Loe raamatut: «Преступление, искупление и Голливуд»

Донал Лог, Дэнни Трехо

Font:

DANNY TREJO

with DONAL LOGUE

TREJO

Avenue of the Americas, New York, NY 10020.

Пролог

Мэри Кармен вбежала в комнату с криком:

– Я нашла дохлую кошку!

Ее сестры-близняшки Коук и Тони, Салита и я помчались за ней на улицу. Все эти девочки были моими двоюродными сестрами. Мы жили в одной комнате в доме моей бабушки и всюду ходили вместе.

С самого детства я был частью банды, пусть она и состояла из пяти-шестилетних девчонок.

Рядом с мусоркой в высокой траве лежала мертвая кошка с набухшими сосками. Мэри Кармен не врала.

У входа на фабрику, работавшую неподалеку, курили несколько мужиков.

– Отойдите от нее, – крикнул один из них. – Ее задрала псина.

– Надо спасти ее котят, – ответила Салита. – Где они?

Мы облазили всю траву вдоль аллеи, но никаких котят так и не нашли.

Коук предложила похоронить кошку и устроить настоящую прощальную церемонию. Уже темнело, так что нам пришлось спешить. Мы нашли палку, перекатили кошку на кусок фанеры и отнесли ее к себе на задний двор.

Земля там оказалась куда тверже, чем мне казалось. Я устал как собака, пока копал могилу.

– Наверное, хватит.

Мы свалили кошку в ямку и засыпали ее землей. В этот момент на пороге показался мой отец.

– Какого хрена здесь происходит? Быстро в дом, молокососы, а не то надеру вам задницы.

– Тут кошка умерла! – крикнула Мэри Кармен, но мой отец уже ушел. Из дома выбежала наша собака Блэки и начала раскапывать свежую могилку.

– Нет, Блэки, фу! – крикнул я.

Мы посадили Блэки на поводок, Салита перекрестилась, и мы прочитали молитву.

Вечером в дом ввалился дядя Арт – в крови и порванной рубашке. Он рассказал своим братьям, что попал в потасовку в баре на улице Сан-Фернандо. Не медля ни минуты, они похватали биты, палки и выбежали на улицу.

Через час они вернулись, горлопаня о том, какую взбучку устроили обидчикам. Моя бабушка тут же собрала нас, детей, в кучу, поставила на колени в углу гостиной и сказала молиться. Краем глаза я наблюдал, как дедушка наворачивает круги по комнате, метелит кулаками воздух и орет, что мы, Трехо, настоящие мачо. Мои дяди смеялись, пили пиво и вспоминали подробности драки. Бабушка велела нам молиться громче.

Если бы в тот момент вы видели меня и моих кузин, молящихся второй раз за день, вы бы и не подумали, что в будущем каждый из нас окажется в тюрьме. Но все произошло именно так. Мы были Трехо, и такова была наша судьба.

Никто и представить не мог, что худший их худших (то есть я) в итоге выберется из-за решетки и не сдохнет в подворотне обдолбанным наркоманом и убийцей. Вместо этого в него будут стрелять, пырять ножом, отрубать голову, взрывать, вешать, давить лифтом и долбить о бильярдный стол, пока глаза не вывалятся наружу. Он станет самым убиваемым актером в истории Голливуда, не раз встретится с президентом, а граффити с его лицом будут украшать уличные стены в разных странах. Компании станут нанимать его в качестве своего представителя, потому что его будут любить, ему начнут доверять. А потом в Лос-Анджелесе организуют праздник в его честь.

Того Дэнни Трехо, которым я был до трезвости, кино и работы консультантом по зависимостям, не уважал никто. Никому бы и в голову не пришло изображать его портрет на стене. В то время я был мексиканцем, с которым не стоит связываться, если жизнь дорога.

Часть первая. Побег

Глава 1. Соледад, 1968

Мне было херово. Во мне бурлили героин, пруно¹, барбитураты и виски.

Из десяти лет, к которым меня приговорили, я отсидел уже три, хотя мне казалось, что прошло не меньше двадцати.

Я всегда думал, что сдохну в тюрьме.

Шел 1968 год, я отбывал срок в государственной тюрьме «Соледад». Наступил праздник Синко де Майо². Для мексиканцев, настоящих мексиканцев, это не День независимости и не повод вспомнить поражение французов в битве при Пуэбло. Для нас Синко де Майо означает «готовь деньги для выплаты залога».

Я уже был за решеткой, так что на освобождение под залог даже не рассчитывал.

Мексиканцы готовились к праздничной тусовке неделями. Так как я управлял спортзалом недалеко от грузовых доков, через мои руки проходила вся контрабанда: сигареты, спиды, героин, даже женские трусики и косметика (да, и такие любители находились). Я мог достать все что угодно – только заплати.

К празднику у меня была готова полная сумка героина и сотни таблеток. Я собрал их с заключенных – «колесами» в тюрьме отдавали карточные долги, обменивали их на контрабанду или защиту. Еще у меня было несколько пинт виски, пятьдесят граммов травки и пара бутылок пруно, которое мы сварили за несколько недель. Свой человек на кухне достал нам изюм, апельсины, сахар и дрожжи. Мы смешали все это в мусорных пакетах, крепко их завязали, завернули в футболки и спрятали в вентиляции. Когда вино забродило, мы процедили его через носки.

К празднику мы готовились с раннего утра и всю ночь. Когда я наконец-то добрался до койки, из динамика прорезался голос начальника. Он объявил, что сегодня состоится товарищеский бейсбольный матч между тюремной командой и юниорами из местного колледжа.

Пускать гражданских в калифорнийскую тюрьму на Синко де Майо – самая хреновая идея, которую можно придумать. К этому времени большинство зэков уже успели надраться в хлам. К тому же матч на свежем воздухе означал усиление охраны.

После объявления нам приказали покинуть камеры и выметаться во двор. Я подставил лицо солнцу, закрыл глаза, и меня тут же затошнило. Пруно крепко давало по башке. Я кое-как поднялся на трибуну у третьей базы и устроился рядом с Рэем Пачеко и Генри Кихада – моими старыми корешами по колонии для несовершеннолетних. Рэй был крепким и спортивным мужиком. Мы знали друг друга лет с тринадцати, когда еще гоняли в уличный футбол, а потом он вступил в банду «Белые щиты». Генри был высоким и тощим пацаном из Азусы³.

Мы сидели рядом, наблюдая за разминкой команд. Игровое поле даже не огородили забором – от студентиков нас отделяла лишь пара метров вытоптанной земли. На третьей базе прямо перед нами стоял здоровый белый пацан, похожий на Микки Мэнтла⁴, и чавкал жвачкой.

Ко мне повернулся Рэй:

– Блин, мужик, – застонал он. – Умираю, как хочу чикле⁵.

Жвачка в тюрьме была редкостью. Достать ее было непросто, а уж о сахарной подушечке, которую перемалывал студентик, и мечтать не приходилось.

– Хочу жвачку, – заканючил Рэй, словно младенец.

В «Соледад» его перевели из закрытой психушки «Атаскадеро»⁶. Рэй с особой жестокостью убил свою бывшую и ее нового парня. Не помню точно, что он сделал, но обычно о таких преступлениях пишут на первых газетных полосах под шокирующими заголовками. Для мексиканцев старой закалки, таких, как Рэй, понятия «бывшая девушка» просто не существует. Вступая в такие отношения, цыпочка навсегда становилась собственностью. Суд постановил, что на такое жестокое преступление способен только псих, так что Рэя признали виновным, но неадекватным. Его приговорили к семилетнему сроку лишения свободы и электрошоковой терапии.

Лечение не пошло ему на пользу.

В тюрьме я иногда издевался над Рэем: подкрадывался к нему со спины и зудел на ухо, изображая электрошокер. Мне просто хотелось его подоставать. Обычно он не возражал, но в то утро четко дал понять, что нарываться не стоит.

Игра только началась, а я уже устал. От вина, травы, таблеток и виски меня конкретно развезло. Солнечные лучи, которыми я совсем недавно наслаждался, теперь словно выжигали мне мозг. Все вокруг были пьяны или под кайфом. Я чувствовал, как что-то назревает. Атмосфера накалялась, и вскоре я узнал знакомый запах насилия. Когда зэков захлестывает агрессия и страх, они начинают пахнуть по-другому. Остановить эти эмоции нереально, они пропитывают собой все вокруг.

Во втором иннинге⁷ Рэй не выдержал и заорал студенту на третьей базе:

– Дай мне жвачку, хер белобрысый!

Пацан сделал вид, что ничего не услышал, и продолжил чавкать дальше, как ни в чем не бывало. Чавк-чавк-чавк. Совсем как корова.

– Ты слышал меня, сука?! Давай сюда жвачку!

Студент даже не повернулся к нему – стоял себе, играясь с перчаткой, и жевал. Но через какое-то время все же шепнул краем губ:

– Нам нельзя с вами говорить, мужики.

– Чего-чего?

– Нам запретили общаться с заключенными.

Чавк. Чавк.

С каждым движением его челюстей Рэй бесился все больше. В его мозгах словно что-то щелкнуло. Глаза закатились, он стал похож на белую акулу. Он скрипел зубами так, словно боролся с демонами. Рэй будто снова оказался в психушке, где его, замотанного в смирительную рубашку, с кожаным ремнем в зубах, четыре месяца били током.

– Да пошел ты, сука. Что, западло разговаривать с отбросами?

– Нам запретили к вам подходить.

Я понимал, что Рэя бесполезно успокаивать, но все равно попытался привести его в чувство.

– Не связывайся ты с этим пацаном, землячок, он знает карате, – затараторил я. – Его снайпер охраняет.

Мне стоило бы быть поумнее. Говорить убийце на взводе, что ему нельзя с кем-то связываться, все равно что дать ему команду «фас».

Студент был напуган до усрачки. С каждым иннингом он отдалялся от своей третьей базы и в итоге оказался рядом со вторым бейсменом⁸ в инфилде⁹. Судя по их лицам, они оба мечтали как можно скорее оказаться подальше отсюда – где угодно, лишь бы не играть в бейсбол с кучей воров и убийц. Все, о чем их предупреждали перед посещением тюрьмы строгого режима, происходило на самом деле. От хладнокровных убийц их отделяло всего несколько метров.

Мне хотелось ссать, но я боялся оставлять Рэя одного. Я позвал его в туалет за компанию, но он отказался. В толчок я направился кривым походняком мужика, которому очень надо отлить, но бежать он уже не может. Стоя у писсуара, я материл самого себя за слабость мочевого пузыря, в котором точно было не меньше пяти литров мочи. У меня кружилась башка. С улицы доносились жуткие крики толпы. Атмосфера менялась, воздух был накален до предела.

Я вернулся во двор именно в тот момент, когда Рэй спрыгнул с трибуны и зарядил кулаком в лицо несчастного студента. Тут-то бомба и взорвалась. То, что началось, я могу сравнить только со сценой из фильма «Омен», когда бабуины нападают на Дэмиена во время сафари, или с грызней приютских собак. Тысячи зверей начали драться за свою жизнь.

История моих отсидок берет начало в 1956 году. И с тех пор в тюрьму я попадал чаще, чем выходил оттуда. Все эти двенадцать лет я следовал правилам, которым меня научил дядя Гилберт. Впервые оказавшись в колонии для несовершеннолетних в Истлейке, я спросил себя: «Чему учил меня Гилберт?».

Во-первых, держаться поближе к мексиканцам. Во-вторых, найти трех или четырех землячков, которые прикроют мне спину. Гилберт развил во мне умения, о существовании которых я и не подозревал. Я научился засыпать, когда вокруг творилось полное безумие, и просыпаться как по команде, если кто-то хоть на секунду останавливался у дверей моей камеры. Если кто-то смотрел на меня дольше двух секунд, я рычал: «Какого хера тебе надо?». Этому меня тоже научил Гилберт. Хоть он и был старше всего на шесть лет, для меня он стал настоящим наставником.

Гилберт становился авторитетом в каждой тюрьме, куда попадал. Он научил меня договариваться, красть, унижать, замечать слабости, определять, когда стоит припугнуть, а когда – отнестись по-доброму. Он научил меня чмырить и никогда не сдаваться. Самое важное знание, которое я от него усвоил: победа – единственная цель в любой драке. Он упорно вбивал мне в голову, что честных стычек не бывает, и я хорошо это усвоил.

В десять лет я впервые попал в полицейский участок. А к двенадцати я уже стал завсегдатаем колоний для несовершеннолетних. Однажды как-то подрался с пацаном из школы, потому что он испачкал меня краской на уроке рисования. После этого мои родители отправили меня пожить к родственникам в Техас, чтобы я не попал за решетку. К тому моменту я уже был неуправляемым. Моя ссылка в Техас продлилась недолго: хотя дом тети Маргарет и дяди Руди находился в глуши, в километрах от Сан-Антонио¹⁰, я все равно умудрялся тусить в городе по ночам. Мои тетя и дядя были адекватными, верующими людьми, они быстро поняли, что не справятся со мной, поэтому отправили меня обратно в Лос-Анджелес.

Я не боялся ни ареста, ни тюрьмы, а когда молодой пацан теряет страх перед последствиями своих действий, то быстро становится потерянным для общества. В десятом классе меня перевели в старшую школу Северного Голливуда – пятую за тот год. Из четырех предыдущих меня турнули за драки. В последних трех я стал настоящей звездой, потому что был единственным мексиканцем. Я не только был латиносом, но еще и одевался круто. Тогда я носил желто-белые футболки, к которым подбирал жилетки в тон и плиссированные штаны цвета хаки. Мои «левайсы»¹¹ были украшены заклепками. Что и говорить, выглядел я круто и заметно выделялся на фоне остальных. В Северном Голливуде в меня влюбилась Барбара Д., смазливенькая итальянка, королева выпускного бала. Мне она тоже нравилась. Однажды она увидела меня сидящим на скамейке на школьном дворе, подбежала и взволнованно защебетала:

– Тебе нельзя здесь сидеть, Дэнни, это скамейка Кабальеро.

«Ну и какого хера? – подумал я. – Они ее что, купили? Кто вообще такие эти Кабальеро, и почему у них испанская фамилия?»

Тут к нам подошли здоровый белый парень и пацан поменьше. Здоровяк явно страдал одышкой.

– Сам свалишь с места Кабальеро или тебя стащить?

Если бы он просто сказал: «Это скамейка Кабальеро», я, может, и ушел бы. Но он бросил мне вызов, так что я встал и зарядил ему ногой в горло.

– Попробуй, сука.

Парень стал задыхаться. Тут пацан поменьше сказал волшебные слова:

– После школы тебе хана, бинер¹².

Он сделал огромную ошибку. Меня завело даже не слово «бинер», а вот это «после школы». Нормальные школьники боятся разборок после звонка, а у меня с этим проблем не было. Я был мексиканцем и конца уроков ждал с нетерпением. Целый день во мне накапливалась ярость. Наконец, раздался последний звонок и я вышел к школьным воротам. Парень, которому я врезал в горло, и пять его дружков-Кабальеро появились с целым взводом учеников за спиной, жаждавших хлеба и зрелищ. Я был готов показать им такую жесть, о которой они и подумать боялись.

Как только главарь этой банды раскрыл хавальник, я схватил его за шею и впился зубами ему в лицо. Толпа ахнула, девчонки в испуге закрыли глаза. Школьники Северного Голливуда не были готовы ко мне, что уж говорить об этих Кабальеро.

Пока парниша орал и размахивал руками, я добежал до бургерной «У Леонарда» через дорогу, перепрыгнул через барную стойку, схватил мясницкий нож и метнулся обратно на улицу. Я был готов прирезать всю школу, если бы пришлось. Вслед за мной выбежал сам Леонард, тоже с ножом, и встал со мной рядом. Я оказался лицом к лицу чуть ли не со всеми учениками старшей школы Северного Голливуда. Никто не посмел даже приблизиться ко мне. Вот что такое сила безумия, желание дойти до точки, которую твои враги даже не могут себе представить. Эта власть имеет свою цену. Пользуясь ею, ты сам показываешь миру, что единственное место для тебя – это государственная тюрьма.

Гилберт научил меня, что драться стоит не ради уважения, а ради победы. Это стало моей больной зависимостью. Я уважал людей, которые относились ко мне так же. Хуже всего было пренебрежение. Я мечтал о том, чтобы каждый, кто посмел меня унизить, однажды проснулся дряхлым стариком с тростью, посмотрел на себя в зеркало, увидел глубокие, жуткие шрамы на лице и вспомнил, какую огромную ошибку однажды совершил.

Когда в тюрьме начинается бунт, каждый зэк знает, что нужно делать: выжить и отыскать своих врагов. Мексиканцы нападали на черных, белые держались спина к спине в боевых стойках, стараясь найти пути отхода к своим, черные дрались с белыми и мексиканцами. Арийцы, чернокожие, мексиканцы – все выполняли приказы, к которым готовились месяцами. Я раскидывал засранцев с левой – бам! – потом с правой – бам! Левой, правой, левой, правой. Страха не было, на него тупо не хватало времени. От адреналина я только сильнее впадал в ярость. Если ребенок попадает под машину и его мамаша застывает в панике, мелкому хана. Но если она разозлится, то перевернет тачку голыми руками.

Этой силы у меня было хоть отбавляй.

Краем глаза я видел, как неженки-гомики бегут на дальний конец двора в поисках укрытия. Бейсболисты размахивали битами, чтобы заключенные их не поубивали. Вокруг летали мусорные баки, камни – все, что попадалось зэкам под руку. У меня в руке вроде тоже был камень или кусок бетона, не помню.

Вопли были нечеловеческие.

Я стоял спина к спине с Рэем, отбрасывая любого, кто осмеливался подойти слишком близко. И тут заметил капитана Роджерса, одного из старших быков. Он указывал прямо на нас и подавал сигнал стрелять вахтовому на вышке. Мы с Рэем тут же сорвались с места и попытались разбежаться в разные стороны, но в итоге врезались друг в друга, как клоуны на родео, и рухнули на землю.

Рэй снова превратился в маленького ребенка и в ужасе запричитал:

– Дэнни, не дай им сделать мне больно.

Подбежал капитан Роджерс.

– Трехо, это ты его поймал?

Видимо, он думал, что я удержал Рэя от побега. Правильного ответа я не знал, так что просто ответил:

– Ага.

Охрана подняла нас на ноги и куда-то потащила.

Из тысячи заключенных, участвовавших в том бунте, досталось только нам с Рэем и Генри. Меня обвиняли в том, что я бросил камень в голову лейтенанта Гиббонса. Рэю вменяли в вину оскорбление гражданского лица, а Генри схлопотал за то, что так зарядил тренеру Столмайеру по яйцам, что те лопнули.

Нас троих обвинили в организации бунта и покушении на жизнь охранника.

Над нами нависла смертная казнь.

Что может измениться в одно мгновение? Все.

Не то чтобы это стало для меня сюрпризом. Где бы я ни сидел – в колонии для несовершеннолетних, изоляторе, исправительном заведении, «Вэйсайде», «Чино», «Вакавилле», «Сан-Квентине», «Фолсоме» – я не надеялся выбраться живым. Я понимал, что буду гнить в тюрьме, пока не сдохну. Не знал лишь, когда, как и где именно это случится.

Видимо, в «Соледаде».

Мои учителя часто говорили, что у меня «большой потенциал». Полностью фраза звучала так:

– У него огромный потенциал, ему надо только измениться.

Даже офицеры по условно-досрочному освобождению считали так же.

А я все пытался понять, что это за хрень такая – потенциал?

Я едва успел обжиться в «Соледаде», как все изменилось. Теперь же я обрек себя на смерть в газовой камере и никак не мог осознать, что моя жизнь оказалась в руках государства. Я был бойцом, всегда готовым к драке, но что я смогу сделать, когда меня поведут на смерть?

Хватит ли мне храбрости вынести все это?

– Они нагнут нас, Дэнни! – проорал мне Генри из камеры дальше по коридору. – Они прихлопнут нас, вот увидишь!

Есть один фильм 30-х годов, называется «Ангелы с грязными лицами». Джеймс Кэгни играет Роки, четкого гангстера, который попадает в перестрелку с полицией. Окруженный со всех сторон, он орет полицейским:

– Идите и возьмите меня, легавые!

Когда Роки арестовывают, члены его банды не теряют веры в него:

– Да он разотрет этих копов в порошок!

Но когда Роки приговаривают к смерти, тот рыдает, как сучка. По пути к электрическому стулу он хнычет и молит о пощаде. На следующий день его банда читает в газетах, что он умер желторотым трусом.

Для меня смысл был ясен: Не смей умирать, как сучка.

Джордж Джексон как-то написал о крыле «О» в «Соледаде»: «Даже сильнейшие способны продержаться здесь не дольше пары недель. Когда белый заключенный попадает сюда, он обречен. Ни один черный не даст ему разгуливать свободно». Но даже крыло «О» было не самым жутким местом. Хуже дела обстояли только в крыле «Х», где как раз держали Генри, Рэя и меня. По сравнению с ним крыло «О» было курортом, на который мы мечтали попасть.

Я сел на голую железную койку. Мне было херово после таблеток и алкоголя. Я мерз. На стене напротив кто-то вымазал дерьмом: «В жопу Бога».

Я взмолился:

– Господи, если ты существуешь, мы с Генри и Рэем выберемся отсюда. А если – нет, то нам хана…

1.Пруно – тюремное вино.

2.Синко де Майо – национальный праздник Мексики в честь победы мексиканских войск в битве при Пуэбло 5 мая 1862 года.

3.Азуса – город в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния.

4.Микки Мэнтл – американский профессиональный бейсболист, полевой игрок и защитник первой базы «Нью-Йорк Янкиз».

5.Чикле – натуральная жевательная резинка.

6.«Атаскадеро» – тюрьма строгого режима, где в основном содержатся душевнобольные преступники.

7.Иннинг – очередность подачи мяча в бейсболе, когда одна команда или игрок отбивает мяч.

8.Бейсмен – игрок обороняющейся команды, расположенный рядом с базой.

9.Инвилд – внутреннее поле бейсбольной площадки.

10.Сан-Антонио – второй по численности город Техаса и седьмой по США.

11.«Левайсы» – джинсы знаменитой марки Levi’s.

12.Бинер – уничижительное оскорбление для мексиканцев или людей мексиканского происхождения. Термин происходит от распространенности бобов пинто и других бобов в мексиканской кухне.