Loe raamatut: «Маньяк Синкевич»
Действующие лица:
Доктор Синкевич, 42 года, врач-терапевт
Василий Андреевич Качалов, 37 лет, учитель словесности
Радиоприёмник, 38 лет, советский радиоприёмник 1982-го года выпуска
Пролог
Доктор Синкевич сидит у себя в кабинете за столом и работает с бумагами. На столе стоит советский радиоприёмник. Играет «Реквием» Моцарта.
Композиция заканчивается.
Радиоприёмник. А мы прерываем музыкальную программу на службу новостей. В стране продолжает бушевать эпидемия камчатки. На данный момент насчитывается около двухсот тысяч зарегистрированных больных. И число заражённых продолжает расти. Каждый день в больницы поступает около трёх тысяч пациентов со схожими симптомами. Напомним, что камчатка – неврологическое заболевание, поражающее нейронные связи и провоцирующее болезнь Альцгеймера у людей любого пола и возраста. До сих пор неизвестно, какими путями передаётся вирус, но недавно удалось установить, что первые очаги заражения были зарегистрированы в Камчатском крае, от чего вирус и получил название. А мы предлагаем прослушать музыкальную композицию Вольфганга Амадея Моцарта, ведь как утверждают учёные, музыка австрийского гения улучшает память. Приятного прослушивания!
Играет «Турецкий марш» Моцарта. Синкевич откладывает бумаги и выключает радиоприёмник.
Синкевич. Послушал музыку, называется.
Синкевич наводит порядок на столе, надевает пальто и шляпу, и уже собирается уходить, как в дверь стучат.
Синкевич (с раздражением). Да?!
В кабинет заглядывает Качалов.
Качалов (воодушевлённо). Здравствуйте, доктор! Могу я войти?
Синкевич. Мой рабочий день закончен. Время приёма пациентов вы можете посмотреть в расписании в коридоре. Советую записаться заранее.
Качалов. Но, доктор Синкевич, я ехал к вам издалека. Будьте добры, уделите мне немного времени.
Синкевич. Боже ж ты мой, где банальное уважение?! Я ведь вам ясно сказал, что мой рабочий день окончен. (Сам себе) Что за люди?! Сами твердят, что нужно повышать статус профессии врача, а, когда дело доходит до них лично, лезут без очереди да ещё и в не приёмное время! (Качалову) Покиньте, пожалуйста, кабинет! Клиника закрывается.
Качалов открывает дверь нараспашку и входит в кабинет.
Синкевич. Что такое? Что за наглость? Я вызываю охрану.
Качалов. Да погодите вы, доктор Синкевич! Вы, наверное, меня неправильно поняли. Я пришёл не на приём.
Синкевич. А зачем?
Качалов (простодушно). Я пришёл благодарить вас.
Синкевич (нерешительно). Да… Мне приятно. Но, давайте, слова благодарности вы выскажете мне по дороге к выходу.
Качалов. И всё-таки, смотрю, вы меня не помните.
Синкевич. Ну, так представьтесь, для начала.
Качалов. Василий Качалов!
Синкевич. Ваше имя мне ни о чём не говорит.
Качалов. Да как же так?! Разве вы и вправду не помните меня?
Синкевич. Гражданин, каждый день через меня проходят десятки больных. Если бы я помнил всех, меня бы давно уже перевели в отдел психиатрии, и уверяю вас, не в качестве врача.
Качалов. Нет, и всё-таки вы должны вспомнить меня!
Синкевич заканчивает прибирать кабинет: закрывает окно, выключает свет и направляется к Качалову, жестом показывая на выход.
Качалов. Я – Василий Андреевич Качалов! Тридцать семь лет. Работаю учителем словесности. Год назад я пришёл к вам с жалобами на память. Вы диагностировали мне камчатку и предрекли медленную мучительную смерть через полгода. Но, вот, проходит год, и я стою перед вами, живой и в ясной памяти!
Синкевич уже не пытается спровадить Качалова.
Синкевич (шепчет, пытаясь вспомнить). Качалов-Качалов-Качалов?.. (Удивлённо) Вы?
Свет на сцене гаснет. Играет песня «It was a very good year» Фрэнка Синатры.
Свет на сцене загорается. За столом сидит доктор Синкевич, напротив него – Качалов. Дело происходит год назад.
Синкевич выключает музыку.
Синкевич. Когда у вас начались проблемы с памятью?
Качалов. Два месяца назад. Понимаете, я же работаю учителем словесности в школе. И поначалу стал замечать, что забываю учебный материал: фамилии, факты, даты. Ну, думаю, ничего страшного: думаю, просто переработал, к тому же за этот материал я не брался давно. Но позже по дороге домой я останавливался посреди улицы, пытаясь вспомнить, куда мне идти. А сейчас ко мне подходят дети, подростки, представляются моими учениками, но, видит Бог, я их совсем не помню. Доктор Синкевич, я их не помню!
Синкевич. Скажите, вы сейчас спите больше обычного?
Качалов. Честно признаться, раньше мог допоздна сидеть за тетрадями и утром без проблем встать в школу, но сейчас постоянно клонит в сон. Уже несколько раз просыпал на работу.
Синкевич. Хроническая усталость?
Качалов. Да, доктор! Раньше я был живчиком. Коллеги говорили, что не тяну на свой возраст. Но сейчас уже стоять у доски для меня большой труд.
Синкевич. Усталость появилась в тот момент, когда вы стали замечать пробелы с памятью?
Качалов. Верно. Доктор? Не думаете ли вы, что это тот вирус, про который говорят в новостях?
Синкевич. Все симптомы схожи. И ваши анализы это подтверждают. Мне очень жаль, Василий Андреевич.
Качалов. Но подождите! И что теперь будет? Как мне дальше быть?
Синкевич. Мне сказать вам правду или то, что я говорю большинству пациентов?
Качалов. Правду.
Синкевич. На данный момент вы уже находитесь на той стадии, когда забываете окружающих вас людей и теряетесь в пространстве. В дальнейшем эти симптомы будут только обостряться. Вы забудете, где ваш дом. А потом забудете и самых близких, с кем живёте под одной крышей. Вскоре вы будете забывать и о простых базовых вещах: готовка, чистка зубов, походы в туалет. И в самом конце вы забудете даже как ходить. Вы станете овощем и не сможете жить без постоянного присмотра. А потом умрёте. Простите, Василий Андреевич, за жёсткость. Но сценарий у пациентов с вашим диагнозом только один.
Качалов. Вы ни слова не сказали о лечении.
Синкевич. Лекарства нет.
Качалов. Неужели всё так закончится? Но мы же с вами не будем сдаваться, правда?
Синкевич. Любите музыку?
Качалов. Музыку?
Синкевич. Я, например, люблю.
Синкевич включает радиоприёмник и настраивает на нужную волну. Играет «Турецкий марш» Моцарта.
Качалов. Вы смеётесь надо мной, доктор Синкевич?
Синкевич. Василий Андреевич, я бы мог обманывать вас, как и других пациентов, выписывать препараты, которые не помогают, и слушать рассказы о том, как вы поменяете всю свою жизнь после чудесного исцеления. Но я не буду этого делать. Мне надоело врать, видя, как семьи впадают в долги, пытаясь вылечить человека, чья участь решена. Мы ведь начали наш разговор с откровенности. Так, давайте, поговорим откровенно, что вы можете сделать сейчас. А сделать вы можете ровно одно – насладиться последними деньками.
Качалов. Вы так просто об этом говорите.
Синкевич. Василий Андреевич, поймите, через меня каждый день проходит множество людей, жить которым осталось недолго. И мне больно смотреть, как все они совершают одну и ту же ошибку – тратят последние мгновения жизни на то, чтобы вылечить неизлечимую болезнь, вместо того, чтобы провести его с друзьями, близкими; хоть раз в жизни, пожить как следует.
Качалов. Что ж… Будь я в панике, я бы двинул вам по физиономии. Но жизнь научила даже в тяжёлые времена сохранять холодный ум. Что вы мне предлагаете?
Синкевич. Проводите больше времени с близкими, пока ещё помните их. Займитесь тем, чем давно мечтали заняться, но всё откладывали. Не бросайте работу. Подумайте о том, что вы умрёте, а вашим родным и близким ещё жить. Но прошу вас, не давайте им денег, иначе они всё спустят вам на лечение. Но и в школу не ходите. Там слишком много раздражителей. Не советую проводить много времени в местах с большим скоплением людей. Возьмите уроки на дому. А, когда почувствуете, что близитесь к тому, что не можете вспомнить, с кем вы живёте, сделайте милость, избавьте родных от страданий – убейте себя.
Качалов. Какие страшные вещи вы говорите!
Синкевич. Да, услышь наш разговор кто-нибудь из моих коллег, они бы решили, что я маньяк. Но я – доктор, Василий Андреевич, доктор, который пришёл сюда лечить людей, а не зарабатывать деньги, и я не хочу зарабатывать деньги на живых мертвецах. Вы можете написать на меня жалобу, подать в суд – ваше право. Но совесть моя чиста.
Качалов. Не переживайте, доносить на вас я не стану. Мудрость в ваших словах есть. Но всё же, хочу заверить вас, что я не сдамся. Я буду бороться до конца. Назначьте мне лечение.
Синкевич. Василий Андреевич, я ведь говорил – лекарства нет.
Качалов. Это я пока помню. Но что-то ведь вы выписывали тем несчастным, с кем не откровенничали, как со мной?! Выпишите мне то же, что и им. Я заплатил за приём. Я имею право уйти отсюда с чем-то, кроме планов на моё будущее, которые вы осмелились построить за меня. Выписывайте!
