Loe raamatut: «Гранатовый сок»

Пролог

В кабинете некоторое время стояла тишина, потом врач протёр очки и, снова нацепив их на нос, с удивлением переспросил:

– Кто, вы говорите, вас укусил?

Так и думал, не нужно было сюда ехать. Мало того, что я не мог толком объяснить случившееся, так ещё и глубокой ночью в областной больнице дежурили всего два эскулапа, которые, судя по всему, продолжали отмечать вчерашний день травматолога: воздух отчётливо пах спиртом и солёными огурцами. От этого амбре меня начало мутить ещё сильнее. Сглотнув дурноту, я уклончиво ответил:

– В лесу было очень темно. Я не успел рассмотреть. Показалось, что собака.

– Собаки обычно за ноги кусают. За руки, на крайний случай. Как же так случилось, что вас тяпнули в шею?

– Я… понимаете, я плохо себя чувствовал и…

– Выпили что ли? – радостно предположил врач, надеясь угадать во мне родственную душу.

– Нет, я вообще не пью, я… эм… спортсмен, – брякнул я и поспешил перевести тему. – Доктор, так вы можете мне помочь? Наверное, нужно чем‑то обработать рану.

– Как раз рана меня смущает больше всего, знаете ли. Ну не собачий это прикус! Я скорее поверил бы в то, что на вас напал шимпанзе. Шимпанзе с ну о‑о‑очень длинными клыками. Первый раз такое вижу! Семёныч, а ну‑ка ты глянь!

«Только Семёныча мне не хватало», – подумал я, молясь, чтобы второй дежурный не оказался психиатром. Будто отвечая на мои мысли, склонившийся надо мной седой бородач выдал свою специализацию, недовольно пробубнив:

– А я‑то что? Мне с живыми толковать не о чем… – и тут же воскликнул. – Ох, нифига себе!

От его дыхания, выпущенного мне в лицо, у меня ещё сильнее закружилась голова, и я окончательно убедился, что спирт здесь использовался вовсе не для обработки инструментов.

– Михалыч, это ведь то самое, о чём я тебе говорю! А ты всё никак не поверишь! Они существуют!!!

– Опять ты за своё! – травматолог явно занервничал и попытался перевести всё в шутку. – Закусывать надо!

– Да иди ты! – патологоанатом только отмахнулся на коллегу и, глядя на меня в упор, зачастил громким шёпотом. – Молодой человек, вы должны сказать правду, иначе его никогда не поймают! Не поймают, понимаете?!.. Эта тварь так и будет убивать! Месяца не обходится без того, чтобы ко мне не привезли хотя бы одного с такими же следами на шее, как у вас! Среди них есть женщины. Даже один ребёнок! И у всех – поголовно – смерть вследствие острой кровопотери… Меня никто не хочет слушать, потому что я единственный свидетель, а мёртвые – от них толку нет, они говорить не умеют!..

– Семёныч, заканчивай уже пороть свои байки из склепа, – травматолог раздражённо покрутил пальцем у виска и, отстранив коллегу, обратился ко мне. – Значит так. Как бы то ни было, смысла в обработке раны я сейчас не вижу – слишком поздно вы к нам обратились, она уже затянулась. Как давно вас укусили? Дней пять назад? Неделю?

«Сегодня, – мысленно поправил его я. – Пару часов назад…»

Но вслух промолчал, чтобы не провоцировать новую волну паники бородача. Михалыч же тем временем, подвёл итог:

– В любом случае, хорошо, что сонная артерия не была задета. Иначе заниматься вами уж точно пришлось бы не мне, а Ивану Семёновичу, а он у нас сегодня, как видите, не в духе. Так что, можно сказать, вы везунчик – легко отделались. Но от столбняка и бешенства вас нужно сейчас же вакцинировать. Раздевайтесь!

Из здания больницы я вышел пошатываясь и растирая ноющую после уколов лопатку. С ночи меня не переставало трясти и, кажется, поднималась температура. Вытащив из куртки чехол с глюкометром, я на всякий случай измерил себе сахар. Показатель был нормальным, что меня слегка удивило, ведь я не принял вечернюю дозу инсулина и вообще, кажется, потерял свой шприц. Я похлопал себя по карманам. Точно. Наверное, выронил в лесу. Радовало одно – поужинать я накануне тоже забыл, поэтому у меня были все шансы доехать до ближайшей аптеки прежде, чем станет совсем плохо.

Сев в машину, я повернул к себе зеркало заднего вида, чтобы ещё раз рассмотреть рану. Поразительно, но травматолог не соврал – двойной прокол на коже зарастал с фантастической быстротой и был уже едва заметен. Если бы я своими собственными глазами не видел, как ещё совсем недавно из моей сонной артерии практически фонтаном хлестала кровь, я бы никогда не поверил, что это случилось сегодня. Впрочем, и патологоанатом оказался прав. Это был вовсе не пёс. Хотя, пёс в этой истории тоже замешан…

Глава 1. Линкольн

Собачий лай, раздавшийся ещё издалека со стороны посёлка, я узнал сразу. Это надрывался Линкольн – соседский доберман, ненависть всех местных. Обычно спокойное и даже апатичное животное по ночам будто бы сходило с ума и начинало срываться с цепи, рыча и воя в сторону леса без видимых на то причин. Успокаивался он только тогда, когда просыпалась хозяйка – старая глухая бабка – и, выходя на улицу, окатывала его ведром воды.

Свернув на просёлочную дорогу, я подъехал к дому и припарковался. Стараясь не шуметь, вытащил из машины пакеты с продуктами, две пятилитровки воды и связку дров. Унёс всё это в дом и вернулся оттуда с открытой банкой собачьих консервов.

Увидев меня, Линкольн притих и принялся вилять остатком хвоста, тыкая рыжей пастью в забор. Просунув руку между досками, я присел и вывалил перед ним еду, а потом потрепал чавкающее животное за ухом.

Без сомнения, из всей округи я один относился к нему по‑человечески. Перед поездкой на дачу я всегда покупал несколько банок собачьей еды и втайне скармливал их доберману. Стёпка – его хозяин и мой лучший друг детства – два года назад погиб, разбившись на мотоцикле, а родственники парня не придумали ничего лучше, чем спихнуть Линкольна бабушке, живущей в посёлке круглогодично. Молодого пса посадили на цепь и за плохое поведение к тому же редко кормили. Неудивительно, что в таких условиях он совсем истощал, одичал и стал по ночам проситься на охоту в лес, чуя оттуда запахи диких животных.

Умяв ужин, Линкольн уселся передо мной, склонив голову набок. Его большие чёрные глаза блеснули в темноте. Преданно глядя на меня, он тихо поскулил, будто пытаясь что‑то сказать. Разумеется, я его не понял, но пришёл к выводу, что на собачьем языке это означало «спасибо».

Я с сожалением цыкнул. Угораздило же Стёпку так рано уйти. Сколько я его помнил, он всегда был хрупким, тихим, замкнутым в себе мальчишкой. В основном играл сам с собой в шахматы, общаться со сверстниками не любил. Кажется, я был единственным, кому удавалось его разговорить и подбить выйти из дома. Зачем же его потянуло на весь этот экстрим и мотоциклы?..

От долгой утомительной езды – шутка ли, целых четыреста километров – меня немного подташнивало, и я решил перед сном прогуляться в лесу, чтобы отдышаться. Гулять мне, как и всем диабетикам, полезно. Особенно с моими непобедимыми десятью, а то и пятнадцатью, лишними килограммами. Особенно – вместо ужина.

Смотря мне вслед, соседский пёс сначала протяжно выл, а потом, упустив меня из виду, снова принялся заливисто лаять.

– Уфф… – выдохнул я вслух, когда его вой, наконец, стих. – Слава богу, выходные.

Да уж, неделька выдалась что надо. Полгода назад я уволился из одной довольно крупной компании и стал фрилансером. Теперь зарабатываю на хлеб удалённо из дома, как многие мои коллеги‑программисты. Всё бы хорошо, но в этот раз из‑за срочного проекта мне пришлось почти безвылазно сидеть всю неделю в маленьком душном офисе заказчиков. Уже само по себе это меня напрягло, во‑первых, из‑за небывалой, практически летней жары, а во‑вторых, из‑за необходимости подстраивать свой привычный распорядок дня под график руководства. Я ведь самая что ни на есть «сова» – работаю, как правило, поздним вечером и ночью, а утром и днём отсыпаюсь, выключив телефоны.

Правда, необходимостью вставать в семь утра (а иной раз и вовсе не ложиться) на этой неделе не обошлось. Откуда ни возьмись, как чёрт из табакерки, вылезла моя бывшая и принялась со всех фронтов атаковать меня воспоминаниями о том, как нам было хорошо вместе, и отчаянными просьбами вернуться. Внешне я реагировал на эти нападения вполне спокойно, но внутри меня разворачивалась настоящая катастрофа.

События последних месяцев наших отношений всплывали в памяти как айсберги на пути у «Титаника», я натыкался на них, разбивался на куски и шёл ко дну, потопленный в океане невысказанных эмоций. Мне казалось, что я уже забыл и отпустил эти переживания, но нет, они просто спали где‑то в глубинах тёмных вод и ждали своего часа. Теперь же вспомнилось всё. Её постоянные разговоры о том, что я не подхожу, не соответствую, не достоин, да и вообще – неполноценный инвалид, который испортит ей жизнь. Её долгие исчезновения до утра. Мои бессонные ночи. Попытки всё спасти, наладить, исправить, вылезти из кожи вон, только бы не быть окончательно отвергнутым. И, как апогей – её измена с моим непосредственным начальником – руководителем проектов, под чьим шефством я до этого момента добросовестно работал.

С Катей мы познакомились в позапрошлом году, под Рождество. Я впервые приехал волонтёром в подмосковный детский дом, а она – старожил волонтёрской группы – была организатором нашей поездки. Белокурые пряди волос, голубые глаза, свитер со снежинками – словно ангел, как я тогда подумал. Глядя, как непринуждённо она играет с детьми, водит с ними хоровод вокруг ёлки, поёт им песенки, я чувствовал, что земля уходит из под ног.

Долгое время я не решался с ней заговорить. Просто поглядывал украдкой, втайне восхищаясь. Надо ли говорить, что с тех пор я не пропускал ни одной волонтёрской поездки куда‑либо?

Когда болеешь неизлечимой болезнью, которая год от года прогрессирует и вот‑вот тебя заберёт, начинаешь задумываться о том, что после себя оставишь. Благотворительность кажется выходом из тёмного лабиринта страхов и обречённости. После знакомства с Катей моё несмелое желание оставить напоследок в этом мире хоть что‑то хорошее переросло в чувство, что я «дома». Что я обрёл свою миссию.

Едва ли я верил, что у нас с Катей может что‑то выйти. Я с самого начала всё понимал, просто так хотелось обманываться. Маленькая, хрупкая, жизнерадостная феечка, королева красоты и душа всей нашей волонтёрской компании, и я – тихий закомплексованный толстячок, вечно растрёпанный, рыжий, весь в дурацких веснушках, да ещё и с тяжёлой формой диабета. Всё, что мне оставалось – быть максимально полезным. Детдомовским деткам, нашим единомышленникам и, конечно, ей…

Однажды Катя пожаловалась мне, что у неё проблемы с деньгами, потому что она потеряла работу и вот уже третий месяц не может никуда устроиться. Не имея в голове корыстной мысли, я подсуетился в отделе кадров нашей крупной компании, и её – по профессии бухгалтершу – устроили к нам. А до первой её зарплаты я ещё и одолжил ей денег, чтобы она могла заплатить за съёмную квартиру.

Хотя я ничего не просил взамен, и не стал бы, но она, очевидно, посчитала себя мне обязанной. В первый её рабочий день она пригласила меня к себе, чтобы «обмыть» успешное трудоустройство. Пить мне было нельзя, но приехать я согласился.

Сидя напротив меня, Катя выпила два бокала вина. И без того весёлая, от спиртного она ещё больше повеселела. Её щёки загорелись, она защебетала о том, какой я хороший, а потом внезапно выключила свет и скинула с себя халатик. Свет фонарей с улицы осветил изгибы её идеальной, будто бы отлитой из воска обнажённой фигуры, и тут уже опьянел я. Дальше между нами творилось что‑то фееричное – во всяком случае, так это воспринимал я. Это была сказка, волшебство, сон наяву.

Хотела ли она меня так, как хотел её я, или просто чувствовала необходимость как‑то меня отблагодарить и выбрала такой способ? О, этот вопрос я ещё долго буду задавать самому себе, так и не решившись озвучить его вслух…

Волшебство длилось примерно год, до следующего Рождества. Пока внезапно карета не превратилась в тыкву. В роли тыквы выступил на новогоднем корпоративе Валерий Юрьевич – наш проджект‑менеджер:

– Гришка, ты даже не представляешь…

В тот вечер Валерий Юрьевич – а среди коллег просто «Валерка» – напился до поросячьего визга и стал во всеуслышание рассказывать мне о том, насколько глубоко и совершенно Катя – моя волшебная, обожаемая Катя! – владеет техниками минета.

– Не надо подробностей, – краснея, перебил его я, едва ко мне вернулась способность говорить. – Я и сам не раз подмечал, как она хороша.

– А она мне… – его язык страшно заплетался. – Она не раз подмечала, как ты плох.

В общем, банальная история. Я начистил ему морду, и теперь у меня в жизни больше нет ни девушки, ни волшебства, ни миссии, ни постоянной работы. Зато с лечащим врачом я с тех пор вижусь в два, а то и в три раза чаще, так что скучать не приходится.

Вся эта ситуация меня конкретно подрасшатала, и даже поначалу довела до больницы – я тогда впервые за всю жизнь напился и, разумеется, схлопотал диабетический криз. Надо ли говорить, что я больше не хотел ничего слышать о ней – ни все те полгода, которые она пропадала неизвестно где, ни сейчас? Слишком высоко я взлетел и слишком больно было упасть…

И вот, стоило мне вспомнить об этой истории, как в кармане снова завибрировал телефон:

«Гришечка, пожалуйста, сладкий, не молчи! Мне так плохо. Роднее тебя у меня никого нет!»

Только подумать: я, оказывается, «сладкий» – и это после пяти инъекций инсулина в день. Какой жестокий и беспощадный троллинг. Разве можно так с инвалидом?..

С раздражением отключив звук, я убрал телефон обратно в карман джинсов. Теперь ничто не будет мешать мне слушать звуки леса. А звуков в чаще нашего дикого ночного леса – множество. Таинственно притягательные и одновременно пугающие шорохи, стрёкот сверчков, уханье совы, шелест листьев в кронах деревьев и щелканье не то ночных птиц, не то веток под мягкими лапами лесных зверей.

Я поднял голову и жадно затянулся кислородом. Задумавшись, я забрёл так далеко в лес, как ещё ни разу не решался. Да ещё и ночью, в то время, когда дикие звери, проснувшись, выходят на охоту. Надо было бы вернуться, но идти назад мне не хотелось. Только не сегодня.

Из‑за тёмно‑синих туч показалась круглая, налившаяся во всю силу жёлтая луна. Полнолуние. Время оборотней и упырей – и в это охотно верится – вот, например, одна из них лезет сегодня ко мне изо всех щелей, обрывая соцсети, мессенджеры и телефон.

Словно в ответ на мои мысли вдруг где‑то вдалеке раздался протяжный волчий вой. От неожиданности я остановился и, уняв внутренний монолог, прислушался. Может быть, показалось?.. Я с детства коротал в нашем поселке летние каникулы, и лисиц в этих краях видел много раз. Даже кабаны изредка встречались. Но чтобы здесь водились волки – в это верилось с трудом.

Тем временем звук повторился – глубокий, протяжный, с надрывом. А со стороны деревни ему ответил раскатистый собачий лай. Значит, не примерещилось.

По мере того, как я углублялся в чащу леса, вой становился всё громче и отчётливее, а потом вдруг раздалось отчаянное:

– Помогите!!!

Испуганный детский голос заставил меня вздрогнуть. Не знаю, что делает ночью в лесу ребёнок, но тут ему не место, особенно если поблизости волк. Сойдя с тропинки, я, долго не раздумывая, пошёл на звук.

– Помогите! – голос, сорвавшись, перешёл в плач. – Мне больно!

– Ты где? – крикнул я в темноту.

– Я тут! – ответил ребёнок, всхлипывая.

Да уж, едва ли мне помогла эта информация. Хотя, какой ответ я, интересно, рассчитывал получить? Точные GPS‑координаты?

– Не двигайся с места! – крикнул я, ускоряя шаг. – Я попробую тебя найти. А ты пока спой какую‑нибудь песенку, сможешь?

Малыш запел что‑то протяжное, похожее на колыбельную, но сколько я ни вслушивался, не мог разобрать слов. Казалось, он пел не на русском, а может просто ещё не выговаривал некоторые буквы.

Включив фонарик на мобильном, я пробирался через плотную чащу. Лес постепенно сгущался, ветки елей хлестали меня по лицу, а кусты крапивы – по ногам. Я постоянно оступался и попадал в ямы, хлюпающие грязной жижей – то ли вчера шёл дождь и землю размыло, то ли здесь уже начиналось болото. Господи, как, а главное зачем, сюда мог забрести маленький ребёнок?!

Радовало одно – волка больше не было слышно. Наверное, испугался наших голосов и убежал.

– Слишком ярко!!!

Я перевел взгляд вниз, себе под ноги, и ахнул. На земле чуть поодаль от меня в канаве лежал совсем маленький мальчик – на вид не больше шести. Одет в чёрную футболку и шорты, за спиной что‑то вроде рюкзачка. Всё, разумеется, напрочь испачканное в грязи – прямо как и мои кеды.

Щуря мордашку от света, парнишка повторил жалобно:

– Глаза режет, выключи!

– Как ты здесь оказался?! – я сбежал вниз к нему и присел на колено рядом. – Ты упал? Ушибся? Что болит?..

Направляя телефон в другую сторону, чтобы не слепить малыша, я отодвинул назад пряди его мокрых чёрных кудряшек, вглядываясь в черты смуглого лица.

– Я не могу идти, – пискнул он, осторожно приоткрывая веки. Глаза у него были огромные, просто бездонные, и, кажется, голубые. Нет, даже синие. Он посмотрел снизу вверх так мило и беззащитно, что у меня сжалось сердце.

– Почему? – спросил я с опозданием. – Ты подвернул ногу?

– Я попался в капкан!

Чёрт возьми, точно! Только сейчас я заметил, что его левая нога была зажата в выглядывающий из травы охотничий капкан, пристёгнутый к дереву толстенной цепью.

– Ох, бедняжечка… – прошептал я, направляя свет вниз. – Дай‑ка я посмотрю!

– Осторожно, не трогай, это серебро! – воскликнул малыш испуганно.

– Ерунда, – я прислонил телефон к дереву так, чтобы фонарик освещал ловушку, и принялся её изучать. – Кто же делает капканы из серебра. И потом, даже если так…

– Это охотники расставили! – перебил мальчик.

– А вот в этом я не сомневаюсь. Охотники, будь они неладны… Постарайся не крутиться, хорошо? Понимаю, что тебе очень больно, но сейчас нельзя двигаться. Лучше расскажи мне что‑нибудь. Как тебя зовут? Сколько тебе лет?

– Я Влад. Мне пять.

– Такой большой уже, – стараясь его подбодрить, я рассматривал дуги капкана. Плотно сомкнулись, скорее всего раздробили кость. Но кровотечения нет, хотя бы это уже хорошо.

– В детский сад, наверное, ходишь? – я попробовал расшатать механизм, проверяя, насколько реально раскрыть его просто так, вручную. Дуги слегка размыкались от моего давления, но получалась только маленькая щёлка. Развести их настолько, чтобы вытащить голень, я не смог.

– Нет, в детский сад меня не пускают… Ой, больно!

– Прости. Ты знаешь свой адрес? Я сейчас постараюсь разобраться с этой железякой и отведу тебя домой.

– Не хочу домой! – закричал Влад и в ужасе прижался к моей груди. – Только не это, пожалуйста! Я лучше тут посижу!!!

– Что за глупости! – изумился я. – Мама с папой, наверное, сильно о тебе переживают.

– Нет. Мои родители сейчас далеко. Я с ними не живу.

– А с кем ты живёшь?

– С братом. Он очень строгий. Будет меня ругать!

– За что?!

– За то, что я не слушаюсь. Кусаюсь. Убежал из дома. А ещё… он мне всегда говорил… – мальчик дрожал от страха, – что лучше быть мышкой или вороном, а не волком. Но я его не слушал… потому что мне волки нравятся больше…

Я определённо не понял, что он имел в виду – особенно всё то, что касалось зоопарка – но уточнять не стал. Мне было не до детских сказок. Больше интересовало другое – а именно, как устроен этот проклятый капкан.

– Малыш, скажи, а почему ты убежал? – я постарался осторожно вернуть его к прежней теме разговора. – Может быть, тебя дома бьют?

– Да, каждый день! И не выпускают гулять. Запрещают дружить с людьми. А если не слушаюсь, то оставляют без ужина!

«Ужас, – подумал я с искренним сочувствием. – Вот бедный».

Будучи волонтёром, я повидал много несчастных малышей, для которых детдом был спасением от семейного ада. У них у всех были такие огромные и грустные глаза. Но и такое же огромное, чистое сердце…

– А ещё иногда за плохое поведение закрывают в гробу.

– В гробу?!

– Дедушкином. Меня, кстати, назвали в его честь…

По моей спине прошёлся холодок. Я многое слышал о жестоком обращении с детьми, но закрывать в гробу – это просто какая‑то немыслимая дикость! И как прикажете мне теперь поступить с несчастным ребёнком, чей брат, судя по всему, в крайней степени невменяем?!

Поколебавшись минуту или две, я не придумал ничего лучше, кроме как позвонить в полицию. Но стоило мне разблокировать телефон, как на экране высветился входящий вызов. Угадайте, кто звонил?

От растерянности я перепутал красную кнопку с зелёной, и из динамика донеслось громкое:

– Гришечка, миленький, как я рада слышать твой голос!

– Я ещё ничего не сказал, – буркнул я хмуро.

– А я уже заранее рада! – лебезила Катя. – Привет! Как твои дела, мой хороший?

Зажав трубку между плечом и ухом, я продолжил ковыряться с капканом, теперь уже на ощупь в темноте. Но сколько я ни изучал его, не мог понять, как он открывается. Не похоже, чтобы у него вообще были для этого какие‑то рычаги и фиксаторы.

– Дела хреново, – ответил я с опозданием. В тот момент я ещё не догадывался, что настоящее «хреново» ждёт меня впереди.

– Что случилось?!

– Слушай, – вдруг осенило меня, – а ты ведь ещё ездишь по детским домам?

– Конечно, родной!

Может быть, её появление – это знак свыше, – подумал я и выпалил:

– Возможно мне понадобится твоя помощь.

– Конечно, дорогой!

– Понимаешь, я попал в очень странную ситуацию…

– Для тебя я готова на всё, что угодно!

– Да не перебивай, – я поморщился. – Мне и так сложно объяснить.

– Извини.

– В общем, тут такая история. Я нашёл маленького ребёнка в лесу…

Пока я пытался рассказать ей о произошедшем, мои глаза привыкли к темноте, и я стал различать очертания деревьев. От одного из них мне удалось отломить крепкую толстую ветку. Вряд ли она поможет открыть капкан – для этого нужно что‑то помощнее – но хотя бы ослабить его давление на ногу я смогу, если просунуть её между дугами. Что я тотчас и попробовал сделать, не выпуская из рук телефона.

– …А потом он говорит мне, что не хочет домой, потому что там его бьют, не кормят и вообще – обращаются с ним так, будто он не человек, а зверь какой‑то… Ах, вот чёрт!

Я не рассчитал силы: зубец капкана полоснул мне по пальцу и рассёк фалангу. Из глубокого пореза хлынула кровь.

– Только этого ещё не хватало!..

Прежде чем я успел сообразить, чем перетянуть рану, Влад схватил меня за запястье и неожиданно, взяв в рот мой палец, облизал его – да ещё и с таким аппетитом, будто это был леденец или эскимо.

– Нет, малыш, это плохая идея, не делай так, – хлопая себя по карманам, я принялся искать платок.

– Вот это да… – тем временем протянул мальчик тонким голоском. – Какая сладкая! Никогда такую не пробовал!

– Что там у тебя происходит? – вклинилась из трубки Катя.

– Подожди секундочку, – я пытался унять оживившегося Влада. – Пацан, ты чего?.. Ай, куда ты лезешь, мне же щекотно…

Я посадил мальчика на землю и отступил от него на пару шагов, но он вдруг каким‑то недетским – я бы сказал даже, нечеловеческим рывком – выдернул ногу из капкана и, подбежав, снова запрыгнул ко мне на руки. Не успел я понять, каким образом ему удалось освободиться, как он отодвинул воротник моей куртки и впился зубами мне в шею.

– Так вот что ты имел в виду, когда говорил, что ты любишь кусаться. Должен тебя предупредить, я несъедо…

Я не договорил. Раздался хруст кожи и мышц, будто что‑то острое прошило мне шею до самого позвоночника и тут же вышло обратно. Моя сонная артерия запульсировала. Я инстинктивно открыл рот, чтобы вдохнуть и закричать, но воздух не шёл в лёгкие.

Перед глазами засверкали звёзды и поплыли тёмно‑фиолетовые разводы. Словно кто‑то уронил в космическую пустоту, как в воду, огромный булыжник, и от него по Вселенной начали расходиться круги галактик. Я видел, как падали откуда‑то сверху и тонули в этих галактиках разноцветные шарики планет – мелкие, словно гравий. А потом лёгким взмахом руки невидимый Творец рассыпал над ними молочно‑белую пыль человеческих душ. Вселенная впитывала эту пыль медленно. Неравномерно. Какие‑то песчинки тонули быстрее – спускаясь на голубую планету, они моментально таяли как снег. Какие‑то зависали в атмосфере, словно застревая в желе – будто ждали своего часа. Может быть, где‑нибудь среди этого облака живой пыли была и снежинка моей души, но я не чувствовал себя ей. Я наблюдал за всем со стороны.

Вглядываясь глубже в космос, я заметил, что некоторые снежинки, вопреки законам физики, не таяли, а кристаллизовались, превращаясь в алмазы, и навсегда врастали в Землю. Они сияли всеми цветами радуги – синие, сиреневые, лиловые, зелёные, золотистые, серебристые – зрелище было настолько захватывающее, что я невольно забыл обо всём на свете и залюбовался им. А потом один из этих алмазов вдруг увеличился до огромных размеров и вонзился в мою грудь, разодрав в клочья сердце.

Слёзы брызнули из моих глаз. То ли от боли в груди, то ли от оргазмического удовольствия, которое я в этот момент получил. Телефон выскользнул из руки и упал в траву. Я всё ещё пытался скинуть с себя ребёнка, хотя и вяло – я почти не ощущал своего физического тела, словно находясь под каким‑то наркотическим трипом. Влад же продолжал мёртвой хваткой висеть у меня на шее как гигантская саблезубая пиявка. И не просто висел – он жадно пил кровь, которая быстрыми толчками лилась из моей артерии ему прямо в рот.

Вскоре мои ноги подкосились, и я упал. Едва ли я понимал, что происходит. Просто не успел за такое короткое время ничего осознать. «Какая нелепая смерть», – единственное, что саркастически пронеслось у меня в голове сквозь шум в ушах.

И вдруг где‑то совсем близко воздух прорезал собачий рык. Тишина леса содрогнулась от свирепого лая, а следом за ним детский голосок воскликнул:

– Ой, пусти!!!.. Больно!!! Ааа!!!

Два рваных отверстия на моей шее оголились, и теперь кровь, бьющая фонтаном, заливала мне одежду. Я плотно прижал к шее руку, стараясь унять кровотечение. Не то чтобы надеялся, что смогу выжить. Скорее просто инстинктивно.

Дальше события развивались стремительно. Соседский пёс – а это был именно он – вступил в недолгую схватку с Владом, вцепившись ему в предплечье, но малыш ловко выкрутился, подсунув ему в пасть вместо себя свой рюкзачок. Линкольн, свирепо рыча, начал мотать трофеем из стороны в сторону в попытках его разорвать, а мальчик юркнул в кусты и был таков.

– Стой! – хотел крикнуть ему я, но из моего горла вырвался только режущий хрип, и я надолго закашлялся.

Несколько минут я лежал на земле, пытаясь заново научиться дышать. У меня возникло какое‑то странное чувство, будто я утопленник – меня прибило ко дну, а сверху давит, не давая встать, плотная толща воды. Наконец, я оклемался и смог приподняться. Пёс тем временем успокоился и, сев возле меня с добычей в зубах, показательно ждал дальнейшей команды.

– А ну‑ка, – я потрепал добермана по голове, – Линкольн, фу. Плюнь. Вот так, хороший мальчик!..

Выпустив из зубов рюкзачок, пёс несколько раз свирепо гавкнул в темноту леса, а потом снова заливисто завыл.

– Что у нас здесь… – я расстегнул молнию, и мне в руки упала – о чудо! – бутылочка детского сока. Казалось, ещё никогда в жизни я не был так счастлив! Скрутив крышку, я в изнеможении присосался к горлышку и за пару секунд осушил содержимое бутылки до дна.

Однако до чего же мерзкий напиток! И привкус какой‑то странный, как будто скисло. Чем только нынче поят детей! Хотя, надо всё же отдать должное этой бурде, мне сразу стало ощутимо полегче: горло уже не хрипело так сильно, сердце не билось как бешеное, и даже искры перед глазами больше не сверкали. А ведь ещё минуту назад я, кажется, совсем сник и собирался упасть в обморок.

Судя по весу, в рюкзачке было что‑то ещё. Я запустил руку поглубже. Детские солнечные очки, мобильный телефон и… головка чеснока. Интересное сочетание. Уткнувшись носом в чеснок, я глубоко затянулся едким запахом. Противно до невозможности, но бодрит! Может быть, я даже дойду до дома.

– Линкольн! Дружок, нам надо как‑то выбираться отсюда. Ты ведь поможешь?..

Я накинул рюкзак на плечо и попытался встать. Получилось не сразу – самочувствие было весьма паршивым, будто из меня выкачали всю кровь без остатка. Голова кружилась, в ушах шумело, руки дрожали, а ноги тряслись. Я плёлся по лесу, хватаясь за стволы деревьев, чтобы не упасть. Время от времени, когда становилось совсем дурно, я подносил к носу зажатый в кулаке чеснок и дышал им вместо нашатыря.

Потом снова делал шаг. И ещё один. Вот так, потихоньку…

Глаза ничего не различали в темноте. Я не ориентировался в пространстве, словно вернулся на Землю не до конца: перед взором всё ещё дрожала картинка Вселенной с миллиардами ярких звёзд, и меня слепил огромный алмаз, переливающийся в груди.

Без сомнения, если бы не пёс, бегущий впереди и изредка подававший голос, вряд ли мне удалось бы в ту ночь найти дорогу к посёлку…