Loe raamatut: «Осколок»
Глава 1. Ухабы
Медленно, почти уныло, тянется извилистая дорога сквозь глухие северные леса. Единственная на многие вёрсты вокруг. Дорога – это ещё очень громко сказано: две телеги с трудом разминутся, да и то не везде. Но для этих мест – пойдёт. За всё время, что Далур трясся на жесткой скамье повозки, привалившись спиной к бортам, им не встретилось ни одного путника. Перед выездом на это вертлявую тропу ему говорили, что без надобности в этих краях народ не появляется. Зачем? Глухой посёлок на отшибе, дальше только неспокойные горы и непроходимые топи, где, кроме комарья и ягод, нет ничего, а они того не стоят.
Но в этот раз необходимость была.
Далур ещё в городе услышал, что Вергарду, десятнику городской стражи, нужны люди для помощи в поисках пропавших селян или хотя бы их следов в лесу. Желающих нашлось немного: уже совсем скоро придут холода, и наёмный люд всё больше занимался поиском хороших зимовок. Да и связываться со стражей… Так или иначе, но нужны были люди. Сам Далур не был ни человеком, ни следопытом, но всё равно предложил за умеренную плату свои услуги. Вергард пусть и не сразу, но согласился. Репутация надёжных и сильных бойцов сыграла на руку Далуру. Буквально накануне он услышал, что в город скоро прибудет большой торговый караван дварфов из его родных гор, а дварфы всегда интересуются своими. Судьбу лучше не таскать за бороду, и Далуру нужно было исчезнуть до их прибытия.
Тем более помочь найти людей – это дело достойное.
Далур горько усмехнулся.
Значит, теперь он не пустая порода, а храбрый воин, идущий на выручку незнакомцам. Герой. Дварфу стало тошно от таких мыслей, и он от души сплюнул за деревянный борт, а затем покосился на Вергарда. Тот не замечал ничего вокруг и сосредоточено наблюдал с кислой миной, как подмытая осенними дождями лента дороги неспешно исчезает под телегой. Его, судя по физиономии, невесёлые мысли засасывали словно в жирную осеннюю грязь.
В телеге их было всего двое: Далур, которому не нашлось лошади по росту, и старый Вергард, которому здоровье не позволяло столько времени проводить в седле. Дварфа это устраивало, крепким доскам он верил гораздо больше, чем животным.
– Ну и чего, скоро там? Должны были уже приехать, – громко сказал Гар, один из стражников.
Он ни к кому не обращался, скорее просто старался развеять дорожную скуку, так бесхитростно завязав разговор. Никто ему и не ответил. Далур тоже на это не купился, хотя прекрасно его понимал. За десять дней, что они плелись по этой густо поросшей травой дорожке, пейзаж не баловал разнообразием. Вечно пасмурное небо над головой, едва различимая тропа под ногами и бегущие вдоль неё тёмно-зелёные стены леса. Из развлечений только шум ветра и уже успевший надоесть десяток стражи с одними и теми же разговорами.
Двое других наёмников чаще держались особняком и предпочитали пропадать в лесу, оставляя своих лошадей в поводу у стражников. Далур никак не мог взять в толк, как эти двое ещё не отстали. Их и сейчас не было с отрядом – скрылись в зарослях несколько часов назад. Его и самого подмывало спрыгнуть с опостылевшей телеги и пройтись с ними, но раскинувшийся на многие вёрсты вокруг лес его пугал.
«Всю задницу на ухабах уже отбил об эту телегу! Когда уже посёлок этот покажется?!»
Если есть время – удели его своему оружию. Если времени нет, то найди и всё равно сделай что должно, и тогда топор тебя не подведёт. Так говорили у Далура дома.
Далур вздохнул и полез в заплечный мешок за войлоком и маслом. Конечно, он понимал, что прямо сейчас это ни к чему – никакая ржавчина не осмелится появиться на доброй дварфийской стали ещё очень долго. Но он себя не простит, если такое вдруг случится.
Он удобно устроил топор на коленях, недоверчиво покосился на неизменную стену зелени по бокам и капнул густым маслом на лезвие. Далур методично натирал пахучей жидкостью оружие и, чтобы чуть развеять скуку, принялся про себя в ритм своим движениям читать старые стихи:
«Держи топор крепкой рукой.
Бой – наш отец, а мать – скала.
Труса семье быть под пятой
Трижды проклятого врага.
Держишь топор – держи и строй,
Дерись, пока не победишь,
И стой…»
Далур замер. Ему показалось, что пальцы зацепились за небольшой заусенец или выщерблину на лезвии. Он нахмурил брови так, что те соединились в косматую изломанную линию. Дварф озадаченно касался пальцем безупречно ровной кромки лезвия и не мог найти дефекта.
Показалось?
Но если сомнения возникли, надо всё перепроверить и исправить.
Далур снова потянулся к заплечному мешку, на этот раз за правильным камнем.
– Ты скоро бриться им сможешь, – коротко хохотнул Вергард. – Да и глядеться в него тоже.
– А тебе что за дело до моего топора, почтенный? – буркнул Далур и несколько раз провёл камнем по оружию.
Вергард открыл было рот, чтобы ответить, да махнул рукой и спрыгнул с телеги.
В животе Далура протяжно и громко заурчало. Интересно, когда эта парочка вернётся из леса? Они частенько с собой приносят свежее мясо и грибы и охотно ими делятся. Каменной твёрдости сухари и жёсткие полоски вяленого мяса уже надоели, хотелось пожевать чего-то сочного, ароматного, тающего во рту.
От этих мыслей у дварфа рот мгновенно наполнился слюной.
Невдалеке от повозки из-под куста вынырнул среднего роста тощий мужчина. Его неожиданное появление спугнуло ворона, который тут же с противным криком взлетел. Далур вздрогнул от неожиданности, но сразу же успокоился. Хлопанье крыльев и хриплое карканье быстро стихли за тяжёлыми, ещё не облетевшими кронами.
От Далура не укрылось, как десятник неприязненно уставился в затылок человеку, поморщился и отвернулся. Дварф усмехнулся. Уже не первый раз он ловил подобные взгляды стражников – внешний вид Молчуна их нервировал. Некогда гладко выскобленный некрасивый череп мужчины зарос неровной щёткой коротких волос. Остальную часть головы покрывали сплошным ковром шрамы от ожога. Как выжил только? От уха, вон, пень уродливый остался с дыркой посередине. Интересно, а он им слышит?
– Удачно? —спросил Далур и с надеждой похлопал себя по животу.
Молчун обернулся, усмехнулся и покачал головой.
– Может, Арди, – не сдался Далур, на что Молчун пожал плечами и, так и не проронив ни слова, направился к своей лошади.
Далур с грустью вздохнул и вернулся к своему занятию. Войлок вновь заскользил по стали.
Жаль, конечно, что Молчун вернулся с пустыми руками. Но вот как бесшумно вынырнул из-под куста, и кажется, что тот слегка перед ним сначала расступился, а потом сомкнулся за его спиной. По лесу ходит как по каменной мостовой – уверенно и без следов. Далур о таком мог только мечтать. Да и одежда у Молчуна куда лучше подходит для таких целей: кожаная куртка с вшитыми пластинами тихо поскрипывала, дубина и праща если и издавали звуки при ходьбе, то едва слышные. Обмундирование Далура позвякивало при каждой возможности. Дварф не понимал, на кой хрен этому человеку дубина и праща – не лучший же выбор! Стражники его спрашивали, конечно – тот отмалчивался, как воды в рот набрал, да в упор глазами буравил.
Далур зло зыркнул на тучи и негромко ругнулся. Небо быстро темнело, будто передразнивало хмурившегося Молчуна, но пролиться дождём не решалось. По-осеннему холодный ветер увлечённо шуршал листвой и намекал на то, что всё может измениться в любую секунду.
Сухо пока, и на том спасибо. Мёрзнуть в намокшей одежде на раскисшей дороге – то ещё удовольствие, и Далур хотел бы этого избежать. А вот Толсу, стражнику, похоже, всё нравилось: ехал себе на кобыле довольный, под нос песенки насвистывал. Интересно, что за радость у него такая?
Далур поймал на себе короткий взгляд Вергарда. И чего он всё время косится? То и дело пялится. Неужели и правда думает, что получается украдкой? Но хоть с разговорами лезть перестал, и на том спасибо! Далур раздраженно фыркнул и снова несколько раз капнул пахучего густого масла на войлочную тряпицу и ритмично принялся снова натирать лезвие.
Клонило в сон. Телега ещё эта раскачивалась, словно колыбель. Прошлой ночью удалось задремать лишь под самое утро, как и за день до этого. Впрочем, как и за два. Стало хуже. Далур не мог вспомнить, когда хотя бы три дня подряд ему удавалось нормально поспать. Незваные гости приходили аккурат к моменту, когда он начинал дремать, а после них… После них уже ни о каком сне до утра и мечтать не приходилось.
Невольно дварф покосился на темноту близ корней кустов. Естественно, там никого не было, но ему всё равно стало не по себе.
Далур потёр глаза. Сейчас, что ли, подремать, пока не доехали? Авось топор за пару часов не заржавеет. Дварф ещё несколько раз любовно провёл тряпицей по блестящему металлу и положил оружие возле себя. Мало ли что в лесах этих может случиться. Ненадёжные они… Когда до посёлка-то доедем? И за что возьмемся первым делом?
Далур повернулся к шагавшему невдалеке Вергарду и только открыл рот, чтобы об этом спросить, как лошадь Толса с перепуганным ржанием встала на дыбы и ударила перед собой копытами. Противно хрустнуло, брызнула кровь, и Вергард ничком рухнул в жирную грязь. Толс не удержался в седле, мешком шлёпнулся на дорогу и махом выплюнул из лёгких весь воздух. Он беззвучно открывал и закрывал рот в тщетных попытках вдохнуть. Далур резко повернулся в сторону головы их небольшой колонны.
Буквально в десяти шагах на краю дороги возле плотных зарослей кустарника стоял медведь. Он жадно нюхал воздух и водил большой головой из стороны в сторону. Умные глаза внимательно смотрели на вооруженных людей, словно пытаясь понять их намерения.
К испуганному ржанию лошадей присоединились звуки извлекаемых из ножен мечей, но никто не торопился подходить на расстояние удара лапы. Стражники бестолково толпились с оружием в руках, разом лишённые и десятника, и его заместителя Толса. Они лишь выставили мечи перед собой и громко наперебой выкрикивали ругательства.
Тщетно. Отпугнуть животное таким нехитрым способом не удавалось. Словно ободрённый замешательством людей, зверь глухо заворчал и начал медленно приближаться к стражникам, тяжело переваливаясь на мощных лапах. Лошади, испуганные запахом крови и близостью хищника, гарцевали и были готовы в любой миг удариться в паническое бегство.
Далур спрыгнул с повозки, громко звякнув кольчугой, и кинулся к Вергарду. Вокруг головы старого десятника быстро рос круг пропитанной кровью грязи. Дварф осторожно приподнял окровавленную голову, раздвинул остатки волос на затылке десятника и осмотрел рану. Влажно блеснула кость, и Далур в сердцах сплюнул – рана была поганой. Не каждого дварфа удавалось спасти с такой, чего уж говорить про человека.
Раздался резкий свист. Далур ненадолго отвлёкся от раненного десятника и уставился на источник звука.
Молчун шёл навстречу медведю уверенным шагом. Хищник встал на задние лапы, шумно втянул воздух и оглушительно заревел. Молчун остановился в трёх шагах от зверя. Он едва доставал до груди хозяину северных лесов и казался беззащитным. Одно движение могучей лапы – и человеку несдобровать. Но он делал руками едва различимые быстрые пассы. Грозный рёв сменился недовольным утробным ворчанием, а медведь встал на четыре лапы и теперь просто смотрел на маленького человека. Дварф был готов поспорить, что они смотрят друг другу в глаза. На голове Молчуна выступил пот, крупные капли текли по затылку и шее за ворот, но он продолжал молча стоять и делать резкие жесты руками.
Дварфу вспомнилось, как стражники на привалах, когда Молчун не слышал, обсуждали, нет ли у него какой силы часом: слишком уж везло ему в охоте и слишком тихо ступал он по лесу.
Далур проклял себя за промедление и принялся рвать рукав десятника. Дварф ожесточенно ругался в бороду, почти рычал. Ещё раз быстро осмотрел рану. Начал ругаться ещё злее, не забывая сноровисто накладывать повязку. Наблюдавшему со стороны было бы странно, что такие большие руки с толстыми пальцами могут делать такую тонкую работу столь быстро и аккуратно. Грязная тряпка в тот же миг расцвела красным. Далур окликнул ближайшего стражника, завороженно наблюдавшего за гляделками Молчуна и медведя, но тот даже не шелохнулся, будто не услышал громкого окрика. Тогда Далур подскочил к нему и сильно дернул за руку к Вергарду. Стражник едва не упал в грязь, чудом устояв на ногах.
– Давай же, мать твою, помоги мне положить его на телегу! Та-ак, взяли. С-сука, ты как берёшь?! Аккуратней! Я тебе руки вырву, ещё раз так схватишь! Быстрей, быстрей! Та-ак, клади. Теперь помогай. Тут держи! – Положив руки стражника на место, где нужно было прижать повязку, Далур принялся копаться в своём мешке. Меж пальцев стражника сквозь ткань текла кровь. – Ну брал же, брал! Где оно? А, вот! Та-ак, убирай руки. Убирай, говорю! Нет, клянусь сталью, я тебе их оторву, если не уберешь! На вот, держи. Полей, когда скажу, половину пузырька. Вот сюда. Та-ак…
Далур закончил с повязкой и снова позволил себе отвлечься от десятника.
Возле стражника, стоявшего ближе всех к кусту, раздалось шуршание, и на дорогу вывалились два медвежонка. Они тут же испугались человека, и один из них пронзительно вскрикнул. Второй же, подражая взрослому медведю, встал на задние лапы. Он едва доставал человеку до пояса, но принялся тонко реветь и испуганно коситься на мать.
Медведица с видимым усилием оторвала взгляд от глаз Молчуна и неуверенно заворчала. Тряхнула большой головой, словно стараясь отогнать какое-то наваждение. Спустя мгновение яростно взревела и кинулась к стражнику, оказавшемуся близко к медвежатам, со скоростью, какой никак не ожидаешь от такого крупного зверя. Одним ударом здоровенной когтистой лапы она опрокинула человека на землю и тут же сомкнула челюсти на его шее. Быстрыми и мощными рывками медведица трепала стражника. За рычанием зверя отчетливо слышался хруст кости. Морда медведицы быстро покрылась кровью. Человек безвольно мотался из стороны в сторону, словно кукла.
Остальные, наконец, очнулись от оцепенения и с криками плотным полукругом обступили её. Но отогнать разъяренное животное от товарища не удавалось. Медведица встала на задние лапы и загородила собой медвежат, готовая убить каждого, кто сделает к ним ещё хоть один шаг.
Над дорогой раздавались крики людей и оглушительный рёв зверя. Стражники делали короткие выпады мечами с разных сторон, и шерсть медведицы кое-где уже слиплась от крови.
Молчун снова пронзительно свистнул. Его руки не останавливались ни на секунду, продолжая причудливый танец. На этот раз он смотрел на медвежат. Твёрдо и спокойно, словно стоял не на лесной дороге рядом с взбешенной медведицей, а на ярмарке в столице Левнара, знаменитой на всё королевство своим зверинцем. Медвежата притихли и завороженно уставились на Молчуна.
Полоса воздуха между ними исказилась на миг, поплыла, словно от жара. Лицо человека исказила болезненная гримаса, а медвежата истошно завизжали и кинулись в кусты. Громкое шуршанием удалялось в глубину леса. Медведица оглушительно заревела на людей и кинулась вслед за медвежатами, ломая подлесок.
– Что такое? Медведь? – из кустов с другой стороны дороги вынырнула крупная девушка с мёртвым тетеревом в одной руке и луком в другой. – Отогнали? Расшумелись так, что всё зверье в округе распуга… – Она осеклась, увидев лежавшего в луже крови стражника с почти оторванной головой.
– Медведица. С медвежатами. – Молчун нахмурился е больше обычного и утёр рукавом ручьём побежавшую из носа кровь. – Медвежат шуганул, мать за ними убежала.
– Лошадь не укокошила, так вы решили? – Далур снова принялся поправлять перевязь десятника. – Дед с минуты на минуту помрёт. В селение его нужно, мне-то его лечить нечем, а рана ой какая поганая. Как тебя там? М-м-м… Толс! Хорош хрипеть, подгоняй своих – его быстрее к лекарю нужно.
Толс держался за грудь и жадно вдыхал воздух.
– Торн! Стрелой гони вперёд нас в Каменную Топь! – с каждым словом голос становился всё увереннее. – Пусть врачеватель тамошний готовится принять десятника. Скажи, что у него голова пробита, пусть готовит всё нужное! Гар, ты давай правь телегой. Гони быстро, но аккуратно. Не растрясти бы десятника до смерти. Ну, живо!
Нещадно погоняя лошадь и разбрасывая комья грязи, стражник скрылся за зарослями кустарника на изгибе дороги. Вскоре стихли и его крики.
Тропа стала споро исчезать под колесами. Споро, но совсем не весело. Далур склонился над раненым и время от времени что-то плескал из своего пузырька на повязки, приговаривая: «Та-ак, может, и сдюжит. С-сука, мозги наружу. Держись, дед».
Телега то и дело подлетала на ухабах и тряслась. На особенно больших кочках дварф, не понижая голоса, говорил всё, что думает о таких возницах и что можно доверять людям с такими руками. Далур ловил на себе недобрые взгляды, но надолго от десятника не отвлекался. Позволял себе лишь с вызовом поглядывать секунду-другую в ответ и только. Ну да пусть косятся, главное, чтобы делу не мешали.
Хмурое небо заразило весь мир своей мрачностью. Всё вокруг затянуло стремительно сгущавшимися сумерками, и тёмный лес по обе стороны дороги слился в мельтешащие чёрные стены. Ямы и ухабы на тропе стали едва различимы, а на каждый подскок телеги Далур привычно отвечал крепкой бранью.
Лес резко закончился, как швея ножницами обрезала. Уже совсем стемнело. Ветер доносил от селения едва уловимый запах дыма и чего-то съедобного. Над чёрной полосой на возвышении то тут, то там виднелся свет в не закрытых ставнями окнах. По обе стороны ворот горели огромные факелы, освещая добротные створки. За ними, кроме темноты, ведущей вглубь посёлка, нельзя было ничего разобрать. Истошно лаяли собаки и прыгали вокруг своих хозяев, казавшихся издали такими маленькими.
Гар не жалел лошадей и гнал всё быстрее и быстрее. Он изо всех сил торопился доставить раненого десятника к лекарю живым.
Фигурки людей стремительно росли, по обе стороны от ворот стал виден частокол, да и сами ворота обрастали деталями.
– Осади. Не довезли, – прогудел Далур и смачно, с досадой, сплюнул на пыльную обочину. – Толс! Вергард умер.
Глава 2. Ноша
Над только недавно задремавшим дварфом нависла Арди:
– Вставай. Надо завтракать и идти. Толс сказал, будет ждать у старосты через час после рассвета.
Едва светало. Сквозь небольшие оконца у крыши проглядывалось медленно сереющее небо. Сильно пахло свежим сеном.
Далур привстал на локтях и огляделся – глаза напряжённо прочесали тёмные углы.
Никого.
Дварф заметно расслабился и размашисто потянулся до хруста в суставах и дрожи в руках. Ещё одна ночь прошла. Пускай она снова была почти бессонной, зато до вечера можно не бояться…
Далур пододвинул свои тяжёлые подкованные сапоги ближе и принялся наматывать портянки.
Молчун сидел у расстеленного на сене плаща, разламывал свежий хлеб и разливал по глиняным чашкам молоко. Арди взяла небольшой узелок и развернула его. Там оказались несколько толстых ломтиков мягкого домашнего сыра. Всё это богатство они выменяли на тетерева, так удачно добытого вчера. Ну и с дороги ещё остались вяленые полоски мяса. Завтрак обещал быть вкусным и сытным – как раз то, что нужно перед тяжёлым и долгим днём.
– Видок у тебя так себе. Что, не спал всю ночь? – спросила Арди дварфа и отправила в рот кусок хлеба.
– Не спалось, вот и не спал. – Далур спросонья не понял вопрос девушки.
Он подсел к еде и принялся вяло жевать полоску мяса. Покрасневшими глазами дварф уставился куда-то в пустоту, а брови привычно сдвинул к переносице.
– А ты куда? Не голоден, что ли? – Арди недоумённо посмотрела на отошедшего в сторону Молчуна. – Кто знает, будет ли обед…
– Успею.
Дварф и девушка жевали с аппетитом и поглядывали на Молчуна. Тот сидел неподвижно, и если бы не медленно вздымавшаяся грудь, его можно было бы принять за изваяние. Минуты тянулись одна за другой, пока, наконец, Молчун встал и принялся ожесточённо тереть лицо ладонями.
– Что это ты делал? – Далур недоверчиво уставился на спутника. – Сидел как статуя.
– Думал, – буркнул Молчун и принялся за еду.
Арди и Далур почти доели и теперь неторопливо пили свежее молоко. Молчун налегал на сыр и хлеб. Крошки падали на плащ, но мужчина аккуратно их собирал и отправлял в рот.
– Вергард мёртв, а договорённость была только с ним, и то устная, – девица потянулась и сладко зевнула. – Столько времени тащились в эту глушь, не хотелось бы потратить столько времени впустую. Зима на носу как-никак, деньги ой как пригодятся. Думаю, Толс знает, о какой сумме шла речь.
– Впусту-у-ую? – Далур недоумённо растянул слово. – Вона сколько бедолаг пропало, может, и в живых уже нет, а тебе всё золото подавай? Разберись попробуй, что в головах творится, – мигом вспыхнул дварф.
Он немного набычился и уже открыл рот, чтобы продолжить, когда его прервала Арди:
– Да погоди, – примирительно подняла руки – Я же не говорю, что если Толс нам не заплатит, мы сразу развернемся и поминай как звали. Может, староста чего предложит. Не знаю, как ты, Далур, а я – наёмница. Помогаю тому, кто помогает мне. Я – мечом, мне – монетой. Я не прочь выручить кого-то. Но не в том случае, когда это растягивается на месяц и в итоге мне в лучшем случае только спасибо скажут. – Она недовольно поморщилась – Тут такая штука, Далур, что сапожник не продаст мне обувь за «спасибо», кузнец меч не станет править, и жирный трактирщик затребует плату за крышу над головой и горячий ужин. Они все, как и я, предпочитают, чтобы плата позвякивала. Понимаешь, о чём я?
– Есть что-то, кроме денег, в твоей голове? Совесть? Сострадание? – Далур буравил девушку глазами.
Она поморщилась:
– Только глаза продрал, и сразу о высоком… Есть. Но высокими идеалами и громкими речами сыт не будешь. Мы уже здесь, посмотрим, что удастся выяснить. Но будет лучше, если по окончанию работы мой кошель потяжелеет. Впереди зима. Её нужно будет переждать в городе, под крышей, у уютного очага. Ты можешь податься в свои горы или шахты, или где вы там обитаете. А я – птица вольная. Всё моё в заплечном мешке да, может, ещё в паре мест, слишком далёких отсюда, чтобы о них вспоминать. Ладно, чего спорить. Всё решится уже вот-вот.
– Горы… – тихо протянул Далур и помрачнел ещё больше. – Неча языками впустую молоть, пошли к Толсу, – проворчал, всем своим видом выказывая недовольство. – Сколько времени уж прошло, как пропали, а мы всё треплемся да плату обсуждаем.
– Ну пошли, – хмыкнула девица и принялась укладывать свои нехитрые пожитки в мешок.
Молчун энергично жевал горбушку и, не проронив ни слова, наблюдал за беседой. По обезображенному лицу невозможно было понять, чью сторону он занял. В один глоток он допил остатки молока, с некоторой тоской и сожалением поглядел на плащ и принялся сворачивать его.
Вскоре наёмники вышли из сарая. Они плотно затворили за собой скрипнувшую створку и быстро пошли по изогнутой, словно коромысло, улице. Дом старосты стоял не очень далеко – вчера они бывали возле него, но уже затемно. Этот посёлок слишком мал, чтобы заблудиться, да и дорога теперь известна.
Хоть осень уже принялась красить листья, а затем безжалостно их срывать и разбрасывать по округе, небо было чистым. Чудесное утро обещало стать погожим и тёплым днём, будто и не было вчера крутобоких кустистых туч, грозивших пролиться дождём.
Каменная топь оказалась типичной северной деревушкой с низкими и основательными срубами. Крыльцо каждого дома украшала различная резьба: животные, деревья или же просто какой-то нехитрый узор. Дома чередовались с добротными сараями и загонами. Кто-то выращивал на заднем дворике овощи, кто-то держал скотину.
Несмотря на царивший вокруг порядок и основательность, в воздухе висела тревога. Пастух гнал овец и хмуро глядел по сторонам, а не насвистывал, как обычно, задорную песенку. Бабы у колодца тихо переговаривались, многие с заплаканными лицами и красными носами, натёртыми за бессонную ночь платками.
Ни смешков, ни перешёптывания за спиной незнакомых наёмников. Посёлок небольшой, душ сто пятьдесят, и пропажа двадцати человек отразилась на каждом. Друг, брат, сосед, собутыльник… Переживали беду всем миром. Хорошее настроение от уютной ночёвки и такого славного светлого утра быстро улетучивалось.
Спутники впитывали тревогу, щедро разлитую вокруг них. Отовсюду доносились обрывки невесёлых разговоров.
– Дак две недели уж нет, даже больше, поди…
– Не найдут! Куда там…
– Эх, жалко Лани, одна ведь осталась, малютка совсем…
– Стража-то с городу не годна ни на что! Мне свояк с Лесного предела всё про них рассказал…
– Руг мне серебро должен! До ярмарки занимал. Эх, теперь пропали денежки.
– Что ты! Что ты! Сердца у тебя нет…
– Отару Гвина пока сам пасу, а что делать?
В конце узкой улочки показался дом побогаче и побольше прочих. У крыльца стояли люди, большинство из них в форменных куртках стражи. Они разговаривали с высоким худым стариком. Его длинные усы нависали над седой щетиной и раскачивались от каждого движения.
Некогда добротный кафтан сидел мешком, придавая помятому старику совсем уж неопрятный вид, его впавшие глаза с темными мешковатыми кругами под ними смотрели устало. Старик что-то говорил то Толсу, то стоявшим возле него мужикам. Судя по одежде – местным. Дед досадливо дёрнул себя за висячий ус и смачно сплюнул на землю.
Далур со спутниками остановился в нескольких шагах от споривших. С первых слов стало ясно, о чём речь, и дварф недовольно нахмурился, но промолчал, ожидая, что будет дальше.
– …Да пойми ты, Гарон! У меня приказ! Старший офицер умер, и я теперь должен доложить в город и получить дальнейшие указания – там решат, что делать, и ответят. Мне жаль, но я вынужден ждать несколько дней, пока моя весть дойдёт до начальства.
– Что я людям-то скажу? – Гарон уже в который раз досадливо сплюнул. – Вот этим вот! – указал узловатым пальцем на мужиков. – Жёнам я что скажу? Пришли, мол, спасители наших искать и сидят теперь, на солнышке греются, всё ждут чего-то. А пропавшие ваши, значит, ещё погодят. Днём раньше, днём позже – невелика разница. Так выходит? Ты-то запрёшься в трактире, а мне людям в глаза смотреть. Эх, недаром про вас говорят… – Гарон смолк и снова махнул рукой.
– Что говорят? – недобро щурясь, спросил Толс – Кто-то прилюдно и намеренно позорит честь и достоинство стражников?
Гарон хмуро и недовольно смотрел на Толса и молчал.
– Нам никого ждать не надо, почтенный староста, – бесцеремонно влезла в разговор Арди. – Это Молчун, это Далур. Меня можешь звать Арди. Если наша договоренность с Вергардом ещё в силе, мы можем приступить к поискам хоть сейчас. Дело неотложное, так чего нам медлить?
– Вергард сам решил вас нанять и сам хотел платить, я его кошельку не хозяин, – поспешно вмешался Толс. – Его деньги я отвезу назад в Лесной Предел, и их отдадут вдове. Я, конечно, включу в донесение вопрос об оплате наёмникам, но сам раскошелиться не готов. Ждём ответа от наших старших. Всё! – Толс перебил начавшего возражать Гарона. – Я распоряжусь, и мой десяток опросит людей в посёлке. Составим пока план. Если от капитана придёт приказ искать – тут же и начнём.
Толс резко развернулся на пятках и пошёл прочь. Стражники безмолвно пошли за ним.
– Вернёшь ты вдове, как же, пёс шелудивый, – с плохо скрываемой злобой процедил староста в спину Толсу и устало повернулся к Арди. – Денег-то у нас немного. Я не знаю, на какой цене вы сошлись с этим Вергардом, но я вряд ли смогу её выплатить. Хотя помощь нам очень нужна, видят Держатели Мира, что это так. Я не ожидал, что нужно будет платить, не готов я к этому. Со своими-то, конечно, пошукаю, глядишь и соберем чего. Говорю сразу: не шибко много. Мы тут не жируем.
– Я последнее брать не стану. Но и мимо не пройду! – запальчиво начал было Далур, но Арди его прервала.
– Погоди ты. Может, и не придется вообще ничего брать. Не такие же дураки руководят стражей, как этот Толс. Думается мне, что добро они дадут. Скажи, почтенный, – Арди уже обращалась к старосте, – с кем тут можно поговорить? Может, кто видел или слышал чего? Может, смутьян был какой, подбил мужиков, и они в лихие люди подались? Оно ведь всякое бывает. Есть хоть что-то? Мы всё, конечно, сами проверим и посмотрим, но укажи хоть с чего можно начать.
Молчун бросил взгляд куда-то на крышу дома старосты, нахмурился и задумчиво хмыкнул. Далур тоже посмотрел туда, но ничего подозрительного не заметил.
– Знаешь, Арди, такое дело… всё больше сплетни и домыслы. Свидетель есть один, да только поди пойми, правду говорит или выдумывает. Девчонка, одиннадцати лет от роду, несла обед отцу на поле – тот забыл свёрток дома. Вот она говорит, что видела у дальнего леса кого-то. Может, зверей, а может, и нет. Невысокие и в шерсти все. На поле-то никого уже не было. Она прибежала к нам вся в слезах, ничего толком не могла сказать. Испугалась, что папку не нашла, эти ещё у леса… Ну мы-то сразу пошли сами глядеть, что стряслось. Инструмент весь пропал с зерном, а следы вели сначала к лесу, потом к дороге. Охотники наши сказали, что толпой шли, а сами ли, вёл ли кто – неясно. За день до того праздник был у нас – свадьбу гуляли у озера, до которого идти аккурат по той дороге. Натоптали так, что теперь и не понять, что уже было, что только появилось. Вот и все зацепки. Окрестности-то все на полдня перехода мы сами облазали – толку чуть. А насчёт того, что в лихие подались – сильно сомневаюсь. Кто же разбойничать перед зимой уходит, когда обозы ходить прекращают? Да и жёны с детьми остались почитай у всех. Старшим на работы с ними Бранд пошёл, он мужик ответственный. Он бы дело так не оставил. Да и почему посреди работы с поля прямиком? А следов драки или борьбы там не было…
Гарон поскрёб узловатыми пальцами колючий подбородок и грустно вздохнул:
– …Знаешь, я тут всю жизнь с этими людьми бок о бок прожил. В лихие люди они точно не пойдут. Случилось что-то – сердцем чую, а что именно – умом понять не могу. Можете, конечно, поспрашивать охотников наших, они окрест всё прочёсывали, но не думаю, что они больше моего вам скажут. Ещё раньше, в день свадьбы значит, сынишка травника нашего Ингвара ушёл, как водится, за кореньями да листочками в лес. Да так и не дождались его обратно. Ингвар совсем скис. Сначала метался сам по лесу как ненормальный, а последние дней пять из дому не выходит, пьёт как не в себя. Кроет всех, кто к нему придёт, чёрной бранью и дверь не отворяет. Мы уж и так к нему, и эдак… Видать, время нужно. Пусть переболеет мужик, сын всё-таки пропал.
– Как пьёт? Мёртвым-то сына не нашли. Может, он живой еще, помощи ждёт где, а его отец пьёт?! – Глаза дварфа округлились от возмущения, дыхание участилось. – У нас бы такого папашу быстро без бороды оставили и выгнали с позором на все четыре стороны. Видано ли: сын пропал, а он усы в кружке мочит! Стыд и позор!
