Loe raamatut: «Центральная Азия: взгляд из Вашингтона, Москвы и Пекина»

От авторов

Настоящий том, как и предыдущие книги этой серии, публикуемые первоначально на английском языке издательством М.Е. Sharpe под общей редакцией д-ра Бориса Румера, был написан в рамках долгосрочного проекта изучения постсоветского развития стран Центральной Азии и Южного Кавказа, финансируемого Фондом мира им. Сасакавы, ведущей японской неправительственной организацией, спонсирующей изучение международных отношений. Авторы выражают свою признательность Фонду, в особенности д-ру Акире Ирияме, д-ру Акинори Секи и д-ру Лay Сим Йи, которые приняли существенное участие в организации проекта и участвовали в соответствующих конференциях и семинарах. Мы искренне благодарны опытным работникам издательства М.Е. Sharpe, а в особенности его вице-президенту и главному редактору Патриции Колб, которая курировала этот издательский проект по поручению Фонда мира им. Сасакавы.

Раджан Менон – профессор международных отношений в университете Лихай (Вифлеем, шт. Пенсильвания) и научный сотрудник фонда «Новая Америка» (New America Foundation).

Евгений Румер – старший научный сотрудник Института национальных стратегических исследований при министерстве обороны США.

Дмитрий Тренин – заместитель директора Московского Центра Карнеги и старший научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир.

Хуашен Чжао – старший научный сотрудник и директор Центра русских и центральноазиатских исследований и Исследовательского центра Шанхайской организации сотрудничества при университете Фудан (Шанхай).

Введение
Центральная Азия в XXI веке

Раджан Менон

Распад Советского Союза в декабре 1991 г. навсегда и самым радикальным образом преобразил политический ландшафт Центральной Азии. В этом регионе с населением 50 млн, граничащем с Российской Федерацией и Афганистаном, Ираном и Китаем, расположены пять суверенных государств: Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения и Узбекистан. Все эти страны, кроме Таджикистана, по языку и культуре являются тюркскими, тогда как последний в этих отношениях близок к Ирану. После довольно длительного пребывания в составе Российской империи эти страны были неожиданно – и явно вопреки желаниям и ожиданиям коммунистических функционеров, управлявших номинально автономными республиками бывшего СССР, – извергнуты на арену мировой политики.

Постимперские вызовы

Новые лидеры мгновенно столкнулись с вопросами космического масштаба, к решению которых они не готовились. Среди них были следующие. Какой должна быть форма правления в новых странах и какие институциональные механизмы смогут обеспечить выбор и реализацию политики, а также выживание режима? В каких отношениях должны находиться между собой граждане и государство, в частности в вопросе о народном представительстве и подотчетности властей? Каким образом преобразовать советскую экономику, чтобы получить систему рынков и частной собственности (иными словами, капитализм), но при этом не допустить хаоса и экономических трудностей, способных породить массовое недовольство? Какой должна быть политика в области языка, культуры, историографии и гражданства, чтобы на ее основе смогла сформироваться новая постсоветская национальная общность, в которой нашлось бы достойное место для этнических меньшинств, в особенности для русских и других славянских народностей, образующих значительную долю населения в Киргизии и Казахстане? Какой должна быть роль ислама в этой исторически исламской части мира? Точнее говоря, как сделать неизбежно усиливающуюся религиозность частью национальной культуры, но не допустить при этом развития религиозно-политического радикализма? Какие принципы должны лежать в основе внешней политики? В частности, как сочетать сохранение связей с Россией, рассматривающей Центральную Азию как свою сферу влияния, с уменьшением зависимости от нее и развитием связей с другими государствами и международными организациями?

При всем многообразии конкретных условий те же самые мучительные вопросы относительно государственного строительства, национальной идентичности, управления государством и экономикой стояли не только перед центральноазиатскими, но и перед всеми новыми государствами. Разница только в том, что на Западе, например, процесс этот был постепенным и растянулся на века, хотя и при этом не обошелся без разрушений и насилия (возьмите, скажем, огораживание в Англии, Французскую революцию и Гражданскую войну в Америке). Страны Центральной Азии оказались в совершенно иной ситуации. История обделила их шансами на постепенность: все основные исторические задачи предстояло решать быстро и одновременно. В этом отношении они были похожи на страны Азии и Африки, возникшие после Второй мировой войны в результате распада европейских колониальных империй. Но в Индии, например, колониальная администрация создала основу для строительства нового государства. Там не было необходимости в том, чтобы создавать новый экономический порядок с нуля.

В Центральной Азии единовременное решение разнообразных задач по созданию государства и национальному строительству сталкивалось с той особой трудностью, что успех на одном направлении порой затруднял продвижение в других областях. Например, переход от социалистической командной экономики к рыночной может сопровождаться разрывом старых хозяйственных связей, что повышает риск дестабилизации. А сопутствующее перераспределение богатства и власти (характерное для быстрых экономических изменений) может стать препятствием для сплочения общества, опирающегося на гармоничное сотрудничество разных этнических групп. Аналогичным образом, созидание новой национальной общности, основанной на истории и культурных ценностях основной нации, может вызвать у национальных меньшинств чувство страха и изолированности, и усугублению ситуации может способствовать что угодно – от историографии до переименования улиц и городов, потому что изменению подвергается даже прошлое, питающее самосознание народа. Есть еще одно обстоятельство, делающее эти грандиозные задачи еще более пугающими. Не существует учебников или теорий того, как осуществлять политическое и хозяйственное строительство на обломках социалистического порядка. Марксистские интеллектуалы написали массу книг с предсказанием того, как на развалинах капитализма будет созидаться социализм, но никто не позаботился написать толковую книжку об обратной ситуации, с которой столкнулись лидеры постсоветских государств.

Можно уверенно утверждать, что президенты центральноазиатских стран, бывшие прежде функционерами коммунистической партии, никогда не тратили времени на размышление о подобных проблемах, а потому оказались к ним совершенно не подготовленными. Их образование, жизненный опыт и политические навыки были ориентированы на жизнь в Советской империи, а не на управление суверенными государствами. Но история, не заботящаяся о графиках и нашей неподготовленности к переменам, поставила лидеров центральноазиатских стран перед фактом независимости, к которой те, возможно, и не стремились и заведомо не были готовы. Можно допустить, что население в целом было настроено иначе – хотя даже это спорно, поскольку мы не располагаем соответствующими свидетельствами, – и многие рядовые граждане новых государств были рады независимости. Но и они вряд ли намного лучше своих лидеров понимали, что с ней делать, а многие столкнулись с тем, что их жизнь стала беднее и менее защищенной, чем в советское время, что и стало причиной ностальгических переживаний. В общем, в начале 1992 г. жители Центральной Азии оказались в ситуации политического и экономического безвластия, и никто в руководстве этих стран не знал, что следует делать.

Имперское наследие

Одной из важных причин этой неподготовленности была сама история. С того момента, как в конце XIX в. царская Россия завершила покорение Центральной Азии, и до развала СССР этот регион являлся частью двух империй – Романовых и большевиков. Хотя империи использовали разные средства для контроля над Центральной Азией, да и цели этого контроля у них были разные (скажем, советский режим использовал методы социальной инженерии в куда большей степени, чем могли себе позволить или просто захотеть Романовы), но у них был один общий знаменатель. Как и во всех других имперских структурах, вертикальные связи между метрополией (Санкт-Петербургом при царях и Москвой при комиссарах) и центральноазиатской периферией вытесняли и даже препятствовали возникновению горизонтальных связей между периферийными структурами, не говоря уж о связях между ними и российской провинцией. Как показал Александр Мотыль, эта асимметричность представляет собой определяющую структурную черту империй, позволяющую осуществлять повседневное руководство и контроль без обращения к силе, а просто за счет включения периферийных элит в состав имперских властных структур. (К тому же использование силы не только обходится дорого, потому что влечет за собой перемещение войск и длительное содержание их в полевых условиях, но и чревато риском обратной реакции¹.) Связывающие периферию и метрополию вертикальные связи охватывают целый спектр взаимодействий: политические и экономические отношения, транспорт (железнодорожный, водный и воздушный), информационные каналы, обмен в области культуры и образования. Империя управляла политической жизнью периферии на собственных условиях, а при необходимости обращалась к силовому давлению, не особо заботясь о благосостоянии подвластного населения. Можно смело утверждать, что подобная система не являлась идеальной тренировочной площадкой для периферийных элит, которым после стремительного и неожиданного краха империи пришлось взять на себя управление независимыми государствами.

Эта соединявшая север и юг имперская структура просуществовала более столетия, рухнула, и очень маловероятно, что ее когда-либо удастся восстановить. Если оставить в стороне риторику, даже самые националистические из российских политиков не питают серьезных надежд на присоединение отпавших территорий, а среди простых россиян вряд ли кто-либо жаждет опять взвалить на себя соответствующую ответственность и расходы. Но хотя Россия никогда больше не будет «владеть» Центральной Азией, она, безусловно, сохранит серьезное влияние в этом регионе, и на то есть целый ряд причин. У нее очень протяженная граница с Казахстаном и не очень большая с Киргизией; в Центральной Азии, преимущественно в Казахстане, проживают около 6,5 млн этнических русских (а также других славян и немцев), а в ряде северных областей последнего они составляют подавляющее большинство населения. Центральноазиатские элиты остаются русскими по языку и культурной ориентации (хотя ситуация начнет постепенно меняться после 2009 г., когда в самостоятельную жизнь войдет первое послесоветское поколение), и до сих пор в России работают и учатся тысячи граждан центральноазиатских государств. Россия чрезвычайно заинтересована в стабильности этого региона, а лидеры центральноазиатских стран, со своей стороны, отдают себе отчет, что – по чисто географическим причинам – именно к России они обратятся за помощью (и в ней будут, скорее всего, искать убежища), если их власти будут угрожать народные волнения. Наконец, не будем забывать, что – при всех разговорах о многообразных проблемах России и ее упадке – государства Центральной Азии буквально во всех отношениях еще слабее и еще менее стабильны. И последнее: сила понятие относительное, и, несмотря на то что Россия все больше отстает от Запада и Китая (а в недалеком будущем, вероятно, и от Индии), она остается внушительной силой в Центральной Азии, хотя это единственное место в мире, где она все еще может рассматриваться как великая держава².

Открытие Центральной Азии

Время безраздельного доминирования России ушло навсегда, и этот момент отмечает каждый из авторов этой книги. Соединенные Штаты и Европа утвердили свое политическое присутствие в Центральной Азии, и так же поступили Китай, Индия, Иран, Израиль, Пакистан и Турция. Эти страны не только утвердили свое политическое присутствие, но и стали торговыми партнерами и источниками инвестиций, и последнее особенно заметно в нефтегазовом секторе Казахстана. Китай, в частности, приобрел сильные позиции здесь в том числе и потому, что считает этот регион критически важным для стабильности его Синьцзян-Уйгурского автономного района, где традиционно обитают недовольные китайским господством уйгуры (исповедующий ислам народ тюркской группы), родственные народам, населяющим Центральную Азию. Кроме того, возникли новые связи в области туризма и образовательного обмена, программы военной подготовки и новые транспортные каналы. Нефтепровод Баку-Джейхан и строящийся нефтепровод, по которому нефть из Казахстана будет перекачиваться в Китай, являются примерами усиления потоков товаров и людей по оси Восток-Запад и ослабления доминирования характерной для имперского периода оси Север-Юг. И это всего лишь начало неодолимого процесса.

И не только государства вторгаются туда, где безраздельно властвовала Россия. В регионе уже утвердились многонациональные корпорации (прежде всего, конечно, энергетические): в одном только Казахстане, являющемся региональным лидером по притоку иностранных инвестиций, вложения в энергетический сектор выросли от 1,8 млрд долл. в 1999 г. до 2,4 млрд долл. в 2004-м³. НАТО через свою программу «Партнерство ради мира» установило связи с государствами этого региона в области безопасности, что поддерживает тревогу и опасения у России и Китая. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) начала принимать активное участие в разрешении конфликтов и контроле за соблюдением прав человека в этой и в других частях постсоветского пространства. Европейский союз (ЕС) распространил свое политическое и экономическое влияние на Центральную Азию, и точно так же поступили различные неправительственные организации, специализирующиеся в разрешении конфликтов и в контроле за соблюдением прав человека, такие как Amnesty International, Freedom House и International Crisis Group. В области религии и культуры Иран, Турция, арабские государства, а также различные исламские организации помогают строить мечети, поставляют учебную литературу по исламу и открывают образовательные возможности для желающих получить как религиозное, так и профессиональное образование. А есть еще Интернет, эта великая технология преобразований. При самом диктаторском правительстве жители Центральной Азии благодаря Интернету получили альтернативный источник информации и механизм установления контактов с международными группами и передачи во внешний мир сведений о происходящем внутри страны. Если бы не это, мир с большой задержкой узнал бы о кровавой расправе с демонстрантами в Андижане в мае 2005 г., да и узнал бы только то, что отвечало бы интересам президента Узбекистана Ислама Каримова. И последнее – по порядку, но не по значению – Центральная Азия оказалась включена в деятельность самых разных по природе международных сетей – от Хизб ут-Тахрир, стремящейся к созданию мирового халифата, до организаций торговцев наркотиками и живым товаром. Эти силы легко проникли в этот регион, потому что плохо охраняемые границы стали проницаемыми, а это означает, что все происходящее в Чечне, Афганистане и в Персидском заливе может непосредственно воздействовать на стабильность режимов в Центральной Азии. Нравится нам это или нет, этот регион стал частью мира.

Нужно ясно представлять себе общую картину того, о чем идет речь в этой книге: за поразительно короткое время множество государств, компаний, неправительственных организаций (НПО) и транснациональных организаций внедрились в регион, в котором Россия обладала почти неограниченной властью или, по крайней мере, доступ в который она жестко контролировала. В течение ста лет властная Россия определяла (но не полностью контролировала) условия, на которых «внешний» мир мог влиять на политику, экономику, культуру и стабильность Центральной Азии. Доминирующими были вертикальные связи, соединявшие метрополию и периферию, и они исключали или, как минимум, строго ограничивали развитие горизонтальных связей. После 1991 г. мы стали свидетелями быстрого разрушения имперской структуры и возникновения множества разнообразных связей, соединивших Центральную Азию с восточными, южными и западными регионами. Бывший сюзерен стал одним из множества игроков и по ряду позиций – в силу ослабления своей экономической и военной мощи – уступает внезапно объявившимся конкурентам. Эта сквозная тема объединяет три главы этой книги.

Пытаясь дать емкое и выразительное определение происходящим историческим переменам, некоторые назвали их «новой Большой игрой», заимствовав у Редьярда Киплинга выражение, которым он обозначил в романе «Ким» происходившее в этой части мира в последние десятилетия XIX в. противостояние Российской и Британской империй. Но этот яркий образ не соответствует новой реальности. Начнем с того, что сегодня нет империй, конкурирующих за влияние в Центральной Азии; главными участниками событий являются национальные государства. Сегодня целью соперничества не являются господство над народами или захват территорий. Мы вышли из эпохи империй (когда-то «империализм» звучал гордо, а сегодня это оскорбление), и в наши дни завоевание и захват территорий неосуществимы и незаконны: любые попытки вернуться к прошлому встретят осуждение и сопротивление. Более того, соперничество двух великих империй сегодня сменила борьба за влияние (отнюдь не за контроль), в которой участвует множество государств, весьма далеких от христианско-европейской традиции, поскольку игроками на центральноазиатской сцене сегодня являются Китай, Индия, Пакистан, Турция, Израиль, Иран и всевозможные арабские государства. Китай, Индия, Пакистан и мусульманский мир, которые в XIX в. сами были объектом имперского контроля или доминирования, в XXI в. стали активными участниками борьбы за влияние в Центральной Азии, и то же самое относится к Израилю, появившемуся на карте в процессе трансформации империи. В идущей сегодня центрально-азиатской драме перечень действующих лиц отличается куда большей пестротой, чем во времена Киплинга. Нельзя сказать, что в Большой игре совсем не участвовали никакие негосударственные организации, но там не было ничего похожего – по структуре или задачам – на НАТО, ЕС, ОБСЕ и Международную группу по предотвращению кризисов. Более того, в XIX в. соперничество между Британией и Россией привело к договоренности о разделе территорий и сфер влияния. В сегодняшней Центральной Азии такое невозможно. В результате в гонке за выгодами участникам придется довольствоваться выигрышем в одних областях и соглашаться на малое или даже нулевое влияние в других. Поэтому образ Киплинга, сколь угодно емкий и выразительный, может только ввести в заблуждение.

Центральная Азия открылась для большого мира, и это окажет огромное влияние на жителей и государства этого региона. С одной стороны, перед здешними людьми открылись невообразимые возможности. Сегодня они могут перемещаться по всему миру, что при советской власти было совершенно немыслимо или доступно лишь немногим, заслужившим особое доверие; в результате они познакомятся с новыми идеями и стилями жизни в других странах. И это существенно, даже если на деле лишь малая часть населения Центральной Азии сможет воспользоваться этими возможностями. Знакомство с миром породит зависть, создаст недовольство условиями жизни в своей стране и снабдит новыми политическими идеями, являющимися инструментами понимания и изменения политики; а правительствам придется иметь дело с гражданами, менее податливыми к идеологическим внушениям, чем во времена СССР. Им придется привыкнуть и к тому, что в случае неправильного обращения со своими людьми им гарантированы шум в прессе и всевозможные неприятности. Вспомните, например, какие последствия имел расстрел в Андижане для и без того скверной репутации режима Каримова или то, как цветные революции в Грузии и на Украине сказались на развитии событий в период революции тюльпанов в Киргизии. Но будущее приготовило для центральноазиатских лидеров не только дурные новости. Поскольку регион становится новой ареной для соперничества, у них появляется пространство для маневра, для поиска выгод и защиты от давления путем стравливания конкурентов – будь это государства или корпорации – между собой.