Loe raamatut: «Мутные воды»

Jennifer Moorhead

Broken Bayou

All rights reserved

Copyright © 2024 by Jennifer Moorhead

© Смирнова М., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Посвящается Майку, Маккензи и Мие.

Вы – мое солнце, моя луна и мои звезды.

Январь 2002 года

Сьюзи Уизертон тошнило от того, что все присутствующие в казино орали: «Тигры, вперед!» Команда Университета штата Луизиана выиграла Сахарный Кубок. Можно подумать, что-то невероятное. Они победили команду Иллинойса. Даже она, с ее больным коленом, могла бы победить команду Иллинойса. Если бы они играли против ее альма матер, у них вряд ли был бы повод орать так громко. Но Сьюзи понимала, что не следует кричать «Roll Tide»¹ в этой фиолетово-золотой толпе.

Она сунула пальцы в пластиковый стаканчик с монетами, стоящий у нее на коленях, опустила одну из них в прорезь автомата и дернула за рычаг, молясь о том, чтобы сегодня вечером вишенки выстроились в ряд. Она уже провела здесь несколько часов и ни черта не получила. На прошлой неделе удача снова была к ней немилостива. Во время четырехчасовой поездки из Хьюстона Сьюзи пообещала себе, что это в последний раз. Похоже, луизианские корабельные казино были не настолько щедры на выигрыш, как в рекламе. Но, по крайней мере, «Каджунская красавица» была надежно пришвартована. Благодаря луизианским хитростям Сьюзи не приходилось беспокоиться о морской болезни.

Она зажгла очередную сигарету и махнула рукой молодой официантке, которая с улыбкой приняла два ее предыдущих заказа на выпивку. Потом опустила в прорезь еще одну монету.

– Ну же, давай!

И автомат выдал. Зазвенели колокольчики. Ее автомат замигал огоньками и взвыл, словно сирена. Сьюзи подскочила, рассыпав монетки, и захлопала в ладоши.

– Кажется, вам сегодня везет, – произнес кто-то рядом с ней.

Может быть, эта поездка на суда-казино все же будет не последней для нее. Этот джекпот на некоторое время даст стабильность ей и ее дочерям, особенно учитывая, что вскоре на свет появится ребенок – ее первый внук или внучка.

Сьюзи забрала выигрыш и направилась к парковке, улыбаясь и нащупывая в кармане ключи от машины. Уже подойдя к автомобилю, она уронила их и наклонилась, чтобы поднять, и тут позади нее раздался голос:

– Позвольте, я помогу вам.

Сьюзи вздрогнула, когда в глаза ей ударила вспышка, сопровождаемая щелчком старого «Полароида». Ничего не видя и не понимая, она спросила:

– Вы что, фотографируете меня?

– Улыбочку!

Снова зажглась вспышка, и это было последним, что запомнила Сьюзи.

Глава 1

Брокен-Байу, Луизиана Август 2018 год

Моя рука почти касается ручки с внутренней стороны дверцы машины, однако отказывается открывать ее. Сквозь лобовое стекло я рассматриваю здание из бледного кирпича, в грязной витрине которого красуется объявление о распродаже кровяной колбасы. Оторванные уголки объявления хлопают на легком ветерке, а потрескавшиеся васильково-синие буквы чуть повыше гласят: «Продовольственный магазин Sa k and Save». За двадцать лет, конечно же, можно было заменить букву «c» в слове «sack», но, полагаю, никто этим не озаботился, потому что оно все равно читается точно так же. Я гадаю, сидит ли по-прежнему за кассой в магазине мистер Бендел. По-прежнему ли ощущается запах сигарет «Виргиния Слимс», намертво въевшийся в стены? По-прежнему ли дверь черного хода ведет в переулок, где так легко скрыться, украв что-либо в магазине?

Вчера, когда на мой телефон начали непрестанно поступать уведомления, эта поездка показалась мне неплохой идеей. Однако сейчас, ускользнув, словно вор, из высотного здания в Форт-Уэрте с дорожной сумкой, набитой узкими юбками и блузками, слишком официальными для этого сонного городка на берегу байу², я словно исчерпала свой порыв.

Жгучее послеполуденное солнце бьет сквозь лобовое стекло, и я прибавляю мощность кондиционера.

Мой взгляд падает на большой термос для кофе на соседнем сиденье и на притулившееся рядом с ним письмо на кремовой бумаге, с четко отпечатанными словами, свидетельствующими, что оно прибыло из юридической конторы «Ласэл, Ласэл и Лэндри». В груди у меня что-то трепещет. Я разглядывала это письмо в течение нескольких недель, с тех пор как мать передала мне его. Несколько раз выбрасывала его и снова доставала из мусорной корзины. Письмо извещало, что на чердаке старого дома моих двоюродных бабушек в Тенистом Утесе были найдены какие-то вещи моей матери. Вещи, которые мы, возможно, захотим забрать. Вещи, оставленные там много лет назад. Забытые. Намеренно.

А потом состоялось то злополучное телевизионное интервью, и я решила, что лучше откликнусь на это письмо, чем останусь в Форт-Уэрте. Я не хочу рисковать тем, что некий предмет, хранящийся на чердаке, попадет не в те руки.

Выключаю двигатель. Обязательно зайду в магазин. Я куплю всё необходимое на несколько дней. Не так уж много: кое-что для перекуса, побольше кофе «Коммьюнити», возможно, немного вина. И это всё. На самом деле далеко не всё. Только не здесь. Кто-нибудь наверняка вспомнит меня. Как только я войду внутрь, весь городок будет знать, что старшая дочь Кристаль Линн Уоттерс приехала снова. И пусть даже она шикарно одета и многого добилась в Техасе, но в Луизиане она по-прежнему грустная лохматая маленькая девочка, которая вечно пыталась вернуть то, что украла ее мать, и при этом сжимала руку своей младшей сестренки так, словно та могла куда-нибудь улететь. Люди в маленьких городках ничего не забывают. А еще они задают вопросы. Например, «Почему ты больше не навещаешь Брокен-Байу? Почему ты не приехала на похороны двоюродных бабушек? Почему ты так быстро покинула город в то последнее лето, когда была здесь?».

Я делаю глубокий вдох и открываю дверцу машины. Жар тысячи солнц обрушивается на меня. Здесь жарче, чем в Техасе. Несмотря на то что почва выглядит болезненно сухой, воздух пропитан влажностью. Для меня не было бы сюрпризом, если бы местные отрастили жабры, чтобы приспособиться к этому. Воздух пахнет солью с залива – моим прошлым. Несмотря на то что я всего лишь пересекла границу двух штатов, у меня возникает ощущение, будто для пребывания здесь мне нужен загранпаспорт.

Кожа под длинными рукавами блузки чешется. Пот стекает по спине. Возможно, изящный костюм с пиджаком – не самый лучший выбор для этой… затеи. Но такова одежда, к которой я привыкла. Полная противоположность майкам, расклешенным джинсам и ярким пластиковым браслетам, которые носила Кристаль Линн. Я видела, до чего может довести тебя подобный гардероб, и потому избрала противоположное.

Когда я захлопываю дверцу машины, мой мобильник звякает. Где-то посередине длинного моста через бассейн Атчафалайа я решила, что можно включить оповещения. Отчасти в наказание за мою глупость, отчасти ради мотивации продолжать путь.

Он звякает снова. И снова. Наконец я смотрю на экран. Новые уведомления. Сейчас в тренде: #1 развлечения, доктор Уилла Уоттерс, «Форт-Уэрт лайв». Неподдельно крутой хэштег. Звезда реалити-шоу из Далласа репостнула в «Твиттере» тот самый ролик и отметила меня, выставив этим хэштегом напоказ. Во рту у меня становится кисло. Но подобные комментарии достаточно скоро сойдут на нет. Однако от высказываний относительно моей эмоциональной стабильности у меня в желудке бурлит.

Бросив мобильник в свою объемистую сумку, я ковыляю на каблуках по искрошенному асфальту парковки. Я получила стипендию, полностью покрывшую стоимость моего обучения в Университете Бейлор, пять лет грызла гранит высшего образования, защитила диссертацию по методам интеграции детей с расстройствами аутистического спектра в нормальное школьное окружение. Я написала чертову книгу. Я веду успешный подкаст, бог тому свидетель. А теперь меня свели к «развлечению» и хэштегам в социальных сетях – в то время как я пытаюсь набраться храбрости и войти в магазин «Sack and Save».

Не успев открыть стеклянную дверь магазина, я останавливаюсь. Нечто стоящее в дальнем конце парковки приковывает мой взгляд. Мои пальцы соскальзывают с дверной ручки, пульс учащается. Белый новостной фургон, которому здесь совсем не место. «Это не ради тебя, – говорю я себе, вытирая потную ладонь о свой пиджак. – Сосредоточься. Зайти и выйти. Ничего особенного».

Как сказала бы Кристаль Линн, «не сдавайся, женщина».

* * *

Войдя в магазин, я опускаю голову пониже, беру тележку и направляюсь к ближайшему проходу между полками.

– О, неужели? Смотрите-ка, кого к нам занесло!

Прошло четыре секунды с того момента, как я вошла в дверь, и вот уже из-за кассового прилавка выходит женщина в джинсовом платье, широком, как палатка, с химической завивкой на седых волосах. Это прямо рекорд.

Быть может, мне не следовало останавливаться здесь, а вместо этого поехать прямиком в Тенистый Утес.

– Уилламина Перл! – продолжает женщина.

Слыша свое полное имя, я всегда испытываю отвращение. Мне придется прожить не менее девяноста лет, чтобы соответствовать ему.

Женщина заключает меня в мясистые объятия, потом отстраняется – как будто давно ждала меня и вот наконец я появилась. Я не шевелюсь.

– Я хотела сказать, теперь ты доктор Уилла. – Она широко улыбается, потом ее улыбка угасает. – Милая, я Джонетт. Джонетт Бендел. Мистер Бендел – мой папаша. Когда-то я была знакома с твоими тетушками.

Я пытаюсь вспомнить эту женщину, но не обнаруживаю в памяти ни одного подходящего образа.

– Конечно. – Я лгу и улыбаюсь. – Рада видеть вас.

– Ты ничуть не изменилась. Ну, не щитая моднячего наряда. – Она окидывает меня взглядом. – Ты, наверное, зажарилась в энтом костюмчике.

Я киваю и снова улыбаюсь. Пожалуй, вино мне сейчас нужнее, чем кофе. Несколько покупателей вьются вокруг нас, притворяясь, будто рассматривают банки с консервированными бобами и изучают рекламу кухонной плиты, но я знаю, что они подслушивают. Они всегда подслушивают.

– Ты не помнишь меня, верно? – добавляет Джонетт уже без улыбки.

Я сглатываю. Долгие часы за рулем вымотали меня физически и морально, и я не могу придумать подходящий ответ. Наконец я выдавливаю:

– Столько лет прошло.

– Верно, – соглашается она. Улыбка на ее лице сменяется раздраженной ухмылкой. Расфуфыренная городская оскорбила ее. Я ненамеренно продемонстрировала ей, что она не настолько важная персона, чтобы помнить ее.

– Как мама? – спрашивает она. Блеск в ее синих глазах говорит мне, что это намеренный укол. Ей можно поставить «лайк». Вопрос о моей маме – действительно лучший способ задеть меня.

– Хорошо, – отвечаю я. Потому что сказать: «За три месяца она упала четыре раза, сломала оба бедра и ключицу и страдает ХОБЛ³, но при этом как-то ухитряется красть сигареты у медсестер в Техасском реабилитационном центре» – кажется мне несколько излишним. Список заболеваний, обнаруженных у мамы, куда больше подошел бы старухе за восемьдесят, а не женщине, которой не исполнилось и семидесяти лет. Но Кристаль Линн жгла свечу своей жизни с обоих концов с такой интенсивностью, что я не удивилась бы, если бы она не дожила до своих лет. Семидесятилетний возраст, похоже, станет для нее труднодостижимой целью.

– Неплохо, неплохо, – реагирует Джонетт на мой краткий ответ, потом добавляет: – И что же ты здесь поделываешь, ась?

Она слегка приподнимает правую бровь.

«Какую игру ты затеяла, Джонетт?»

– Я приехала в Брокен-Байу всего на несколько дней, развеяться и отдохнуть. – Эти слова звучат нелепо, я понимаю это, когда произношу их, но нелепость уже стала моей новой областью специализации.

Джонетт склоняет голову набок.

– Развеяться? Правда?

Я напрягаюсь. Джонетт пожимает плечами.

– Странное время для поездки сюда, но, думаю, тебе нужно время, чтобы развеяться после вчерашнего телеинтервью. Это было что-то с чем-то.

А, вот оно что.

Черт. Каким образом эта женщина в этом городке могла увидеть тот самый ролик? Насколько распространилась зараза моей «славы»? И если Джонетт Бендел видела это интервью, кто еще мог его увидеть? Это не очень-то соответствует моему представлению об этом месте как о мертвой зоне для всех соцсетей.

– Ну… – начинаю я, затем завершаю фразу: – я лучше займусь покупками.

– Ладно, милочка, если что-то не сможешь найти, скажи мне. Я поищу на складе.

Судя по ее голосу, она не собирается делать ничего подобного.

Я толкаю тележку с «хромым» колесом в сторону ближайшего отдела. Скрип колесика и цоканье моих нелепо высоких каблуков по линолеуму создают изрядный шум. Я останавливаюсь и оглядываюсь на начало прохода. Джонетт ушла, но ее слова все еще звучат у меня в голове. Что она имела в виду, говоря, что нынче странное время для приезда сюда?

– О боже мой! – разносится по магазину женский голос.

Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь в другую сторону. Проход между полками пуст. Никто не стоит там и не указывает на меня пальцем, смеясь. Я облегченно выдыхаю. Я слишком сильно нервничаю. Мне нужно воспользоваться собственным советом и найти здравый способ справиться со своей тревожностью. Семидолларовая бутылка «шардоне», которую я кладу в тележку, вероятно, не лучшее начало.

– Нужно положить это обратно! – выкрикивает женщина в соседнем проходе, и ее слова сопровождает громкий, высокий визг. Определенно детский.

Две женщины огибают ряд полок и сворачивают в отдел, где я стою, они укоризненно качают головами.

– Избалованный сопляк, – шепчет одна из них.

– Ему не помешала бы старая добрая порка, – отвечает вторая.

Я качу тележку на звук и, едва обогнув полки и увидев ребенка, понимаю, что эти женщины ошибаются. Судя по виду, мальчику года два-три. Он сидит на полу, размахивает руками и кричит. Звук настолько специфический, что человек, не натренированный на то, чтобы прислушиваться к таким крикам, просто не поймет суть проблемы.

Два работника магазина уже стоят в конце прохода, и, похоже, один из них делает видеозапись происходящего. Идиоты.

– Милый, перестань, пожалуйста, – просит женщина, склонившаяся над малышом, голос ее срывается, лицо краснеет от стыда, когда ее сын начинает кусать собственную руку.

За время своей частной практики я видела такое поведение так часто, что даже не могу сосчитать подобные случаи. Так часто, что привыкла держать под рукой отвлекающий набор для снижения накала ситуации: мягкие игрушки, блестящие безделушки, снежные шарики.

Мама мальчика роется в своей сумке и не замечает меня, а я в это время окидываю взглядом полки. Его нужно чем-то отвлечь.

Бросив свою тележку, я бегу обратно в отдел с заправками для салата. Вот прозрачная бутылка с итальянской заправкой. То, что надо. Почти как снежный шар. Я хватаю бутылку с полки, сдираю этикетку и возвращаюсь к кричащему ребенку. Протолкнувшись с тележкой мимо зевак, я встряхиваю бутылку так, что масло, уксус и травы смешиваются и начинают переливаться разными цветами. Мальчик запрокидывает голову и перестает кричать. Я встряхиваю заправку снова, и он тянется за ней.

– Это даст вам немного времени, – с улыбкой говорю я его матери и иду дальше, оставив ее стоять в потрясенном молчании. Сама же я размышляю о том, что, если бы не моя ученая степень, я бы вполне могла в такой ситуации применить принцип «бритвы Оккама» и выбрать самое простое объяснение.

В «Sack and Save» нет ряда касс с движущимися лентами или терминалов самообслуживания. Только старая добрая Джонетт за прилавком, у которого сейчас толпится кучка народу – все они сгрудились вокруг нее и смотрят на что-то у нее в руках. Я останавливаюсь за их спинами.

– Ох, подумать только! – произносит какая-то женщина.

Волосы у меня на затылке шевелятся.

– Я тоже не могла поверить, когда это увидела, – откликается Джонетт, перегибаясь через прилавок и указывая на экран своего телефона, который держит в руках – теперь я это вижу. – Помнишь ее? Когда-то приежжала сюда кажное лето.

Черт! Я снова гадаю, существует ли еще дверь черного хода и если да, то не заперта ли она.

– Я ее помню, – подтверждает другая женщина. – У нее еще была такая милая сестричка.

– Ну так вот что я вам скажу, – продолжает Джонетт. – Она никого из нас не помнит.

На экране крутится видеоролик с «Ютуба». Я слышу свой голос, доносящийся из динамиков телефона. Я слышу, как ведущая шоу, Харпер Бьюмонт, произносит радостным тоном:

– Доброе утро, Форт-Уэрт, и добро пожаловать на «Форт-Уэрт лайв». Сегодня у нас специально приглашенная гостья, – продолжает Харпер. – Она здесь для того, чтобы рассказать о своем новом бестселлере «Честное исцеление: как быть родителем особенного ребенка». Эта книга вырвалась на первое место в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс» после того, как знаменитая инфлюэнсерка Шарлотт Далтон разместила в «Инстаграме»⁴ пост о том, как она помогла ее семье. С этого момента слова «Честное исцеление», похоже, стали крайне популярными, и не только локально, но и по всей стране. Добро пожаловать, доктор Уилла Уоттерс!

Черт, черт, черт! Я могла бы сбежать. Поехать в Тенистый Утес и спрятаться там. Но последние два дня были слишком долгими, и я так адски устала, что не могу бежать.

Я остаюсь на месте и, как гласит еще одна присказка Кристаль Линн, принимаю свою расплату. Которая разворачивается сейчас в ослепительно высоком качестве на кассовом прилавке продовольственного магазина «Sack and Save».

Я смотрела старые выпуски «Форт-Уэрт лайв» вместе с Эми, моей лучшей подругой и шоу-продюсером, чтобы подготовиться к этому интервью. Это шоу было скорее провинциальным, нежели претенциозно-броским – совсем как город, в котором я решила осесть, особенно в сравнении с его городом-побратимом Далласом. Именно по этой причине Эми и выбрала «Форт-Уэрт лайв». «Идеально подходит», – сказала она, хотя я и сомневалась в истинности этих слов. Наряд, который я выбрала для этого дня, просто кричал о гламурной претенциозности: юбка-карандаш, туфли-лодочки на низкой шпильке, шелковая блузка.

Вчера в телестудии Форт-Уэрта Эми держалась как можно ближе ко мне. Она чувствовала мою нервозность. Но это была не совсем нервозность. Это было что-то еще. Я была не в себе. Сочетание чувств, которые всколыхнуло во мне это письмо, и похмелья, вызванного слишком большим количеством выпитых накануне вечером «Техасских твистеров», как назвал этот коктейль бармен. Наутро я вышла из своей квартиры на тридцать пятом этаже вместе со своим… ночным гостем и в вестибюле, когда мы расставались, показала ему большой палец. Его вьетнамки шлепали по мраморному полу. Вьетнамки.

Напиться в ночь перед своим первым телевизионным интервью в прямом эфире и привести к себе домой незнакомца – это был классический самосаботаж. Уилламина Перл в годы своей юности могла не соображать, что делает, но доктор Уилла тридцати с лишним лет от роду определенно соображала… и все же…

Гримерша постаралась как можно лучше замаскировать раздражение от мужской щетины на моих губах и щеках, а Эми изо всех сил пыталась уверить меня, что все пройдет гладко, – так и вышло. Звукотехники продели микрофон в петлицу моей блузки, пропустили провод под лямкой лифчика и закрепили «липучками» у меня на спине. Харпер четко придерживалась сценария, задавая на диво рутинные вопросы.

– Итак, после нескольких лет занятия практической детской психологией вы переключились на написание заметок для газет, потом для радио. – Она добавила с глупым смешком: – Некоторые из наших зрителей, вероятно, даже не знают, что такое газета или радио.

Я вежливо усмехнулась в ответ, хотя представить не могла, что хоть один зритель ее шоу не вырос в окружении радиопередач и газетных статей. Именно поэтому я пришла туда. Это были люди, которые могли бы купить мою книгу. Избегая излишнего популизма, я объяснила, каким образом оплата страховки делает поддержание частной практики чересчур затруднительным и почему я решила, что смогу достучаться до большего количества людей, если расширю сферу своей деятельности. Поэтому я начала вести колонку в «Форт-Уэрт трибьюн», затем со мной связалось руководство местного радио, предложив вести передачу. С этого все и началось. Подкаст «Честное исцеление» стал подлинной поворотной точкой. Способом оставаться в курсе событий.

Харпер кивала, улыбалась и вела меня по безопасному пути. Мы коротко обсудили мою бездетность, но в этом не было ничего такого, чего я не говорила бы прежде. Мое объяснение было простым и истинным. Я растила свою сестру, и это было изнурительно тяжело. Поэтому я была вынуждена в первую очередь работать и помогать семье, отложив свои интересы Но, размышляя о будущем, я представляла себе своих детей, хотя и любила помогать чужим.

– О-о-о, – произносит женщина в шортах, сделанных из обрезанных джинсов. Вся группа кивает. Однако никто из них не смотрит на меня. На настоящую меня. Они пялятся на меня экранную.

Я еще не видела этот ролик. Слишком рано. Я выжидала нужное время. Вот тебе и всё теоретизирование.

Раздается голос Харпер:

– Я слышала, что далее вы намерены перейти в «Доброе утро, Америка». Хорошо, что нам удалось поймать вас прежде, чем вы стали слишком важной персоной для нашего дряхлого шоу.

Я вежливо усмехаюсь.

О, сколько коварства в этом моем смешке!

– Хорошо, теперь мы открываем прямую линию для звонков наших зрителей.

Этого я никак не ожидала. Этого не было в сценарии.

Первые звонки были совершенно типичными. Огорченная и растерянная женщина, от которой отдалился родной сын, за ней – обозленная дама, чей муж отказывается отвести сына на тестирование. Я ссылалась на определенные главы своей книги и говорила им то, что сказала уже многим и многим: «Вы можете это сделать. Вашему ребенку нужна консультация юриста». Всё как обычно.

Я слышу голос в телефоне Джонетт и вновь оказываюсь в студии, под светом софитов, под взглядом Харпер. На прямой линии – девушка.

Наверное, я увидела достаточно. Я начинаю медленно смещаться назад, но меня выдает скрипучее колесо тележки.

– Пре-свя-тая мадонна, – выдыхает женщина в шортах, когда замечает меня. В ее взгляде нет осуждения, но есть кое-что похуже: сочувствие. – Один шанс… к скольким?

Я не настолько сильна в математике, чтобы подсчитать, насколько велики были шансы на такое совпадение – для них, не для меня. Для них увидеть меня во плоти в ту самую минуту, когда они видят меня на экране телефона Джонетты, – это безумное потрясение. Увы, для меня наткнуться на группу незнакомцев, которые смотрят, как я в прямом эфире корчу из себя дуру, – весьма вероятное событие. Джонетта могла бы, по крайней мере, подождать, пока я уйду из магазина.

Но разве это было бы забавно?

Я улыбаюсь людям, стоящим у прилавка. Я улыбаюсь им, черт побери. Что со мной не так?

– Мне нужна ваша помощь, – говорит девушка на экране у Джонетты.

Ее голос звучит так по-детски, так беспомощно. Что-то в нем кажется мне ужасно знакомым.

Я вижу, как собравшиеся решают, что им делать теперь, когда они понимают, что я здесь.

– Доктор Уилла? – окликает меня Харпер Бьюмонт на экране.

Вся группа снова поворачивается к телефону в руках Джонетты. Решение принято.

– Вы можете повторить? – спрашиваю я у девушки.

– Вы можете помочь мне добыть ее? – спрашивает девушка.

Я смотрю на свое лицо на экране. Оно выглядит застывшим от потрясения. Мне послышалось: «Вы можете помочь мне сокрыть ее?»

– Прошу прощения? – переспрашиваю я.

– Мне нужна помощь, чтобы добыть ее.

В этот момент я снова слышу «сокрыть», а не «добыть».

– Извините, – обращаюсь я к звонящей в студию девушке. – Вы просите меня скрыть что-то?

Харпер склоняет голову набок и моргает ресницами, похожими на паучьи лапки, затем выдавливает неестественную улыбку.

– Она спрашивает вас о вашей книге.

– О моей книге?

Девушка произносит одно слово, точнее, один слог:

– О…

К этому моменту мои мысли настолько сбиваются с пути, что, когда она заговаривает снова, я слышу слово из своего прошлого. Слово, которое один ребенок передал другому. Слово безопасности, слово-пароль. То, которое во взрослом возрасте могло бы заставить меня засмеяться – вот только мне не до смеха. Оно вызывает у меня жжение в груди, как будто от раскаленного клейма.

– Она сказала «окра»? – спрашиваю я у Харпер.

Харпер неловко смеется и пытается сохранять спокойствие, но голос ее звучит сдавленно:

– Что?

– Окра. Она произнесла слово «окра»?

Харпер смотрит на меня как на сумасшедшую.

– Откуда вам известно это слово? – обращаюсь я к девушке на линии.

– Э-э… – Харпер судорожно окидывает взглядом студию. В этот момент она впервые начинает выглядеть на свой возраст. Она мямлит, пытаясь отыскать нужные слова. – Кажется… э-э… у нас заканчивается эфирное время.

Я вскакиваю, дергаю за микрофон, закрепленный на моей блузке.

– Извините. Я не могу больше. Мне нужно идти.

Я отсоединяю от своего пояса коробочку питания микрофона. Харпер смотрит на меня во все глаза, но я все еще не в состоянии открепить микрофон и провод от блузки, поэтому срываю с себя все разом: микрофон, провод, коробку питания. И свою блузку.

Я предстаю перед зрителями в прямом эфире в одном лифчике, с отметинами от собственных наманикюренных ногтей на груди.

Опускаю взгляд и понимаю это.

– Твою мать!

И бросаюсь бежать прочь.

Ролик заканчивается. Толпа посторонних людей, стоящая передо мной, умолкает и поднимает взгляды. Мое лицо пылает от стыда. Я проглатываю его, словно горькую пилюлю.

– А теперь можно пробить мне чек за эти товары?