей ступени развития. Вот тогда да, тогда я могу дать посыл к последовательным действиям. Взять хотя бы элементарное пойди-возьми-принеси. Нет, в принципе, и так можно попросить. По-хорошему. А когда надо что-то украсть? Кого-то побить? Я уже не говорю о чём-то посерьёзнее. Вот то-то и оно. Локус контроля активируется и вовсе на пятой ступени, но это уже непосредственно боевая способность.

У кинетика приблизительно то же самое. Сейчас у меня открыт Сдвиг, и он работает, лишь когда предмет стоит на поверхности. На любой. Пол, стол, крыша. В зависимости от развития я могу толкнуть или притянуть соответствующий предмет, если он, конечно, гвоздями не приколочен. А вот поднять – уже нет. Для поднять как раз и нужен Метатель, но он откроется на третьей ступени. На пятой Взлом – это уже из области высшей математики. Взаимодействие со сложными механизмами. Отличная штука, но до него мне пока как до Китая пешком.

Самая простая ситуация с визором. Единственная субспособность, и она уже работала. По моим текущим задачам мне даже второго уровня хватит. И сегодня я эту проблему собирался закрыть.

Грудь грел артефакт Петра Петровича, мышцы покалывало от приятной усталости, разум постепенно отключался от внешней суеты. Открылся третий глаз, и я сначала не понял. А когда понял…

Нет, погоди, снова не понял.

Разноцветный клубок купался в золотистом сиянии, заметно подрос в размерах, а сами нити утолщились. Белая так и вообще превратилась из верёвки в канат. Зелёная самостоятельно доросла до пятого поясничного, почка набухла и практически встала в нужное место. И она стала двойная. Двойная?!

– Это что ещё за хрень? У моего визора нет второй субспособности! – воскликнул я, в удивлении вытаращив внутренний глаз.

«Магия… – прошептал Мишенька дрожащим от волнения голосом. – Моя магия…»

– Стоп, давай разбираться!

Глава 5

«Нечего тут разбираться! Это моя магия! – завопил Мишенька и добавил с явной угрозой: – И с её помощью я верну себе тело!»

– Ой, баюс, баюс, – насмешливо фыркнул я. – Тоже мне, Гэндальф выискался.

Похоже, мой визави не знал, кто такой Гэндальф, а мне на самом деле было не очень смешно. Нет, Мишеньку я не боялся, хоть и не понимал, что он планировал сделать. В любом случае шансы победить у него минимальные. Но в то же время я ни ухом ни рылом про здешнюю магию, а раз в год и палка стреляет.

Впрочем, заднюю я не давал лет с пятнадцати. Да и отступать мне, собственно, некуда.

«Сейчас я вас научу хорошим манерам, мерзавец… Будете знать, как нарушать чужие границы… Сейчас я вам покажу… Сейчас», – пыхтел Мишенька, но пока ничего ужасного не происходило.

А, нет. У меня несколько раз дёрнулся палец.

«Это что, у них тут принято активировать магию жестами?» – мелькнула догадка, и я поинтересовался с насмешкой:

– Малой, это ты хотел мне кукиш скрутить?

«Знак активации», – ответил Мишенька, от чрезмерных усилий позабыв про нашу с ним неприязнь.

– Тю-ю-ю, примитивщина.

Нет, пальцевых фигур я и сам не чурался. У альтов в ходу восточные практики, и я знал все девять японских кэцу раньше, чем научился писать без ошибок. Индийские мудры мы тоже использовали, но эти только для медитации. Они помогали восстанавливать силы и перераспределять потоки энергии. Но активировать жестами дар… Так-то мысль быстрее и надёжнее, даже с позиций элементарной физиологии.

– Получается? – добавил я участия в голос.

«Ты же видишь, что нет! – взорвался он и ту же поправился: – Вы же видите».

– Вот это я понимаю воспитание, – хмыкнул я. – Голубая кровь, что тут сказать. Ладно, ты пока тренируйся, когда надоест, позовёшь.

Я вернулся в позу лотоса, прикрыл глаза, но мудрами решил не злоупотреблять. Сложу что-нибудь не то, не дай бог, и Мишенька, к примеру, пожар здесь устроит. А мебель дорогущая. Жалко. Тем более визору до второй ступени не слишком много осталось. Справлюсь и так.

Справился быстрее, чем думал.

Оказалось, Мишенькины потуги взбудоражили золотую субстанцию, а она, в свою очередь, напитала энергией нити даров. Почка на зелёном стебле уже сидела на месте – в проекции пятого поясничного. Из неё проклюнулся новый росток и медленно, по микронам, полз дальше. Хорошо подросли способности кинетика и псионика.

Но что означала вторая почка на визоре?

Чисто теоретически она открывала новую субспособность, но чтобы той пользоваться, нужно сперва её опознать. Потом активировать. Причём сначала догадаться, каким именно образом.

Я прекратил медитировать и попробовал обычными методами.

Чуда не произошло – получил Панораму. Правда, усиленную. Помнил не очень хорошо (столько лет прошло, поди вспомни), но когда я впервые вывел её на вторую ступень, она была уже и ниже. В смысле поля зрения и максимального потолка.

Я висел метрах в двадцати над крышей усадьбы и рассматривал места, где не так давно пробегал. Фонтан, буйство роз за стриженой изгородью, аллея из вековых сосен… Ага, а вон тех домиков не видел. Несколько построек явно хозяйственного назначения скрывались за выступом леса. Наверное, чтобы не портить виды обитателям особняка.

«Завтра туда сбегаю, посмотрю», – подумал я и отключил дар, решив разобраться с двойным узлом позже. Сейчас с концентрации сбивало Мишенькино сопение.

– Ну чё, как? Не устал? – съязвил я.

Мишенька не ответил.

– Слышь, неуёмный, давай так поступим, – перешёл я на серьёзный тон. – Ты мне расскажешь, что надо сделать, а я попробую. Иначе скоро мозг вывихнешь, а он у нас общий.

«Мозг мой! – взвился Мишенька, с читаемым желанием вцепиться мне в горло зубами, и заявил: – У меня контрпредложение. Верните контроль над телом, и я разберусь сам».

Смотри, какой настырный, прямо не узнать. А раньше создавал впечатление изнеженного нытика. Хотя он и остался изнеженным нытиком, просто конкретно сейчас закусил удила.

– Ага, щас, – насмешливо фыркнул я. – Ты кого развести хочешь? Знаю я эти фокусы: я встану, ты сядешь… Прости, но вынужден тебе отказать.

Вдобавок, как вернуть контроль, я не знал. Да даже если бы и знал, не вернул. Одно дело – прошлый избалованный Мишенька, и совсем другое – избалованный Мишенька с магией… А теперь внимание, вопрос: что делать со сном? Мелкий говнюк обязательно воспользуется ситуацией.

Тем временем мелкий говнюк с настойчивостью жирной мухи всё пытался пробить головой стекло. Ну если образно выражаться.

Я оставил его, снова отрешился от суеты, открыл третий глаз и едва не ослеп. Внутри всё кипело и клокотало, облако маны сияло вспышкой сверхновой. Чужая магия завораживала и манила к себе. Звала: прикоснись, обрети новые силы, получи недоступное доселе могущество.

Грех отказываться от таких предложений. Я ещё сам не осознал, что делаю, а уже потянулся мыслью к золотому свечению.

– Ай!

«Куда?!» – заорал Мишенька, задохнувшись от гнева, но его предупреждение запоздало.

Голову пронзила мгновенная боль, третий глаз тут же закрылся, но это было только начало.

Словно напалмом запекло в правом виске. Глаз полез из орбиты, задёргалось веко. Потом щека. Подбородок. Обвис угол рта. Я пустил нитку слюны и понял, что у меня онемела кожа на всей половине лица и почти отнялся язык.

Офигенно. Обрёл новые силы. Дебил.

«Прости господи, какой вы непроходимый тупица! Ну кто же лезет без подготовки в хранилище?!» – яростно прошипел Мишенька и вышел из чата.

Клянусь, была бы в голове дверь, он бы ей от души шандарахнул.

– Фафол фа фу, фуфел! – прохлопал я онемевшей щекой.

Нет, действительно фуфел, мог бы и раньше сказать.

Сначала я испугался, думал – инсульт. Но обошлось.

Паралич тройничного нерва.

* * *

Об этом рассказал Пётр Петрович, когда его срочно вызвали в особняк.

– Ну что же вы, Мишенька, куда так торопитесь? Почитай, все труды насмарку… Ну как же так, Мишенька… – сокрушённо вздыхал он, приступая к осмотру.

«Мишенька! Если бы ваш Мишенька был чуть-чуть посговорчивее, ничего бы этого не случилось», – мысленно проворчал я.

Вокруг кровати, куда меня уложили, собрались знакомые домочадцы в полном составе. Маменька нервически кусала платок. Аглая бросала на меня боязливые взгляды. Фицджеральд ждал, чем всё закончится, как обычно, с флегматичным выражением на лице. И Трифон. Тот просто стоял и смотрел.

Тем временем док начал тыкать в щёку специальной иголкой.

– Здесь что-нибудь чувствуете? Здесь? Здесь? Здесь?

– Ой! – дёрнулся я на последнем уколе.

А вот сейчас было больно.

– Прелестно, прелестно… – неизвестно чему обрадовался Пётр Петрович, спрятал иголку в кармашек жилета и достал из саквояжа приблуду с разноцветными линзами.

– Ну что там, милейший? – кинулась с расспросами маменька.

– Ещё минуточку обождите, пожалуйста, – попросил док, настраивая прибор. – Так-с… ага… ну что ж, могло быть и хуже…

– Не томите, Пётр Петрович, рассказывайте как на духу, – снова не утерпела маменька. – Он таким навечно останется?!

– Не волнуйтесь вы так, Лизавета Владимировна, – успокоил её лекарь, упаковывая магический дефектоскоп. – Всё не так страшно, как попервоначалу казалось…

– Ну как не страшно, как не страшно?! Вы посмотрите, как жутко перекосилось его лицо! – запричитала маменька на грани истерики.

– Лицо мы поправим, – пообещал тот. – Через неделю будет как новенькое.

– Фефес фефелю?! – возмутился я.

– Именно, – бросил на меня строгий взгляд док и, нахмурившись, погрозил пальцем: – И все семь дней постельный режим, абсолютный покой и никаких экспериментов с магией. Кстати, это сейчас только во вред.

Он снял с шеи магический кристалл реконваленсера Дживы.

– Но… – попробовал возразить я.

– Никаких но, – оборвал меня док и положил ладонь мне на голову. – А теперь спать. Сон сейчас будет лучшим лекарством.

На этот раз я долго сопротивляться не смог – устал да и перенервничал сильно. Успел только выразительно глянуть на Трифона. Но насколько тот меня понял, не разобрал. Уснул, словно провалился в мазутную яму.

* * *

Наутро пришёл в себя, но открывать глаза сразу не стал. Сначала прислушался.

И не услышал ничего необычного. Потянул носом воздух. Пахло так же, как и вчера – лечебными травами. Пошевелил пальцами ног. Те вроде откликнулись. Значит, тело моё? Замечательно.

Я откинул одеяло, соскочил с кровати с тем, чтобы посмотреться в зеркало… Прыжок прервался где-то на середине. Запястье пронзила резкая боль, руку дёрнуло до щелчка в локтевом суставе, и я рухнул на пол. Но даже ругаться не стал, так обрадовался.

Трифон сдержал обещание, и Мишенька не смог реализовать преимущество, пока я был в отключке. Хоть и пытался. Это я понял по кровавым натёртостям на запястье под браслетом наручников. Даже удивительно, как этот мажор выдержал боль. Но почему Мишенька не использовал магию, оставался вопрос.

Выяснять причины я решил после прихода Трифона. Сейчас меня больше волновал мочевой пузырь. Переполненный.

– Не спишь, барин? – осторожно приоткрыл дверь здоровяк, появившись бесшумно, как привидение.

– Фафай фыфее! – поторопил я, подпрыгивая возле кровати. – Фефаф офофуффь.

– Эка ты, барин, смешно балаболишь, – хохотнул Трифон в бороду, отмыкая браслет. – Фафафа… фуфуфу… Ничего не понять.

– Фафол фа фу! – рявкнул я и с низкого старта рванул в туалет. Там оправился, долго и с удовольствием, после чего подошёл к умывальнику и, посмотрев в зеркало, не обрадовался тому, что увидел. Щека висела, угол рта так и оставался опущенным, веко наполовину прикрывало правый глаз.

– Фуфа! Тьфу…

Но даже сплюнуть толком не получилось. Лицевые мышцы не слушались, и слюна закапала с подбородка. Дверь санузла приоткрылась, в щель просунулась борода.

– Звал, фуфуфу?

– Ы-ы-ы! – вызверился я и пинками погнал его вон.

Трифон зареготал, гулко, как в бочку, легко увернувшись, выскочил из покоев и ловко прикрыл за собою дверь. Очередной мой пинок пришёлся пыром в филёнку.

– Фуфа! – взвыл я, подпрыгивая на одной ноге и поджимая другую.

– Вечером приходить? – послышалось осторожное из коридора.

– Фыфофыть!

– Фыфыфы…

Я в бешенстве рванул дверь на себя, но Трифона за ней уже не было. Испарился, зараза. Так же бесшумно, как и пришёл.

* * *

Я умылся, оделся и натянул рукава олимпийки пониже, чтобы скрыть потёртости на запястьях. Успел в аккурат до визита новых гостей.

Первыми наведались маменька и Аглая. Служанка с завтраком, маменька с расспросами о самочувствии. Я сначала пытался отвечать, но потом замолчал и просто ел, что у меня тоже не очень получалось. Маменька же, услышав моё «фыфыфы», и сама быстро угомонилась. Вздыхала только страдальчески и сокрушённо покачивала головой. Аглая ей вторила с донельзя скорбным видом.

Короче, выгнал я их. Сразу, как только доел.

Чуть позже заявился Пётр Петрович. Принёс новые порошочки и магический камень. На этот раз не зелёный, а фиолетовый. Установил на подставку, запустил хитрым жестом. Комната тотчас наполнилась мерным гулом и светом, как от кварцевой лампы. В воздухе запахло озоном. После чего он опять меня поколол, посмотрел и даже немного поколдовал, как я понял. Явного эффекта я не заметил, но он совершенно точно делал пассы руками и бормотал что-то невнятное. Напоследок ещё раз напомнил про строгий постельный режим и удалился.

Естественно, валяться в постели я и близко не собирался. С пробежками да, придётся повременить, но у меня и без того дел навалом. Я уселся в позу лотоса прямо на паркет, опустил расслабленные руки на колени и, сложив из пальцев мудру энергии, затянул мантру:

– Ом-м-м-м…

Мычащие звуки смешались с гулом лечебного камня, и меня вышвырнуло во внутренний мир. Я даже опешил, насколько быстро это случилось. Когда открыл третий глаз, сразу расстроился. С магией было приблизительно так же, как и с лицом. Середина наполовину.

Ростки даров выглядели, словно их неделю не поливали. По сравнению со вчерашним тоньше не стали, но как-то пожухли, что ли. Но все почки оставались на прежних местах, в том числе и двойная у визора. И я по-прежнему не знал, как её активировать.

С чужой магией дела обстояли плачевнее. Сегодня она не бурлила, не переливалась золотыми лучами, не сияла сверхновой звездой. Превратилась в склизкий серый комок с тусклой коркой. И теперь клубок цветных нитей застыл в куске густого заветренного киселя. Даже студня, скорее, если принять во внимание консистенцию.

«Видите, что по вашей милости приключилось!» – высказал претензию Мишенька, неожиданно выплывая из закоулков разума, или где там он прятался.

«Да ладно, не ной, сейчас всё исправим», – отрезал я. Мысленно говорить получалось гораздо лучше, чем вслух.

Я для пробы направил в клубок струйку энергии. Та растеклась по куску киселя. Внутрь просочились лишь несколько капель.

М-да, по ходу, легко не получится…

«Если вообще получится, – скептически заметил Мишенька. – А вот если бы вы не лезли своими грязными руками, то…»

«Слышь, – перебил я его. – Если бы ты не говнил, как сраный мажор, сейчас бы и с магией всё норм было, и лицо у меня не перекособенило».

«У меня», – возразил он.

«У меня, – не согласился я. – Потому что больно мне. Горькими порошками пичкают меня. И иголками тычут тоже».

«Так в чём же сложности? Верните контроль над телом и избавьте себя от неприятностей».