Loe raamatut: «Вкус неиспорченной души»

Font:

Дизайнер обложки Карина Коховец

ISBN 978-5-4483-5662-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Внимание! Говорит душа…

Каждый человек что-то хочет кому-то сказать: у него наверняка есть мысли и переживания, которыми он хочет с кем-нибудь поделиться. Возможно, кто-то пишет и для себя, не выставляя свои произведения публично. Кто-то играет с рифмой, ямбом, кто-то очень любит создавать произведения, отвечающие всем требованиям литературных норм. Кто-то пишет и живет этим, кто-то попросту без этого не может… И кем бы ни считал себя любой творец, как бы он ни относился к творчеству, однажды он поймет, что даже самая наивная забава стихосложения была не так уж и наивна – ведь тогда говорила душа!

Читайте, дорогие, неспеша. Помните о том, что то, что вы читаете – это чья-то жизнь, это эмоции, ощущения, порой не идеально сложенные, но точно идеально правдивые. Искренне надеюсь, что для вас стихотворения – это не просто какие-то записки, это нечто большее, неживое, но одушевленное, то, что заставит вас смеяться, улыбаться, размышлять, сочувствовать. Стихотворения – это полет души, величавый и самовольный, самобытный и неудержимый. Стихотворения – это способ окунуться в атмосферу, окружающую человека, проникнуть в его видение мира и мысли, это удивительный способ передачи красок течения времени.

Стихотворения – смысл жизни. В них нет вранья, фальши, позерства. И, если вы так не считаете, то, к сожалению, вы оказались в ненужном месте, в ненужное время…

«Словно в невесомости витают знакомые ноты…»

Словно в невесомости витают знакомые ноты.
Я бы сказал, не просто знакомы – затерты до дыр.
Странно, но вкус не меняется долгие годы,
И не меняется в целом мой мир.
Яркие краски – повыше частоты,
Хмурые дни – тоскливый мотив.
Для одиночества, для непогоды,
Только и создан мне фон – негатив.
Все так привычно, банально до жути,
Маршрут мой изучен до мелочей.
Мало кто знает, о чем я, по сути,
Путь только мой ведь, и больше ничей.

«Улыбнись, читатель, и учи, то, что пишется мной впрок…»

Улыбнись, читатель, и учи, то, что пишется мной впрок,
После знака «двоеточье», выучи всего пять строк:
Счастье в горстке вишни спелой,
В тонком стебле васильков,
Счастье покоряется несмелым,
Тихим, робким, неумелым,
Но достойным. Вот и все!

«Телефонные гудки обрывают нити мыслей…»

Телефонные гудки обрывают нити мыслей,
Где-то во мраке заблудилась моя мерзлота.
«Проси прощенья, ну же, не тяни с ним»,
Слова порой ценнее золота, ценней тогда,
Когда ком в горле давит и виски в тисках.
Искать всю жизнь любовь, найти и угасать,
Как рыба о лед биться, локти кусать —
Цена чего-то жесточайшего, чего не сыскать.
Метро, трамваи, вокзал, университеты…
Большого города огни спешно проводят взглядом.
Я был успешным иногда лишь – никаких секретов,
И то, когда она со мною была рядом.
Нужно со свитой во главе биться о водоем,
Который замерзал всегда.
Сейчас всегда.
Сорок семь минут… Семьдесят два часа…
Кофе, пицца вдвоем…
Всегда менял лицо.
Но вот сейчас на мне нет лица…

«Да, я готов жить…»

Да, я готов жить.
Жить – это как цветку расти водой поливаемым.
Только бы сорняком не стать и недругов не нажить,
Когда стану легко узнаваемым.
Я готов жить честно, открыто,
Не стесняться чужих ничуть,
Только б знать где собака зарыта:
Какой путь не ведет к мечу?
Я мечтал и убил мечтателя,
Я любил, но познал лишь ненависть,
Я писал и убил писателя —
Мне пора изменять свою летопись.
Жить готов, пусть не сразу все вяжется,
Жить готов, забыв про огорчения,
Но порою мне вовсе кажется,
Будто жизнь не имеет значения…

«Это не мой город…»

Это не мой город,
Это не мой мир,
И тут нет друзей,
Только есть враги.
Сам по себе,
Как псих —
Ноша не тяжела,
И я свой край достиг…
Жил или выживал?
Кому-то в ножны меч,
Кому-то трон навеки,
Кому-то голову с плеч,
Кому-то жить калекой.
В людях нет людей,
В мире мира нет…
Вместо стержня в духе
Слышен звон монет…
Жаждой власти в плен
Взята треть толпы.
Вам бы встать с колен,
Выйти с царства тьмы…
Да, сам по себе.
Да, совсем один…
Пусть исчезнут все —
Этот мир противен!
Этот немой город,
Этот немой мир,
И тут нет друзей,
Только есть враги.

«Вдали сверкает изумрудный город…»

Вдали сверкает изумрудный город,
Автомобили движутся неугомонно,
Но скоро все замрут и уползут по норам:
Недолго до суда осталось.
Меня поймет тот человек, который верит в Бога.
Или хотя бы в справедливость. Хоть немного.
Я с Бахом налегке бегу за город и возвращаюсь, лицезрея человеческих рук дело.
Сверкает изумрудный город. И на душе немного потеплело.
А ведь все будет сожжено. Дотла. Каждый захочет все потом вернуть назад…
Но жизнь одна, а на весах все чаще перевешивает мгла. Как бы исправить все не опоздать…
Все суетятся, норовят сорвать куш да побольше – все это классикой становится. Все это надоело!
Бегу и на ходу рисую мысли, тут же их стирая ластиком, слушая вой тоскливой акапеллы.
Конец необратим, значит не стоит удивляться, чего все так бесчеловечно.
Наступит гробовая тишина. Несколько раз ударит молот.
Все соберутся, приговор озвучится навечно.
Немного жаль, что будет так, ведь мне так нравится мой изумрудный город…

«А я все так же веду счеты с кармой…»

А я все так же веду счеты с кармой:
В квартире запираюсь, мыслью тешусь – станет лучше завтра,
Но все так же все холсты пусты и время битвы, но я с холостыми, но все равно пройду чьи-то посты…
Ноет сердце и болят старые раны, но старый волк покажет всем опять улыбку на экране.
Эх, рано мне страдать! – еще во мне не заблистал Есенин,
И не увидел мир картины Рембрандта, но, к сожалению, плохой из меня Моисей.
Быть может подождать? Пожну же что посею.
Рассеяный я: мимо бежит весь мир, а я вращаюсь и мне кажется, что он на месте крутится.
Вложу-ка я опять что-то сюда – а может кто-то купится…
– Тук-тук! – стучится карма мне в окно квартиры, мол, – вылезай, нашла ориентиры!
С издевкой медленно пробормочу:
– А что на этот раз наметим?
– Опять не густо, ведь за старое ты не ответил!
Пустые тары просветят огненные фары – насквозь людей могу я видеть – кармы подарок.
Опять снятся кошмары.
И я бегу по мостовой и вижу огненные блики: горят святых святые лики, исчез куда-то постовой…
А я ведь говорил им: если трудно, значит просто вой!
Желтая пресса – но толку нет от слов, что не имеют веса!
Сгорело все дотла – я видел многих тут живых, но живых в котлах.
Не удивительно, что я сижу в депрессии:
Меня гнев от беспомощности много лет преследует, как Сталина репрессии.
Видел, как снял одежду фрик, но глупо верю: есть на свете настоящий Санта.
И где-то между промелькнет надежда: вдруг все будет лучше завтра?
Пока у меня есть надежда изменить все – есть смысл на завтра наставлять будильник.

«Среди бетонных стен, расплавленных микросхем, где пыль и грязь…»

Среди бетонных стен, расплавленных микросхем, где пыль и грязь,
Я теряю себя.
Среди обломков и кирпичей, пропадаю, увы, насовсем. Ни дать, и ни взять.
Я теряю себя.
Среди шума и ругани, зла, не видно ни зги.
Если ты слышишь, прошу, помоги…

«Приди ко мне, когда от меня отвернется каждый…»

Приди ко мне, когда от меня отвернется каждый.
Я знаю, что всякий брошенный камень вернется однажды,
Но меня это никак не волнует, пусть останется это за кармой,
Я постараюсь забыть все.
Может, заново сяду за парту.
Приди ко мне, когда я перестану себе доверять.
Меня поломает когда-то, попробуй не потерять.
Когда-нибудь стану другим, может сложным,
Знай: только ты мне поможешь. Возможно.
Позарез нужно быть уверенным, пока в здравой памяти,
Что когда не узнаю тебя, ты не станешь тем самым предателем.
Все поставлю на карту с тобой, куда я ни буду идти!
Я просто люблю тебя. Если можешь – не подведи.

«Наверное, ты не знаешь, что будет после этой строки. Поверь, я тоже…»

Наверное, ты не знаешь, что будет после этой строки. Поверь, я тоже.
Мозг загорожен, будто у дурака. То, что работает еще с первоистока, по приказу господина «злобы дня» меня тревожит.
Давай сыграем. Ты – судья.
Ну вот тебе моя душа.
Давай, открой ее, вверх дном переверни все, не спеша.
Пусть не смущает тебя вовсе, что каждодневный бунт нанес увечий больше, чем если бы сорвавшись с троса груз массой под тысячу и фунт упал на торс рабочий.
Простить изволишь? Ты ж не чужой теперь! Открой вот этот вот отсек.
Знакомься с малодушием, виной чужих потерь, покрытой плесенью и спрятанной от всех,
Немой любовью для детей. Подвинь бочонок со злорадством и оправдавшие не раз гнилье нутра вопросы;
За всем вальяжно распластавшись, девчонка распускает, словно косы,
К богатству жажду, изменяя на исходный желчью вкус,
Что был грильяжный, и тихим шепотом внушает, что самый мудрый – эпатажный трус.
Не надоело ли тебе, мой новоиспеченный гость, за кругом мерить круг; глазеть, не закрывая век?
Снуют повсюду, издавая вой, влеченные гордыней, толпами и врознь, враги, врагом которых будет человек.
Нет, я не знал, что будет после этих строк, поверь.
Выбросил шляпу в сторону судья и убежал, захлопнув дверь.
Нет проигравших. Значит, не было побед.
Я улыбнулся от души, если там что-то хоть еще душевное осталось.
Взяв в руку карандаш, я напишу одно: нам судей нет.
А если есть, позволь твою душонку посмотреть, хотя бы малость!

«Один чай. Один сахар. Еще один чай…»

Один чай. Один сахар. Еще один чай.
Глазища грустные. Мысли сумбурные.
Наверное, давным-давно одичал,
Как из развалин одиноко торчит арматура.
Она не дура, да и я не дурак.
Кричит натура, когда рубит кто-то с плеча.
Да не руби! У нас антимануфактура —
Точно не меньше лампочки Ильича!
Мало кто поймет, о чем тут речь идет.
Я бы и сам был рад понять, серьезно.
Я разберусь: кто я, кто ты и кто не в счет.
Нужно немного времени. Лишь бы не стало поздно.

«Я срываюсь на ровном месте, заставляю мне близких рыдать…»

Я срываюсь на ровном месте, заставляю мне близких рыдать.
Подскажите мне, кто-нибудь, как с собою мне совладать?
Обзываю плохими словами. Я животное, это уж точно.
Хоть и свиду я как скала, из-под ног же уходит почва.
Да, таращатся люди в метро. Ты права, они нам не помеха.
Из-за плача и боли тупой, ты услышишь тут только эхо,
Отголоском больших надежд прозвучит: он безмерно виновен.
Ты прости. Чтобы наверняка, ты пойми, что я просто болен…

Tasuta katkend on lõppenud.