Loe raamatut: «Дело Логинова»

 
При погонах, с орденами
Из крестов иль из банкнот,
Встречу я тебя, с годами,
По пути с других широт.
 
 
Сядем мы с тобой в беседке,
Выпьем чай. Потом коньяк.
– …в золотой сидел я клетке…
– …ну а я сбежал в Нью-Мрак…
 
 
Я возьму свою гитару,
Ты закуришь папирос.
И заплачем от накала,
И станцуем во весь рост…
 

Евгений Везелев

Слово автора, оно же дисклеймер

Действие книги происходит в двадцать первом веке в Украине.

Точка зрения, взгляды и принципы автора могут не совпадать с точкой зрения Николая Логинова, а также его друзей и недругов, от лица которых ведется повествование. Книга не является пропагандой аморального и нездорового образа жизни, в т. ч. табакокурения, алкоголизма, неумеренного питания, стяжательства, мздоимства, прелюбодеяния, клятвопреступления, возжелания жены, дома или осла ближнего своего, подделки научных работ, зависимости от снотворного, нарушения ПДД и уклонения от уплаты налогов. Автор осуждает проявления всего вышеприведенного в поведении героев.

Упомянутые в тексте заведения общепита Киева, равно как и торговые марки, не являются продакт-плейсментом. Сюжет книги является досужим вымыслом автора. Ни один из персонажей не имеет конкретного прототипа в действительности, а любые возможные сходства их внешности или характера с реальными лицами объясняются случайным сов падением.

Действующие лица и соучастники, а также свидетели и понятые

Владиславу, К., Ж., Л., нефильтрованному пиву, Киеву и прочим вдохновителям посвящаю эту книгу

Бывает ли так, что вопросы приходят после ответов?

Точки над i расставлены, корректор в толстых очках выверил падежи и знаки препинания, файл конвертировали в нужный формат и отправили на печать. И когда первые экземпляры издания, теплые и пахнущие типографией, оказываются в руках ответственного за выпуск, он понимает, что все это – «тщета и ловля ветра»? Этот грамотный, хорошо структурированный уложенный текст оказывается сущим бредом, ненужной тратой бумаги – он скучный, тусклый, гнетущий, бедный, бесполезный.

Некоторые говорят, что даже людям, лишенным таких тягостных ценностей, как «совесть» или «ответственность», может опротиветь их эгоистичная, спокойная и сытая жизнь. Мне всегда казалось, что это выдумка романтически настроенных философов. Казалось…

Моя история принадлежит к числу тех немногочисленных сказок, где в главных ролях не рыцари, а драконы. Плохой у нее конец или хороший – это каждый может понимать по-своему, тем более что конца-то у нее нет. А имеет ли она в своей основе отголоски чего-то реального или же явилась мне во сне, как Менделееву его таблица, значения не имеет: есть вопросы, на которые вы не хотите знать ответы.

Участниками этой истории стали люди в большинстве своем вполне обыкновенные. Многих из них по сей день можно встретить на улицах Киева и других городов мира: они ходят на работу, едят мороженое в парках, ругают хамоватых продавцов и спят как в своих, так и в чужих кроватях.

Начну с себя.

Меня зовут Николай Михайлович Логинов. Я появился на свет в двадцатом веке и родился под достаточно счастливой звездой, потому что удивительно быстро дотянулся до должности… ладно, с этим вопросом, как любит говорить один мой приятель, успеется. Я – большой любитель нетрудовых доходов и дорогого виски. Сигареты у меня тоже дорогие, потому что я берегу свое здоровье и предпочитаю не травиться всякой гадостью. Если верить тесту из Интернета, результаты которого мне прислали всего за пять долларов, у меня заоблачный IQ. Некоторые скептики ставят этот факт под сомнение – да падет на их дом штраф за неуплату коммунальных услуг! Чуть не забыл – доктор политических наук, доцент. Аплодисменты!

Вот Леша – первый среди равных – лучший друг и по совместительству хороший адвокат. Это вообще отвратительная положительная личность: почти не пьет, одевается по протоколу, дело свое хорошо знает, стыдит дебоширов за антиобщественное поведение. Более того, этот негодяй платит профвзносы и не отмечает День Святого Патрика¹.

Наш с ним общий друг Илья Виноградов – препод, как и я. Хороший человек и неплохой бизнесмен, хотя его видение собственной компетентности немного опережает фактическую сторону дела. По сравнению с Лешей он гораздо чаще поддерживает мои идеи (не всегда умные и праведные) и порой руководствуется принципами «разберемся», «успеется» и «посмотрим». Наверное, в этом и состоит великая сермяжная правда – или это я чего-то не понимаю в жизни. Илья женат на хорошей девочке Инне, и у них все хорошо.

Теперь замолвлю словечко о своем тесте Смагине, бесполезном деятеле отечественной науки и образования. Профессор Смагин – большой начальник. Любит свою нерадивую дочь, крепкое снотворное и большие деньги.

Его дочь Танечка, как считают некоторые недалекие люди, любит меня. Мне сложно назвать такое отношение любовью. Достижением можно считать уже то, что она меня не ненавидит – просто относится, как к живому элементу меблировки. Я бы постарался вообще не упоминать этого представителя рода человеческого, но куда же без нее…

Этот высокий шатен с умными глазами тигрового окраса (бывает и такое) в одном из своих паспортов записан как Андрей Александрович Долинский, а в моей истории – как надежный советник и старший партнер. Долинский обладает хорошим чутьем, выдержкой и силой воли, вследствие чего исполняет обязанности друга и ближайшего помощника профессора Смагина. Гигант мысли и крестный отец наших коррупционных схем.

Вадим Васильевич – это просто Вадим Васильевич. Он когда-то работал правительственным убийцей, потом – моим водителем, затем – начальником охраны нашего Института. В моей истории он занимается всем понемногу. Впрочем, на сегодняшний день его род занятий не похож ни на один из прежних, но до этого времени еще нужно добраться.

Теперь давайте о приятном. Подумаем о Насте. Она работает на моей кафедре. Я… я душевно к ней расположен, скажем так. А еще она замужем. Не за мной. Думаю, что суть вопроса здесь уже ясна.

Влад, муж Насти, носит форму летчика гражданской авиации (не исключено, что это каким-то образом связано с его профессией – летчик гражданской авиации). Отдельные приятели считают, что эта вошь немощная Летчик якобы похож на меня манерами, привычками и мировоззрением. Быть может, именно это стало причиной наших странных взаимоотношений и неоднократных попыток убить друг друга здоровой незлобивой конкуренции.

Ну, чтобы осадка от предыдущего агрессивного пассажа не оставалось, я замкну этот список уж совсем хорошим человеком. Это глава нашего профсоюзного комитета, потомственный чекист Константин Григорьевич Брагин, за которым в институтской среде прочно закрепилось бесхитростное «КГБ». В силу своей глубокой порядочности и чрезмерно развитого чувства справедливости, КГБ стал нашим главным антагонистом в сфере коррупции и бандитизма в борьбе за существование.

Можно приступать.

Некоторым участникам я постараюсь предоставить слово в процессе рассмотрения дела.

Когнитивный диссонанс

Пошевелив пальцами ног, Степа догадался, что лежит в носках, трясущейся рукою провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил.

Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»

За день до того, как мой жизненный путь – который и до того не отличался прямотой и последовательностью – принял очередное искривление, приведя меня в цепкие лапы Управления по борьбе с экономическими преступлениями, я отмечал очередной прошедший мирно день. Попросту бухал без повода.

Идея запивать текилу пивом едва ли была самой лучшей, что пришла мне в голову, а то и самой препоганой с момента рождения. Как только я попытался подняться с кровати, цветозвуковая феерия невиданных масштабов заполнила обширный мозг, насыщенный поверхностными глубокими знаниями, пролистывая перед глазами кадры беззаботного детства и бурной юности.

С очередным болезненным ударом пульсирующих сосудов меня посетило озарение – у меня же экзамен! Впрочем, уныния на меня это не навеяло: если сдавать экзамен в состоянии, когда не отличаешь гласные от согласных, весьма тяжело, то принимать его, как показывал опыт, не столь проблематично.

Наверное, если бы кто-то из студентов, собиравшихся в то утро на мой адский экзамен по теории государственного управления, видел Николая Михайловича, то бишь меня, в радостный миг пробуждения, не смог бы остаться равнодушным. Кто-то сказал бы, что «Коля, оказывается, свой мужик», кто-то признал бы, что он «мало того что тиран, еще и алкоголик». Но меня тогда возможность таких измышлений не тревожила – меня заботила только распухшая кора головного мозга.

Моей любимой жены Тани, по счастью, в то утро дома не было – укатила за город. Ее драгоценный папа, профессор Смагин, как раз издал многотомное учебное пособие, в честь чего и закатил на даче шикарный банкет. Я с мероприятия отпросился, сославшись на подготовку к экзамену, ибо предпочитал провести вечер в компании друзей, а не напыщенных павлинов, которые будут снисходительно толкать меня в бок и спрашивать, когда же будет докторская.

– Илюша, у меня экзамен!

Я попытался воззвать к совести ночевавшего у меня друга и собутыльника, доцента Ильи Виноградова и заорал в сторону его лежбища, силясь не стонать от боли. Собственный крик нарушил чуткий баланс нейронов, и мне пришлось обхватить голову руками, чтобы обездвижить и обезболить. Выпав на мгновение из похмельной неги, Илюха пробурчал что-то невнятное с дивана и снова засопел. Впрочем, ничего иного от него поутру ждать и не приходилось.

Я встал, превозмогая попытки организма потерять сознание, приковылял к зеркалу и ужаснулся: вместо относительно здорового двадцативосьмилетнего мужчины передо мной стоял измотанный бомж в мятом светлом костюме, со съехавшим набок галстуком с изображением голой женщины (чего уж тут, люблю я одевать галстуки на пьянку). И мне смело можно было дать лет сорок пять. А можно было дать и пару суток в вытрезвителе, попадись я на улице голодному сержанту.

Чтобы повернуть голову к часам, потребовалось всего пять минут и некоторые усилия воли. Душа запела – я успею вызвать водителя и добраться на экзамен, если немедленно приступлю к сборам. Подавив очередной позыв организма упасть и притвориться мертвым, я пополз к умывальнику, опираясь на стену.

День обещал выдаться спокойным и скучным. Но обещания не сдержал.

Дом близ Печерского рынка

Функционализм – направление в архитектуре, требующее строгого соответствия зданий и сооружений протекающим в них производственным и бытовым процессам.

Популярная энциклопедия

Теперь, наверное, стоит вернуться в прошлое и рассказать, как так получилось, что я женился на Тане, переехал с Дорогожичей на Владимирскую и пристрастился к бутылке.

Думаю, вы знаете, что на Печерском рынке продается очень вкусное пиво – хорошее отечественное пойло от мелких региональных производителей, с медовым вкусом и запахом, такое, что пробирает душу. Между прочим, это самое пиво мы с Ильей изволили кушать в ту ночь перед экзаменом. А покупали мы его именно на том рынке, чтобы не бегать далеко от места работы – от Института минут пять ходу.

ИПАМ (расшифровка этой аббревиатуры вам ничего полезного не скажет) уютно расположился в тихой части центра в равном удалении от Центризбиркома и метро «Кловская», да еще и невдалеке от Генеральной прокуратуры. Наше здание начали строить в предпоследнем десятилетии XX века в качестве «учебного подготовительного центра» одного из силовых ведомств – того самого, что выдает своим сотрудникам погоны с просветом василькового цвета – однако по назначению оно никогда не использовалось. Так вышло, что не стало ни ведомства, ни большой страны, которую оно так трепетно защищало, и какое-то время недостроенный пятиэтажный корпус пребывал в запустении.

Уже начали появляться на его стенах первые дикие граффити, пропадать рамы и двери… И вдруг кому-то из столичных хозяйственников пришла в голову идея передать пустующий дом в аренду только что основанному вузу под гордым названием ИПАМ. Эта структура, как писали в тогдашней прессе, была создана сообразно потребностям государства, переходящего на рыночную экономику и озабоченного правами человека и формированием нового типа мышления.

Основателем и первым ректором стал отставной партработник, некогда побывавший даже на дипломатической службе в Швейцарии и имевший собственное понимание государственного менеджмента. В первый год существования вуза его коллектив и поначалу немногочисленные студенты теснились в арендованном корпусе одного из столичных университетов. Но когда с легкой руки городской власти им предложили просторное здание П-образной формы в самом центре, ИПАМ с помпой переехал, устроил там шикарный как для начала девяностых ремонт – и открыл свои ворота для широких категорий граждан.

При первом ректоре основали три факультета: государственного управления (это мой, самый хороший и нужный, поверьте), а также правовой и экономической политики. Поток хомячков-абитуриентов хлынул сразу же, и Институт быстро набрал обороты как престижное заведение, дающее ценные знания. Но фундатору не суждено было доработать до того момента, как дипломы ИПАМ станут первыми по рейтингу в стране: состояние здоровья вынудило уйти на пенсию.

На смену пришел опытный экономист, тоже бывший госслужащий – В. Э. Каганович (говорят, что родственник того самого никакой не родственник того самого). Этот мудрый человек мигом смекнул, что для организации должного потока финансов (разумеется, в бюджет учреждения) из ИПАМ необходимо сделать бренд, и приступил к внедрению проекта.

Скоро сказка сказывается, а у таких, как профессор Каганович, которого в Институте прозвали просто «Дед», и дело от сказа далеко не отстает. Ближе к концу века «отдать ребенка в ИПАМ» стало нормой жизни для представителей истеблишмента, а наш ректор переехал в воссозданные из двух квартир шестикомнатные апартаменты на улице Богомольца (мне даже приходилось там бывать – ничего особенного, апартаменты как апартаменты, только антиквариатом перегружены).

Наш дом близ Печерского рынка оброс красивым садом, охраной (с громким названием «служба безопасности»), парковкой для дорогих авто студентов и преподов, а в придачу обзавелся печальной репутацией рассадника коррупции. Упорный и настойчивый Дед регулярно таскал журналистов на экскурсии по корпусу и общежитию, демонстрировал незаурядные способности наших студентов, проводил пресс-конференции, публиковал статьи, обороняясь от нападок (как правило, несправедливых и надуманных) – заканчивалось это ничем. Тупые и завистливые обыватели продолжали с ненавистью и завистью смотреть на студентов ИПАМ. А вот студентам ИПАМ, в большинстве своем, было совершенно наплевать на мнение толпы.

В такое вот замечательное функциональное здание я и пришел в свое время за высшим образованием.

Партийное задание
(свидетель: Андрей Долинский)²

Верный друг познается в неверном деле.

Квинт Энний, ныне покойный древнеримский поэт

Не будучи склонным переоценивать или недооценивать собственные заслуги, имею полное право сказать: без меня эта история не состоялась бы.

Я познакомил этих троих друг с другом, и так уж вышло, что они взяли разгон, набрали обороты и взлетели под моим чутким руководством. Хотя все они были такие разные, и я не был до конца уверен в том, что делаю, но ведь получилось!

В тот год, когда Логинов, Виноградов и Леша получили студенческие билеты ИПАМ и гордо крутили ими перед своими вчерашними одноклассниками, я только-только вступил в должность доцента и в качестве «свежей крови» был включен в президиум преподского профсоюза.

Впрочем, на седьмом небе от счастья я не был, предвидя тошную перспективу часами высиживать на заседаниях и заниматься общественной работой. Я же практик, а не теоретик, и уж тем более не бюрократ. В отличие от многих коллег с факультета, я не считал ИПАМ своим основным местом работы: небольшая, но авторитетная консалтинговая фирма с минимальным штатом, которую я открыл сразу после получения диплома, приносила мне больший доход, чем ставка в институте. Студенты носили мне «почитать» свои бизнес-планы (которые не всегда оказывались бездарными), прислушивались к моим советам и обещали взять в долю в случае успеха. Правда, никогда не брали.

Но необходимо нести свою ношу. Поскольку халтурить не в моем характере, дела профсоюза я делал качественно, и так вышло, что еще через два года меня нагрузили ответственной миссией – подбором руководителей Комсомола (их следовало систематически менять). Начальство дало мне полгода – до апреля – чтобы найти, испытать и подготовить будущих отцов студенческого самоуправления.

Что, термин «Комсомол» озадачивает? Это вполне нормально, я объясню.

Солидный статус ИПАМ внушал трепет обывателям и стойко ассоциировался в их стереотипизированных умах с «золотой молодежью», коррупцией и папиными детками. А студенческий профсоюз, или же Комсомол (как мы его называли гораздо чаще), был организацией, работа которой, согласно уставу, базировалась на принципах открытости, демократичности и бескорыстия. По сути – это не только ценный мех, но и потрясающий в своей эффективности инструмент влияния администрации. Впрочем, со своими прямыми обязанностями комсомольцы тоже справлялись. Они удачно организовывали досуг студентов, духовно-культурное развитие, благотворительность, псевдонаучную работу молодежи – так что авторитет удавалось поддерживать.

В тот день, когда меня назначили «куратором комсомола», я прибыл домой (жил я тогда на Оболони), похвалил Марину³ за вкусный обед, развалился на кожаном диване в кабинете под картиной «Закат в Гурзуфе» и принялся трезво оценивать конъюнктуру в Институте и выглядывать в этой замысловатой конъюнктуре нужные фамилии и лица. Мысль шла плохо. Да откуда ей было взяться, если я на тот момент дел с этим никаких не имел?

Странно, что это не поручили проректору по работе со студентами.

Стоп, чего тут странного? Она же в декрете. Закрыли тему.

Итак, кто нужен студентам ИПАМ в качестве лидера? Деньгами здесь никого не удивишь, положением тоже. Нужно удивлять харизмой.

При мысли «харизма» я вспомнил любительскую видеозапись, случайно подсмотренную в соцсети у кого-то из студентов. Там симпатичный молодой человек в яркой малиновой сорочке твердым поставленным голосом повествовал на собрании кружка студентов-экономистов.

Через минуту я вспомнил его во всех подробностях – Илья Виноградов, постоянный участник дебат-клуба. Подходящая фигура: активист, всегда на виду, без крутой машины, без заметных вредных привычек. Можно нарисовать ему любой имидж и на этом имидже долго выезжать.

Первый готов.

За каждым имиджевым деятелем должен стоять технократ – ведь эти революционеры, как правило, работать умеют только языком да револьвером. И с технократом было сложнее, мне пришлось встать с дивана и пройтись по кабинету. Я щупал глазами корешки книг на полке, коллекцию глобусов за стеклянной дверцей бара, разбросанные на компьютерном столе бумаги… Взгляд задержался на томике, лежавшем в качестве пресс-папье на барахлящем сканере. Неплохая книга, но не шедевр. Там на обложке красуется воин с копьем и мечом, в причудливых доспехах. Автор – «С. Логинов».

Я машинально пересчитал зубцы на наплечниках воина, прочел фамилию, и вспомнил одного интересного студента с факультета государственного управления. Я как раз в этом семестре читал у них менеджмент и маркетинг. Правда, звали его не «С.», но это уже не существенно.

Коля Логинов был мне симпатичен. Его идеи на семинарах всегда достаточно свежие, и я даже запоминал некоторые из них про запас. Лекции он схватывал с полуслова, работать (как мне тогда казалось) умел и любил – вот и готов технократ при главе Комсомола.

Я представил себе последнюю черточку. Еще один человек – и картина «Долинский пишет доклад начальству о состоянии студенческого самоуправления» готова. А следом будут такие произведения, как «Премиальные прилетели», «Видение отроку Долинскому путевки в санаторий», «Долинский, ведущий народ»…

Последним штрихом в коллективном портрете нового Комсомола стал Леша, сын моих давних знакомых – семьи коренных интеллигентов-киевлян (его мама когда-то удаляла мне аппендицит в Октябрьской, а отец работает в Институте Амосова). Этот парень учился на факультете правовой политики, ничем особенным не выделялся, но я хорошо знал, насколько он серьезен и умен. Такой человек и был нужен, чтоб уравновесить и проконтролировать двух таких разнородных деятелей, как Виноградов и Логинов.

Вот как вырисовались у меня, делающего первые робкие шаги на поприще профсоюзной работы, идеи относительно кандидатур. Оставалось согласовать это с каждым и свести их воедино.