«Вот тебе, Лея Радимовна, и «I will punish myself». Зачем оставила балкон открытым? Хотя кто бы мог предвидеть – у меня же четвёртый этаж… Наказала себя? Легче стало? Идиотка! Кретинка! Дура!»
Лея тихо рычит сквозь зубы, натирая кисти рук железом. Иногда тяжело роняет голову на подушку и отдыхает. Колготки и трусики сводят её с ума – под ними всё ноет, всё слиплось, швы секут её между ног как фортепианная струна, пояс колготок пережимает талию обручем, ягодицы болят от тугого влажного нейлона.
***
В исступлении пленница прыгает на постели, трётся об неё всеми частями тела, ширкает бёдрами, чтобы заглушить пожар в интимном месте, стиснутом лайкрой и шёлком. О-о-о, она бы всё на свете отдала, чтобы снять эти тесные трусы! Как, как ей освободиться? Она ненавидит эти колготки и эти наручники, но особенно – глупейшую ситуацию, в которую сама себя загнала!
Кое-как совладав с собой, Лея сосредотачивается. Бешенство ей не поможет. Надо забыть про зуд в паху, про липкие ляжки и про волосы, лезущие в лицо. Запрокинув голову, пленница рассматривает свои кисти, продетые в спинку. Балконный вор завязал пояс на несколько тугих узлов. Что, если попытаться расковырять их ногтем?
Однако шанс упущен. Вор решил не тратить времени зря. Внезапно он накидывается на неё – беспомощную, обманутую, мокрую – и плотно завязывает жертве глаза сдёрнутыми с кресла лайкровыми колготками.
…выгибаясь на спине, ослеплённая и немая пленница издаёт всхлипывающие звуки. Вывернутые плечи трясутся от рыданий, иногда из горла рвётся мучительный хрип, но натыкается на жёсткий чёрный кляп и глохнет.
Растянутая женщина вынуждена лежать распластанной, словно кроличья тушка на столе мясника. Нависая сверху, взломщик в серой рубашке месит ладонями её тело. Из одежды на Лее лишь колготки да прозрачная тюлевая маечка, которая грозит лопнуть на распаренной груди. Живот блестит и лоснится от капрона, бёдра сверкают, словно облитые жжёным сахаром.
Арестантка издаёт в кляп ещё один полустон-полухрип. Пытается вжаться в постель, выгнуть спину – ничего не получается. Кожаные манжеты глубоко облегают её толстые ляжки и щиколотки, полипропиленовые верёвки прочно удерживают нижние конечности, а наручники и пояс – верхние.
Мужчина сползает по её телу вниз, принимается кусать и вылизывать беззащитный живот, обтянутый капроном. Его язык старательно исследует каждый дюйм женского брюшного пресса, оставляя на колготках клейкую слюну. Мучитель лижет гладкую женскую плоть словно порцию мороженого… затем резко впивается зубами!
– Авы-вы-ы!…
Задохнувшись от неожиданности и боли, Лея Беликова скребёт по постели лопатками и локтями, будто надеется уползти от вездесущего рта. Укусы насильника не очень болезненны, но нацелены слишком близко к её интимному месту. Разложенная женщина чувствует, что в трусиках у неё всё перевозбуждено и перенапряжено, её женские органы вибрируют и плачут сладковатыми слезами, пропитывая шёлковую ткань и постель.
Язык вора опять исследует её живот. Лея надрывно рычит в затычку от щекотки и злобы. Непрошенный насильник будто кладёт мазки грунта на холст – неторопливо, плотно, аккуратно трогает языком живот пленницы. Мускулы живота связанной Леи беспомощно сокращаются и подрагивают. Мужские зубы опять впиваются в её плоть. Ах! Пленница слышит, как похрустывают спелые чёрные колготки.
– Я тебя накажу… – бормочет мужчина сквозь полный рот женского тела. – Сознайся, ты ведь об этом мечтала, когда паковала себя, правда?