Птица-тройка

                                                                              «Будьте мудры, как змии и просты, как голуби»

                              Евангелие (от Матфея)

Суть окружающего сокрыта едва воспринимаемой истиной, окутанной туманом созерцания и проявления чувств.

Ч а с т ь п е р в а я

Начало жизни ближе всего к естеству. Там матрица личности.

Глава первая

Первые семь лет под огненным знаком Овна – самые непредсказуемые и тревожные. Слабый огонек, рожденный из искры любви. Он может неожиданно погаснуть от дуновения ветра и капли дождя или стать самой мощной стихией на земле.

1

В разгар майского дня, весело спрыгивая со ступенек подъезда, на улицу вышли два мальчика. В их глазах отражалось выглянувшее из-за туч солнце. Влажный воздух от блестящих луж и еще не успевших высохнуть веселых ручейков будоражил ноздри терпкими запахами уходящей весны, которая уже обволакивала теплом надвигающегося лета.

Старший, лет двенадцати, белобрысый, с пытливым светлым взглядом широко распахнул полы верхней одежды и покровительственно посмотрел на прищурившегося от яркого солнца шестилетнего малыша. Глядя на приятеля, круглолицый дошкольник с прямой челкой и темными глазами смело расстегнул пуговицы неприхотливо перекроенного «на рост» пальто.

– Пошли к экскаватору, – позвал Валька.

– А где он? – оглянулся Паша.

– На сквере…

Мальчики двинулись к едва сохранившемуся за домом зеленому садику, на территории которого быстро разрастался склад песка литейного завода. Самосвалы подвозили речной и использованный после отливок песок, сваливая рядом с дорогой, а экскаватор отбрасывал его дальше, к середине бывшего сквера.

Рядом с увеличивающейся горой еще виднелись остатки кустов акации и несколько когда-то развесистых, а теперь почти прозрачных деревьев. До появления здесь техники это просторное место было площадкой для детских игр – среди пестрой травы с горьким запахом полыни и неожиданными красками желтых лепестков «собачки», сиреневой кашки и мелких полевых ромашек. Неприметные цветы и разнообразная зелень привлекали сюда несметное количество самых разнообразных постоянно галдевших и наслаждающихся жизнью птиц.

Приблизившись к клокочущему экскаватору, ребята вдыхали запахи солярки, смешанные со слабым ароматом полевой травы, и наблюдали за движениями громадной машины.

Валька любил смотреть на работающие строительные агрегаты и самосвалы, мечтая стать крановщиком или шофером. Он внимательно провожал глазами громадный ковш до резкого опорожнения над растущей кучей. Повторяющиеся движения техники нисколько не утомляли его.

Присевший на корточки малыш поначалу тоже увлеченно наблюдал за размашистыми поворотами машины, похожей на бескрылую птицу с огромным открывающимся клювом. Но скоро душа его уже противилась этому страшному птеродактилю, изрыгающему сыпучие плевки на песчаное новообразование, которое походило на неприступный вражеский оплот в неравном бою с маленьким островком детской свободы. В воображении ребенка редкие победные клики «ура» детворы быстро умолкали под нашествием громады песка.

Паше даже казалось, что он предает и этот юный отряд, и беззащитных птиц своим равнодушным созерцанием происходящего.

Валька учился в четвертом классе и был наставником Паши во дворе. После школы с ним доверительно отпускали малыша – погулять около дома. А по утрам он играл под присмотром соседки вместе с ее трехлетней дочкой.

Маленький Паша не помнил точно, когда первый раз без мамы или брата начал выходить из квартиры, играть в подъезде с соседскими детьми, а потом и гулять с ними на улице во дворе.

Он не знал и даже не задумывался, кем будет, когда вырастет. Мама часто говорила его брату-семикласснику, поглядывая и на младшего:

– Боря, надо хорошо учиться и обязательно поступить в институт.

И на вопрос шестилетнего мальчика: «Почему?» назидательно разъясняла:

– Чтобы получить хорошее образование… Иначе пойдешь в дворники.

В их доме дворника не было, но Паша заранее чувствовал неприязнь к этой профессии и определил что-то недоброе и постыдное в такой работе. Рядом с их подъездом находился проход в подвал, и малыш всегда насторожено смотрел на него, втайне побаиваясь, что именно оттуда появится тот злосчастный дворник.

В этом подвале жил его дружок, татарин Марс. Он был старше Паши на полтора года. Отца его никто не видел, а мать постоянно пропадала на работе. Марс или Марсик, как его все называли, был предоставлен самому себе. Он не учился, несмотря на то, что достиг школьного возраста, был очень худой и большую часть дня спал дома.

Паша не раз замечал, что в комнате Марса никогда не было ничего съестного, кроме чая, и идя на улицу, он часто брал для Марсика баранку или бутерброд. Когда друга звали гулять через расположенное прямо на уровне земли окно, он кричал:

– Сейчас попью чаю и выйду.

Иногда к Марсику приезжал его двоюродный брат, работающий шофером на грузовой машине. Имени его никто не знал, и обращались только по фамилии – Зарипов. Увидев заезжающую во двор знакомую «полуторку», ватага ребят подбегала к кабине и самозабвенно наперебой кричала:

– Зарипов! Прокати!

Он часто спешил, но малыши настаивали на своем, привлекая младшего брата, и улыбающийся Зарипов почти всегда соглашался на небольшой маршрут по «шоссейке» – вокруг сквера и окрестностей дома. Без ума от счастья, дети, словно стая воробьев, моментально взбирались и заполняли кузов машины. Марсик и еще кто-нибудь из ребят лезли в кабину. Счастье продолжалось всю эту короткую дорогу. Глаза Марса загорались: он был очень горд за своего доброго брата, лихо крутившего баранку.

К наблюдавшим за работой экскаватора ребятам подошел Ленька. Он смерил взглядом громадную машину.

– Скоро закончит, – видя, что самосвалы перестали подъезжать, уверенно заметил Ленька.

Валька безучастно посмотрел на него:

– Просто перерыв…

– Пошли к сараям, – настаивал новый созерцатель.

Построенные немного хаотично, но соблюдавшие общую линию, сараи напоминали ограду вокруг дома и являлись непреложным атрибутом двора. Около них дети играли в прятки, часто сидели на крышах, наблюдая окрестности, загорали летом на солнце, а зимой с восторгом и ребячьим задором прыгали вниз на мягкие снежные сугробы.

– Я нашел одну штуку… Она здорово выжигает, – продолжал Ленька, показывая на оттопыренный карман.

– Покажи, – заинтересовался Валька.

Ленька вынул круглое отбитое с одной стороны стекло.

Валька взял его и оценил сразу:

– Это часть лупы… Дай попробовать, – он двинулся за Ленькой на крышу сарая.

– Покажи и мне тоже, – вслед за ними побежал Паша.

Выпуклое стекло действительно хорошо выжигало на куске фанеры под ярким солнцем.

Валька показал Паше, как линзой фокусировать солнечный луч для прожигания дерева. Сначала появлялся дымок, разжигая темную точку. Перемещением фокуса можно было формировать линию или рисунок.

– У меня тоже выходит! – радостно кричал малыш.

– Ну, ладно, хватит баловаться, – забрал стекло у маленького мальчика Ленька и по-хозяйски опять положил его в карман.

Почти Валькин ровесник, Ленька учился в школе во втором или третьем классе, слыл второгодником, лентяем и двоечником. Он тоже жил в подвале, так же, как и его младший болезненный брат.

У родителей Леньки, в отличие от Вальки и Паши, был собственный сарай, который стоял от угла дома самым первым во дворе. Как и во многих других, там было много барахла и всякой всячины – от родителей, дедушек, бабушек и вообще неизвестно откуда. Ленька любил там возиться, разбирать сваленные вещи, в том числе использовать их для благоустройства. Летом он здесь ночевал, и ему постоянно приходило в голову менять обстановку своего жилого помещения. Паша прекрасно понимал его. Он часто спускался в подвал, чтобы попасть в комнату Леньки или Марса, и всегда ощущал неприятное чувство замкнутого пространства, которое нестерпимо давило на детскую душу: еле освещенный узкий коридор с прогибающимися половицами и неприятными влажными запахами канализации и подземелья.

– Пойдем, я еще что-то покажу, – спустившись на землю и заходя внутрь сарая, позвал Ленька.

Паша двинулся за ним. Валька задержался, продолжая сидеть на крыше и смотреть на проезжавшие вдалеке по шоссе автомобили.

Ленька по-хозяйски пропустил вперед малыша, и, достав из угла сломанный табурет, начал подыскивать необходимый брусок для починки. Паша пытался помочь в поиске. Они несколько раз прибивали гвоздем подобие новой опоры, но каждая конструкция разъезжалась, не выдерживая нагрузки. Только после появления Вальки и укрепления с его участием ножек табурет можно было использовать в качестве мебели. Ленька пару раз попытался раскачать сотворенное изделие и, убедившись в его надежности, подпрыгнул и уверенно сел на него.

Валька удовлетворенно пошел к выходу, и Паша двинулся за ним.

Ленька нехотя выходил из сарая, любовно оглядывая его содержимое.

– Валь, поможешь слепить самокат? – спросил он, показывая два найденных подшипника и широкую доску.

– Запросто… Только нужен еще один… побольше.

Паша с гордостью посмотрел на своего наставника:

«Валька все сможет…», – восхищенно размышлял малыш, выходя за ним на воздух.

Солнечный свет после затемненного замкнутого помещения благотворно действовал на ребят. Валька с Пашей снова забрались на крышу. Хозяин сарая ходил внизу, осматривая его снаружи и что-то обдумывая.

Шум неожиданно взлетевших в небо голубей окунул ребят в романтику мечтательного настроения.

– Это Толик запустил своих… – тихо произнес Валька, глядя на вспорхнувшую в небо стаю.

Сильные белые птицы поднялись высоко вверх и начинали парящий облет двора.

Маленький мальчик на минуту забыл обо всем на свете, ему казалось, что это он сам с белыми крыльями в голубом небе высоко летит над домом, сквером, шоссейкой, горой песка и тяжелыми дымами вагранок.

– Пашка, тебя мать зовет домой, – услышал он вдруг приглушенный голос Леньки.

Будто разбуженный от восторженного сна, Паша опустил глаза до уровня дома и увидел зовущий взгляд мамы из знакомого окна.

2

Валька спустился с крыши вместе с Пашей, и они побежали к подъезду. Отсутствие лифта не мешало легко подниматься пешком на самый высокий 5-й этаж, где жил Паша. Валька обитал на четвертом, и последний пролет малыш преодолевал самостоятельно. Последняя лестница и площадка перед Пашиной квартирой открывала до самого потолка много свободы и света, исходящего из сквозной оконной рамы. Высоту потолка подчеркивал уходящий вниз, словно к подножию горы, глубокий винтовой проем. Детские игры здесь приобретали особую прелесть, потому как мяч или игрушку можно было подбрасывать очень высоко.

Паша весело бежал по этой площадке к своей, последней квартире. Ее победный номер – 50 – вселял непередаваемую теплоту в детскую душу. Дверь открыла слепая пожилая соседка, она ласково погладила его и пропустила вперед.

Паша сразу почувствовал запах пирогов и услышал радостный мамин голос на кухне. Он заглянул туда. Мама разговаривала с тетей Раей и разогревала обед. Кухонное пространство, около восемнадцати квадратных метров, вмещало общую плиту, три стола для каждой семьи, чугунную раковину с медным водопроводным краном, которым пользовались и для умывания. Окно кухни опускалось на широкий подоконник, под которым находился проем с выходящим на улицу просторным шкафом для хранения продуктов.

– Помой руки и возьми пирожки, – показала на тарелку мама.

Паша подошел к раковине и, намылив руки, подставил их под струю воды.

Мама взяла кастрюльку с супом.

– Твой дедушка приехал, – сказала она ласково, и они вместе пошли в большую комнату. Пашина семья, в отличие от других жильцов, имела две комнаты. Маленькая была папиным кабинетом.

Дедушка сидел за столом и смотрел в окно. Малыш сразу увидел перед ним коробку с игрушкой и огромную книгу. На подоконнике лежали подарки и для старшего брата Бориса.

Паше очень нравилась внешность дедушки, со стриженной ежиком головой, короткой седой бородкой, круглыми очками и необычным, немного рассеянным взглядом серых добрых глаз. Он был не похож на окружающих людей. В книжках с картинками, которые малыш любил внимательно рассматривать, дедушка очень походил на доброго, доверчивого и любознательного Паганеля. Отец часто перед сном читал ему эту книгу о поисках капитана Гранта.

В их семье вообще было много интересных иллюстрированных книжек про путешествия, потерянные миры с завораживающими доисторическими животными. Вот и сейчас на обложке принесенной дедушкой книги он по слогам прочел под его улыбчивым взглядом: «Приключения Гулливера».

– Петр Александрович, как поживаете? Как самочувствие? – накрывая на стол, спросила мама.

– Слава Богу, пока не жалуюсь… Правда, в моем возрасте… пора идти в паломники и странствовать…

– Да что вы… – недоуменно улыбалась мама.

– Как ты поживаешь, Павлуша? – обратился он к внуку.

Так звал малыша только дедушка, глядя на него с непередаваемо любопытным прищуром глаз. Говорил он мягко, немного раскатисто окая, и всегда «на равных», как со взрослым. Нельзя было сказать, что это нравилось Паше, но всегда неожиданно настраивало на необычный контакт.

– Да так… гуляю с ребятами…

– С кем?

– С Валькой.

– Я видел его… хороший мальчик.

– Ты … его знаешь? – поинтересовался малыш.

– Вижу… по глазам…

– А Ленька?

– Его не знаю…

Паша немного помолчал и взглянул на деда:

– А что такое паломник?

– …Паломники …ходят по свету, странствуют, поклоняются святым местам, – искренне улыбнулся дед.

– А зачем?

– Человек вообще похож на странника…

– На какого странника? – недоумевал малыш.

– Что-то вроде путешественника…

Малыш внимательно смотрел на деда.

– Понимаешь, внучок, мы все христиане… ты тоже крещеный, – начал тихо и не очень ясно дед. – А христиане должны жить благочестиво, но… многие лицемерят, хотя сегодня трудно жить без грехов…

– Как это – жить… благочестиво? – не унимался мальчик.

– Благочестие вмещает в себя два смысла: благое… и честное, – улыбнулся дедушка.

– Выходит… эти паломники – самые честные?

– Пожалуй, верно… Они стремятся совершать хорошие и правильные поступки… Странствуя, они отрекаются от всего пагубного, как бы расстаются с земной жизнью, питаясь очень скромно, делая как можно больше благого для других, идут пешком с посохом и сумой к местам, прославленным самим Богом или его верными сподвижниками, чтобы смиренно ощутить благодать Божию.

Не дожидаясь следующего вопроса, дед погладил Пашу по головке:

– Надеюсь, что ты это когда-нибудь ощутишь сам…

Петр Александрович с радостью чувствовал, что малыш, не осознавая глубины, задает важные вопросы.

Мальчик смотрел на деда. «Все-таки он точно похож на Паганеля», – вертелось в его голове.

– Ну, зачем вам это паломничество… Да, и как все это непросто, – сказала мама.

Дедушка задумался:

– Моя тетка в начале века ходила ко гробу Господню и привезла из Палестины пальмовую ветвь… Только теперь вспоминаю, с каким благоговением она рассказывала о проведенных в паломничестве днях…

– А где она, эта ветвь? – неожиданно опять встрянул Паша.

– Не знаю… мы же все уехали из отчего дома, – огорченно посмотрел в окно дед.

Паше даже показалось, что дедушка едва удержался от слезы.

Мальчик всегда немного удивлялся речам деда и его рассуждениям, они казались ему очень близкими по сердцу, трепетными и одновременно не очень понятными.

– Поешьте супчика, Петр Александрович, с пирожком из моркови, – мама знала, что он любит ее стряпню.

Она наливала суп в большие восточные пиалы, и малыш во все глаза рассматривал необычную новую посуду.

– Это дедушка принес в подарок, – пояснила мама.

«Странные какие-то, эти пиалы», – подумал мальчик.

Дедушка оживился и повеселел. Он с удовольствием кушал, ласково поглядывая на мать с сыном.

После чая он как бы неожиданно встрепенулся.

– Уж Борю не дождусь… пойду.

– Посидите еще, Петр Александрович, – забеспокоилась мама. – Может, и наш папа скоро придет…

– Нет-нет… Пора! – уверенно произнес он.

Петр Александрович всегда приходил неожиданно и также уходил, как будто его и не было. После прощания с ним Паша всегда чувствовал непередаваемую утрату доброты откуда-то из тридевятого царства. Эта доброта представлялась ему необыкновенной птицей с теплыми и зоркими глазами, о которой всегда напоминал подаренный дедушкой очень красивый столовый сервиз. По праздникам или, когда приходили гости, мама доставала его, и на матовом фоне фарфора малыш видел во всем великолепии этих экзотических птиц с человекоподобными лицами, яркими перьями, гордой осанкой и неповторимо разными взглядами. Нередко воображение малыша заполняли Жар-птица и другие волшебные птицы.

После ухода дедушки Паша долго рассматривал принесенную коробку с игрой в крокет. Он с интересом перебирал разноцветные деревянные молоточки, шарики и проволочные ворота с деревянными ножками.

– Вот придет Боря, и попробуете поиграть на столе, – заметила его внимание мама.

– Сейчас никто не играет в такую игру, – робко заметил малыш.

– А раньше многие играли…

– И ты играла?

– Очень давно, – задумалась мама, ставя на стол швейную машинку.

Она часто перешивала старые вещи, и они становились опять новыми и удобными, но только меньше по размеру. Вся Пашина каждодневная одежда вышла из маминых рук с помощью этой красивой черной машинки с золотыми иностранными буквами.

Паша очень любил крутить ее большое блестящее колесо, которое при помощи резинового ремня давало движение нити, оставляя замысловатые стежки на ткани. Когда машинка была свободной, малыш снимал соединяющий ремень, и блестящее колесо вращалось очень быстро. Он наслаждался его скоростью и ровным успокаивающим движением удивительно точной машины.

Но сейчас Паша задумался о том, как и с кем играла мама в эти странные молоточки и шарики.

– Мам, а ты играла в эту игру с папой?

– Нет, – улыбнулась она, – я его тогда еще не знала…

Паша подошел к большому окну, которое выходило во двор. Вдалеке за больничным комплексом виднелся стадион.

Вчера с ребятами они ходили туда, и его с Марсиком приглашали в секцию тенниса, как говорили, «большого». Ребята не решались знакомиться с новой игрой, а Паша рискнул попробовать.

– Почему большого? – спросил он.

Они услышали о неизвестной игре в «пинг-понг», и малыш осторожно взял в руку необычную лопатку с пластмассовыми натянутыми в клетку струнами.

– Это ракетки… попробуйте ими ударить по мячу в сторону другого игрока, – посмотрев на малышей, сказал тренер в красивом спортивном костюме.

Марсик взял вторую ракетку, и они попытались перебрасывать друг другу желтый упругий мячик.

Тренер подсказывал, как лучше держать ракетку и ударять. К его удовольствию, Марсик быстро усвоил урок и уже довольно уверенно отбивал мяч. Обрадованный, тренер записал их в секцию и предложил взять ракетки и желтый мячик, чтобы потренироваться во дворе. Но Марсик положил красивую лопатку, и Паша тоже отдал свою.

– Хорошо, – сказал тренер, – приходите завтра.

Когда они возвращались во двор, Паша спросил:

– Пойдем завтра?

– Не… я не пойду…

– Мне тоже больше нравится футбол, – вторя другу, согласился Паша.

Марсик был очень спортивным, и всегда как-то по-особому загорался во время дворовых игр: в футбол, чижика, салочки, перегонки. Казалось, что спорт был его призванием. Но непонятно почему, никакие секции он не посещал и даже немного их сторонился.

3

Паша сначала услышал, а потом и увидел в окне старьевщика, который своим вызывающим, неповторимо картавым голосом нарушал тишину двора. Эти настойчиво призывающие, подобно тревожному колоколу, звуки казались малышу какими-то неродными и неприятными, но уже привыкший к ним, он поспешил на улицу.

– Мама, я возьму две пустые бутылки, – заторопился вниз мальчик.

– Зайди за Валей, – напомнила она.

Через минуту они с Валькой уже подходили к старьевщику. Как мухи на мед из подъездов выбегали ребята. Паша был уже рядом с открывающимся торговым развалом старьевщика.

Взяв бутылки, тот внимательно осмотрел горлышки и колючим взглядом показал на правую часть примитивной витрины:

– Бери только одну вещу… – едва выговаривая, произнес он.

Там были крутящийся от ветра бумажный цветок, раскрывающаяся от надува змейка, цветастый мячик на резинке и еще что-то. Паша раздумывал, поглядывая на цепкие глаза старьевщика.

– Бери мячик, он всех дорож… – настоятельно протянул он игрушку малышу.

Паша взял, и уже без раздумий начал бросать в сторону разноцветный опилочный мячик, резинка которого возвращала игрушку обратно к руке.

Подбежавший Ленька кричал уже образовавшейся очереди:

– Я за ними занимал!

Валька, чтобы исключить возмущение детворы, доверительно пропустил его вперед.

Ленька долго торговался по поводу какого-то изделия, показывая найденный в сарае отрез непонятного материала.

Паша видел, что старьевщик сразу приметил этот товар, глаза его загорелись и стали какие-то скрытно-радостные. Они, как слабый огонь, обжигали детские мысли. Паша не мог смотреть долго на этого непонятного дядьку и перевел взгляд на вышедшего из подвала и одиноко стоящего Марсика. Он подошел к другу, который смотрел на мячик.

– Дай попробовать, – попросил он.

Паша протянул игрушку. Марсик сначала мягко, а потом резко бросил ее вперед, резинка податливо слушалась, возвращая мячик. Он кинул его подальше, а потом неожиданно перевел его вниз и, ловко подбивая ногой и оборачиваясь, заставил двигаться игрушку по дуге выше головы. Получалось очень забавно и необычно. Глядя на друга, Паша немного погодя твердо сказал:

– Оставь его себе, Марс.

Глаза друга зажглись, но он отвернулся:

– Не… не надо, – опустил глаза Марсик.

Но Паша настоял на своем и отдал игрушку. Чтобы Марсик не вернул мячик, он подчеркнуто равнодушно вновь подошел к Вальке. Его наставник что-то объяснял и говорил старьевщику, который требовал дополнительного взноса. Валька долго убеждал непреклонного старика, а потом резко отказался от своей затеи.

– Пойдем… – позвал он малыша в сторону.

Отходя, Паша опять обратил внимание, что сам того не подозревая, старьевщик каким-то странным образом объединил всех жильцов дома.

Здесь были ребята маленькие, как он, и уже почти взрослые; из первого, второго и третьего подъездов. Многие не такие знакомые, как из ближайших четвертого и пятого, но все они заворожено ждали своей очереди. Если игрушки и поделки их не привлекали, старьевщик давал деньги, как правило, очень небольшие.

Малыш чувствовал, что этот странный дядька, как колдун знает все не только об их товарах, но, в том числе, и о них самих. Поражала внутренняя скрытая и тайная игра старика с детским желанием, отслеживаемая по его хитрому взгляду, неожиданным вопросам и требованиям. В конечном счете, его не интересовала и радость награды за эти пустые бутылки, остатки материи или отслужившие ненужные вещи. Бросалось в глаза, как ловко и быстро старьевщик оценивал принесенный товар и, прищурившись, глядя на ребенка, принимал решение. Если дети просили конкретное вознаграждение, старьевщик, улыбаясь, находил слова для возражения и почти всегда направлял домой за дополнительной вещью. Этот дядька с колкими глазами всегда выигрывал, получая нужную ему вещь, видя горящие глаза и уповая на родительское сердце.

Все это мальчик, конечно, глубоко не осознавал, но что-то заставляло его чувствовать неискренность и обман в глазах не очень приятного и даже где-то противного ему человека.

С появлением старьевщика двор оживился. Многие ребята, довольные, уже отходили от него с игрушками, поделками, а кто и с небольшими деньгами и медной мелочью. Они двинулись к столу и лавочкам по другую сторону дома.

Кто-то из ребят предложил:

– Сыграем в «расшибалку»!

Ленька, Толик и Вадик из соседнего подъезда, и другие ребята бурно поддержали предложение.

Валька тоже пошел за ними. Несмотря на то, что игры «на деньги» осуждались взрослыми, Паша и Марсик любили на них смотреть. Глаза играющих в это время горели особенным азартом. Паша был маленький, денег у него не было, и он наблюдал, стоя в стороне.

Ленька достал массивную болванку, похожую на крупную монету, которую все одобрили в качестве битки.

На кон каждый, включая и Вальку, поставил свою монету. Ленька собрал их и положил стопкой «решкой» вверх, провел «чиру» на земле, от которой обозначил место для прицельного броска, после чего выстраивалось право очередности удара по монетам. Перевернутая ударом битки с «решки» на «орла» монета становилась добычей.

Ленька, получив право первого удара, радостно примеривался. Паша нисколько не удивился этому: он часто видел, как его приятель тренировался в прицельном бросании своей битки. Вероятность «выбивания» с первого удара, когда все монеты лежали стопкой, была самой высокой.

Ленька уверенно ударил, монеты разлетелись в стороны, но перевернулась только одна, которая давала ему право продолжать игру. Он удовлетворенно положил выигрыш в карман и повторил попытку, но второй удар был слишком сильным, и монета осталась на «решке», забившись в землю. Ленька расстроено отошел, уступив Вадику, которому удалось выбить две монеты. Вадька всегда бил с особым умением и знанием дела: не сильно, но очень ловко и прицельно. Следующим безуспешно пробил Толик.

– Давай… следующий, – кричал Ленька, надеясь получить возможность удара по второму кругу.

Паше хотелось, чтобы скорей бил Валька. Когда его наставнику попала в руки битка, на кону осталась лишь одна медная монета, и Валька, к Пашиной радости, своим ударом перевернул ее на «орла». Последнему из играющих в этот раз не удалось даже ударить.

С переменным успехом игра еще несколько раз возобновилась в том же порядке.

В небольшом выигрыше были Вадька и Ленька, Толик и Славка вышли из игры, а остальные оставались «при своих».

Игра неожиданно закончилась, когда Ленька при очередном броске попал в кон и рассыпал стопку денег. Такое попадание давало право выигрыша всех поставленных монет. Под завистливыми взглядами играющих радостный Ленька забрал рассыпавшуюся стопку мелочи. Паше даже показалось, что глаза его были чем-то схожи с дядькой-старьевщиком.

Поскольку у каждого из играющих остались еще небольшие деньги, решили поиграть в «пристенок». Это игра была проще: каждый бросал о стену свою монету, чтобы она отлетела как можно дальше. Поочередно ударяя биткой о ту же стену, играющие старались максимально приблизить ее к монетам соперников. Когда от упавшей битки до монеты можно было дотянуться пальцами руки, она считалась выигранной. Большой удачей бывало, когда битка попадала рядом с двумя или тремя монетами.

Ребята всегда с особым пристрастием следили за раздвигающейся ладонью игрока, когда он, опираясь на битку, напрягал руку и касался желанной монеты указательным или даже безымянным пальцем.

В этой игре потомок слесаря Толик своей пятерней во многом превосходил соперников, но сегодня ему не везло, и скоро деньги у большинства ребят закончились.

Когда вся мелочь осела в карманах Леньки и Вадика, Марсик громко крикнул:

– Давай теперь в чижика!

– А у тебя есть чижик-то? – бросил на него недовольный взгляд Ленька, кладя последний гривенник в карман.

– Так он же у тебя в сарае, – ответил за друга Паша.

– Конечно, есть… Сейчас принесу… и лапту тоже, – побежал туда Ленькин младший брат.

4

В чижика играли почти дотемна, когда начинали звать домой. Эта подвижная игра увлекала ребят, в том числе малышей, которых здесь не сторонились, а наоборот, принимали на равных. Тут важна была не сила, а ловкость «подбить» чижика и отбросить лаптой.

Вырезанный ножом из деревянного бруска в 8 – 10 сантиметров и обструганный до острия с обеих сторон чижик, словно неуловимый мячик, подбрасывался и выбивался лаптой из небольшого квадрата. Играющий, к которому попадал чижик, должен был ответным броском, применяя хитроумные обманные движения, вернуть его обратно, отчего игра была очень живой и непредсказуемой.

Марсик играл не хуже взрослых и умело распоряжался чижиком и лаптой.

Паша, забыв обо всем, увлекался игрой, но порой не успевал за другими и отходил в сторону, наблюдая за перемещением чижика и ловкими движениями ребят со стороны.

А еще он очень любил смотреть на игру «в городки», которая также собирала много людей, включая взрослых, с удовольствием принимающих участие. Надо было с расстояния 8 – 10 метров деревянными палками-битами вышибать из метрового квадрата разнообразные фигуры, составленные из небольших деревянных цилиндрических брусков-«городков». Малышам было трудно бросать крупные биты, которые иногда для веса и прочности обивали жестью, и они в основном наблюдали. Эта игра в соревновании между разными дворами собирала толпу, как на стадионе. Среди взрослых были свои мастера, которые выходили на игру с индивидуальными, самостоятельно сделанными битами.

Детям особенно нравилось, когда фигуру, например, «бабушка в окошке» выбивали сразу одним ударом. На более сложные фигуры порой приходилось тратить несколько ударов. Последняя фигурная композиция, «письмо», требовала особого умения его «распечатать», когда сначала выбивался средний городок, не задев другие.

Дворовые игры незримо дополняли взаимоотношения поколений. Они больше привлекали ребят, но и старшие, многие из которых совсем недавно были фронтовиками, тоже показывали неплохие результаты. Взрослые, в основном, вечерами играли в домино или шахматы в середине двора за самодельным столом с двумя лавочками. Никто из ребят, включая маленького Пашу, никогда не видел, чтобы там распивали водку, пили пиво или играли в карты. Всем этим начала увлекаться взрослеющая молодежь, вышедшая из-под влияния военного поколения, но делала это не «на людях», а за сараями или на лужайках в парке.

Во дворе взаимоотношения взрослых, старших ребят, видевших своими глазами войну, и не знающей о ней ничего малышей были уважительно строгими, искренними и демократичными, не разделяя людей на разные поколения. С малышами не сюсюкали, при необходимости одергивали, но в обиду никогда не давали, и всегда защищали от несправедливых нападок подростков и малознакомых ребят из других дворов. Территория двора объединяла людей духовно и физически. Паша об этом глубоко не задумывался, но с малолетства воспринимал понятия «свои» и «чужие».

Помимо общих дворовых принципов сосуществования ребячьи коллективы имели свои, скрытые от других законы. Паша скоро усвоил одну деталь по оценке совершаемых поступков, которые были непреложным требованием существования в кругу однокашников. Считалось правилом скрывать чьи-то запретные и даже не очень нехорошие поступки, о которых ни в коем случае нельзя было говорить с родителями или взрослыми – иначе будешь «ябедой». Сначала это было непонятно, так как все требовали честности, но со временем Паша незримо почувствовал определенный вкус к этому самостоятельному «взрослению» и уже скоро часто пренебрегал советами близких и родителей.