Loe raamatut: «Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф»

© Джабраил Алиев, 2021

ISBN 978-5-0053-6143-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Два друга – недруга: Есенин плюс Мариенгоф

П о в е с т ь

П р о л о г

Почему я решил написать о дружбе Сергея Есенина с Анатолием Мариенгофом?

С творчеством Есенина я познакомился, когда учился где – то в 8 классе.

После этого, стало интересно, узнать как жил поэт и какое у него было окружение. И начал очень скрупулезно изучать биографии писателей, которые входили в литературную группировку под изысканно модным названием «имажинизм».

Хотелось узнать, какую роль в ней играл Есенин, с кем он дружил, а с кем возможно и враждовал.

И оказалось, что как не крути, а лучшим другом и… одновременно недругом Есенина все-таки был и остался поэт, прозаик и драматург Анатолий Борисович Мариенгоф.

Без малого четыре года они дружили, пока не случилась между ними очень серьезная размолвка в конце 1923 года.

И главная причина: пресловутый имажинизм.

Воспоминания Мариенгофа о Есенине после гибели последнего, очень многим близким и знакомым поэта не понравились.

Чем руководствовался Анатолий Борисович, когда писал свои мемуары совершенно невозможно понять.

Так случилось, что мне довелось увидеться и поговорить в 1984 году с известным писателем Леонидом Леоновым, который дружил в свое время с Есениным.

Я тогда служил в армии, и было мне 19 лет. Группа писателей приехала выступать перед солдатами. Когда я увидел Леонова, не поверил своим глазам. Еще бы: ведь это был именно тот человек, который являлся когда- то другом самого Есенина.

Так как я был комсоргом, и тоже должен был принимать участие в приеме гостей, то и попросил (пользуясь, случаем) Леонида Максимовича рассказать о его дружбе с Есениным. Но он не особо был расположен к воспоминаниям.

Однако когда я сказал, что мы будем отмечать в 1985 году 90 – летие поэта у нас в полку и поэтому хотелось бы узнать какие-то свежие интересные факты, он согласился.

На самом деле это было не так. В армии не отмечают юбилеи поэтов. Но я пошел на хитрость: слишком велико было желание услышать свежие рассказы из жизни Сергея Есенина.

Я приготовил блокнот, и многое тогда записал.

Писатель предупредил, что знал Есенина близко только с 1923 по 1925 год.

– А Мариенгофа, – спросил я.

– Этого человека я знал до конца его жизни. Дружбы у нас не было, но при встречах обязательно здоровались и о чем – нибудь разговаривали, чаще о литературе.

Беседа наша длилась без малого 2 часа.

Я выразил глубокую благодарность Леониду Леонову, за то, что он мне тогда юнцу, уделил свое время. Ему ведь было уже 85 лет.

* * *

Спустя десять лет состоялась еще одна интересная встреча с человеком, который очень близко знал Есенина.

В 1994 году я приехал в Москву, чтобы узнать условия творческого конкурса для поступления в Литературный институт.

Я находился во дворе института, когда там появились трое: двое мужчин и женщина преклонных лет в инвалидной коляске.

Оказалось что эта маленькая полноватая старушка, бывшая гражданская жена Есенина Надежда Давыдовна Вольпин (было ей уже 93 года). Она тоже в с1919 по 1923 год входила в группу имажинистов и писала стихи. Впоследствии стала переводчицей.

В 1924 году Вольпин родила сына от Есенина, который стал потом выдающемся математиком.

Я подошел к ней, поздоровался и мы разговорились.

Не надеясь на удачу, я все-таки попросил ее рассказать о дружбе с Есениным.

Надежда Вольпин мягко заулыбалась и спросила:

– А вам очень надо?

– Конечно, – взволнованно отвечал я.

– Через десять дней буду здесь опять по делу, приходите, я расскажу немного о себе, и о Есенине.

В тот день помню, Надежду Вольпин привезли на «Волге».

Она шла своим ходом, но очень медленно. Ее бережно поддерживал под руку водитель и еще одна пожилая женщина (оказалось, что это последняя супруга ее сына).

Полчаса она пробыла в архивном отделе, а я дожидался ее в коридоре. Наконец она появилась с какой – то папкой в руках и кивнула мне. Мы, уединились, в свободной аудитории, чтобы никто не мешал. Я стал расспрашивать в основном о Есенине и Мариенгофе.

И она охотно рассказывала.

– Это была, на мой взгляд, немного странная дружба, – сказала она.

– Почему?

– Они были очень разные по характеру, нередко ссорились, но тут, же и мирились. В милицию попадали несколько раз. Были взбалмошными и очень хулиганистыми. Часто на литературных вечерах Есенин и Мариенгоф спорили с Маяковским, и кажется, получали от этого удовольствие.

Так же хулиганил и поэт Вадим Шершеневич. Он тоже дружил с ними. Мог красиво говорить, и все время любил остро шутить, а иногда даже грубо посмеяться над кем нибудь.

– А вы любили Есенина?

Он засмеялась старческим, дребезжащим смехом.

– Да. Но он сам, кажется, больше всего любил только Миклашевскую. Многие считают, что Зинаиду Райх. Нет, мне лично показалось именно Миклашевскую. А еще была у него хорошая знакомая Екатерина Эйгес. С ней он тоже какое-то время тесно дружил, и отношения у них были близкие. Но, я на него не в обиде. Ему действительно нравились красивые женщины, а я красавицей никогда не была. Даже в молодости.

Она замолчала, продолжая улыбаться. Но молчала только несколько секунд. А потом снова стала увлеченно рассказывать.

Так я и узнал много нового о дружбе этих двух разных поэтов, таких необыкновенных и можно сказать даже загадочных.

Вот такая состоялась удивительная встреча.

* * *

А потом когда уже учился в Литературном институте, познакомился (тоже случайно) с ректором высших литературных курсов поэтом Валентином Сорокиным.

Оказалась что в 60 – 70 годах он был хорошо знаком с поэтом – имажинистом Рюриком Ивневым, который в свою очередь также был другом Есенина. На просьбу рассказать о Рюрике Ивневе Валентин Васильевич помолчал (видимо размышляя, стоит или нет) потом усмехнулся и кивнул:

– Хорошо. Заходи через пару дней, поговорим.

Когда я постучался к нему в кабинет, он пил кофе.

Сорокин поведал, что он даже некоторое время жил у Рюрика Ивнева.

– Это когда не было еще своего жилья, – уточнил он. Рюрик Ивнев был человек спокойный. Я бы даже сказал тихий, но в тоже время себе на уме. Не пьянствовал и не скандалил, и кушал почему – то мало, видимо оттого и был чрезмерно худой. Но относился к своему окружению уважительно, за это и его тоже уважали. Про Есенина и Мариенгофа рассказывал много.

– А про кого больше? – поинтересовался я

– Пожалуй, про Есенина. Говорил, что Мариенгоф был слегка высокомерен. Анатолий считал, что он на одной ступени стоит по таланту с Есениным. Мог, что угодно сочинить о человеке ради личной выгоды, и ради заработка. А вот Рюрик Ивнев не считал себя сильным писателем (он писал и прозу), и спокойно к этому относился. Вот такой он был откровенный и честный имажинист Рюрик Ивнев, – с улыбкой констатировал Валентин Сорокин.

Вот после всех этих непредвиденных, но очень впечатляющих встреч и тщательного изучения свежих материалов, которые стали широко, доступны в 90- годы я и решился, наконец, спустя много лет написать повесть о дружбе и вражде этих двух неординарных людей: Есенина и Мариенгофа.

Так что все нижеприведенное здесь это правда и ничего как говориться кроме правды.

Часть первая

Глава 1

В августе 1918 года высокий, молодой красивый человек одетый чрезвычайно тщательно вышел из здания гостиницы «Метрополь» и направился к месту своей новой работы.

Особенно нарядно смотрелась на нем широкая со стоячим воротником румынская белая рубашка и английский

галстук бабочка темно – фиолетового цвета.

Синие брюки и черные штиблеты дополняли его изысканный модный гардероб.

Он недавно приехал в Москву, и устроился работать литературным секретарем в издательство ВЦИК.

Получит это место смог благодаря двоюродному брату Борису, который хорошо был знаком с известным партийным деятелем Николаем Бухариным.

Сам Борис работал в торговой компании «Кудряшов и Чесноков» и действительно имел широкие связи с известными людьми.

Несмотря на то, что до работы было, не очень близко, молодой человек нередко это расстояние преодолевал пешком.

В Москве было жарко: казалось еще немного, и булыжная мостовая начнет расплавляться.

Последние два дня температура воздуха поднялась выше тридцати градусов.

Он подошел к лотку, где под низким брезентовым навесом в картузе с треснутым козырьком и в белом дырявом фартуке бородатый мужик продавал холодный сироп.

Мужик быстро пересчитал мелочь, потом подал молодому человеку стакан, и вдруг смерив его неприязненным взглядом, глухо процедил:

– Ну и щеголь, откуда, только деньги берете.

Щеголь сделал несколько глоточков холодного сиропа и недоуменно спросил:

– А что плохо быть таковым? Я за своим видом стараюсь следить, между прочим.

Мужик оскалился и злобно выпалил:

– Все вы такие буржуи. Гнать надобно вас большой метлой…

Молодой человек усмехнувшись, сердито ответствовал:

– Во – первых я не буржуй, а во – вторых интересно узнать не вы ли будете гнать?

– Нет, на то есть чекисты, – сказал продавец резко и громко. И слова его прозвучали так, словно раздался выстрел из ружья.

Молодой человек в ответ лишь вновь спокойно усмехнулся и, поставив стакан обратно на лоток, твердо проговорил:

– Не получиться, руки коротки.

И быстро зашагал уверенной походкой прочь.

* * *

Место работы молодого человека это четырехэтажное здание издательства, выстроенное из темно – серого кирпича.

Стол располагается в отдельной небольшой комнате у окна на втором этаже, откуда открывается отличный вид на Тверскую улицу.

Разлапистые стройные акации выстроились вдоль дороги ровными рядами, словно девушки в нарядных зеленых платьях. И птички громко и весело щебечут так, как – будто хотят донести до людей непременно что – то очень важное.

Но птичий язык людям не понять. Люди, словно муравьи быстро куда – то торопятся.

Однако возле какого – нибудь дерева, кто – то из них обязательно остановится хотя бы на минутку, чтобы чуть – чуть отдохнуть. Достает носовой платок, и усердно начинает отирать обильно стекающийся пот с измученного непомерной жарой лица.

Рядом, находится также небольшой стихийный рынок.

Здесь бойко и громко торгуют как продуктами первой необходимости, так и промышленными товарами.

На рынке можно найти гвозди, скобы, молотки, хомуты для шлангов, старую обувь, а также калоши разных фасонов и размеров.

В комнату, где сидит молодой человек через открытое окно время от времени долетают отдельные фразы с улицы.

– Почем калоши?

– Три тысячи.

– Дорого…

– Как дорого?

– Скидывай тысячи.

– Кукиш тебе.

– Ах ты…

* * *

Молодой человек едва улыбается, берет с полки папку и, вынув оттуда, лист небольшой желтой бумаги с записями, кладет аккуратно на стол.

Он внимательно отмечает тех писателей, которые приходят к ним и, соглашаются сотрудничать с новой властью, издавая свои произведения в издательстве ВЦИК.

Совсем недавно приходил поэт Рюрик Ивнев.

В прошлом он был буржуазный, а теперь вдруг объявил себя пролетарским поэтом. Удивило литературного секретаря, то, что Ивнев был не очень разговорчив.

Но каждое слово он произносил очень четко. Ивнев так и сказал: «Вот я пришел сюда осознанно, и ныне готов начать сотрудничать с новой властью всегда».

К обеду в маленькой комнате стало гораздо светлее, но также и очень душно. Захотелось попить воды.

Однако как только он встал, чтобы спуститься на первый этаж и набрать в чайник водички, дверь шумно отворилось, и на пороге появился стройный, небольшого роста юноша немногим старше двадцати лет.

На, юноше была светло – синяя длинная рубашка, перепоясанная широким желтым ремнем, серые широкие брюки и белые парусиновые туфли.

Очень симпатичное белое лицо обрамляли светлые длинные кудрявые волосы.

Юноша улыбнулся широко и доверительно, и, протянув руку, негромко сказал:

– Меня зовут Сергей Есенин, я поэт. Могу ли видеть директора издательства товарища Еремеева?

Литературный секретарь тоже заулыбался, и крепко пожав руку юноше, ответил.

– Директор издательства у нас товарищ Бухарин, а Еремеев его заместитель. Он заведует художественным отделом.

– Ах, вот оно как…

– Да так. А меня зовут Анатолий Мариенгоф. Приятно с вами познакомиться. Я тоже, кстати, пишу стихи.

Они немного помолчали, изучая друг друга внимательно, а потом Мариенгоф тихо добавил:

– Но сейчас нет заведующего Еремеева. Однако должен скоро быть.

И тут же вдруг рассмеялся:

– Если бы я поэту Рюрику Ивневу пожал вот так крепко руку, он, наверное, возмутился бы.

– Почему, – спросил Есенин.

– Уж очень он капризный. Сразу видно, что из бывших дворян.

Есенин немного оттопырил нижнюю губу

– Не такой уж и капризный кажется.

– А вы что знакомы?

Есенин кивнул:

– Конечно, еще в 1915 году познакомились в Петербурге. Выступали вместе на поэтическом вечере. Я был тогда с Николаем Клюевым. Мне кажется, мы даже подружились.

Мариенгоф снова улыбнулся:

– А я читал ваши стихи в «Радунице».

– И каково ваше впечатление? – полюбопытствовал Есенин.

Мариенгоф продолжая улыбаться, словно говорили о его собственных стихах, кивнул.

– Хорошее. Больше всего понравилось о собаке, у которой забрали щенков.

Есенин покачал головой и почему – то сердито заметил:

– Это действительно было. Произошло у нас в Константиново еще в 1912 году. Один местный украл щенков и хотел их продать цыганам.

– А зачем им щенки?

– Как зачем? Чтобы когда подрастут, табор по ночам охраняли. Они часто так делают.

– А собака чья?

– Есть одна женщина, которую зовут Лидия Кашина. Так вот собака эта была бродячая и стала она жить у нее в имении. И сейчас она там, и все у нее вроде хорошо.

– Мда…, цокнул языком Мариенгоф. У нас дома тоже в одно время жила кошка, которая никого не подпускала к своим котятам. Мы их могли брать на руки, только тогда когда она засыпала или уходила гулять.

– И где сейчас кошка? – поинтересовался Сергей.

– Пропала куда- то, – махнул рукой Мариенгоф. У меня сестра в Пензе живет, так она на рынке другую кошку купила.

Оба снова ненадолго замолчали, а потом Мариенгоф что – то черканул на листе бумаги и поинтересовался:

– Так значит, вы готовы товарищ Есенин сотрудничать с новой властью?

– А я уже сотрудничаю, – усмехнулся Есенин, и слегка взволнованно взъерошив свои густые волосы, спросил, – Не читали разве мое революционное стихотворение «Небесный барабанщик»?

– Нет, – признался Анатолий.

– Там ясно дано понять, за какую я власть.

– Обязательно прочту, – пообещал Мариенгоф.

– Пить охота, ну и жара, – выдохнул Есенин.

– Я только собирался воды набрать. Посидите здесь, у нас вода только на первом этаже. Может, и чаю заварим.

– Здорово, – кивнул Есенин.

Мариенгоф юркнул за дверь, и быстро явился, обратно держа в одной руке чайник с водой, а в другой сжимая приличную щепотку чая, завернутую в кусок бумаги.

– Сейчас заварим. И леденцы у меня есть…

– Уютно у вас, – заметил Есенин, окидывая любопытным взглядом небольшой кабинет нового знакомого.

– Угу, – кивнул Мариенгоф, разжигая маленький медного цвета примус. Одно вот плохо…

– Что?

– Работая литературным секретарем, не остается времени писать стихи. А я ведь все – таки поэт.

– А я на вольных хлебах, живу так сказать на гонорары, – тихо и не совсем убедительно изрек Есенин.

Мариенгоф пристально взглянул на него.

– Что платят плохо?

– Да, не очень, – согласился Есенин.

– Надо свое издательство открывать, – уверенно произнес Мариенгоф.

Потом спросил:

– А где проживаете в данное время?

– На Воздвиженке в ванной комнате…

– Где?

Есенин расхохотался:

– Проживаю вместе с Клычковым. Так вот я себе выбрал ванную. Там тихо и спокойно, и мыться можно часто.

– Не поэт, ли Клычков?

– Именно. Сергей Антонович. Но называем мы его Антоныч.

– В здании Пролеткульта, что ли?

– Да рядом. А вы где?

– В гостинице временно у родственника.

Молча, выпили чаю. После этого Есенин встал и, слегка поправив у зеркала, волосы заметил:

– Видимо не дождусь Еремеева. Я и так, задержался пора идти, надо новые стихи сочинять.

Мариенгоф протянул руку и усмехнулся:

– Это верно. Нам поэтам надо писать стихи. Ну что же не говорю, прощай, а говорю до свидания. Приходите через неделю поговорим о многом. В том числе о новом литературном направлении, который мы организовываем с Вадимом Шершеневичем. Знаете его?

– А как же. Разве можно не знать бывшего знаменитого футуриста, который когда – то дружил с Маяковским.

– Так вот он придет. Обсудим наши стихи и насчет журнала тоже потолкуем. Мы с ним выпускаем сборник под названием «Явь». Еремеев обещал помочь. Дадите стихи?

– Дам. Только давайте Анатолий будем обращаться к друг другу на ты. А то как – то совсем официально, получается, – попросил Есенин.

– Сам хотел предложить, – засмеялся Мариенгоф.

* * *

Есенин ушел, и Мариенгоф вдруг некстати вспомнил о мужике, который торговал сиропом. И стало ему неприятно.

Ведь глаза сверкали у того человека искренней ненавистью.

А почему? Только потому, что прилично одет? Что – то не очень ладное происходит ныне со страной.

Злобой что – ли наполняются сердца людей? А было бы у него оружие, интересно застрелил бы? Может и так.

«А я бы мог»? – сверкнула нехорошая мысль в голове. И тут же немного цинично ответил себе: «да мог».

Ведь если тебя собираются убить, то и ты должен уметь это сделать.

Вот отец, погиб три месяца назад от шальной чехословацкой пули. Получается, тоже злобой кипели сердца этих проклятых чехов.

Да конечно они не целились именно в него, но если бы, не устроили пальбу, то отец был бы жив.

Глава 2

Когда Есенин вернулся к себе в квартиру, Клычков удивленно спросил:

– Ты где был Сергей?

– А что?

– Зинаида приезжала, хотела тебя видеть. Я думал, ты знал, что она должна приехать.

– Не знал, – ответил Есенин. – С дочкой была?

– Нет, – качнул головой Клычков. Сказала, что Татьяну у матери оставила, и еще сказала, что сразу обратно и уедет.

– А что спрашивала?

– Денег хотела. На дочку то деньги ведь нужны.

– Ну, вот дела, – потер задумчиво лоб Есенин. Интересно, почему телеграмму не прислала. Или в Орле почтамта нет.

– Я дал ей двадцать тысяч, что у меня было.

– Спасибо тебе Антоныч. Я должен скоро гонорар получить за книжку стихов тогда и сочтемся. Ты понимаешь, встретил утром Городецкого: он из Питера приехал. Так он стал меня пивом угощать. Про Блока рассказывал, что он поэму интересную написал про революцию. А потом поехал я в издательство ВЦИК, чтобы с Еремеевым поговорить, но его не оказалось на месте.

– А о чем Коненков просил тоже забыл?

– Вот ведь забыл…

– Надо кантату сочинить в память о погибших за революцию. Задание ведь ответственное.

– Ну, еще есть время, а потом где поэт Герасимов?

– Обещал придти, но что – то не пришел.

– Вот, вот, – а виноваты только мы будем. Так что ли?

Есенин снял туфли, плюхнулся на старый диван, и с удовольствием вытягивая ноги, весело заметил:

– Если Герасимов откажется, возьмем в соавторы Владимира Кириллова. Как думаешь Антоныч?

Клычков пожал плечами.

– Не знаю. Они ведь друзья, поэтому Михаил может обидеться. Да и Кириллов не пойдет на это.

– Я вот в издательстве с поэтом Мариенгофом познакомился…

– И что?

Может, пригласим его? – не без интереса спросил вдруг Есенин.

– Ты читал его книжку стихов «Витрина сердца»? – задал вопрос Клычков.

– Представляешь, нет.

– А мне попалась на глаза. Так вот скажу, что слабая вещь. Не стихи, а какие – то нервные выкрики, много пустого, ненужного. И в этих стишках он, между прочим, прославляет мертвецов, а нам надо воспеть жизнь и героизм. Те самые красногвардейцы, которые погибли за революцию, они для нас должны быть как живые. Разве не так?

– Да так, – исподлобья глядя на Клычкова, произнес совсем тихо Есенин.

Его веки начали закрываться, и он медленно стал погружаться в глубокий сон.

Сквозь дремоту услышал, как Клычков сказал:

– Обещал придти Петр Орешин, схожу в магазин, куплю чего – нибудь. У меня еще немного денег осталось.

Есенин ничего не ответил, так как уже спал. Золотистого цвета волосы веером разметались по подушке.

Клычков тихо, почти на цыпочках вышел из квартиры, старясь, лишний раз не шуметь.

Глава 3

Через неделю Есенин сам решил навестить поэта Михаила Герасимова, который должен был написать совместно с ним и Клычковым «Кантату».

Он желал окончательно уточнить у него, будет работать с ними или нет.

Уже подходя к дому, где проживал Герасимов, Есенин неожиданно столкнулся с самим поэтом.

– Ко мне, что ли Серега? – спросил Михаил, и его хмурое продолговатое лицо едва заметно посветлело, и мелкие морщинки чуть – чуть набугрились около глаз.

– К тебе, к тебе, – буркнул Есенин. – Такое дело значит, Клычков все ноет, что надо стихи успеть подготовить к годовщине революции. Не можем ведь мы дедушку Коненкова подвести. Ты вообще настроен или нет? Может, передумал?

Высокий, статный Герасимов, который стоял, практически вытянув руки по швам как солдат, кивнул и важно заметил:

– А как же намерен. Тем более обещали пайки продуктовые выдать.

– Это так, – согласился Есенин.

– Ну, давай тогда ко мне что ли, как раз выпьем немного нашего русского вина и поговорим.

И Михаил, оттопырив, полу узкого летнего пиджака, показал бутылку вина с длинной оранжевой бумажной пробкой, которую держал под мышкой.

– Не откажусь, по стакану можно, – улыбнулся Есенин.

Герасимов проживал в двухкомнатной квартире на первом этаже деревянного дома выкрашенного в яркий зеленый цвет. Дом находился в Староконюшенном переулке, который до революции принадлежал купцу Дмитрию Щукину.

– Вот здесь и ютимся с Кирилловым, – сказал Герасимов, распечатывая бутылку и разливая вино в стаканы.

На закуску он выставил малосольные огурцы и тонко нарезанный сыр. Молча, выпили и закусили огурчиками.

– Я вижу у вас две комнаты, а это уже неплохо, – окинув помещение, сказал Есенин. А где ныне находится товарищ Кириллов?

Герасимов неопределенно махнул рукой.

– Уехал к себе в Смоленск, за женой. Обещал через месяц вернуться.

– Понятно.

– А ты женат или как? – поинтересовался Герасимов у Есенина, вновь разливая вино.

– А как же, – торжественно заявил Есенин. Дочка родилась недавно. Назвали Татьяной, значит в честь моей матери. Жена не так давно уехала в Орел к своим родителям, там с ребенком легче ей будет.

У меня жена красавица. Может, слышал о ней, зовут Зинаидой. Она работала секретарем в газете «Дело народа». Я ее у поэта Алексея Ганина увел.

– Ну да, – удивился Герасимов.

– Именно так, – засмеялся Сергей.

– Нет, я ее не знаю, – признался Герасимов. Поздравляю. С красивой женщиной всегда приятно жить.

Есенин выпил стакан вина, с удовольствием закусил сыром и с любопытством спросил:

– Слушай Михаил у меня вот уже третья книга выйдет скоро, а у тебя сколько?

Герасимов внимательно взглянул на Есенина, и не очень поверил ему.

– Неужели третья?

– Да третья.

– Но ты, же моложе меня кажется на шесть лет.

– Я вас всех моложе, – рассмеялся Есенин, обнажая ровные маленькие зубы.

– Нет, я только вторую готовлю, – честно признался Герасимов.

– Ну, вот слушай, – говорил Есенин, продолжая хитровато посмеиваться. Городецкий старше меня на десять лет, Клюев старше тоже на десять, Орешин старше на восемь лет, Кириллов старше на пять, и Ширяевец старше…

– А кто младше? – перебил Есенина Герасимов.

– Младше…, – задумался Есенин. Ну, например Василий Казин, Так сказать юный начинающий комсомольский поэт. Да вот еще и Мариенгоф. Он оказывается младше меня на два года, а я думал, что старше.

– А у него, сколько книжек вышло? – не без любопытства поинтересовался Михаил.

– Только одна. Но желает открыть издательство, или журнал. У него есть радетели…

– И кто это?

– Сам Бухарин.

– Ух, ты, – крякнул Герасимов. Но мы тоже не лыком шиты. У нас тоже есть радетель, сам Луначарский, который и создал Пролеткульт. Кстати моя вторая книга выйдет там. И ты приходи, издадим и твою книжку.

– Как – нибудь наведаюсь, – свесив голову на грудь, глухо изрек Есенин. Хмель ударила ему в голову, и состояние полного блаженного покоя, овладело его телом.

– Хочешь, ложись на кровать, отдохни, – предложил Герасимов.

Но Есенин вдруг вскочил как ужаленный и воскликнул:

– Черт возьми, ведь у меня же свидание.

– Да ну, – воскликнул также громко Михаил. – И кто она?

– Кажется студентка. Во всяком случае, говорила, что учиться в институте. Вот только забыл в каком.

– А как же Зинаида?

Есенин немного смутился и не совсем уверенно проговорил:

– Ну, я ведь так чтобы немного развеяться. Сам понимаешь. Да и ты, наверное, не без греха.

– Есть такое дело.

Герасимов налил себе остатки вина и хрипло напутствовал:

Ну, тем не менее поспешай дорогой товарищ Есенин.

– Да, да, – согласился Сергей и быстро выпорхнул за дверь.