Tsitaadid raamatust «Разрыв во времени»
Я понял, что значит скорбеть: жить с кем-то, кого больше нет.
1) Могу ли я жить без тебя? Да.
2) Хочу ли я жить без тебя? Нет.
3) Часто ли я думаю о тебе? Да.
4) Скучаю ли я по тебе? Да.
5) Думаю ли я о тебе, когда я с другой женщиной? Да.
6) Считаю ли я, что ты не такая, как все остальные женщины? Да.
7) Считаю ли я, что я не такой, как все остальные мужчины? Нет.
8) Речь идет о сексе? Да.
9) Речь идет только о сексе? Нет.
10) Чувствовал ли я что-то подобное раньше? Да и нет.
11) Чувствовал ли я что-то подобное после встречи с тобой? Нет.
12) Почему я хочу на тебе жениться? Меня бесит сама мысль о том, что ты выйдешь замуж за кого-то другого.
13) Ты красивая.
...выбор ли это? Все самое важное в жизни происходит по чистой случайности. А все остальное можно и распланировать.
- В общем, Эдип затевает расследование, и все улики указывают на… него самого! Представь, каково ему было.
– Хреново.
– Не то слово, хреново. Его жена, или мать, или жена-мать, Иокаста бросилась в спальню… В спальню! Сколько оттенков значений! В общем, бросилась она в спальню и там повесилась. Эдип срезал веревку, снял с Иокасты брошь и выколол себе глаза.
– Что, правда?
– Правда. И вся эта история… ключевой аспект западного мышления, миллиард невротиков, миллион психотерапевтов и мудаков, теория литературы, вся эта тревожность, весь этот гонор…
– Теперь его запросто лечат антибиотиками.
– Гонор – это не гонорея.
– Я же сказал, я ни разу не врач.
Я не знаю, где Бог, но мне кажется, что Бог знает, где я.
- Ты читал Жерара де Нерваля?
Ксено даже не знал, кто это.
– Он тебе понравится. Один из моих любимых французских поэтов. У него был домашний питомец, омар, и Нерваль выгуливал его на поводке по набережной Сены.
– Что с ним стало?
– С омаром?
– С поэтом.
Ксено на секунду приобнял Мими за плечи.
– Он жил в девятнадцатом веке, – сказала она. – Еще до того, как Осман разрушил весь старый Париж. Это был средневековый город. Жерар де Нерваль жил в доме, похожем на мой: постройка семнадцатого века, маленькие комнаты, маленькие окна, выходящие в крошечный двор-колодец. Квадратик неба, как крышка. Он влюбился в женщину из низов и стыдился своей любви. Однажды ночью ему приснилось, что во двор упал ангел, величественный и огромный. Падая, ангел сложил крылья и оказался в ловушке. В темные окна летели перья. Одна старуха принялась набивать ими подушку. Если бы ангел попробовал вырваться, расправив крылья, он бы снес все ближайшие дома. Но если не вырвешься, то умрешь. Через несколько дней Жерар де Нерваль повесился в подвале под решетчатым люком на улице. Человек, проходивший мимо, глянул вниз и увидел, как он болтается там в одиночестве и темноте.
– Ужасная история, – сказал Ксено.
– Но что делать, – сказала Мими, – если, чтобы освободиться, надо разрушить все вокруг?
– А если нет, то умрешь? – спросил Ксено.
– Да. Если нет, то умрешь.
Несть числа повествованиям о потерях и обретениях.
Словно вся история человечества – одно большое бюро находок.
Возможно, все началось, когда Луна откололась от Земли – бледная, одинокая, настороженная, близкая и далекая, замкнутая, вдохновенная. Аутичная сестра-близняшка Земли.
Так возникли истории о близнецах. О парах, которых нельзя разлучить, но и вместе им быть невозможно. О лишениях и утратах, о кровной вражде и разбитых сердцах, о влюбленных, которые думали, что бессмертны, пока кто-то из них не ушел навсегда.
Легенды о рае – отчасти Луна, отчасти материнская утроба. Две планеты, летящие в космосе. Ракета-носитель. Атлантида. Эдем. Вальхалла. Дивный новый мир. Где-то должен быть еще один мир.
Мы вышли в море. Звезды плясали огнями на мачтах. Мы не знали, что звезды – те же ископаемые остатки, отпечатки прошлого, шлющие свет, как сообщение далеким потомкам, как последнюю волю.
Мы вышли в море. Мы думали, что плывем к краю света и перевалимся через край, подобно плоту, рухнувшему с водопада. Мы перевалимся через край и окажемся в месте, о котором мы знали, что оно существует, если нам хватит смелости его найти.
Оно должно быть где-то здесь.
Отсутствие отсутствующего. Недостаточность недостающего. Мы знаем, как это бывает. Каждое наше усилие, каждое дерзновенное начинание, каждый поцелуй, каждый удар в сердце, каждое письмо домой, каждое расставание и каждый отъезд – это отчаянный поиск того, что утрачено, среди того, что есть рядом.
Церковь Божественного Завета начиналась с лачуги, выросла в большой дом, а потом – в небольшой городок. В основном сюда ходят черные. Но и белые тоже. Белым труднее поверить в то, что у них есть, во что верить. Они цепляются за конкретику вроде семи дней Творения или воскресения Христа. Меня самого эти вопросы не мучают. Если Бога нет, то после смерти мне хуже не будет. Я просто умру. Если Бог есть… Да, я слышу, как вы говорите: «И где он, твой Бог?»Я не знаю, где Бог, но мне кажется, что Бог знает, где я. У него есть первый в мире навигатор с функцией поиска. Найти Паста.
Паст – это я.
Осенью падают листья, деревья стоят голыми и беззащитными. Лео чувствовал себя осенним деревом. Он терял свой покров.
– А разве вы сами не коммерсант? – спросила Пердита.
Автолик покачал головой:
– Для коммерсанта я слишком честный. Я бесхитростный проходимец.
