Loe raamatut: «Эпидемия D»

Font:

Издательство Иностранка®

* * *

Пролог. Настоящее

Мне было двенадцать лет, шел тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, когда в наш город пришла Эпидемия D – необъяснимая танцевальная болезнь.

Стоял конец сентября. Долгие, жаркие дни лета остались в прошлом. Листья на деревьях покраснели, пожелтели и порыжели, темнело все раньше и раньше.

Никто не знал, как воспринять маниакальное и неуправляемое желание людей танцевать… поначалу, во всяком случае. Позже появились теории и догадки, образованные мужчины и женщины пытались сложить головоломку и как-то объяснить необъяснимое, вдохнуть здравый смысл в немыслимое.

В итоге никто так и не понял, в чем было дело.

Правда, как я выяснил впоследствии, оказалась страннее вымысла.

То, чему я стал свидетелем и что пережил – пусть и частично – в ночь, когда Хомяк, Салли и я отправились на поле Райдерс-Филд, не отпускает меня вот уже тридцать один год. За этот долгий и несколько сумбурный период моей жизни я окончил Северо-Восточный университет с дипломом по философии. Женился на своей подруге по колледжу и развелся с ней три года спустя (по ее вине, хотелось бы верить, не по моей, но кто, черт возьми, знает?). Кем я только не работал, чтобы оставаться на плаву: например, исполнял обязанности ночного портье в гостинице. Если вам кажется, что сидеть за стойкой всю ночь чертовски тоскливо, вы правы… за исключением тех случаев, когда вы – страждущий молодой автор. Потому что этими ночами я писал свой первый роман, который, представьте себе, стал бестселлером по версии «Нью-Йорк таймс». После такой улыбки судьбы я опубликовал еще шесть романов, все они – бульварные ужастики, второсортная литература, на которую критикам жалко тратить время, но эти романы позволяют мне платить по счетам и целиком посвятить себя писательскому ремеслу. Меня это вполне устраивает.

Книга, которую я создаю, сидя за компьютером в квартире в центре Бостона, которую вы, мой молчаливый собеседник, прочтете когда-нибудь в будущем, мой издатель, вне всякого сомнения, назовет художественным вымыслом. Но смею вас заверить – это не вымысел. Нет, уважаемые дамы и господа. Каждое слово здесь – правда, и память мне не изменяет.

Немного о себе.

Я вырос в штате Массачусетс, в Чатеме, одном из пятнадцати городков, разбросанных по всему полуострову Кейп-Код. Если представить полуостров полусогнутой рукой, Чатем окажется на локте. На востоке – Атлантический океан, на юге – пролив Нантакет, а на севере – залив Плезант.

Чатем возник примерно в тысяча шестисотых годах, как община, занимавшаяся рыбацким и китобойным промыслом. К девятнадцатому веку он стал летним пристанищем богатой бостонской элиты, в большинстве уже сменившей павлиньи наряды Викторианской эпохи на более консервативную одежду. По иронии судьбы эти люди стекались в Чатем по тем самым причинам, которые до жути усложняли жизнь первых европейских поселенцев: изолированность городка и его близость к океану. Они приезжали сюда не в дилижансе или на пакетботе, а по железной дороге, которую к восемьсот семьдесят третьему году довели до Провинстауна. В восемьсот девяностом году президент Кливленд превратил свою резиденцию в Борне в первый «летний Белый дом», закрепив за Кейп-Кодом статус престижного места. Вскоре сюда подтянулись актеры и знаменитости (в том числе Хамфри Богарт, Бетт Дэвис, Генри Фонда, Орсон Уэллс), и, подобно крысам, идущим на запах сыра, за ними последовали дилетанты от искусства и туристы.

Если вы когда-нибудь посещали Кейп-Код, вы знакомы с его очарованием и притягательностью. На мой взгляд, этот извилистый кусочек атлантического побережья – один из самых интересных уголков страны. Лесистые возвышенности с согнутыми и перекрученными ветром соснами – прямо из сказок братьев Гримм; в чистых, холодных прудах с соленой водой все еще можно увидеть свое отражение; неглубокие ручьи и реки идеально подходят для ловли моллюсков во время отлива. Открытки с пологими дюнами и песчаными пляжами, что обрамляют живописные гавани и заливы, продаются тысячами.

В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом население Чатема составляло около шести тысяч. В период летних отпусков между Днем поминовения и Днем труда эта цифра переваливала за тридцать тысяч – отпускники и прочие туристы прибывали толпами, травили улицы своими фыркающими автомобилями, усыпали пляжи зонтиками и вливали в местную экономику большие деньги, что и позволяло семейным магазинчикам пережить межсезонье до следующего лета.

Когда в сентябре пришла Эпидемия D, летняя публика уже покинула город, причудливые дома и коттеджи в основном опустели, а некогда шумные улицы и пляжи стали одинокими и безмолвными.

В гостинице «Капитанский домик», забитой до отказа еще месяц назад, в предпоследнюю неделю сентября проживал всего один постоялец. Звали его Грегори Хенриксон. Видный парень, держался по большей части особняком. A утром шестнадцатого сентября горничная обнаружила в номере его труп: тело лежало на залитой кровью двуспальной кровати, а рядом, на тумбочке из красного дерева – отрезанная голова.

Никто тогда не связал Хенриксона и его дикую смерть с танцевальной лихорадкой, в следующие недели взявшей город в плен. Но Хенриксон к этой чуме имел самое прямое отношение. В Чатем ее завез именно он, и связанные с ней ужасные события – на его совести.

История Бена

Танец – это шествие дьявола, и тот, кто вступает в танец, входит во владения дьявола.
Святой Франциск Сальский

Глава 1. 1988 год

– Бежим! – завопил Хомяк не своим голосом. Это был какой-то пронзительный, почти девчачий фальцет.

Я оторвал взгляд от тротуара и сразу увидел Зверя. Он стоял чуть поодаль, на нашей стороне улицы, и смотрел прямо на нас.

Сердце сорвалось куда-то в желудок.

Зверь стремительно рванулся к нам.

Хомяк побежал в ту сторону, откуда мы пришли. Запоздало ойкнув, я кинулся за ним. Хомяк был примерно моего роста, но толстоват, и я быстро его догнал. Кличка Хомяк – на самом деле его звали Чак – приклеилась к нему пару лет назад, после выхода фильма «Балбесы».

– Куда? – прохрипел я.

– На Главную!

– Слишком далеко!

Я оглянулся через плечо. Зверь летел, прямо как олимпийский чемпион Карл Льюис, ноги едва касались тротуара, а руки работали как поршни. Я заметил, что он даже сбросил на тротуар рюкзак.

Я подумал: не сбросить ли и мне свой холщовый рюкзак, набитый книгами? Он шлепал меня по спине и мешал, как какой-нибудь якорь. Но тут Хомяк свернул налево, на каменную дорожку, что вела к большим дверям Божьего дома – церкви Святого Искупителя.

Я затормозил так резко, что шлепнулся на землю и поздоровался пятерней с тротуаром. С трудом поднявшись на ноги, я рванулся по дорожке к церкви, а Зверь перемахнул через трехфутовую живую изгородь, что ограждала церковные владения. Он неловко приземлился, сделал кувырок, тут же вскочил – и по диагонали через лужайку понесся прямо к нам, не теряя ни секунды.

Да, он был настроен серьезно.

Хомяк на полной скорости врезался в арочные двери из красного дерева. Пухлыми пальцами нащупал черные кованые дверные ручки, но я уже понял – нам хана. Двери будут заперты. И мы в ловушке. Зверь швырнет меня носом в бордюр, а потом топнет по затылку, и прощай зубы…

Одна из дверей со свистом распахнулась на хорошо смазанных петлях. Хомяк завизжал от облегчения. Боясь оглянуться через плечо – Зверь точно у нас на хвосте! – я втолкнул Хомяка внутрь. На четвереньках мы стремглав проскочили по лесенке с голубым ковром и ворвались в неф. Пробежали по проходу между дубовыми скамьями, куда обычно, распихивая друг друга, садились прихожане.

– Стоять! – скомандовал Зверь за нашими спинами.

Мы остановились. Не знаю почему. Скорее всего, просто потому, что бежать нам было некуда… возможно, верили, что тут нам сам черт не страшен. Все-таки мы в церкви. Под присмотром Бога. Это каким дураком надо быть, чтобы тронуть нас в Его доме. Правда?

Неправда.

Хомяк громко пыхтел, как бульдог его сестры, когда гонялся за теннисными мячиками на загаженном дворе у них за домом. Мое сердце тоже барабанило по ребрам что было мочи, а ноги так и подкашивались.

Мы оба повернулись лицом к нашей судьбе.

Мы не знали, как на самом деле звали Зверя, но «Зверь» для него было самое то. Каким-нибудь здоровяком с патлами он не был. Но весь состоял из мускулов. Широченные икры над узкими лодыжками, жилистые предплечья, мощные бицепсы, на шее – уродливые жилы культуриста. К тому же чисто внешне – законченный псих. Возможно, из-за маниакального блеска в темных глазах или пульсировавшей на лбу вены он напомнил мне Бонера из «Болезни роста» – или его злобного близнеца.

– Всё, считай, вы оба – покойники, – прорычал он с не предвещавшей ничего хорошего ухмылкой.

– В этот раз мы ничего не делали! – запротестовал Хомяк.

– Вы обозвали меня мудаком.

Он приближался к нам, медленно и угрожающе. Его руки были сжаты в кулаки.

То, в чем он нас обвинял, было правдой. В прошлый раз мы назвали его мудаком… между прочим, за дело.

В начале месяца, на второй день нового учебного года мы с Хомяком ехали на велосипедах в чатемскую школу, где вместе учились в восьмом классе. С тех пор, как три года назад мы стали лучшими друзьями, по утрам всегда ездили в школу вместе. Мы ехали на север по Кроуэлл-роуд и тут в первый раз встретили Зверя. Он нес здоровенную ветку, которую, наверное, отодрало от дерева во время ночной бури. Он держал ее поперек тела, и она перегородила весь тротуар, вынудив нас с Хомяком съехать на дорогу. Когда мы проезжали мимо, он одарил нас пресной улыбкой, довольный неудобствами, которые нам причинил.

Приподнявшись на педалях велосипеда и крутясь взад-вперед, чтобы удержать равновесие на малой скорости, я обозвал его мудаком.

Он моргнул, не в силах осознать, что какой-то шкет позволяет себе так дерзить старшему.

– Что ты сказал, пентюх?

Чувствуя себя уверенно на своем велосипеде, Хомяк крикнул:

– Сказал, пентюх, что ты мудак!

Безумные глаза Зверя стали еще безумнее. Он отшвырнул ветку… потом один за другим снял ботинки – и бросился за нами.

Мы помчались прочь. Мой велик был на высокой передаче, и я не мог разогнаться так быстро, как Хомяк. Я нажал на кнопку передачи, и цепь велосипеда со ржавым щелчком переключилась на другую. Я уже начал вовсю крутить педали, и тут Зверь цапнул мой рюкзак. Я слышал, как его босые ноги шлепают по дороге у меня за спиной, и сообразил, что теряю скорость. Понял: мне конец, крышка. И что меня, как старину Шалтая-Болтая, уже не соберет никакая королевская рать.

Но каким-то чудом я вырвался.

Зверь бежал за нами еще с десяток ярдов, потом остановился и давай честить нас на чем свет стоит. А мы дразнили его с безопасного расстояния. Конечно, что называется, не от большого ума. Раз он утром шел по Кроуэлл-роуд (скорее всего, к остановке автобуса для старшей школы на углу Кроуэлл и Главной), значит, жил где-то поблизости. А наша школа была как раз на Кроуэлл, значит, мы запросто могли пересечься с ним снова, либо по дороге в школу утром, либо по дороге домой после полудня.

Вот мы и пересеклись – утром.

– Мы же пошутили, – сказал Зверю Хомяк. – Честно.

– Да ну? – сказал тот и ухмыльнулся так, что его всего перекосило. – Сейчас я вам так врежу, что будете сопли глотать и запивать своими ссаками, ясно?

– Ты не можешь бить нас в церкви, – запротестовал я.

– Спорим, могу?

Кто-то позади нас откашлялся. Мы с Хомяком обернулись.

Задняя стена церкви была отделана деревянными панелями. Между двумя мрачными витражами висело такое же мрачное распятие. Справа от укрытого белой тканью алтаря, у только что закрытой двери стоял отец Берридж. Вместо занятного прикида для воскресной утренней мессы на нем были черные джинсы и черная рубашка с белым воротничком священника – мол, я такой же, как вы, только чуть более праведный. Из-под очков в черепаховой оправе на нас смотрели глаза стального цвета. Он явно не обрадовался, обнаружив трех пацанов, решивших порезвиться у него в святилище.

– Он хочет нас избить! – воскликнул Хомяк, тыча жирным пальцем в сторону Зверя.

– Они меня обозвали…

Взмахом божественной руки отец Берридж прервал все возражения.

– Сегодня никто никого бить не будет, – объявил он сурово. – Ни в этом Божьем доме, вообще нигде в городе. Ни сегодня, ни в любой другой день, если на то пошло. Если я о чем-то таком услышу, обязательно поговорю с вашими родителями.

– Да вы моих родителей в глаза не видели! – огрызнулся Зверь. Надо же, хватило наглости спорить не только со взрослым, но и со священником. Он вызывающе добавил: – Мой отец не живет в Чатеме, а мама тоже в церковь не ходит. Так что извиняйте.

– Поверь мне, сынок, – ровным голосом заявил отец Берридж. – Мне не составит труда найти твою мать и поговорить с ней по душам. А сейчас повторяю – никаких драк. Я ясно выразился?

– Да, сэр, – сказал Хомяк, дернув головой.

– Да, отец, – сказал я, подумав: как здорово, что есть священники и церкви!

Зверь что-то пробурчал, явно давая понять, что увещевания священника до него не дошли. Злобно взглянув на Хомяка и меня – этот взгляд говорил: драка будет, еще какая, и очень скоро, – он вышел из церкви.

Глава 2. Новая учительница

Продолжив путь в школу, мы взялись перемывать косточки Зверю. Этот клоун при нашей первой встрече скинул ботинки, а сейчас – нет, что это за прикол? Хомяк решил, что в первый раз у него были мозоли – либо от новых ботинок, либо оттого, что ходит без носков. Я, со своей стороны, предположил, что тогда у него были развязаны шнурки и он боялся наступить на них и споткнуться – сомнительная идея, конечно, но ничего умнее в голову не пришло.

Так или иначе, когда заверещал звонок и все мы выстроились у входа в класс, мысли о Звере выветрились из головы. Мое внимание переключилось на Хизер Рассел, которая стояла передо мной и болтала с Лорой Холсон. Несмотря на россыпь прыщиков вокруг рта, Хизер, пожалуй, была самой красивой девчонкой в школе. Золотистые волосы до плеч обрамляли лицо, а в голубых глазах мерцал загадочный сапфировый огонек. Мы учились в одном классе уже не первый год, но за все время я не сказал ей и десятка слов. Я вообще не мастер точить лясы с девчонками, а уж с хорошенькими и популярными – тем более.

А у Хомяка такой проблемы не было, и он тут же влез в их разговор:

– Эй, Хизер, чего это ты вчера прыжки в высоту в мешках пропустила? Прикинь, падаешь прямо на голову, можно последние мозги растерять!

Хизер ему улыбнулась, но свой разговор с Лорой не прервала. Еще одно достоинство – у нее было сердце ангела.

Хомяк, хоть его вежливо отшили, даже бровью не повел и тут же дернул Лору за доходившую ей до задницы медовую косу.

– Лора, похабный анекдот хочешь?

Невысокая и кругленькая, хотя и не толстушка, как Хомяк, Лора, пожалуй, была одной из самых неприятных и отталкивающих особ, каких я знал в те времена, – постоянно ворчала, не по одному, так по другому поводу. Моя мама назвала бы ее снобом – этим словом она часто описывала губернатора нашего штата, который в том восемьдесят восьмом году к тому же был кандидатом в президенты от демократов.

Лора состроила Хомяку мрачную гримасу и сказала:

– Батончиков объелся, что ли?

Ткнув меня локтем под ребра, Хомяк скорчил рожу, изображая недовольную Лору. Меня всегда восхищала эта его наглость: мало того что он запросто мог заговорить с любой девчонкой, так еще и насмехался над ними. Наверное, понимал, что с таким толстяком ни одна на свидание не пойдет, да и дружбу водить не будет, а раз терять нечего, то и не парился с ними, оставался самим собой.

С другой стороны, я… ну, я не был красавцем, но уродом меня тоже не назовешь, и я не раз представлял себя женатым на Хизер. Меня посещали всякие романтические мысли: где мы будем жить, сколько у нас будет детей и прочая подобная хрень. Это в какой-то степени объясняло, почему в ее присутствии у меня всегда отнимался язык. Одно неверное слово – и все мое придуманное будущее в одночасье рухнет.

Болтовня перед классом стихла – это явился наш учитель, мистер Риддл: в одной руке брелок с ключами, в другой кофе в бумажном стаканчике. В отличие от большинства других учителей-мужчин, он не носил костюм и галстук или хотя бы вельветовые или холщовые брюки с рубашкой на пуговицах. Нет, в школу он приходил в фирменных кроссовках, спортивных брюках и футболках. Сегодня на нем были голубые спортивные штаны и одна из самых любимых футболок: белая, а на груди болотно-зеленая надпись «Сэр!». Он настаивал, чтобы мы обращались к нему именно так. Не мистер Риддл, не учитель. Только «сэр». Из-под потертой пятнистой бейсболки торчали пучки седых волос. Как обычно, от него разило сигаретами.

Звеня ключами, он отпер дверь в класс. По дороге к своему большому столу в передней части комнаты он сказал:

– Садитесь, слушаем утренние объявления!

Мы с Хомяком повесили рюкзаки на крючки в задней стене класса и сели за парты в последнем ряду. В первый день занятий Сэр позволил каждому выбрать, где кто хочет сидеть, хотя большинство других учителей рассадкой занимались сами, чтобы самые хулиганистые сидели в первом ряду, где за ними легче присматривать. Но Сэр сделал оговорку: будете валять дурака – пересажу. Пока он переселил только Гарри Бута, хотя кое у кого уже стояло две галочки. Третья – и ты с позором отправляешься в первый ряд.

В заднем ряду вместе со мной и Хомяком сидела худенькая Таня Элдридж, друзей у которой было около нуля, а еще Крейг Снелли, у этого дела обстояли не лучше. Крейгу требовались локтевые костыли, чтобы легче ходить, – у него была болезнь, ноги сводило судорогой, если он пытался стоять или ходить без посторонней помощи (рассеянный склероз, как я теперь понимаю). Все называли Крейга Вонькой – ноги не всегда могли вовремя довести его до туалета. Поэтому он сидел не просто в последнем ряду, но и рядом с дверью. К несчастью для него, наш класс находился на втором этаже, а мужской туалет – в подвале. Так что даже место рядом с дверью не гарантировало, что он не описается. В нашей школе ни с кем особо не церемонились.

По громкой связи прокрякали утренние объявления, класс заученно отбарабанил клятву верности, после чего Сэр нацарапал на доске дату.

Без особого приглашения все взяли свои тетради и записали дату туда. Я в последнее время увлекся скорописью и немного гордился тем, что могу писать не отрывая ручки от бумаги.

Кто-то постучал в дверь. Через мгновение она распахнулась, и в класс просунула голову привлекательная женщина. Все дружно уставились на нее, и под этим подростковым рентгеном она почувствовала себя слегка неловко.

– А, мисс Форрестер! – с улыбкой приветствовал женщину Сэр. – Вижу, вы нас нашли? В углу стоит парта, там написано ваше имя.

Обойдя класс сзади, словно опоздала на воскресную мессу, она села за парту и достала из сумочки блокнот и ручку.

Сэр уселся на угол своего стола, упер одну ногу в пол и, покачивая в воздухе другой, сказал:

– Мисс Форрестер проведет с нами ближайшие?..

Она откашлялась.

– Две недели. Десять уроков.

Все повернулись на своих местах, чтобы изучить – и оценить – ее. Дети большие мастера оценивать взрослых, а взрослым это, как правило, и невдомек. Мы делали выводы за секунды, а не за часы или дни. Большинство из нас в классе в ту минуту, скорее всего, уже прикидывали, что может сойти с рук, а что нет, если мисс Форрестер когда-нибудь возьмет в руки бразды правления классом. И большинство этих расчетов наверняка были верны.

Физически мисс Форрестер напоминала Хизер Рассел, только светлые волосы были не прямые, а вьющиеся, и она была намного старше – хотя и моложе остальных учителей в школе. На ней был фиолетовый пиджак с большими подплечниками, поверх блестящего серебристого топа. Топ был свободного покроя, но под ним просматривались очертания бюстгальтера. Хомяк сказал бы, что у нее отличные сиськи, и не ошибся бы.

Мне стало интересно, кто она такая и почему притаилась на задней парте. По моему опыту, ничего хорошего это не сулило. В прошлом году несколько девочек из моего класса обвинили нашего учителя, мистера Бренингера: дескать, он массировал им плечи, когда они сидели за партами, и заглядывал к ним в раздевалку на уроках физкультуры. Я никогда ничего подобного не видел лично и, будучи одиннадцатилетним ребенком, не понимал, из-за чего тут поднимать шум. Но быстро уяснил, что поднимать шум есть из-за чего, потому что однажды после обеда к нам в класс пришла заместитель директора и села, но не сзади, а рядом с мистером Бренингером. Она попросила каждую из девочек, подавших жалобы, – среди которых были Хизер Рассел и снобка Лора Холсон, – подробно объяснить, что именно их смутило. Не помню, как мистер Бренингер выкручивался, но он все отрицал. Я решил, что на этом делу и конец, потому что назавтра все пришло в норму. Однако в новом учебном году мистер Бренингер в школе не появился, и куда он подевался, никто не знал.

Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать: старый извращенец был явно смущен из-за всей этой истории и возвращаться в школу не захотел. Впрочем, возможно, у него просто отобрали учительскую лицензию и не разрешили вернуться.

Как бы то ни было, в день, когда мисс Форрестер пришла в наш класс, я надеялся, что Сэр не массировал плечи девочек и не подглядывал за ними, когда они переодевались перед физкультурой. Он был хороший учитель, другого я не хотел. Что, если его заменят на мистера Занардо, другого учителя восьмого класса в нашей школе, у которого на меня зуб?

С первого ряда Гарри Бут спросил:

– Вы будете нас учить, мисс?

– Подними руку, Гарри, – напомнил ему Сэр.

Тот провел тыльной стороной ладони по лицу – у него вечно текло из носа – и лениво поднял руку.

– Вы будете нас учить, мисс?

– Не уверена, – ответила она. – Решать мистеру Риддлу.

– Так вы учительница? – спросил я, подняв руку.

– Собираюсь ею стать. И если мистер Риддл позволит мне провести с вами несколько уроков, я с удовольствием.

– Разрешите ей учить нас, сэр? – спросил Гарри, шмыгая носом.

– У меня возражений нет. Но давайте дадим мисс Форрестер несколько дней, пусть она освоится в классе, познакомится с вами. Есть еще вопросы?

Поднялось несколько рук.

– Элиза? – сказал Сэр.

– Где вы живете? – спросила Элиза Саммерс.

– В смысле, откуда я? Из Провинстауна, в Верхнем Кейпе.

– Почему вы не преподаете в Провинстауне, если вы оттуда?

– Нужно, чтобы кто-то из школьных учителей согласился стать наставником старшекурсника. Именно наставником, а не просто разрешил присутствовать на уроках. У всех учителей в Провинстауне, к которым я обращалась, очень плотный график.

Еще одна рука.

– Пожалуйста, Стив, – предложил Сэр.

– А зачем на учителя учиться? Ведь учителя ничего не делают.

– Приходится мириться с подобными невежественными заявлениями, – сказал Сэр, подавляя последовавший за этим взрыв смеха. – На самом деле, если кажется, что учитель ведет уроки безо всяких усилий, это ему только в плюс. Мартин?

– Вы замужем? – спросил тот.

Снова смех, хотя на этот раз не такой громкий и слегка неловкий. Спросить такую красотку, как мисс Форрестер, замужем она или нет, равносильно признанию, что ты сам хочешь на ней жениться. Можно не сомневаться: половина мальчишек в классе, включая меня, хотела именно этого.

– Она мисс, а не миссис, – громко заявила Элиза. – Вот тебе и ответ!

– На этом мы и закончим. – Сэр поднялся. – Открыли учебники истории на второй главе. Работаем, работаем, работаем!