Loe raamatut: «Невысоклики. Корона лесной феи. Часть 3»
Глава 1. Свадебный подарок Нури
Гроза, бушевавшая почти сутки, умыла Ласиоту, и столица Эль-Бурегаса засверкала под брызжущем весёлыми лучами солнцем. Казалось, теперь ничто не сможет омрачить счастливого существования островных народов. Даже морской воздух стал заметно прозрачней.
Увиденное многими "испарение" чуть было не ожившего деспота потрясло Эль-Бурегас. Репейник добился своего: адмиральский авторитет взлетел до невиданных высот. Впрочем, каждый из прибывших на борту "Чертополоха" получил свою долю славы и почестей.
Даже скучавшая всю дорогу принцесса-фея, которой давно уже всё надоело и приелось, блаженствовала. Теперь каждый её выход в город, даже по пустякам, сам собой подразумевал пышную процессию с толпой благодарных зевак.
Но гром отгремел, а загадка оставалась. Друзья ломали голову, откуда уклист Труйс мог узнать неизвестное заклинание, и кто мог стоять за «оживлением» Горха. Правитель Эль-Бурегаса Дерг держался бесстрастно и учтиво, как будто ничего и не было. Только единственный раз на вопрос Репейника, что же всё-таки он этом думает, Дерг сказал, что, вероятно, к нему в свиту пробрался уклист, и что он благодарит небо, что всё так закончилось.
– Я даже не знаю, сработало ли моё колдовство как надо, – говорил друзьям Виндибур, – ведь этот хойб успел произнести почти все слова.
– Но ведь ты прекрасно знаешь, как важна заключительная фраза, – успокаивал Болто.
Олли только качал головой:
– Это было черноусмариловое заклятие, а они гораздо сильнее…
– А по-моему, удалось, – убеждал Репейник. – Ну, конечно, не всё прошло гладко…
– Не всё?! – Олли так и подпрыгнул. – Да ты понимаешь, что говоришь? А если б Горху удалось освободиться? Мы даже не знаем, кто в этом заинтересован!
– Да ясно кто, – отмахнулся Пит. – Дерг! Это он нам каверзы строит.
Рыжий Эрл с сомнением покачал головой:
– Зачем Дергу смертельный риск? Так он правитель, губернатор, а так… студень, например. Не вижу выгоды. Да и доказательств никаких. Пожалуй, кроме недобитых уклистов, это не выгодно никому.
Как всегда неожиданно, в адмиральской каюте "Чертополоха", где проходило собрание, появился загробный Брю.
– Хе-Хе, Питти, протухни твоя селёдка, давненько не виделись! И вам, ребятки, привет!
– Брю, – воскликнул Олли, – где ты был?
– Вас выручал, чтоб мне воскреснуть!
– Нас?
– А кого же! Кто за вас будет дело до конца доводить, клубки змеиные распутывать, разорви их мурена! А? Горха кто освободил, знаете?
– Мы как раз над этим думаем. А что значит «освободил»? – помрачнел Олли. – Уж не хочешь ли ты сказать, что он ещё жив?
– Жив – не жив, а запустить его башку в небо не значит выиграть сражение. Он и бестелесный опасен не меньше. А может, и больше, морских ежей ему в койку…
– Так я и знал, – Олли тяжело вздохнул. – Заклинание уклиста всё-таки подействовало.
– Ну, я бы не стал, парень, так убиваться, три венка мне на шею, – сказал Брю Квакл. – Оно хоть и подействовало, но не до конца. Твоё ведь тоже, бормочи его упырь, пригвоздило так, что только держись. Но наши загробные Горха не видели. Делся куда-то.
– На дно залёг, – вставил Репейник.
– Вот-вот, – довольно согласился усопший. – А я кое-что в его клетке обнаружил, вернее, на половине, где сидел зелёнобородый.
– Брю, так что ты нашёл? – нетерпеливо спросил Олли.
– Улику, подавись ей камбала. У Малины под матрацем на деревянном топчане вырезаны буквы – то самое заклинание!
Пит испуганно прикрыл ладонью рот, но потом сплюнул и произнёс:
– Но как Малина узнал его? Ведь «замороженный» Грох ни говорить не мог, ни двигаться, а кроме него заклинание никто не знал.
– Вот и я не сразу сообразил, скелет мне на камбуз. А потом докумекал: моргать-то он мог! Хоть и редко.
– Ну и что?
– А я на черепки этого гончара, колоти его тунец, посмотрел и нашёл несколько глиняных букв…
Олли догадался:
– Видимо, Малина лепил буквы и показывал их Горху. Медленно, наверное, по одной в один-два дня. А Горх моргал или, скорее, кивал в ответ. Да-да… Течение мысли ни одно заклинание не прекратит.
– Ценное наблюдение, – пробурчал Репейник. – Кивок длинною в день… Похоже, этот зелёнобородый держит всех за дураков, но тем хуже для него. Эрл, пошли гонца Бьоргу – пусть этого червяка в самый дальний каземат посадят, а то я приеду и снесу ему башку безо всякого суда.
И в Расшире, и в Эред-Бегасской крепости уже знали, хоть и приблизительно, о том, что произошло в Ласиоте. Эрл отправил гонца в тот же день, когда Горх "испарился". Как водится, история сразу обросла домыслами, особенно среди невысокликов. Но все сходились в одном: если бы не Олли, беды не миновать. Тина ходила страшно гордая своим женихом, принимала благодарности и поздравления. Скоро ждали и самого героя.
Получив послание Эрла, Бьорг сразу же отправил за Малиной стражников. Но его и след простыл. В землях Коалиции объявили розыск, а Магистр гномов Амид Будинрев назначил премию тому, кто поймает мерзавца.
В кабачке Урчи Гагенса, того самого Гагенса, что раньше держал своё заведение на другом берегу Дидуина, было людно. Сюда, закончив работу, сходились строители, хозяева разрушенных водой усадебок, служащие магистрата и переселенцы, ищущие достойное местечко для переезда. В дальнем углу обосновались Виндибур и Репейник, только что покинувшие борт «Чертополоха» и вышедшие из ближайшего перехода.
Олли и Пит, присев за столик, заказали по сочному бифштексу, хлеба, сыра и немного знаменитого хойбилонского вина. Гагенс, как всегда, метался между посетителями.
– Сей момент, господин Виндибур, – на ходу принимая заказ, кивнул он, и не успели Олли и Пит оглянуться, хлопнул на стол объёмистый кувшинчик. – Это вам от вашего дяди. Мастер Годо наказал мне: как только зайдёт мой любимый племянник Олли, угости его, и денег не спрашивай. Во как!
– Ишь, раньше ты в любимчиках не числился, – съязвил Репейник. – Вот что делает слава!
– Ага, – в тон ему согласился Олли.
Вдруг сквозь входную дверь просочился прозрачный Брю Квакл. Посетители заведения стали почтительно здороваться с бывшим паромщиком, но он сразу же проследовал к столу, за которым сидели Виндибур и Репейник.
Переселенцы постепенно привыкали к призраку паромщика. В своё время старого Брю Квакла знала вся округа. Никто и не сомневался, что новый Брю, в каком бы виде он ни был, не хуже старого. Иногда усопший куда-то пропадал, но мало ли какие дела у привидений. О том смертному невысоклику знать не нужно, а значит и не интересно, таковы уж эти создания.
Однако Олли и Пит были посвящены в земные дела загробного паромщика. Брю выполнял особое задание Объединённого Совета. Лучше него никто не мог проследить за перемещениями морков. А они в последнее время снова зашевелились.
Небольшие отряды морков, рыскавшие по освободившимся от воды землям, уже два раза атаковали поселения-заставы. И оба раза, во время нападения, словно из-под земли вырастали воины Коалиции. Морки никак не могли сообразить, откуда появляются пограничники. Поэтому, впервые увидев среди противника хойбов, решили, что это всё из-за них, что эти существа – шаманы. За каждого убитого шамана ханы объявили награду.
Самих ханов стало ровно в два раза меньше. Орда подчинялась теперь Мохроку и Глуту. Вернувшийся из-под стен Эред-Бегаса без Горха, без войска, но с неплохим хапосом, Зруюк, раздражал братьев всё больше. Отмеченный чародейской молнией младший хан вконец ошалел. Ходил как-то боком, хватаясь за меч по поводу и без повода. Он срубил головы нескольким знатным угробанам и, наконец, добрался до ненавидевшего его Туркана, перерезав братцу глотку у него же в шатре. За что сразу поплатился – Мохрок и Глут убили его.
Олли сразу понял, что хороших новостей ждать не приходится.
– Фух, умаялся, – сказал Брю, усаживаясь рядом с Виндибуром.
– Ты ещё скажи "взопрел"! – хохотнул Пит. – Ты же бестелесный!
– Олли, морки украли дверь в Задоле! – продолжал призрак паромщика, не обращая внимания на шуточки бравого адмирала.
– Как это украли? – не понял Виндибур.
– А вот так, хрястни их гроб. Нашли, свалили, унесли. Не выдержала она их вредоносности.
– Невероятно. Осечка какая-то. Но там же вокруг переселенцы живут!
Брю вздохнул.
– Нет там больше поселения. Разорили и сожгли. Пограничники туда не успели – упёртый угробанами вход не даёт. Морки думают, что дверь приблизит их к хапосу, и тащат её в стан Мохрока. Сейчас наши отправляются на восемнадцатый переход, наперехват.
– А что, морки в дверь пытались входить? – спросил Питти.
– Ещё бы! Они туда, а она их выплёвывает. Двери они явно не нравятся. Так и летали по всей округе. Несколько шей свернули, пока не надоело. Теперь тащат её к ханским шаманам, думают, поможет.
Олли озабоченно посмотрел на Брю.
– А откуда они знают, для чего служит дверь?
– Я видел, как угробаны тащили какой-то тюк – наверное, пленного. Закатали бедолагу и к хану несут, морской ёж ему в глотку. От «языка» могли правды добиться.
– Скорее на восемнадцатый переход! – Виндибур встал, дожёвывая и допивая обед. – Питти, отправляемся. Спасибо Брю!
Только друзья вышли из таверны, на дороге показался отряд пограничников, возглавляемых Рыжим Эрлом. Они направлялись к ближайшему волшебному входу.
– Что-то маловато вас, – сказал Олли, поравнявшись с Эрлом.
– Брю говорил, что угробанов всего около тридцати.
– Больше я не видел, – поддакнул паромщик.
По расчётам морки должны были появиться в районе восемнадцатого перехода через пару часов.
Пограничники скорее услышали, чем увидели морков.
Два десятка угробанов тащили здоровенную хрустальную дверь. Ещё десяток был на подмене. Огромноносый вожак подбадривал бегущих, монотонно выкаркивая команды.
Рыжий Эрл глядел из-под руки на приближающегося врага.
– Морки еле прут её. А вон и тюк, про который призрак говорил. Интересно, как они дверь не потеряли, ведь она должна была пропасть…
Другой пограничник посмотрел на противоположный склон лощины.
– Адмирал знак подаёт. Они готовы.
– Ну что ж, тогда как поравняются с нами, атакуем.
Но в этот момент дверь, сверкнув внутренним светом, испарилась. Угробаны застыли в недоумении, озираясь по сторонам, а их вожак в гневе затопал ногами и, извергая ругательства, стал пихать ногами тюк. Внутри кто-то попискивал.
– Даю сигнал, а то этот тыквоносый его убьёт, – сказал Эрл и поднял вверх меч. Закалённая гномьими мастерами сталь блеснула на солнце.
Один из угробанов заметил вспышку на склоне и вскрикнул. В это время прогремел выстрел, потом второй. Вожак с дырою в башке рухнул на землю. Морки, взвыв, обернулись и повыхватывали кривые мечи. Из-за камней противоположного склона на них с криком "Чертополох!" выскочило четыре десятка "морских псов". Впереди, размахивая абордажными саблями, бежали два невысоклика, один в шляпе с перьями, а другой в золоченой кирасе.
Не успели угробаны, ошарашенные гибелью предводителя, опомниться, как им в спину ударили пограничники. Морки заметались, пытаясь разделиться, но без вожака у них ничего не получилось. Вскоре почти все были убиты. Только последние пятеро остервенело набросились на Репейника, горя желанием расквитаться за "тыквоносого" и тем самым вернуть свои чёрные души.
Неуязвимый маленький адмирал рубился как лев. Если бы не волшебный медальон, то Пита давно покрошили в капусту, а так морки, ничего не понимая, падали один за другим.
Когда всё было кончено, кожаная куртка Репейника напоминала решето с бахромой. При этом сам Пит не получил ни одной царапины, только кучу мелких синяков.
– Я уже к ним привыкать стал, – посетовал он. – А куртку уже третью меняю – даже запасную вожу с собой, на всякий случай.
– Усмариловую? – поинтересовался Олли.
– Обижаешь, – гордо ответил Пит, – натуральную.
Виндибур что-то хотел сказать, но не успел.
Воздух вздрогнул. В ту же секунду адмирал Эль-Бурегасского флота, словно крокетный мяч, отлетел примерно туда же, откуда начинал атаку. В том месте, где он находился, прямо перед носом Олли возникла дверь. Она стояла так близко, что лицо ощущало прохладу хрустальной поверхности.
"Фу ты, как я мог про неё забыть!" – подумал невысоклик, осторожно поворачивая голову влево и боясь увидеть что-нибудь страшное.
Но ничего особенного, кроме ног, торчащих из щели между камнями, он не увидел. Сначала дёрнулась одна нога, потом шевельнулась вторая. Потом раздался крик. Питти никак не мог вылезти из трещины. Он застрял, как застревает топор в колоде.
– Вытащите меня! – орал Репейник, дрыгая ногами.
Виндибур что есть сил потянул Пита на себя. Тот застрял так крепко, что не мог даже повернуться. Тогда на выручку подоспели хойбы. Вчетвером гораздо лучше выдёргивать адмиралов из каменных трещин. Репейник с хрустом и скрежетом был освобождён. Кожаная куртка теперь и вовсе напоминала разворошённое воронье гнездо, причем один из рукавов остался в трещине.
Первое, что сказал по поводу произошедшего Пит, было старое невысокликовское ругательство. Звучало оно примерно так: "Пропади пропадом пропальная пропажа на тысячу лет". Затем капитан "Чертополоха" ощупал свою голову и глубокомысленно изрёк:
– С этими дверьми, когда они не на месте, явно что-то не так. Как хотят, так и пропадают.
– И появляются, – добавил Олли, разглядывая шишку на Питовом лбу. – Хорошо, всё-таки, что наши медальоны действуют.
Деревня в Задоле была сожжена. Всюду виднелись следы набега. В живых никого из переселенцев не осталось. Единственный уцелевший оказался малышом-невысокликом из того самого тюка, который несли угробаны. Замотанный в рогожу, он едва не задохнулся. Извлечённый на свет хойбами, малыш испуганно смотрел на них, размазывая по щекам крупные, с горошину, слезы.
– Как тебя зовут, парень? – нарочито бодро спросил Рыжий Эрл.
– Как? – растерянно переспросил малыш.
– Ну да, как твоё имя?
– Лило Темкинс.
Эрл потерпал малыша по голове.
– Однако досталось тебе, Лило. Ну, ничего, всё обойдётся. Иди к своим.
Малыш подошел к Виндибуру и снизу вверх посмотрел ему в глаза.
– Я тебя знаю. Ты Олли Громовержец?
Вдруг он обхватил Оллину ногу и прижался к ней всем тельцем.
– Ты меня не оставишь?
У Олли внутри всё перевернулось, а к горлу подступил ком. Стало трудно дышать. Карие глаза малыша смотрели с такой мольбой и надеждой, что ответить что-нибудь другое было невозможно.
– Конечно же, нет.
Репейник, увидев это, только развёл руками.
– Час от часу не легче… В нашей команде только младенцев не хватало. Эй, а где твои родители?
– Их больше нет, – тихонечко сказал Лило.
Олли так взглянул на Пита, что тот сразу отправился изучать окрестности.
Лило оказался очень смышлёным малышом. Ему ничего не нужно было повторять или заставлять делать, если он считал это правильным. Он умел не путаться под ногами и не задавать глупых вопросов. Но когда нужно, всегда оказывался под рукой.
– Лило, иди ужинать! – говорил кто-нибудь, и мальчишка не заставлял себя ждать.
Уткинсы поселили сироту у себя. Тина с удовольствием взялась за воспитание малыша, хоть так и не смогла определиться, кем себя считать по отношению к этому ребёнку. Он вполне мог быть её младшим братцем, а мог бы… Впрочем, для последнего ей явно не хватало нескольких лет. Но когда Тина наблюдала, как Лило играет с Олли, подобные мысли будоражили воображение.
Даже папаша Уткинс, бурчавший время от времени что-то вроде: "Ну и скорость… Ещё не поженились, а уже ребёнка завели", в общем, ничего не имел против нового родственника. Часто видели, как старый да малый всерьёз спорят, отстаивая свои точки зрения. "Ну, малыш и хваток! – удивлялся Уткинс. – И где только таких находят? Ни за что не сдаётся". Тина только смеялась. С ней-то Лило никогда не спорил.
А между тем день свадьбы близился. Свадьбу назначили на середину последней недели июля. Событие это с нетерпением ждало всё невысокликовское население. Народ был заинтригован и ожидал от чародейской женитьбы чего-то невероятного. А тут ещё и Лило объявился.
Папаша Уткинс стал принимать поздравления за неделю. Даже те переселенцы, с которыми он знакомства никогда не водил, считали своим долгом раскланяться и сказать что-то хорошее. Наконец-то старого Уткинса перестали терзать сомнения, и он успокоился. "Раз общество не против, то почему я должен переживать?" – думал он.
Свадьба у любого народа – свадьба. Даже у гномов. Правда, вряд ли чужеродец получит большое удовольствие от присутствия на подобной церемонии третьего народа. Во всяком случае, на безудержное веселье и бесшабашное застолье можно даже не рассчитывать.
То ли дело у невысокликов. Вся округа сбегается и начинает радоваться так, как будто каждый из гостей в этот день тоже женится или выходит замуж. Конец веселью приходит только тогда, когда последнего пирующего покинут силы. И никто не удивляется, если день на четвёртый молодожёны вдруг обнаружат у себя в кладовке парочку дальних родственников или друзей, продолжающих поднимать тосты.
В день свадьбы жених и невеста не должны видеть друг друга до усаживания гостей за стол. Шафер и подруга невесты приводят их к первому тосту, а самый старый невысоклик из числа почётных приглашённых связывает жениху и невесте руки виноградной лозой. Потом старейшина пьёт первую чарку с отцом невесты, и начинается застолье…
Во дворе Уткинса на этот раз собралось раза в два больше народу, чем во время официального визита Пины. Папаша с утра начал принимать поздравления – ведь на невысокликовских свадьбах подарки дарят родителям. Подношения так и сыпались, да все какие-то пустяковые. Только Дальний Бибус приволок откуда-то огромный оркестровый барабан.
– Вот, – сказал он Уткинсу, – будешь учиться аккомпанировать.
– Кому? – удивился новоиспечённый тесть. – Тебе?
– Зачем мне? Внуку.
Пока Уткинс силился представить себя за барабаном, Лило затряс его за штаны.
– Слышь, деда, ты же глухой, вот и орёшь на всю округу, потому что себя не слышишь: "Лило, иди обедать!" Теперь в барабан тихонько стукнешь, и я прибегу.
Вторая необходимая в хозяйстве вещь поступила от семейства Модлов. Это была старая пожарная каска. Папаша Модл, который, кстати, оказался старейшиной свадьбы, когда-то был бравым хойбилонским пожарным. В ответ на вопросительный взгляд Уткинса старейшина молвил: "А вдруг тебе на голову что-нибудь свалится?"
В три часа пополудни Олли Виндибур последний раз посмотрелся в зеркало. Он поправил аккуратно уложенные волосы, пышно повязанный галстук и одёрнул жилетку. Жилетка была особенная – её на свадьбу одевал ещё его прадед Дюк Виндибур. Тот самый школьный учитель, который оставил в наследство старому Брю таинственную половинку карты.
Деда Олли помнил и любил. Остальная же родня его мало интересовала. Тем более что почти все родственники до недавних пор считали его никчёмным неудачником, а теперь ещё и фокусником.
– Едят меня рыбы, если передо мной не самый красивый жених в Расшире, – раздалось над ухом.
Олли рассмеялся:
– Опять ты, Брю, возникаешь непонятно откуда и заставляешь вздрагивать.
– Кхе-хе! Придётся потерпеть. Такие уж у нас, привидений, повадки, задави их трепанг, – кашлянул паромщик, выпустив изо рта дымное колечко.
Олли повернулся перед зеркалом, пытаясь осмотреть себя сзади, и осторожно спросил:
– С чем на этот раз?
– Не дрейфь, салага, – Квакл подлетел с другой стороны, – я поздравить явился. Жаль, призраков, наверное, не берут в посаженные отцы…
– Спасибо, о дух старичины Брю! – картинно поклонился брачующийся невысоклик. – Что пить будете?
– Сто медуз тебе в склеп! Не издевайся над бестелесным созданием! – усопший сделал гневно-обиженный вид, но уже через секунду переменился.
– Я, старый рапан, всё думал: что ж тебе на свадьбу подарить? Может, знакомых бесов попросить устроить выступление с плясками для гостей? Ребята, кстати, неплохо поют, ракушек им в кишки… Или летом каток наморозить, пусть малышня и твой Лило душу отведут. Но…
– Дорогой мой покойничек, – прервал его Олли, – ты ведь уже всё подарил. Помнишь? Ты мне настоящего меня подарил, тогда, вместе с картой. Не надо ни бесов, ни катка. Сам лучше побудь с нами подольше.
Если бы Брю мог, он наверняка прослезился.
– Спасибо, парень, самое что ни на есть океаническое. Но с катком всё-таки неплохая идея. Наш Лило запищит от радости!
Глаза Олли потеплели, и он улыбнулся:
– Люблю я этого малыша.
Лёгок на помине, Лило, вкатился в комнату.
– Дядя Пит! Дядя Пит идёт!
Олли ещё разок глянул в зеркало и провёл ладонью по волосам.
– Пора.
Жених и невеста появились одновременно с разных сторон. Тина была изумительна. Аккуратно расчёсанные золотистые волосы, ниспадающие на плечи, украшал венок из красных и белых цветов. Платье цвета морской волны оттеняло глаза. Щёки горели нежным румянцем, а тонкую талию охватывал золотой ремешок с рубинами. Тина была так потрясающе красива и обворожительна, что Олли чуть не задохнулся от избытка охвативших его чувств. Ему захотелось тут же обнять своё ненаглядное сокровище. Не удержи его Пит, он бросился бы к Тине.
Гости зааплодировали стоя. Загробный Брю Квакл был прав: такой великолепной пары Расшир не видел давно, а может, и никогда.
Когда молодых усадили во главе огромного стола, место между ними занял старый Модл. "Лозу мне!" – скомандовал он. Тут же подошла Ружа Зайкл – давняя подруга Тины и Пины, а теперь подруга невесты, и на серебряном блюде поднесла гибкий побег винограда. Модл придирчиво и неторопливо его осмотрел, помял, а затем попросил жениха и невесту подняться.
"Дети мои! – проговорил старейшина. – Отныне вы навсегда объединяете свои души. Наша земля, наш благословенный Расшир в виде этой лозы дает вам…" – Модл задумался, вспоминая, что же Расшир должен давать. Потом, видно так и не вспомнив, раздумал продолжать, взял и в полной тишине связал Олли и Тине руки. "Живите дружно, – сказал он, – любите друг друга. Помните: в том доме, где есть любовь, даже мыши счастливы!"
Потом Модл поднял высоко над головой фужер с вином, провозгласил здоровье Уткинса и выпил до дна. "Ура!" – закричал Хрюкл, сидевший рядом с Питом. И все подхватили: "Ура-а-а! Слава Уткинсу! Да здравствуют молодые!" Лило запрыгал вокруг Модла и заверещал, хлопая в ладоши. "У меня теперь семья!" – хохотал он. Казалось, счастливей этого малыша нет никого на свете.
Гости, давно истомившиеся в предчувствии сказочного угощения, налегли на закуски так, что вскоре столы опустели. Оценили и угощение толстяка Годо Виндибура – три бочонка старого красного вина лучшей марки. После обильного пира настала пора песен и танцев.
Изрядно заправившийся старейшина Модл смешил всех своими хромыми скачками. А Репейник был само воплощение мужественной галантности. Он приглашал девушек на танец с видом легендарного героя, следующего к месту совершения очередного подвига.
Рыжий Эрл только качал головой:
– Вот это да! Даже Амид Будинрев так выцаряться не сможет!
Стемнело. Но веселье и не думало прекращаться. Папаша Уткинс принялся зажигать укреплённые вокруг столов факелы. Подошла Тина. Она поцеловала отца в щёку и сказала:
– Брось, папочка. Мы с Олли всё сделаем. Иди лучше к гостям.
Ночной воздух над танцевальной площадкой вспыхнул мягким волшебным светом. Волны таинственного сияния, сменяя друг друга, переливались всеми цветами радуги. На какое-то время музыку перекрыли ликующие крики. Гости как зачарованные смотрели вверх. Налюбовавшись вволю, вновь принялись танцевать. К чудесам в Норном посёлке потихоньку начинали привыкать.
Последним из приглашённых на празднике появился Нури. Гном теперь был постоянно в разъездах: он занимался делами трудовых посёлков – рабуцев на Эль-Бурегасе.
– Приветствую тебя, достопочтенный Нури Орбуж! – широко улыбаясь, по гномьи начал Виндибур. – Для нас большая честь видеть тебя гостем на…
Но Нури, увидев друга, махнул рукой: дескать, брось церемонии.
– Привет, Олли! Здравствуй, Тина!
Гном подошел к невесте и поклонился. Гости открыли рты от удивления. Даже самый несведущий невысоклик знает, что гномы никогда не раскланиваются с женщинами. Но Нури поклонился, причём на виду у всех, и протянул Тине подарок. Все ахнули. В его руках блистала усыпанная изумрудами серебряная диадема. Сразу было видно, что работа очень древняя и тонкая, с искусным филигранным узором. Переплетение лесных побегов и листьев в центре украшал золотой дубовый лист, черенком уходящий под оправу самого крупного изумруда, как бы растущий из него.
– По преданию, в незапамятные времена, эта диадема была сделана нашими мастерами для Лесной феи. Но почему-то так и осталась лежать в кладовой королей. Говорят, фея заказывала две диадемы. А про эту сказала, что когда-нибудь у неё будет другая хозяйка. Только родиться она должна в особенный день.
– Особенный? Какой? – не вытерпел Репейник.
– Я только догадываюсь…
Тина осторожно взяла диадему в руки.
– Спасибо, о самый достойнейший из гномов! – произнесла она, подарив Орбужу благодарный и полный сердечной теплоты взгляд. Потом подошла к гному и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.
– Милый Нури… Рыцарь Нури.
Гнома можно разозлить, испугать, заставить сомневаться, но смутить очень трудно. Хорошо, что на улице было уже темно. Нури опять поклонился, чтобы скрыть охватившее его волнение, и отошёл в сторону.
Но на него никто уже не смотрел. В Тининых руках лесная корона начала светиться. Таинственный, мягкий и какой-то очень спокойный свет исходил из глубины изумрудов.
– Я знаю этот день, – вдруг сказал Олли. – Это двадцать первое марта – день весеннего равноденствия. Твой день рождения, любимая.
