Loe raamatut: «Миледи», lehekülg 2

– Было интересно? Понравилось? Вопросы есть?

А ещё охотно давал списывать всем тем, кто этого хотел. Мог решить по чьей-то просьбе непростое уравнение или что-то объяснить. Меня часто стали благодарить. Произнося столь дорогое моему сердцу простое слово «спасибо», они, тем не менее, не торопились впускать меня в свой круг. Вот так и продолжалась моя школьная жизнь. Вроде бы я был вместе со всеми в одном классе и выглядел почти таким же, как они все. Но в то же время я как бы постоянно пребывал вне класса. И всё это длилось достаточно долго.

Единственное, что меня утешало все эти годы, была надежда на то, что рано или поздно всё это кончится. Ведь любое обучение имеет начало и конец. Вот и надо дождаться конца. Когда до окончания школы оставалось всего несколько месяцев, я поражался лишь тому, что за все эти долгие годы, я так и не смог стать таким же, как все остальные. Так и остался изгоем.

***

Все эти школьные годы я не переставал себя утешать. В качестве обоснования и аргумента я использовал любимую присказку моей мамы. Она любила повторять:

– Всем людям нужно общение. Просто одни общаются друг с другом, а другие с книгами. В одном случае ты обмениваешься эмоциями и знаниями с обычным человеком, а в другом – твоими собеседниками становятся великие умы. А с кем же ему надо общаться в конце концов человек выбирает сам. Хотя здесь не всё так просто. Иногда бывает и так, как в той знаменитой поговорке: «Послушного судьба ведёт, а упрямого тащит». Кто же может знать, как всё, в конце концов, сложится у тебя. Может быть, ты и встретишь в этой жизни достойных, интересных людей, с которыми ты будешь общаться.

– Интересно, а где же я их встречу? Пока кругом вообще нет желающих общаться со мной.

– Встретишь. Обязательно встретишь. Но всё же не исключено, что потребность в общении ради общения просто сойдёт на нет. И случится это именно тогда, когда появится та самая, единственная. Ну та, без которой ты не сможешь даже представить себе свою дальнейшую жизнь.

Странный это был прогноз. Я его так и не понял. А книги я действительно очень любил. Это была моя Нарния, в которую я всегда мог сбежать от обыденности, от рутинной и размеренной жизни. Я читал запоем с самого детства. Отец утверждал, что у меня это наследственное. Как-всегда это у него бывает, в конечном счёте, во всём оказывалась виноватой моя мать. Он считал, что именно от неё мне передалась эта страсть к чтению. Причём, генетически. Мать, как обычно это и бывает у нас, всего лишь лениво оправдывалась:

– Это не может передаваться генетически. Нет гена, отвечающего за любовь к чтению.

– Это у нормальных людей нет. А у тебя есть. Вот и он такой же ненормальный, как и ты.

– Но он же совсем не такой, как я. Я его столько лет не могу заставить прочитать нормальные вещи. Всякую муру типа Пелевина или Мураками он с удовольствием читает. А ты попробуй заставить его прочитать «Войну и мир». А ведь ему уже почти пятнадцать. В его возрасте я смогла осилить всю классику.

У отца, как всегда, ответ был наготове.

– Ну, какой же идиот в наше время способен добровольно прочитать четыре тома этой тягомотины? Только в экстремальной ситуации. Скажем, как это было у Назима Хикмета. Сидишь себе в турецкой тюрьме, делать всё равно нечего, вот и читаешь всё то, что есть в тюремной библиотеке. Кстати, ты знаешь, что именно он перевёл «Войну и мир» на турецкий? Но сейчас же жизнь совершенно другая.

Бедная мама пыталась спорить. Приводила какие-то аргументы. Но мой отец всегда был чем-то, очень напоминающим тайфун или ураган. Очевидно, что только на пути природных стихий ничто и никогда не может устоять.

Он и был такой стихией в человеческом облике.

– Ты пойми, что изменился сам темп нашего существования. Всё, что когда-то было нормой для тебя, сегодня превратилось в анахронизм. Кинематограф убил роман. А феминизм уничтожил тех барышень, которые, дожидаясь замужества, читали толстые романы. Мужчины же вообще не читают всю эту беллетристику. Только книги по специальности. У них нет времени. Хотя фильм посмотреть могут. От скуки. Или на свидании в кинотеатре с хорошенькой, послушной, готовой на всё девочкой.

Дальше рассуждения отца переместились совершенно в другую плоскость. Он начал доказывать матери, что гораздо лучше посмотреть хорошую экранизацию, чем потратить несколько дней своей жизни на чтение огромного романа:

– Правильно говорят – лучше один раз увидеть! Во времена нашей молодости фраза «Время – деньги» была пустым звуком. А сейчас любые знания оцениваются с позиции того, насколько они полезны для дела. И никто не будет тратить своё время на то, чтобы читать хорошую литературу и получать от этого удовольствие. Ну, может быть, ещё дождаться от какой-то заумной бабуленции признания в том, что ты настоящий интеллигент, раз ты смог осилить эту муть. А Тол стой изначально был обречён. Он же не входит в список литературы, рекомендованной будущим менеджерам.

Мать, конечно же, не желала уступать в споре.

– А ты знаешь, что литература и кинематограф – родные сёстры…

– Это не ты придумала. Это Хичкок сказал.

– Не знала. Но я всё же скажу тебе, что думаю лично я. Не прячась за цитаты и чужое мнение. Так вот, послушай меня…

Конечно же, отец не дал ей договорить. Он просто взял и поцеловал её. А ещё сказал, что заранее согласен со всем, что она скажет. И даже не будет обзывать всё это ерундой на постном масле. Было очевидно, что переспорить её он не сможет, вот он и ушёл. Оставил поле боя. Дальше мама говорила исключительно для меня.

– Кинематограф – это, вообще, самый великий убийца в нашем мире. Первой его жертвой стал, конечно же, роман. Сегодня вместо многих часов, проведённых за чтением, достаточно просидеть перед экраном всего полтора часа. Людей уже не интересует тонкости чувств героев, а только сюжет. Грубая канва событий прекрасно передаётся в любом фильме. Но меня удивляет лишь то, что чем лучше роман – тем хуже фильм. Очень мало таких случаев, когда шедевр литературы становится шедевром кинематографа. А иногда бывает и так, что на какой-то захудалый рассказ создаётся абсолютно не похожий на него прекрасный фильм. Самое яркое подтверждение всему этому – «Завтрак у Тиффани».

Но нам с мамой не повезло. На кухню вновь ворвался отец.

– Послушай меня. Мой самый любимый режиссёр – это Люк Бессон. Человек, который из своих подростковых фантазий смог создать такой шедевр, как «Пятый элемент». Это чисто кинематографическое восприятие мира. И оно никоим образом с литературой не связано. И перестань зомбировать парня. Он и так уже весь во власти твоих дурных фантазий.

Как всегда это и бывает в нашей семье, свои, самые убедительные и веские аргументы они оба, в конце концов, излили на меня. Правда, отец так и не дослушал мать. Опять ушёл в знак протеста.

– Дай мне всё-таки договорить. Тем более что то, что я хочу сказать, адресовано вовсе не тебе, а моему глупенькому сыночку. Чтение требует наличия у человека хотя бы капельки мозгов. А кино – это удовольствие, доступное всем. Даже дебилам. Но ведь и в кино у каждого есть свой уровень восприятия. Сопереживание, сочувствие, погружение в мир героев книги – всё это давным-давно сдано в архив истории. Уже нет нужды читать даже только что изданный роман. Лучше подождать. Если роман по-настоящему интересный, то его величество Голливуд снимет по нему фильм.

Вот только «Шантарам» никак пока не снимут. Уже даже Джон Депп успел постареть, а они всё раскачиваются.

Дальше мне уже было просто интересно, куда же их заведёт эта дуэль. Мама, упорно игнорируя уже вернувшегося на кухню отца, продолжала меня воспитывать.

– Знай, что кинематограф к тому же сумел убить воображение. Читая роман, каждый из нас мог вообразить себе, как на самом деле выглядит главный герой или героиня. Авторы, конечно же, описывали их внешний вид. Но именно наше воображение предоставляло нам яркий образ. Утверждая того или иного актёра на роль, кинематограф дарит нам уже как бы каноническое воплощение нашего героя. Не надо уже ничего воображать. Не надо фантазировать. Всё решено без нашего участия. И это просто ужасно.

Таким образом я ещё раз убедился в том, что у каждого из них своя правда. Только ведь зачем и почему они, столько лет проведя вместе, вновь и вновь что-то доказывают друг другу, я понять всё же не мог. Правда, брат отца всегда восхищался их словесными баталиями.

– Нормальные люди после двух лет брака ни о чём не разговаривают. Ну, разве что спрашивают, почему в доме нет хлеба или молока. А твои просто сражаются. Подозреваю, что они до сих пор любят друг друга. Вот потому и так жарко между ними. Ведь твой отец влюбился в неё, когда ему было шесть, а ей – три. Всё пытался побороть эту любовь. Даже женился. Не на ней. По молодости и по глупости он женился исключительно назло ей. Но этот его брак продлился очень недолго. А потом он всё же собрался с силами и сумел взять эту крепость.

Это уже становилось просто интересным. Оказывается, что страсти в нашей семье стали бушевать ещё до моего рождения. А я ведь был уверен, что все эти дискуссии генерирует исключительно моя любовь к чтению.

– Твоя мать, по-моему, до сих пор не понимает, как это получилось, что она вышла за него замуж. Ведь у неё был уже почти условный рефлекс на него. И выработался он весьма странным способом. Никто из нас не может в точности сказать, сколько раз она говорила ему: «Нет». А потом вдруг взяла и согласилась. Уверяла меня, что сказала это, абсолютно уверенная в том, что это всего лишь его очередная шутка. А он взял и женился. И это прекрасно. Хотя бы потому, что у них есть ты. Ра дуйся тому, что у тебя есть такая семья. Абсолютно не похожая ни на какую другую.

В конце концов, моя страсть к чтению сыграла очень злую шутку со всеми нами. Я видимо сам того не подозревая, где-то нарушил границу между двумя такими категориями, как «читатель» и «писатель». И всё это могло кончиться весьма плачевно. В качестве пограничника выступила моя учительница литературы. Она почему-то вдруг начала считать своей первостепенной обязанностью регулярно приглашать моих родителей, вручать им очередное моё сочинение и за давать один и тот же вопрос:

– Вы считаете, что это нормально?

А дальше были вариации на тему о том, что именно любовь к чтению превратила меня в монстра, играющегося на бумаге с людскими судьбами. Пока только на бумаге. Но, оказывается, поневоле у неё возни кал вопрос, а не захочу ли я воплотить все эти свои игры в реальность? Всю свою убеждённость в том, что я непременно это сделаю, моя учительница изливала в своих жалобах моей матери.