Loe raamatut: «Неидеальная история», lehekülg 2
***
У всех есть свои секреты. У нас с Лилит тоже.
Прямо через дорогу от нашего дома, чуть вниз от обочины есть большое дерево. А под ним большая канава, заросшая травой. Так вот, если спуститься в канаву и раздвинуть траву, можно увидеть в корнях большого дерева огромную нору. Хотя, правильнее, я думаю, было бы назвать ее берлогой. Она похожа на домик хоббита, во всяком случае, мы вдвоем с Лилит там запросто помещаемся. Лилит притащила из гаража два маленьких стульчика и небольшой светильник на батарейках и теперь там очень уютно.
В самом дальнем темном углу нашего убежища мы прячем шкатулку с секретиками. В ней лежат: пузырек от духов, вырезанные из журналов фотографии наших любимых актеров и певцов, сломанные часы и серебряное колечко с агатом, которое мне подарил дедушка. Сам агат треснул пополам, но все равно это драгоценность. Время от времени мы с Лилит приходим в наше убежище, включаем светильник и перебираем сокровища в шкатулке.
Никто не знает про наше жилище. Однажды, когда мы направлялись к нему, переходя дорогу, нам попались соседские мальчишки. Одного из них, Дени, я знаю. Он живет через два дома от нас. Он очень веселый и симпатичный. У него светло-голубые глаза и очень красивая улыбка. Еще у него соломенного цвета волосы и еле заметные веснушки. Осенью мы вместе пойдем в одну школу. Я думаю, мы даже будем сидеть рядом и переговариваться время от времени. Не знаю почему, но мне так кажется.
Я хотела позвать его с нами, чтобы показать нашу нору, но Лилит зашипела на меня, сделав большие глаза. Да, пожалуй, она права. Если об этом будут знать все, то никакая это уже не тайна.
Мы добрались до нашего логова, спрыгнули в канаву и раздвинув траву, попали внутрь. Мы уселись на стульчики и при неуверенном от садящихся батареек свете светильника принялись рыться в шкатулке. Так, беспечно болтая и перебирая наши сокровища мы не заметили, как прошел день и наступили сумерки. Тут мы услышали, как трава зашуршала от того, что кто-то спрыгнул в канаву. Потом еще и еще. Мы с Лилит перепугались до смерти и забились вглубь норы. Трава на входе раздвинулась и внутрь, подслеповато щурясь, заглянул Белая Смерть. За спиной у него стояли несколько больших мальчишек. Белая Смерть забрался к нам в нору и стал осматриваться, медленно обводя все вокруг взглядом. Затем, заметив у меня в руке серебряное колечко, он взялся за него пальцами и потянул к себе. Я не отдавала. Он посмотрел на меня по злому удивленно. Его лицо в тусклом мерцающем свете было особенно похоже на череп. Он приблизил свое лицо к моему вплотную и стал пристально разглядывать меня и водить головой, словно обнюхивая. Потом еще раз потянул кольцо.
– Не дам, – сказала я, – Это мое.
Белая Смерть взял меня за горло и стал медленно сжимать пальцы. От ужаса я не могла не то чтобы крикнуть, а даже издать и звука. А он смотрел мне в глаза не отводя взгляда. У меня перед глазами поплыли тусклые разноцветные круги.
Вдруг какая-то неведомая сила отбросила его назад так, что он даже вылетел из нашей норы. Мы с Лилит замерли, боясь пошевелиться. Вдруг мы услышали папин голос. Мы осторожно выглянули и увидели, как мальчишки со всех ног улепетывают вдаль. А папа склонился над Белой Смертью и что-то тихо сказал ему. Белая Смерть посмотрел на него ненавидящим взглядом и тоже убежал.
А потом папа взялся за нас. Он велел нам выбираться наверх, а затем всю дорогу до дому ругал нас на чем свет стоит. Оказалось, что он давно заметил, как мы куда-то бегаем через дорогу. И он даже один раз сходил по нашим следам и нашел нашу нору. Но ему и в голову не могло прийти, что мы додумаемся допоздна сидеть в траве среди корней. И поэтому он сказал, что с Лилит пусть ее родители разбираются, а мне обещал открутить мою глупую голову, раз я ей все равно не пользуюсь.
Потом мы пришли домой и папа рассказал обо всем маме и дедушке. И тут началось такое! Мама схватилась за голову и запричитала, что я сведу ее с ума. А дедушка сидел, накрытый пледом и лишь укоризненно покачивал головой.
Я стояла среди комнаты и ревела, уставившись взглядом себе в ноги. А сама думала, как же теперь вернуть шкатулку с сокровищами и, в особенности, колечко. Ну да Лилит, я уверена, обязательно что-нибудь придумает…
***
Мы собирались пойти к тете Эмме на день ее рождения. Тетя Эмма – старшая сестра мамы, хотя выглядит совсем как старуха. Я ее не очень люблю. Она все время лезет ко мне обниматься и целует своим слюнявым ртом. А когда я вытираю щеку, мама шикает на меня, а потом отводит в сторону и нудно объясняет, что так делать невежливо.
Меня одели в розовое платье, а на голову прицепили огромный бант. Мама с папой тоже выглядели очень нарядно. А дедушка с нами не идет. Он тоже не любит тетю Эмму. До того, как переехать к нам, дедушка какое-то время жил у тети Эммы и они не очень ладили. Сперва не очень ладили, а потом очень не ладили. И поэтому дедушка остается дома и просит передать от него тете Эмме горячий привет.
В подарок тете Эмме родители купили китайский фарфоровый сервиз. Тетя Эмма обожает такие штучки. У нее дома очень много всяких ваз и статуэток. Но этот сервиз и вправду был очень интересный. Фарфор был тонкий как бумага. И если взять блюдце и посмотреть его на просвет, то можно было увидеть лицо китайской девушки. Я такое видела только на бумажных деньгах. Это так забавно. И я каждый раз доставала чашки и блюдца из коробки и разглядывала их, поднося к окну. И, конечно же, когда я в очередной раз разглядывала блюдце, оно выскользнуло у меня из пальцев и разбилось.
Тут как нарочно в комнату вошла мама и очень рассердилась. Она стала спрашивать, кто меня просил трогать подарочный сервиз, а заодно поинтересовалась, откуда у меня растут руки. Как будто я специально это сделала.
Потом пришел папа и мама все ему рассказала. Папа не стал меня ругать, зато стал озадаченно почесывать затылок и сказал, что сервизов на пять персон не бывает. И теперь абсолютно непонятно, что делать с подарком. Но тут проснулся дремавший до этого дедушка и сказал, что тетя Эмма ни черта не разбирается в сервизах. И к тому же никогда не отличалась большим умом и до потери сознания будет рада любому подарку. Так что можно смело дарить ей сервиз и на пять персон, ничего с ней не станется. На том и порешили.
Мы убрали оставшуюся без пары чайную чашку, сложили сервиз в коробку и пошли к тете Эмме.
У тети Эммы нет своих детей и поэтому всю свою нерастраченную любовь и нежность она щедро дарит мне. Едва завидев меня, она с самого порога бросилась ко мне и едва не задушила в своих объятьях. При этом не преставая бормотала какую-то чушь вроде «а кто это у нас такой красивый и хороший и сладкий уси-муси-пуси». А потом, как обычно, громко чмокнула меня, всю при этом обслюнявив. Я, помня мамины нравоучения, дождалась, когда взрослые уйдут и только потом вытерла щеку.
Кроме нас у тети Эммы в гостях были какие-то старухи и один мальчик. Но он для меня был маленький, мне с ним было не то, что поиграть, поговорить не о чем. Короче, тоска смертная.
Тетя Эмма была одинокая. Она всю жизнь прожила одна, и сейчас, чтобы не сойти с ума с тоски, купила себе Идеального человека от компании Мэджик Экзистенс. Он выглядел как совсем пожилой мужчина, весь седой и с морщинистым лицом. Его звали Харальд. Они с тетей Эммой поливали цветы на газоне, а по вечерам вместе смотрели телевизор. Тетя Эмма говорила, что теперь она счастлива. И, похоже, она не врала.
Потом все сели за накрытый стол. Тетя Эмма стала нахваливать свою стряпню и говорить, что ей во всем помогал Харальд, а кое-что даже приготовил сам. Потом все стали по очереди поздравлять тетю Эмму, говорить, как они ее любят, какая она хорошая и желать ей всего самого-самого. Дошла очередь и до меня. Я, как мы репетировали с мамой, отчеканила свое поздравление. Потом подошла и поцеловала тетю Эмму. Мама сказала, что это нужно сделать. Обязательно.
Тетя Эмма сказала, что я просто прелесть и что она меня очень любит. И что помнит меня вот такусенькой. И показала пальцами, как будто я и вправду когда-то была размером с таракана. При этом губы ее задрожали, а из глаз потекли слезы. И она почему-то сказала «бедная девочка». Мама при этих словах поджала губы и отвернулась, а папа замер с растерянным видом. И все замолчали.
Зачем я, вообще, сюда пришла?
***
Я пошла к Лилит, чтобы вместе с ней поиграть в саду. Но дома никого не оказалось. Лишь их огромная собака Марта гулко лаяла в своем вольере. Я вернулась домой и села на крыльце. Я сидела, подперев щеку рукой, и смотрела на проходящих людей и проезжающие машины. Но люди проходили редко, да и машины проезжали нечасто, и мне стало скучно.
Потом мимо прошли соседские мальчишки. Они громко разговаривали между собой и меня даже и не заметили. Среди них был Дени. Он широко улыбнулся мне и помахал рукой. Я лениво помахала рукой ему в ответ. Тогда Дени отделился от мальчишек и направился в мою сторону. Мальчишки закричали ему, чтобы он шел с ними, но Дени лишь отмахнулся от них.
– Привет, – сказал он, присаживаясь рядом со мной на крыльцо.
– Привет, – вздохнула я.
– Скучаешь? – спросил Дени.
– Скучаю, – немного подумав, ответила я.
– А мы ходили в лес, – похвалился Дени.
– А зачем? – равнодушно спросила я.
Дени растерялся. Он явно не ждал такого вопроса. Действительно, зачем ходить в лес?
– Просто, – пожал он плечами.
– Понятно, – зевнув, сказала я.
– Мы недалеко, – сообщил Дени, – Зашли и сразу вышли.
В ответ я промычала что-то невразумительное. Мне было непонятно что отвечать. Да и лень.
– А что ты собираешься делать? – поинтересовался Дени.
– Ума не приложу, – пожаловалась я, – Лилит нет дома. Тоска смертная.
– Хочешь, я покажу тебе нору барсука? – спросил Дени, – Здесь совсем недалеко.
– Где? – спросила я, с тоской подумав, что придется тащиться в лес.
– Здесь, совсем рядом, – махнул рукой Дени, – Сразу за дорогой. Пошли!
– Ну, пошли,– неохотно согласилась я. Делать, все равно, было нечего.
Мы перешли дорогу и спустились под откос.
– Вот, – с довольным видом сказал Дени, раздвинув траву.
Заглянув, я увидела не очень большую яму. Это была совсем не нора.
– Ну и что это такое? – недовольно спросила я.
– Барсучья нора, – гордо ответил Дени, – Он там живет.
– Кто? – снисходительно спросила я.
– Барсук.
– Как же он там живет? – усмехнулась я, – Это же просто яма. Вон и дно видно.
– Это нора, – ничуть не смутившись, возразил Дени, – Он туда заходит и пропадает.
– Пропадает? – засмеялась я, – Куда пропадает?
Дени удивленно посмотрел на меня, а потом тоже засмеялся. И мы смеялись все сильней и сильней и не могли остановиться. Это, правда, было очень смешно про барсука, который заходит в яму и пропадает.
– Ой, не могу, – я, задыхаясь от смеха, упала в траву.
А Дени стоял, показывая на меня пальцем, и тоже заходился от смеха.
И мы смеялись еще долго, пока у меня не закололо в боку, а Денни чуть не задохнулся, закашлявшись. Короче, насмеялись мы вдоволь. А потом Дени сказал, что здесь недалеко есть коряга, похожая на сидящего старика с длинной бородой. Надо только еще немного пройти вдоль дороги. И мы пошли, распугивая выскакивающих из-под наших ног кузнечиков. Солнце висело высоко в синем небе, чистом-чистом, лишь пара белых облачков висела на нем.
Дени слегка толкнул меня в спину и я обернулась, собираясь было возмутиться, но увидела, что он протягивает мне букетик. Это был странный букетик, и непонятно было, когда он успел его нарвать. Посреди пучка пожухлой травы торчали несколько цветочков и веточка. Он протягивал мне его и улыбался. Я взяла букетик и понюхала. Пахло очень хорошо. Душистой высохшей на солнце травой и маленькими цветочками. Не знаю, где он видел такие букеты, но, все равно, приятно. Правда, я забыла сказать спасибо. Ну и ничего страшного. И так много чести.
Мы почти уже пришли, когда Дени показал мне рукой, что там, вдалеке у нужного места, где была коряга, похожая на сидящего старика, стоят какие-то люди. Это были парень и девушка. Они целовались.
Мы остановились и подождали – вдруг они уйдут. Но они целовались, закрыв глаза, и не замечали никого вокруг.
– Чего это они? – спросил Дени.
– Любовь, – многозначительно ответила я, – и все такое.
Так говорит дедушка, если по телевизору показывают кино, в котором тоже начинают целоваться.
Мы тихонько прыснули со смеху.
– А как же они дышат? – потом спросил Дени.
– Носом, – ответила я.
– Так долго? – не поверил Дени.
И мы стали дышать носом. Сперва слегка, а потом все сильней и сильней, полной грудью. Ничего, оказывается, можно прожить, если дышать и носом.
А они все не уходили и не уходили. Мы подождали еще немного и пошли домой. Будем считать, что корягу, похожую на сидящего старика с длинной бородой, я видела. Пусть даже издали.
***
Мама с папой ушли по каким-то своим делам, оставив меня с дедушкой. Перед самой дверью мама поцеловала меня на прощание и велела во всем его слушаться.
Дедушка дремал в своем кресле и, просыпаясь время от времени, морщил лоб, пытаясь понять, что сейчас показывают по телевизору. Я села рядом с ним и стала думать, что делать дальше. Сперва я хотела попросить дедушку поиграть со мной в шашки, но потом посмотрела, как он сонно клюет носом и решила, что это не очень удачная идея. Потом я подумала принести книгу со сказками, чтобы дедушка мне ее почитал, но только я представила, как дедушка будет рассказывать мне про золушку своим скрипучим голосом, как тоже сразу расхотела.
Вдруг дедушка открыл глаза и посмотрел на меня внимательно, будто видел в первый раз.
– Что, солнце мое, – спросил он, – скучно тебе с таким старым пнем?
Я смутилась, не зная, что ответить. Сказать, что скучно – значит обидеть дедушку, а сказать что не скучно – придется остаток дня наблюдать, как он борется со сном.
– М-да, – задумчиво произнес дедушка, – А ведь я когда-то…
Он замолчал, погрузившись в свои мысли.
– Позволь-ка я что-то покажу тебе, дитя мое, – наконец сказал он.
Он, кряхтя, встал с кресла и, шаркая ногами, скрылся за дверью своей комнаты. Какое-то время он возился там, а потом вернулся, держа в руках старый тяжелый альбом с фотографиями.
– Присаживайся поудобнее, мое сокровище, – сказал мне дедушка.
Он открыл альбом. Фотографии в нем были очень старыми, черно-белыми, линии на них слегка размытыми, отчего люди немного походили на кукол. На многих фотографиях был изображен очень красивый молодой мужчина с пышной прической.
– Узнаешь? – усмехнулся дедушка.
Я с недоумением посмотрела на него.
– Это я, – с гордостью подтвердил дедушка, – А ты думала…
Я вгляделась в старые фотографии. Дедушка на них был безумно красив. Он был изображен то в шляпе и полосатом костюме с огромными плечами, то в наряде мушкетера, то в одежде священника, то в форме летчика, в кожаном шлеме и выпуклыми, словно глаза стрекозы, очками. Кем ты был, дедушка?
– Я был актером, – словно услышав мой немой вопрос, сказал дедушка, – Какое-то время я играл в театре.
Актером? Вот это да! Я подумала, что обязательно надо выпросить или на худой конец стащить одну из этих фотографий, чтобы положить ее в шкатулку с секретами. Ту самую, что спрятана в норе в корнях большого дерева. А потом, как бы невзначай перебирая фотографии наших любимых актеров и певцов, сказать Лилит, что этот неотразимый красавец – мой дедушка. Интересно будет посмотреть на ее лицо.
– Ты был актером? – удивилась я.
Дедушка печально посмотрел на меня, потом с загадочным видом поднял указательный палец, взял под мышку альбом и ушел в свою комнату. Он долго возился там, я уже было заскучала. Зато когда дверь его комнаты распахнулась, я ахнула.
На пороге комнаты стоял дедушка, завернутый в какую-то простыню так, что лишь правая рука оставалась открытой по самое плечо. На голове у него был венок из золотых листьев. Яркий солнечный свет из находящегося у него за спиной окна освещал его и дедушка, во всем белом и золотом был словно объят волшебным сиянием. В руках у него был небольшой кожаный чемоданчик. Я видела его в дедушкиной комнате и думала, что в нем, как впрочем и везде у дедушки, какие-нибудь инструменты. Но и здесь меня ждал сюрприз.
Дедушка выключил телевизор, поставил на тумбу чемоданчик, извлек откуда-то сбоку из него провод с вилкой и воткнул его в розетку. Потом открыл чемоданчик и я увидела…
Внутри чемоданчика была блестящая черная пластинка, какие я видела только по телевизору. Дедушка щелкнул выключателем, пластинка закрутилась, он положил на нее какую-то лежащую сбоку штуковину. Послышались тихие шорохи и шипение.
Дедушка встал перед телевизором и гордо запрокинул голову. Одну руку он упер в бок, а другую вытянул перед собой.
Грянули трубы. Так громко и неожиданно, что я даже вздрогнула.
– Сограждане, о, римляне! – взвыл вдруг дедушка таким громким басом, что по у меня по телу побежали мурашки,
– Я здесь не для того стою пред вами,
Чтоб славить Цезаря, но проводить в последний путь.
Ведь всем давно известно: те дела,
Что были злыми нас переживут.
Что сделано из добрых побуждений -
В могилу с нами следует всегда…
Было ничего не понятно, но зато немного жутковато и так интересно, что я сидела и слушала, затаив дыхание. Я смотрела и не узнавала своего дедушку. Тот самый дедушка, который постоянно клюет носом в своем кресле и говорит всякую ерунду, сейчас был настоящим актером. Звучали трубы, гремел дедушкин голос и я сидела, словно не на своем диване, поджав ноги, а в театральном зале и смотрела на сцену, где происходит что-то не совсем понятное, но очень, очень интересное.
А потом дедушка запел. Никогда бы не подумала, что он умеет так петь. Таким громким и немного страшным бархатным голосом. Почему же тогда его голос каждый день так дребезжит? Я думаю, он просто скрывает от всех, что был актером. Здесь кроется какая-то страшная тайна.
Аве Цезарь! – пел дедушка, – Рим Великий! Аве Цезарь!
И вдруг он закашлялся. Он кашлял так долго, что начал задыхаться. На глазах его выступили слезы, он упал на колени, дополз до своего кресла и вцепился руками в лежащий на нем плед. Он кашлял и кашлял, сотрясаясь всем телом, а потом начал хрипеть. Я перепугалась, подбежала к нему и стала стучать его кулаком по спине.
– Нет, – прохрипел дедушка, – Лекарство… Там, на столе.
Я мигом принесла ему баночку со стола. Дедушка, не переставая кашлять, вытряс себе на ладонь две розовых таблетки.
– Воды, – прохрипел он.
Я сбегала и принесла стакан воды. Дедушка закинул в рот таблетки, запил их водой, еще немного покашлял и уселся на полу, откинувшись спиной на свое кресло. По его щекам текли слезы, венок из золотых листьев сполз набок, худые старческие ноги торчали из-под белой простыни. Я стянула с кресла плед и хотела было накрыть дедушку, но он отрицательно замотал головой.
– Нет, – сказал он, – спектакль еще не окончен.
Он снова встал перед телевизором, а я убежала обратно на диван.
– Он был один достойней остальных,
На Цезаря поднять посмевших руку, – снова загудел дедушка, -
Из всех, из власти алчущих других,
Он честен был один перед собою.
И как, скажите, статься так могло,
Что нет в границах Рима благородных,
Кто мог бы соответствовать ему?
Что лишь о нем, одном мы можем вспомнить,
Чтобы воскликнуть: То был человек!
Дедушка замолчал. Какое-то время он смотрел на меня в наступившей тишине, а потом поклонился. Я захлопала в ладоши. Дедушка поклонился еще раз. Я все хлопала, а дедушка кланялся и кланялся. Я заметила, что по его щекам опять бегут слезы. Может быть, он отчего-то расстроился, а может, это из-за кашля, кто знает.
– Вот теперь все, – сказал дедушка.
Он забрал свой чемоданчик и отправился в свою комнату. Он как-то сразу опять превратился в прежнего дедушку, сгорбленного, кряхтящего и шаркающего ногами. Он долго возился в своей комнате, а потом вышел одетый в свой привычный халат, сел свое кресло и укрылся пледом. Он посмотрел на меня и грустно улыбнулся.
Я хотела расспросить его обо всем этом, но тут вернулись родители. А мы сидели с дедушкой рядом точно так же, словно ничего и не произошло за все это время. Мама посмотрела на нас, улыбнулась и сказала, какие мы все же молодцы. А дедушка незаметно подмигнул мне. Теперь у нас есть своя тайна.
***
Мы с Лилит возились у нас во дворе. Мы взяли стеклянный кувшин и лимон и решили сделать лимонад. Я попросила маму разрезать лимон пополам. Потом мы с Лилит взяли по половинке каждая и стали давить из лимона сок в кувшин. Сока получилось совсем чуть-чуть, какие-то капли, хотя мы рассчитывали, что выдавим где-то полкувшина. Я вернулась на кухню и попросила у мамы нож, чтобы нарезать лимон кольцами. Нож мне мама не дала, а взяла и нарезала лимон сама. Затем мы с Лилит добавили в кувшин воды и попробовали, что получилось. Получилась страшная кислятина. Лилит сморщилась так, что ее стало не узнать. Да и мне тоже сильно свело скулы. Пришлось снова вернуться на кухню и насыпать в кувшин сахар. Теперь получилось очень даже ничего. Но мы с Лилит решили, что неплохо было бы добавить в кувшин льда. Льда нам мама не дала. Сказала, что нечего делать и еще не хватало простудить горло перед самой школой. Пришлось нам с Лилит по очереди пить наш лимонад теплым.
Вдруг мы увидели, что в небо подымается столб черного дыма. Это было совсем рядом, где-то на соседней улице.
Глаза у Лилит загорелись.
– Побежали, посмотрим!
Мы оставили свой лимонад и побежали смотреть что же там такое случилось. Пробежав немного по дороге, мы свернули за угол и увидели, что горит дом. В этом доме было три этажа. Первый этаж был весь объят пламенем. Там была дверь и большая стеклянная витрина, наверное, магазин или аптека. И за стеклом было видно как бушует пламя. А из двери валил густой черный дым и иногда вырывались языки пламени. На втором этаже были узкие зарешеченные окна. Они тоже горели. А на третьем этаже из открытого окна огонь стремился вырваться наверх, словно хотел лизнуть крышу.
Внизу собирался народ. Я увидела мальчишек. Среди них был Дени.
– Привет, – сказала я ему, – Что тут случилось?
– Привет, – ответил Дени, – Дом загорелся. Там, наверху, кажется, кто-то есть.
Действительно, из распахнутого горящего окна доносились какие-то непонятные звуки, похожие на крик.
– Если там кто-то есть, – с серьезным видом сказал Дени, – самим им не выбраться. Весь первый этаж горит. Сейчас приедут пожарные и всех спасут.
Вдруг из толпы вышел молодой парень, подошел совсем близко к горящему дому, задрал голову, что-то высматривая наверху, а потом ловко, как паук, цепляясь за выступы и карнизы забрался по стене на третий этаж и скрылся в горящем окне. Толпа ахнула. Огонь полыхнул еще сильнее, на мгновение заполнив собой все открытое окно. Над улицей повисла мертвая тишина.
Но тут парень снова появился в окне. На руках он держал женщину. Она была маленькая и худая, словно подросток. Он перекинул ее через плечо, вылез из окна и повис на руках, пытаясь найти ногами опору. Голова и руки висящей у него на плече женщины безвольно болтались. Не найдя опоры под ногами, парень разжал пальцы и прыгнул вниз. Он на удивление ловко приземлился на ноги, хотя потом очень сильно на время зажмурился. Наверное, ему было больно.
Подбежавшие к нему люди сразу же унесли женщину подальше от горящего дома. А парень снова повернулся лицом к стене, ловко вскарабкался наверх и исчез в проеме горящего окна.
В этот раз его не было гораздо дольше. А когда он появился, стало видно, что он держит, обнимая, большого грузного мужчину. Мужчина был очень крупный, едва ли не вдвое больше самого парня. Его безжизненное тело, словно бесформенная глыба бултыхалась в цепких объятьях парня. Не выпуская мужчину из рук, парень выглянул из окна вниз. Стало ясно, что спустить его вниз он не сможет. Пламя снова полыхнуло с новой силой, на мгновение объяв их.
Тогда парень взял мужчину покрепче, повернулся к окну спиной и полетел вниз.
Никто не успел понять, что произошло. Раздался страшный хруст. Толстый мужчина лежал на земле, раскинув руки. Находящегося под ним парня даже не было видно. Подбежали люди, схватили толстого мужчину за руки – за ноги и, натужно кряхтя, унесли в сторону. Парень остался лежать на земле неподвижно. Кто-то подбежал к нему, наклонился и стал внимательно разглядывать. Парень открыл глаза, сел, потряс головой. Потом встал на ноги, посмотрел наверх и, снова вскарабкавшись по стене, исчез в горящем окне.
Его не было долго, очень долго. Наконец, когда он появился в окне, над улицей раздался вздох облегчения. Парень держал, прижимая к груди что-то, завернутое в местами обгоревшее одеяло. Огонь снова полыхнул сильно позади парня, оставив у него на спине язык пламени.
– Прыгай! – кто-то надрывно крикнул ему, – Прыгай, ты горишь!
Парень взобрался на окно, покрепче прижал к груди сверток из одеяла и прыгнул вниз…
Он неудачно приземлился, нога его вывернулась вовнутрь. Он неуклюже прошел пару шагов, упал на колени и замер. Подбежавшие люди расцепили ему руки, чтобы забрать сверток и тут… из глубины свернутого одеяла, извиваясь, выкарабкался кот. Обычный серый перепуганный насмерть кот. Он спрыгнул на землю, обернувшись, посмотрел на своего спасителя, громко мяукнул и пустился наутек.
В это время приехала большая пожарная машина. Выбежавшие из нее пожарные рассыпались вокруг дома, разматывая шланги. Следом, завывая сиреной, подъехала машина скорой помощи. Приехавшие на ней медики бросились было к парню, но тут же развернулись и поспешили на помощь другим пострадавшим на пожаре.
Парень покачнулся и рухнул на землю лицом вниз. Находившиеся рядом люди подошли ближе и обступили его вокруг. Мы с Дени оказались ближе всех. Все стояли и смотрели на него, опустив головы. И молчали.
Голова его сзади вся оплавилась, волосы сгорели совсем. Сквозь прогоревшую синтетическую кожу местами тускло поблескивал металлический скелет.
– Бедняга, – сказал кто-то, – Стоило ли так рисковать из-за какого-то старого кота?
– Конечно, стоило, – отозвался сердитый пожилой мужчина с бородкой, – Все-таки тварь Божья, живое существо.
– А он – не живое? – попытался возразить кто-то из толпы.
– Нет, – твердо ответил мужчина, – Он – не живое.
– Зато он герой, – вдруг сказал Дени.
– Что же с ним теперь будет? – тихонько спросила я у него, – Может, его починят?
– Кто же его будет чинить? – усмехнулся услышавший меня мужчина с бородкой, – Утилизируют его и все дела.
Тут толпа расступилась, потому что сюда шел один из пожарных. Сопровождавшая его тетенька указала пальцем на лежащего на земле парня. Пожарный подошел к нему совсем близко, тяжело вздохнул и снял с головы свою каску…
***
– Ну вот, – подумала я, – сейчас я допью свой чай и меня обязательно отправят спать.
Ужин сегодня был позднее обычного. У мамы все никак не подходил пирог и за стол мы сели уже затемно. И вот сейчас, уже поужинав, я нарочно медленно ковырялась ложкой в своем пироге и отхлебывала чай невозможно маленькими глотками, лишь бы растянуть время.
Мама суетилась между столом и плитой, а папа с дедушкой искоса поглядывали в телевизор. Шла какая-то ужасно скучная передача.
– Ну и как вы себе это представляете? – вдруг спросил дедушка.
Все недоуменно посмотрели на него. Дедушка в ответ обвел всех недовольным взглядом.
– Что представляем? – спросила его мама.
– Эту чертову свадьбу, – проскрипел зубами дедушка.
– Ну а что тут такого? – пожала плечами мама.
– Что такого? – вдруг закричал дедушка, – Это и есть конец света, неужели вы не понимаете? Если твоя полоумная сестра выходит замуж за этого…
– Харальда, – подсказала мама.
– Ну да, – кивнул дедушка, – Что же будет дальше? Может и мне тогда жениться вон на той кастрюле? Чем я хуже, в конце концов?
– Ну ты же знаешь, – попыталась возразить ему мама, – Она несчастная женщина. И если уж жизнь ее сложилась так…
– Черта с два! – перебил ее дедушка, – Ничего там не сложилось! Никто ей не виноват, что она всю жизнь корчила из себя недотрогу, а теперь выходит замуж непонятно за что. Ты хочешь сказать – у нее возможности не было? Не мне тебе рассказывать, какие женихи по ней сохли! И все они в итоге стали уважаемыми людьми, а эта дура осталась на бобах! В нашем маленьком городке все это видно словно под увеличительным стеклом. И что дальше? Подумать страшно! На этой свадьбе такие же старые кошелки будут ловить букет невесты, чтобы узнать, кто из них следующая выйдет замуж за какой-нибудь холодильник. Тьфу, даже думать противно!
Папа сидел, молча уставившись в одну точку, и лишь только все время кивал.
– А все они! – дедушка указал пальцем в сторону серьезного дяденьки на экране телевизора, – Как можно было принять закон, допускающий такую мерзость? Кто пишет такие законы? Для кого?
– Ну, вообще-то, законы пишутся для людей, – неуверенно сказала мама.
– Для каких людей? – опять закричал дедушка, – Ты сама-то себя слышишь? А если слышишь, веришь ли в то, что сама говоришь? Что это за люди такие, чья жизнь проходит как у твоей ненормальной сестры? И единственный выход под закат своей жизни они видят в том, чтобы сочетаться с бытовой техникой. Вся беда в том, что случись единожды, очень скоро это может стать нормой. И вот уже скоро люди начнут просыпаться по утрам в одной постели с этими манекенами. Хорошо, что не дожила до такого позора твоя покойная мать!
Дедушка с силой бросил на стол вилку и она задребезжала, задевая посуду. Возникла неловкая пауза.
– Таким образом, можно утверждать, что терпимость и понимание происходящего со стороны общества постоянно возрастают, – раздался в наступившей тишине голос из телевизора, – И это позволяет обществу, хоть и медленно, шаг за шагом, но все же постоянно развиваться и самосовершенствоваться. И я с радостью хочу сообщить вам, что в настоящее время рассматривается законопроект, позволяющий смешанным семьям или даже семьям, полностью состоящим из Идеальных людей, при выполнении необходимых условий и после определенных установленных процедур даже усыновлять детей.
– Ну что я говорил? – хлопнул себя по коленям дедушка, – Вот и дожили мы до самых счастливых дней!
– Ты уже поужинала, доченька? – подойдя со спины, тихо спросила меня мама, – Беги, поиграй в свою комнату. Тем более, что скоро уже ложиться спать.
Я выбежала из комнаты и спряталась за дверью.
– Нет, вы слышали? – снова закричал дедушка, – А знаете, что будет дальше? Ну так я вам скажу. Сперва усыновит ребенка какая-нибудь нелепая семейка из человека и тостера, вроде той, которую пытается создать твоя сестра. Потом разрешат усыновлять и воспитывать детей любой паре электрических приборов, которые нарекут себя семьей. А потом ничего другого уже и не будет. Люди будут просто рожать детей и тут же отдавать их в эти жестяные семейки. И через какие-то сто лет (а сто лет в истории человечества – это просто тьфу!) уже не останется человека, воспитанного своими родными живыми родителями. Я-то, слава Богу, уже точно не доживу до этих времен. Но вам неужели не страшно, если не за себя, то за детей своих?
