Преступление, искупление и Голливуд

Глава 2. Девяносто дней свободы, 1965

«Соледад» стал очередным звеном в цепи моих отсидок. Я попал туда всего спустя 90 дней после выхода из «Исправительной школы для молодежи» (ИШМ) – тюрьмы в Чино^[13], которую неофициально называли «Школой гладиаторов». В Америке есть школы, где готовят студентов для лучших колледжей. В ИШМ из таких, как я, делали заключенных для калифорнийских тюрем.

В 1965 году мне было двадцать девять. После отсидки мне дали билет на автобус и немного наличных. Я потратил их на две бутылки красного вина «Риппл» в магазинчике на автобусной остановке «Грейхаунд»^[14] в Онтарио.

До появления интернета остановки «Грейхаунда» были даркнетом^[15] своего времени. Сюда стекались воры, проститутки и беглецы, сутенеры, солдаты в отпуске и только что откинувшиеся заключенные. Вся эта шушера приходила сюда посмотреть телик – пятнадцать минут за десять центов.

До тридцати я и понятия не имел, что нормальное вино закрывается пробкой. «Риппл» делали далеко не из винограда, закручивалось оно обычной крышкой. Я устроился на своем месте в обнимку с двумя купленными бутылками. Прямо надо мной висело объявление: «Распитие алкоголя в автобусе является административным нарушением. Для нарушителей предусмотрен штраф и тюремное заключение». Я рассмеялся и лихо открутил крышку.

Когда мы остановились в пригороде Лос-Анджелеса, я вышел из автобуса и услышал свист. Ко мне подошел тощий мексиканец.

– Чё-нить надо?

– А что есть?

– Нормальная тема.

Так говорят все дилеры. Ни один никогда не признается, что разбавляет дурь сухим молоком.

– Прибамбасы есть?

Он кивнул, мы зашли в переулок и ширнули по дозе.

Бам. Когда меня вштырило, бугимен^[16] исчез. Так я называл чувство сожаления о прошлом и страх перед будущим. Как и многие наркоманы, я любил и ненавидел себя одновременно. Я чувствовал раскаяние, потом страх, затем – гнев. А иногда первые два чувства прошивали меня меньше чем за секунду. Мой гнев вырывался наружу, готовый растерзать всякого. Я начинал винить окружающих, места и вещи в том, как мне хреново, но сам не чувствовал себя ответственным за происходящее. Все эти противоречивые эмоции захлестывали меня, пока в кровь не поступал героин. Он стал моим спасательным кругом с тех самых пор, как я ширнулся впервые.

Мой старенький пиджак превратился в кашемировое пальто, я словно парил над землей. До дома добрался только спустя пять дней, светя огромным фонарем под глазом.

– Что случилось, сынок? – спросила мать.

Я ее даже не услышал и вскоре снова смылся. Через пару недель я оказался в доме старого знакомого Фрэнка Руссо. В детстве мы с ним состояли в банде «Уланы». Мы гордились тем, что к тому моменту нас выгнали из всех группировок за излишнюю жестокость. Потом мы пару раз вместе мотали срок в ИШМ.

В исправительной школе Фрэнк посещал группу «Анонимных алкоголиков» (АА), пытаясь справиться со своей зависимостью. Он знал, что я тоже пью и употребляю. Честно говоря, я понимал, что это ненормально, но мне было плевать. Фрэнк предложил мне пойти с ним на собрание и сделал это так, чтобы меня заинтересовать.

– Там и бабы есть, Дэнни.

Для подростка, который к тому моменту уже успел помариноваться в ИШМ, это было лучшим аргументом.

– Реально?

– Ага, на встречи приходят гражданские.

Я тут же написал заявление для руководства, что у меня наркотическая и алкогольная зависимости и я хочу посещать собрания АА. В будущем эта затея обернется благословением и проклятием, но в тот момент я видел в ней только последнее. Во-первых, я сам повесил на себя клеймо наркоши. В моем личном деле потом писали что-то вроде: «Заключенный признает, что страдает от сильной алкоголической и наркотической зависимости и нуждается в помощи»). Этот ярлык остается с тобой и в тюрьме, и за ее пределами. В то время я этого не знал, но мне так хотелось женского общества, что я обрек себя на годы дополнительных проверок и обязательных посещений собраний АА. Во-вторых, когда я пришел туда впервые, там и правда были женщины, только ими оказались две сморщенные старухи. Не знаю, как я тогда не надрал Фрэнку его лживую задницу.

Я не раз сбивался с пути, а вот Фрэнк оставался чистым и трезвым со своего первого собрания АА. Когда мы встретились, он посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой.

– Боже, Дэнни, выглядишь дерьмово. Чем ты закидывался?

– В основном алкашкой.

– Мужик, давай-ка приведем тебя в порядок и пойдем на собрание. Вот черт, – выругался он.

– Че?

– На тебе до сих пор казенные боты. Все поймут, откуда ты откинулся.

Я связался с Фрэнком до освобождения, и он пообещал, что к моему приезду в Долину Сан-Фернандо все будет готово. В старые времена это означало, что тебя будет ждать спальный матрас, шлюха, пистолет и машина. Но в этот раз Фрэнк подготовил для меня реабилитационную программу: расписание собраний АА и их «Большую книгу». Я не понимал, как Фрэнку удается хранить такую верность трезвости, и даже немного ему завидовал. Я знал, что программа из двенадцати шагов работает по-настоящему: даже такие матерые гангстеры, как Джонни Харрис, умудрялись спастись, пройдя ее. Сам я исправляться не особо хотел, но понимал, что опять окажусь за решеткой, если начну употреблять. К тому же, посещение собраний АА было обязательным условием моего досрочного освобождения.

– Докинь меня до дома, там и переоденусь.

Я переоделся в штаны цвета хаки, которые мне отдали на выходе – больше у меня ничего не было. Мы с Фрэнком сходили на собрание, а потом я заселился в какой-то домишко под крылом у федералов— меня туда определил мой офицер по условно-досрочному. Он знал, что мы с предками не ладили и что мне лучше жить под присмотром. Местечко оказалось не самым хреновым. На выходных, правда, действовал комендантский час – домой нужно было приходить до десяти вечера, но меня это не парило. Я привык к ограничениям, а по сравнению с тюремным режимом комендантский час был полной фигней.

В ИШМ Фрэнк освоил ремонт автомобилей и после выхода стал работать на Фрэнка Карлисси, с которым мы были знакомы с детства. Он был единственным стабильным чуваком в округе, гангстером с большим сердцем и слабостью к отсидевшим преступникам. Карлисси брал нас на работу сразу после отсидок, не задавая лишних вопросов. Нам чертовски с ним повезло. Если за тобой числится срок, хрен тебе, а не нормальная работа. Офицеры по условно-досрочному постоянно говорят о необходимости занятости, но работу сложно найти – никому не нужны бывшие зэки.

Карлисси расчистил место на своей автомобильной свалке, чтобы Фрэнк Руссо организовал там автомастерскую. Я пообещал им обоим, что налажу свою дерьмовую жизнь, и стал там работать. Мы с Фрэнком шлифовали машины, ремонтировали их и красили, а по вечерам посещали собрания АА.

Оставалось понять, что делать с Лорой – моей женой, которая развелась со мной, пока я был за решеткой.

В 1962 году, отсидев в очередной раз, я пришел в гости к Фрэнку, чтобы повидаться с ним и познакомиться с девушкой, о которой он мне писал. Но мое внимание привлекла не она, а ее младшая сестра Лора – высокая, стройная, умопомрачительно красивая девушка с рыжими волосами и в мини-юбке. Весь вечер она не сводила с меня глаз. Когда я ловил ее взгляд, она с улыбкой отворачивалась. Я понял, что это и есть любовь с первого взгляда – мы оба ее чувствовали.

– Иди сюда, – позвал я.

Она поднялась и подошла ко мне, словно чудесное видение.

– Садись, – я похлопал себя по колену.

Ей было восемнадцать, как и мне, но я уже повидал столько дерьма, что чувствовал себя старым. Лоре это нравилось, она любила бунтовщиков, плохих парней и бывших заключенных. Но одно дело – западать на плохишей, и совсем другое – жить с одним из них.

У нас быстро завязались серьезные отношения. Ее родители ненавидели мексиканцев и зэков и, конечно, не одобряли, что их младшая дочь встречается с чуваком «два-в-одном». Они выгнали ее из дома, идти ей было некуда, поэтому мы решили пожениться. Свадьбу сыграли на заднем дворе в доме моих родителей. Народу была тьма, праздник удался. Пиво лилось рекой, тако^[17] и тамале^[18] не кончались. Лора поражала всех своей красотой. Когда она проходила мимо, мои друзья, тетушки, кузины и дядюшки смотрели на меня с немым вопросом: «И как ты ее только захомутал, старичок?».

Я чувствовал себя на вершине мира. У меня была красавица жена и хорошая работа. Я работал на крупного застройщика Сола Пика, строил первую в мире геодезическую крышу для кинотеатра «Синерама». Я зарабатывал большие деньги на бетономешалке и параллельно толкая колеса работягам. Мы вкалывали круглыми сутками, чтобы построить крышу вовремя, так что я продавал парням бенни (амфетамины), чтобы они не засыпали, а потом давал им «краснушки» (секонал и барбитураты), чтобы они могли заснуть.

Спустя пару месяцев после свадьбы Лора вернулась домой с работы и обнаружила на нашем диване шлюх и россыпь наркотиков. Ее личико искривила настоящая, глубокая боль. Я уже видел такое раньше, и в дальнейшем столкнусь еще не раз. Ее нижняя губка задрожала, она была готова разрыдаться. А мне было похер. Тогда я не считал, что женские чувства достойны внимания.

Плохиши теряют свое очарование, когда их близкие понимают, что внутри у них гниль. Некрасивая реальность перестает быть сексуальной и загадочной. В ту ночь Лора в слезах убежала ночевать к своей сестре и Фрэнку. Фрэнк был моим лучшим другом, но даже он понимал, что слезам моей жены не будет конца и края, пока я употребляю.

Девчонок, которых Лора обнаружила на моем диване, звали Рита и Донна, они были абсолютно дикими и готовыми на все. Лора оказалась не такой уж крутой, как мне показалось в день нашей встречи. А вот Рита и Донна были невероятными.

Однажды вечером я попросил Риту подкинуть меня до дома кузена Пончи, а в итоге променял брак с Лорой на тюрьму. Пончи был женат на моей двоюродной сестре Мари Кармен, которую мы после того случая в доме нашей бабушки прозвали Кошечкой. Они продавали травку, которую я им поставлял. Какое-то время назад я скинул им два килограмма, а теперь планировал забрать часть выручки.

Рита притормозила у их дома и осталась ждать на улице. Я поднялся на крыльцо и постучал. Дверь тут же распахнулась. Передо мной вырос офицер Маллинс из госнаркоконтроля Северного Голливуда. Я уже сталкивался с ним раньше.

Я тут же перемахнул через перила и побежал вокруг дома, но меня быстро скрутил здоровый легавый и воткнул дуло пистолета мне в подбородок.

– Шевелись, Трехо, или вышибу твои гребаные мозги!

– Пошел ты, – выплюнул я, пытаясь храбриться, хотя колени у меня тряслись, как у ссыкуна. Я понимал, что доигрался.

Коп втащил меня на крыльцо, и я увидел, как машина Риты стремительно исчезает за поворотом. Офицер Маллинс все еще стоял в дверях, другой коп маячил рядом с Пончи в гостиной, а пять их с Мэри детей сидели на полу и ревели. На кофейном столике лежала куча травы и котлеты из наличных.

– Я сказал им, что это мое, молчи. Ничего не говори. Это мое, – по-испански выпалил Пончи.

Маллинс кивнул на детей на полу.

– Ну и что нам делать, Трехо?

– Иди ты к черту, огрызнулся я. – Это мое. Все это – мое.

– Нет, мое! – воскликнул Пончи.

– Да в жопу их, Пончи. Отделаюсь условным.

Копы засмеялись, прекрасно понимая, какую чушь я несу. Я уже нарушил условия своего условно-досрочного, мне грозило не меньше полугода за решеткой, а то и годы. Я улыбался, словно ничего страшного не случилось, но моя душа ревела белугой.

Меня заковали в наручники и вывели на улицу.

– Правильно сделал, Дэнни, – оценил офицер Маллинс. – Правильно сделал.

Думаю, Маллинс испытал облегчение из-за того, что ему не пришлось разбираться с детьми. Мы оба знали, что, если Пончи и Мэри Кармен арестуют, ребятишек распределят по приемным семьям или отправят в детский дом.

До суда меня оставили в полицейском участке Северного Голливуда. В камере временного пребывания я сидел с другими неудачниками – парочкой пьяниц, которых приняли за распитие на улице. Мы почти заснули, но тут раздался жуткий грохот, и в черный вход полицейского участка врезалась машина. Дверь слетела, словно картонная. За рулем оказались Рита и Донна. Эти чокнутые решили устроить мне побег. Они понятия не имели, что я сидел за решеткой и никак не мог добраться до двери.

Дикие девчонки, честное слово.

Копы выскочили на улицу, но лихая тачка уже сворачивала за угол. Она наверняка была краденой, так что отследить ее не было шанса. Легавые только и смогли, что поржать над абсурдностью ситуации.

– Твои дружки, Трехо?

Именно после того ареста я попал в ИШМ. Неудивительно, что пока я был там, Лора прислала мне бумаги на развод. Я записывал на них результаты игры в домино. Мне все равно не хотелось превращаться в бедолагу, которого дома ждет старушка, я не хотел ждать писем и открыток, которые рано или поздно перестанут приходить. Не хотел испытывать боль…

Но мой срок закончился, я стал посещать собрания АА. Как-то я попросил Фрэнка осторожно узнать у своей девушки, стоит ли мне загладить вину перед Лорой.

– Лучшее, что ты можешь для нее сделать, Дэнни, – это держаться от нее как можно дальше, – ответил Фрэнк.

Так я и поступил.

Я продержался 29 дней, всего день не дотянул до месячной отметки трезвости. Несколько недель отходив на собрания АА с Фрэнком, я действительно почувствовал себя лучше, мне захотелось исправиться. Оставаясь трезвым, я убивал двух зайцев сразу: производил хорошее впечатление на своего офицера по условно-досрочному и держался как можно дальше от тюрьмы. Я понимал, что если облажаюсь, то сразу вернусь на кривую дорожку. Но даже осознание того, насколько высоки ставки, не избавило меня от отравляющих мыслей.

Однажды в пятницу мы с Фрэнком пришли на собрание АА в Бербэнке. Настроение у меня было ниже плинтуса.

– Я бухал пятьдесят лет, – начал свою историю какой-то старикан.

Я тут же потерял к нему интерес. Мне было всего двадцать один год, я совершал вооруженные ограбления, был плохишом с большой буквы «П». Если этот хрен пропил полвека, то у меня впереди были десятилетия. Он все трещал, как начал знакомство с алкоголем с пива, потом перешел на крепкач, бурбон и виски, а очнулся шестидесятилетним стариком, хлещущим вино в грязном переулке.

«В жопу, – подумал я. – Я начинал пить в грязных переулках».

Потом старикан разливался о том, что теперь у него есть машина, катер, дом и дача в Мамонте^[19]и что каждый, кто остается трезвым, способен этого добиться. К тому моменту я уже запутался – причем тут этот волосатый слон? Потом посмотрел на старушку этого деда – настоящую старушку за семьдесят – и понял, что такого точно добиваться не хочу.

Настала очередь другого забулдыги.

– Я пил шестьдесят лет…

Тут я взбесился.

– Слушай, – зашептал я Фрэнку. – У меня, может, и есть проблемы с алкоголем, но я точно не похож на этих алкашей. Я просто нарик.

Это обычный аргумент любого наркоши. Мы считаем героин своей единственной проблемой, но дайте нам парочку пива, и дурь, от которой мы открещивались пару минут назад, покажется нам хорошей идеей.

– Осторожно, Дэнни, – предупредил Фрэнк. – Ты сейчас звучишь так, словно хочешь поэкспериментировать с алкоголем.

Я принял это как вызов.

Со встречи я сбежал и сразу отправился в боулинг недалеко от своего дома, надеясь наткнуться там на шлюх. Мне двадцать один год, последние три из них я провел за решеткой и был согласен на все. Я прождал около полутора часов, но в боулинге торчали только уроды средних лет со своими женушками.

Я пошел в закусочную, чтобы перекусить, но по пути увидел его – бар «Ретрит». Я не был в таких заведениях несколько лет. Зашел и сел за стойку. Бармен спросил, что мне налить. Я попросил колы. Помню, что ее подали в толстом, олдскульном бокале с надписью «Кока-Кола». Она была такой холодной, что ломило зубы. Бармен улыбнулся – он явно меня узнал. В то время меня знали все мексиканцы Долины. Если тебя выгоняют из школы за то, что ты отгрыз однокласснику лицо, а потом еще и покалечил морячка разбитой пивной бутылкой, волей-неволей обрастаешь репутацией.

Я глушил уже второй стакан колы, когда в бар вошла дама в возрасте – лет шестьдесят, не меньше. Словно в трансе она подошла к бильярдному столу. Все никак не могла сообразить, что нужно сунуть в щель четвертак, чтобы начать игру.

– Подсобить?

– Если вам не сложно.

Я сбежал со встречи, чтобы не слушать россказни старых пердунов, но теперь мне было плевать. Когда ты молодой парень, а у бильярдного стола появляется дамочка, ты внезапно превращаешься в Уилли Москони^[20] или Миннесотского толстяка^[21]. Потом я задал ей охренительно тупой и скользкий вопрос:

– Выпить не хотите?

– Пиво, пожалуйста.

Я свистнул бармена:

– Эй, браток, проставь даме пива.

Он кивнул и спросил:

– Эй, Дэнни, не хочешь…

Он крутанул пальцами в воздухе, изображая еще один стакан колы, и тут я разозлился. Вот он я – плохиш, каких не бывало, вооруженный грабитель, король драк – а этот засранец предлагает мне газировку для малышей.

– Мне тоже пива.

Я не помню, как мы играли в бильярд. Оказывается, эксперименты с алкоголем – не лучшая затея для зависимого. Для таких, как я, одного стакана много, а тысячи – слишком мало.

Очнулся я, только когда бармен объявил, что бар закрывается.

Я посмотрел на часы – без пятнадцати два ночи. А я-то планировал вернуться домой к десяти. «Черт, – подумал я, – вот тут я точно нарушил условно-досрочное».

К этому времени дамочка уже ушла. Я подошел к стойке и заказал пару шотов и упаковку пива с собой. Бармен посмотрел на меня, как на дикаря. Что ж, им-то я и был.

Я вывалился из бара и пошел вниз по улице. Прямо передо мной резко развернулась красно-белая «импала» 59 года выпуска с крутой подвеской, врезалась в бордюр, и водитель заорал мое имя:

– Трехо! Трехо!

Я подошел к пассажирской двери и увидел Дэнниса – чувака, которого знал по Долине. Дэннис был совсем мелким, когда я угодил за решетку, ему и сейчас-то было не больше восемнадцати. Худенький, симпатичный, блондинистый белый мальчик, который вполне мог бы стать членом «Бич Бойз»^[22].

Сейчас же он пребывал в панике.

– За мной копы! Я только что разбил банку «краснушек».

«Краснушки» – это секонал, барбитураты. В банке помещается примерно тысяча таких колес. Я запрыгнул в машину, тут же заграбастал горсть таблеток и запихнул их в рот. Дэннис последовал моему примеру. Он попросил у меня пива и заполировал таблетки «Будвайзером».

– Дэннис, я не вижу никаких копов.

– Они прямо за мной, точно тебе говорю.

Мы сорвались с места. Было половина третьего субботнего утра. Я проснулся, когда машина Дэнниса въехала в дерево в парке Северного Голливуда на рассвете в воскресенье. Я потерял целый день. Эксперимент с алкоголем официально провалился.

Дэннис все сходил с ума.

– Хватай пушки, хватай пушки!

На заднем сиденье я увидел два револьвера и уже потянулся к ним, но Дэннис меня одернул:

– Не эти! В багажнике!

Я взял его ключи и обошел машину. На улице не было ни души, слышалось только пение птиц. Утро было невероятно красивым, а я чувствовал себя самим дьяволом. Открыв багажник, я уставился на два расточенных дробовика, автомат и ручную гранату.

«Вот это точно нарушение», – подумал я.

Мы сгребли пушки и остатки «краснушек» и пошли по Магнолия-Стрит в поисках дома Ричарда Берри. Ричард был крупным поставщиком героина в Долине в то время. Дэннис предложил обменять у него пушки на героин.

Ричард заплатил нам достаточно, чтобы следующие несколько дней мы находились под непрекращающимся кайфом, а остатки дури решили продать. Мы сняли номер в мотеле, заныкали там таблетки и оружие, которое не удалось обменять, и вернулись в парк. К моему удивлению, машина оказалась на месте. Дэннис завел ее и врубил задний ход. Хорошая новость – она все еще была на ходу. Плохая новость – она все еще, мать ее, была на ходу. У нас остались колеса, чтобы продолжить кутеж. Мы вернулись в мотель, забрали пушки и отправились в эпичный сорокапятидневный пробег, наполненный наркотиками, кражами и кайфом.

Много чего случилось за те полтора месяца. Мы останавливались в дешевеньких ночлежках по восемь долларов за ночь, таких как «Пинк» и «Роза». Мы были не одни. Я знал всех девочек, работавших на улицах, многие из них составляли нам компанию ради наркоты и секса. Мы видели много лиц – обезображенных шрамами, обдолбанных, пустых…

Мы с Дэннисом ограбили ресторан «Большой парень», магазин «Белый фронт» и еще несколько ларьков, надули несколько дилеров, обламывали клиентов на сделках по наркоте и говорили им, где живем, чтобы они рискнули нас найти. С гранатой из багажника Дэнниса я провернул три кражи. Эта идея пришла ко мне, когда я вспомнил одну историю с собрания АА. Один чувак признался, что ходил в банки и выдергивал перед персоналом чеку из гранаты, которую стащил у своего брата-солдата. Я тогда сказал Джонни Харрису, что это офигенная идея. Джонни был трезвенником и бывшим заключенным, отбыл несколько серьезных сроков в «Сан-Квентине». Единственное, что он ответил мне на рассказ о схеме с гранатой:

– Дэнни, быстрее тебя в «Сан-Квентине» окажется только автобус, на котором тебя привезут.

Я воспринял это как комплимент.

Все время, что мы кутили, Дэннис не переставал восторгаться:

– Поверить не могу, что я с Трехо!

Я был его кумиром.

Как-то он встал посреди номера мотеля, заполненного шлюхами, схватил пистолет и воскликнул:

– Устроим уличный суд! Им придется нас грохнуть!

Мне было стыдно. Дэннис не должен был стать грабителем, но превратился в него из-за меня. Я словно очутился в мультфильме «Честер и Спайк», где маленькая псина (Честер) шатается с большой (Спайком) и досаждает ему, постоянно подлизывается, а потом за это отхватывает. Дэннис был Честером, маленьким брехуном. У нашего приключения было только два возможных окончания – тюрьма или смерть. Когда я был под кайфом, то в самых красочных подробностях рассказывал Дэннису, что с ним произойдет за решеткой. Я пугал его. Дэннис никогда не сидел в тюрьме.

– Но этого не будет, если мы попадем туда вместе, так, Дэнни?

Вот тут я становился настоящим мудаком.

– Чувак, который притворяется твоим лучшим другом, первым тебя сдаст.

Вот так и я предсказал свою собственную судьбу.

В каком-то смысле мне было абсолютно похер, чем закончится наше путешествие. Я себя ненавидел, чувствуя поездом, который не мог сойти с накатанных рельсов. Я ненавидел свою жизнь. Смелости на самоубийство мне не хватало, но, если бы я передознулся или попал в перестрелку с копами и умер от пули, мне было бы плевать. Я и так катился вниз, в самую пропасть.

Путь был недолгим.

Однажды Дэннис вернулся в мотель и сказал, что организовал для нас офигенную сделку. Он нашел покупателя, который готов купить сто граммов унции чистой наркоты. Столько дури у нас не было.

– У твоих предков есть сахар?

– Должен быть.

– Они дома?

Я захватил несколько воздушных шариков и воронку, и мы поехали к родителям Дэнниса. Его семья была из среднего верхнего класса, они жили в хорошем доме с красивой мебелью. На стенах висели фотки с семейных вечеринок и выпускных. Всего-то пару лет назад Дэннис был мальчиком с картинки: милым, добрым учеником старшей школы, который на одном из фото обнимал семейную собаку. Я схватил коробку с сахаром, смешал его с сухим молоком и наполнил четыре шарика.

– Сколько нам откатят?

– Сто пятьдесят за тридцать грамм.

Было в этом что-то подозрительное, но слишком уж заманчивым казалось предложение.

Когда мы приехали на место сделки, я увидел машину с двумя мужиками внутри, и плохое предчувствие вернулось.

– Не нравится мне это, – сказал я.

Дэннис даже обиделся.

– Он нормальный чувак.

Его оскорбили мои сомнения, он очень гордился своей сделкой.

В машине покупателей я занял место за водителем. Атмосфера была охренеть какой напряженной. Трое из нас сидели в полной боевой готовности, а Дэннис этого даже не замечал – сидел себе, давил лыбу. Мужик за рулем даже взглядом меня не удостоил.

– Дурь у вас? – обратился он ко мне.

Я ничего не сказал, даже не моргнул – просто смотрел прямо перед собой. Дэнниса мое поведение явно смутило. Он протянул мужику шарики. Водитель повернулся ко мне и протянул котлету из наличных. В ту же секунду, когда он на меня посмотрел, я понял, что он коп. Он снова потряс деньгами. Я не шевельнулся.

– Бери.

– Дэнни, возьми бабки, – поддакнул Дэннис.

Было слишком поздно тормозить поезд. Дэннис уже растрепал им мое имя. Впрочем, все и так знали, кто я такой. И все же я не шевелился. Разочарованный Дэннис сам схватил наличные. В моем мозгу с бешеной скоростью просчитывались самые хреновые варианты развития событий.

Когда мы выбрались из машины, Дэннис был расстроен.

– Ну и что это было?

– Твой покупатель – коп из наркоконтроля, Дэннис. Это подстава.

– Нет-нет, поверь мне. Он нормальный чувак.

Дэннис подвез меня до кафе «У Джонни» на углу Магнолия-Стрит и Лорел Каньон. Там работала одна знакомая официантка. Я как-то расспрашивал ее об их заведении, пытаясь понять, выгодно ли его грабить. И знал, что владелец хранит крупный налик в сейфе у себя в кабинете.

– Поменяй мне деньги, пожалуйста, – попросил я.

Она с ужасом посмотрела на котлету.

– Дэнни, я не уверена, что смогу.

Я знал, что доступ к сейфу у нее был.

– Пожалуйста, мне очень нужна твоя помощь.

Она исчезла в служебном помещении, вернулась и протянула мне плотный конверт.

– Никому об этом не говори.

– Ты просто ангелочек.

– Так все говорят.

Она предложила мне остаться и перекусить, но дела не ждали. Меня подобрал знакомый, мы заскочили в мотель, я забрал пушки и четыре тысячи баксов, которые припрятал чуть раньше. Все это я отвез в дом своих родителей, где за несколько лет до этого вырыл яму у фонтана на заднем дворе – специально для заначек. Там я все и закопал: деньги, дробовик, автомат и ручную гранату.

Я не знал, что делать дальше. Можно было уехать из города – недалеко, конечно, просто залечь на дно где-то поблизости. Приближалась буря, и я точно не хотел встречать ее в доме своих родителей. Пришлось вернуться в мотель. Я устал, выгорел от бесконечного бега и стрельбы. Мое тело вымоталось, а душа болела. Вскоре к мотелю подтянулся Дэннис. Как только он коснулся ручки двери в наш номер, на парковку мотеля со всех сторон съехались патрульные машины. Копы с пушками в руках заорали:

– На пол! Руки за голову!

Дэннис рухнул как подкошенный. Я закатился под ближайшую машину. Легавые попытались достать меня, но я переполз под соседнюю. Так и катался туда-сюда, пока не получил ногой в печень.

– Попробуйте достать меня, сучки! – орал я.

Наконец, один из копов опустился рядом со мной на колени и ткнул мне стволом в лицо.

– Поймал, мудак.

– Это точно.

Двое вытянули меня из-под тачки и отмолотили в мясо.

– Где мои деньги, мудак? – это был тот самый легавый, который сидел за рулем во время фальшивой сделки.

– В кармане.

Он залез ко мне в штаны и достал пятьсот баксов, которые я оставил себе. Коп сразу понял, что бабки не его. Его дело оказалось под угрозой.

– Где мои деньги?! – заорал он.

Меня швырнули на заднее сиденье новенького синего «бьюика», салон которого был обит красивой бежевой кожей. Цвет я запомнил, потому что запачкал все сиденье кровью. По дороге до штаб-квартиры ФБР меня избивали, как котлету. После каждого удара звучал вопрос:

– Где мои деньги?

Мне потом годами снились кошмары, в которых этот коп орал на меня и требовал вернуть его бабки. Даже в камере я иногда просыпался от собственного крика:

– Твоя мамаша забрала их, сучка!