Звезда Амонтильера. Возвращение

Глава 4

– Я убедительно прошу вас разрешить мне уехать! – Кириан стоял перед ректорским столом, и взгляд его светился упрямством.

– Нет, – генерал Грарард поднял на своего курсанта усталый, но тяжелый взгляд. – Сядь! – Властным жестом он предотвратил любые возражения. – И послушай. Ты мне нужен здесь. Дослушай, я сказал! Я сам еду туда. Я ЗНАЮ, в отличие от тебя, где и как искать. Чем ты можешь быть там полезен, еще один путающийся под ногами мальчишка. Молчи! Не ты один… ждешь и надеешься на чудо. И делать тебе там нечего. Зато ты можешь быть полезен здесь. Если перестанешь маяться дурью и возьмешь себя в руки. И ты, и другие старшие курсанты должны будете взять на себя обязанности некоторых преподавателей. Тогда мы сможем уехать и оказать действительно реальную помощь в поисках.

Ректор Грарард был прав. Как всегда. Но как справиться с этой убивающей неизвестностью, с мучительным ожиданием, с надеждой, которая тает с каждым днем, с тем, что надо ждать новостей и бояться, – со всем тем, что побудило его прийти в ректорский кабинет.

– Займешься делом – станет легче, – уже тихо сказал генерал. – На тебе младшие курсы и особенно твои барсы. Тренировки, занятия. Тренировать будешь сам, от и до, вместо мастера ди Хасса. Чтобы проще справляться, назначу с тобой еще… ра Сайеша. Он с малышами и так день и ночь возится. Справитесь.

Кириан сжал зубы и четко кивнул. Он понимал, что все верно и даже назначение одного из четверки – правильное решение. Но как же трудно смириться…

В коридоре, возвращаясь к себе, он столкнулся с четверкой и уже привычно спросил Льена взглядом: «Есть новости?»

«Нет», – Льен чуть заметно качнул головой. И отвел глаза.

Они сами изводились уже который день. Ждали новостей и обмирали от ужаса, страшась рокового «нашли тело».

Они бы, наверное, навещали ректорский кабинет, где стоял амулет связи, каждые полчаса. Если бы он им это позволил. Но пока ответ был один и тот же:

– Среди погибших ее нет. Ищут. Нельзя терять надежду, рейнджеры продолжают находить живых. – Ректор не упоминал, что из нескольких десятков пропавших живыми нашли всего двоих, да и то в таком состоянии, что до сих пор неизвестно, выкарабкаются ли девочки.

Ректор не сказал Кириану главного – что это была диверсия, и вполне возможно, направленная как раз именно против Ордена. Наследница наследницей, а при предыдущем короле Орден набрал силу, влияние и количество мастеров. Кое-кому это было очень не по нраву. А теперь… даже если Иллис вернется и займет трон, мощь Ордена подорвана, родовитые семьи снова увеличат свое присутствие возле правительницы… все сложно.

Но об этом даже думать пока рано. Пока у них есть только тоненькая, дрожащая, как паутинка на ветру, ниточка надежды.

На следующий день генерал Грарард, мастер ди Хасс и еще несколько учителей уехали. Потянулись дни, серые, полные ожидания и тревоги. Кириан загружал себя до смерти, только бы не оставлять времени для размышлений. К вечеру он настолько уставал, что приходил к себе и засыпал сразу же, частенько вместо ужина. А утром просыпался, шел на раннюю тренировку, потом тренировал мелких вместе с Льеном, а в свободное время читал про Орден полуденных все, что удалось раздобыть в библиотеке. Он осунулся и похудел за это время, и под глазами у него прочно залегли черные тени. Впрочем, четверка выглядела не лучше. Только Льен умудрялся сохранять бодрый вид и поддерживать остальных, хотя у него было так же тяжело на душе. От отца он получал несколько больше новостей, чем рассказывал друзьям. И количество выживших для него не было секретом. С каждым днем, с каждой минутой надежды таяли.

Как ни странно, работать в паре у заклятых врагов получилось хорошо. Если Кириан блистал умением мгновенно навести дисциплину и задать ориентиры, то Льен, как никто, умел донести знания в такой форме, что мальчишки сами кидались выполнять сложные задания, лишь бы его порадовать. Он любил своих подопечных.

И Кириан, до сей поры считавший свое командирство обязанностью и ответственностью, волей-неволей заражался этим его отношением. Их совместные занятия действовали на него успокаивающе, и после них он с новой силой начинал верить, что все еще будет хорошо.

Но дни шли, надежды почти не осталось. Вернулся ректор, но утешительных новостей не привез и он.

Прошло почти два месяца с отъезда Иллис. Надеяться теперь можно было только на чудо.

Каждый день парни из команды Норриана сидели под тем самым деревом. Но теперь сидели молча. Разговор не клеился. Даже Льен, вопреки своему всегдашнему оптимизму, кажется, сдался.

Ее нет среди погибших. Нет среди погибших. Нет… повторял каждый в мыслях, как заклинание. Ни о чем другом думать они не могли.

Мысли Кириана отличались ненамного. Но скоро и эта мантра перестала помогать. И наконец, он не выдержал… Последние несколько дней его не было видно ни на тренировках, ни на занятиях. Он пропадал неизвестно где и заработал несколько устных взысканий подряд. Но это его не заботило. Льен нашел его в конюшне, проверяющим упряжь своего коня.

– Далеко собрался?

Кириан вздрогнул от неожиданности, но не прекратил перебирать упряжь.

– В Орден… для начала.

– Они не станут… с тобой разговаривать, – покачал Льен головой. – И Академия. Вылетишь за самовольный отъезд, помнишь? – Он и сам понимал, насколько неубедительны для собеседника его доводы.

– Значит, вылечу, – спокойно ответил Кириан. – Тебе придется самому пока вести тренировки. Прости.

– А что отец скажет?

– Плевать.

– Когда уезжаешь? – Льен не пытался его отговорить. Бесполезно. Да и… а вдруг?

– Завтра на рассвете, – Кириан наконец повернулся. – Если она жива, я найду ее, а если… – он осекся и замолчал на какое-то время. – Я найду ее! – повторил он убежденно.

Эта ночь тоже прошла без сна. Мыслей было даже слишком много, но ни одна из них не смогла поколебать твердого решения ехать туда, на границу, и, если понадобится… он переберет проклятые пустоши по камешку, но найдет ее. Живой или мертвой.

Кириан записал последние слова в дневник и замер, осмысливая их. Потом чуть криво ухмыльнулся, поставил точку и подождал, пока высохнут чернила. В открытое окно робко вползал серый рассвет, где-то внизу в зарослях запела первая утренняя птица. Пора.

Вот и все. Решение принято. Сегодня его тут уже не будет. Он подошел к окну, облокотился о подоконник и в последний раз обвел взглядом двор, мысленно прощаясь с местом, где столько всего случилось. Ее дерево… Сколько раз он искал ее глазами в листве и не нахо…

Святая Эйро!

Иллис, растрепанная, осунувшаяся и все равно невозможно красивая сидела в развилке. Резные листья качались, образуя вокруг нее зеленую рамку, словно подчеркивая живость картины.

Кириан отступил от окна и спешно прислонился к стене, чувствуя, что его не держат ноги. Это было очень похоже на сон, один из тех, что он видел последнее время постоянно. Еще одного пробуждения ему просто не пережить… это бред… Хеллес! Он сходит с ума.

Нет, ему не показалось! Голос! Живой, ни с чем не сравнимый. Ее голос! Она вернулась!!! Он не помня себя кинулся к раскрытому окну. Если он сейчас же, сию секунду, не увидит ее, не убедится в том, что это все действительно ему не привиделось, он точно потеряет рассудок!

Глава 5

Иллис поправила сползающую повязку. Рука еще очень плохо слушалась и болела, хотя сломанная ключица благополучно срослась. Она вышла из экипажа перед воротами академии и долго стояла, глядя, как пылают черепичные крыши в солнечных лучах. Дома. Она дома…

О том, чтобы перемахнуть через стену, как бывало, сейчас можно и не мечтать. А вот дерево… такое родное и до последней удобной веточки знакомое… все равно тяжело. Одна рука. Одна нога. И совсем нет головы – грустно констатировала девушка, кое-как устраиваясь в знакомой развилке. Ну и что!!! Это мелочи, главное – ОНА ВЕРНУЛАСЬ!!!

И сразу стало легко дышать, а движения всего на миг, но обрели былую легкость. Вот оно, родное окошко, и, как всегда, открыто.

И соседнее…

Иллис старалась изо всех сил, просто из последних, но… она не могла не посмотреть. Конечно, в окне никого не было. Спит еще. Все спят.

Подоконник комнаты парней был теплым и таким надежным. Особенно когда у тебя трясутся даже здоровые рука и нога. Не говоря уже о раненых. Иллис обвела комнату глазами.

Ничего не изменилось. Ее ширма так и стоит в дальнем углу, на полу возле кровати Майса валяется один ботинок. Как всегда. Куда он второй, интересно, девает? Еще ни разу не нашелся рядом… Словно ничего и не было… ни боли, ни страха, ни смерти… ни-че-го.

А на столе цветы и… ее портрет. Горло перехватило от нежности. Иллис откинулась на стену и на секунду прикрыла глаза. А когда открыла, наткнулась на ошеломленный взгляд Габриэля.

Взлохмаченный со сна и совершенно не соображающий, на каком он свете, парень таращился на нее, приподняв голову с подушки. Вот моргнул несколько раз и протер ставшие огромными глазища.

– Тс-с-с-с! – Иллис, все так же улыбаясь, прижала палец к губам. – Еще совсем рано.

Гай продолжал хлопать на нее длиннющими ресницами, потом еще раз протер глаза – у Майса, что ли, уроки брал? А через пять секунд заорал что-то невразумительное и соскочил с кровати, путаясь в одеяле.

– Гай, какого торк…! О, Хеллес! – взгляд Норриана переместился от Габриэля, который умудрился сбить по пути стул и чуть не стянул скатерть, на окно. – Иллис… не может быть! – почти прошептал он.

Льен почти одновременно с ним резко сел на кровати и прикусил губу, словно стараясь скрыть нахлынувшие чувства.

– Ну слава Хеллес. Я знал… – тоже негромко проговорил он.

Еще несколько секунд они остолбенело молчали. Не верили. Не смели. А потом вдруг завопили разом. Все, даже Норриан, даже Льен. Они обступили ее, пытаясь прикоснуться, убедиться лишний раз… Они чуть не задушили ее в объятиях.

– Эй, уроните! – смеялась Иллис, цепляясь здоровой рукой то за подоконник, то за кого-то из мальчишек. Она смеялась, а лицо было мокрым.

И в ту же секунду она стала прежней. Ушли в небытие все страхи и боль, забылись. Как не было. Осталась только радость и невероятная, какая-то щемящая нежность к ним, таким родным. Близким.

Правда, обнимали и сияли радостью только трое.

Наконец первый шквал объятий стих. Парни тайком вытерли глаза.

– Нет, вы только посмотрите на него! – Норр указал на нечто, отдаленно напоминающее гусеницу. С подушкой вместо головы. Известный соня, Майс не желал просыпаться даже сейчас, после всех криков, воплей, смеха и грохота упавших стульев.

Иллис мягко высвободилась из обнимающих рук, соскользнула с подоконника и села на край его постели. Мальчишки столпились вокруг, украдкой вытирая глаза, но уже сияя радостным интересом. Сейчас будет ве-е-е-есело.

Девушка им подмигнула, хихикнула и потянула на себя сразу и подушку, и край одеяла.

– Просыпайся, соня! – она наклонилась и пощекотала торчащий наружу кусочек пятки.

Майс отдернул пятку и что-то пробурчал в подушку.

– Ну дай поспать немножко… еще пять минуточек… не сейчас, Илль… – выдал он через минуту настойчивой щекотки и попытался закуклиться в одеяло поплотнее.

И вдруг до него дошло.

– Иллис?!!! – он буквально взвился на кровати, хлопая заспанными глазами и создавая ресницами ветер. Точно они с Габриэлем близнецы-братья…

Иллис засмеялась, опрокидывая его обратно на подушку. – Привет, соня! Ты не меняешься!

Майс покорно откинулся на спину, но почти сразу же вскочил обратно.

– Иллис, это ты… мы уже не верили… Илль!!! – Майс улыбался и плакал одновременно, даже не скрывая этого. Он ни на минуту не отрывал от нее взгляда. И кажется, впервые пожалел о своей привычке долго спать по утрам.

– Ну я, я! – Иллис сама потянулась к нему, обнимая здоровой рукой, запуская пальцы в и без того разлохмаченные белокурые локоны. – Я вернулась. Я вернулась…

Сейчас ей даже не хотелось вспоминать, чего стоило это возвращение.

Два месяца… Два месяца на грани между жизнью и смертью. В старом, забытом богами домишке за каменной кручей. В компании полусумасшедшего старого отшельника.

Каким чудом этот реликт предыдущей эпохи вообще выжил там, куда пришли кархи? Зачем, а главное, как он умудрился стащить уже бесчувственное тело с башни и унести к себе в горы? Он ей не ответил. Хотя Иллис спрашивала каждый день с того момента, как пришла в себя.

Он был очень добрый, этот сухонький старичок со слишком светлыми глазами. И очень странный… Иллис так и не поняла, что он с ней сделал и как умудрился вытащить с того света. С такими ранами не живут. Страшные узловатые шрамы мало того, что отвратительно выглядели, еще и болели. Очень болели.

И все же она выжила. Выжила! Чтобы вернуться.

Ей пришлось многому учиться заново. Говорить. Есть самостоятельно. Ходить! Все было больно. И несколько раз она срывалась, рыдала и проклинала отшельника за то, что тот не дал ей просто спокойно умереть. Старичок не обижался, только гладил ее по аккуратно расчесанным им же волосам и приносил очередное снадобье. Из каких-то местных сколопендр, не иначе, потому что на вкус – мерзее не придумаешь!

Она успокаивалась и с прежним упорством училась жить заново.

Не больно было только во сне. Но и тут не было покоя. Иллис все время снилась дорога, по которой нужно идти. И туман. Серый такой, холодный. А там, над дорогой, еще высоко, было солнышко и синее небо, и девушка знала – там будет тепло и спокойно. Она уже совсем почти ушла, но кто-то звал ее из тумана. Звал, и этот голос, такой знакомый и в то же время неузнанный, тревожил и не давал сдвинуться с места.

Первое время она вообще ничего не помнила, даже собственного имени. Постепенно воспоминания вернулись, но с ними пришла и тревога. То, что барьер получилось вернуть, она знала. Может, помнила, может, чувствовала. Неважно. Она не знала главного – выжили ли те, кто шел за ней? Смогли ли они вернуться? А еще… ждут ли ее там… там, где солнечные лучики на рассвете прыгают по черепичным крышам наперегонки и большое дерево трется ветками о подоконник.

Она ушла, как только смогла самостоятельно передвигаться.

Ей повезло. Опять. Поисковый отряд рейнджеров наткнулся на потерявшую сознание девчонку в изодранной орденской форме совершенно случайно. Ну вот умудрилась она окончательно потерять сознание в двух милях от пограничной тропы. Да еще в самых густых зарослях. Если бы не ручной свирок младшего рейнджера…

Кажется, она была последней, эта поисковая партия. А Иллис была последней, кого нашли в пустошах.

Ее привезли в замок Радриар под утро, когда утомленные ночной сменой целители уже не вглядываются в лица больных. И только на следующий день, опять совершенно случайно, тяжело раненная пациентка в отдельной палате попалась на глаза другой, выздоравливающей.

Уже потом Анелла, совершенно не наигранно держась за сердце, вспоминала, что чуть не отдала душу Хеллес прямо там, у больничной кровати, на которой лежала не просто надежда Амонтильера, но и ее маленькая девочка, которую сама с трудом выжившая мастер Ордена уже успела оплакать.

Глава 6

С момента, как Кириан увидел в развилке дерева Иллис, а потом услышал бурную радость парней за стеной, прошло, кажется, несколько жизней. Он даже не понял, в какой момент шум и ликование переместились вниз, во двор. Стоял, как окаменевший, в простенке у окна и не мог даже пошевелиться. Дышать не мог!

Но все же наконец кое-как справившись с оцепенением, Князь выскочил из комнаты и бросился вниз по лестнице. Он уже почти выбежал во двор. И тут мысль… как подлый удар, неожиданный, от которого перехватывает дыхание. Она вернулась! Но при чем здесь ты?!

Он замер в холле у двери, встав так, что со двора его не было видно, и остановившимся взглядом следил за тем, как Норриан подхватил Иллис на руки и кружит по двору, а она смеется и прижимается к нему. Как целует… нет, нет! Это был не тот поцелуй, не тот, что перевернул его жизнь там, в полутемном коридоре! Но…

При чем здесь ты, Кириан? С чего ты взял, что она изменила свое отношение к тебе? Индюк в курятнике, белобрысый гад… напыщенный осел. Скотина, которую она убьет, если он еще раз посмеет к ней приблизиться. Не умеющий любить обманщик. Вот кто ты для нее. Был и будешь.

День померк, даже радость, что она жива, что вернулась, уже не несла его на крыльях. Она вернулась не к тебе, Князь. Она улыбается другим, целует других… смотрит куда угодно, только не в твою сторону. А ты… как и раньше, будешь наблюдать за недоступным тебе счастьем в замочную скважину, словно вор. Потому что оно не для тебя. ОНА не для тебя.

Воздух вдруг стал таким густым и обжигающим, что его невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он думал, что ему было больно раньше? Ерунда! До этого момента он и понятия не имел, что такое настоящая боль!

Вздрагивая, он отступил назад в полумрак коридора. Зеркало, висевшее на стене, отразило потерянного, несчастного человека. Кириан знал, чего хочется этому человеку – побежать к ней, схватить в охапку, зарыться лицом в ее волосы, разрыдаться, наконец.

– Ты жалок, – сказал себе Князь, намеренно растягивая гласные.

И как всегда, когда ему было особенно плохо, привычная броня с лязгом вернулась на свое место.

Через минуту у парадного входа стоял Князь. Такой, каким его не видели уже очень давно. Спокойный как камень, холодный, надменный. Презрительный прищур и знаменитая Княжеская кривая полуулыбочка.

Конечно, он не нашел сил уйти совсем – выбрался из холла на крыльцо, но так и не подошел к компании парней, что окружали девушку. Сделал вид, что у него свои дела и вообще… ах, вернулась? Ну поздравляю.

И вдруг в какой-то момент он понял, что Иллис его заметила. И…

Она смотрела в упор, не отводя глаз. Долго. Целую минуту.

«Вот и ты… Здравствуй. Все тот же. Я скучала… даже по этим твоим противным рожам. Но тебе же это не нужно…»

У Кириана все оборвалось внутри, когда Иллис с чуть заметным вздохом взяла и отвернулась от него. Словно от пустого места. Значит, он не ошибся. Значит… он по-прежнему для нее никто.

Стало так невыносимо, что Кириан на секунду упустил контроль и эта боль отразилась на лице, но, к счастью, никто не заметил. Кроме Льена. А тот только вздохнул и не стал влезать.

Иллис тоже вдруг почувствовала, как поблекла ее непосредственная радость от возвращения. Не то чтобы совсем, но… как-то разом навалилась усталость, и шрамы разнылись с новой силой. Она ушла со двора, так ни разу и не обернувшись. Просто ушла, изо всех сил стараясь не хромать и вцепившись в чью-то руку. Она не видела чью. Вообще ничего вокруг не видела.

Там, в башне, и все время потом она мечтала хотя бы раз еще заглянуть в эти глаза. И вот мечта сбылась. Но глаза такие же холодные и пустые. Как всегда. Почему она решила, что что-то изменилось?

Кириан в это время почти бежал. За ворота, по дороге, куда-нибудь! Туда, где хотя бы возможно будет дышать и не умирать оттого, что она отвернулась… не к нему.

Следующие несколько дней парни почти не отходили от Иллис. Они с большим неудовольствием подпускали к ней всех тех, кто тоже был рад ее видеть. Они не давали ей поднять ничего тяжелее ложки. Даже тарелку. Они готовы были вообще носить ее на руках круглыми сутками, если бы она не взбунтовалась.

Они демонстративно закрыли окно на защелку, словно девушка собиралась выпрыгнуть из него и скакать по деревьям прямо сейчас. Она улыбалась через силу, отбиваясь от этой выходящей за любые разумные пределы заботы.

И даже все вместе они не могли переломить ее упрямого намерения как можно быстрее вернуть форму. Поэтому вынуждены были смириться с ее тренировками.

Но особо на фоне остальных выделялся Майс.

Он не сводил с Иллис глаз, словно опасался, что отвернись он – и она снова исчезнет. Майс первым оказывался рядом, когда ей было что-то нужно, любая мелочь, любой пустяк. Таскал ей цветы и шоколадки в каких-то совершенно непомерных количествах, что-то рассказывал. Только чтобы увидеть, как она снова улыбается. А улыбалась она теперь не часто. И норовила остаться одна.

Кириана же и вовсе избегала. Стоило ему появиться, как она сразу же замолкала, отворачивалась, а то и просто уходила.

К тому же в связи с ранением Иллис освободили от обязательного посещения занятий, и она работала с преподавателями по индивидуальной программе. Князь так и не дождался возвращения своей соседки по парте.

Кириан страдал. Каждый день. Каждый час и каждую минуту. Еще хуже, чем до ее отъезда. Гораздо хуже. Он старательно делал вид, что не видит ее. Но он больше не мог ее не видеть. Хотя, что за чушь! Он всегда видел только ее, причем везде и сразу!

Он стал на редкость туп и раздражителен. И почти совсем забросил занятия.

– Эй, Князь, тебя не было на философии. Ворон без тебя тоскует, два раза спрашивал.

– Паршиво выглядишь, приятель. Может быть, тебе в лазарет?

– Курсант ди Кейрош, я вас не узнаю. Этот простейший постулат мы изучали еще на втором курсе! Вы что, плохо спали сегодня?

Плохо спал? Он вообще почти не спит. И нет, он не пойдет в лазарет. А не пошли бы вы все вместе!!!

Такие разговоры повторялись все чаще, потом пришло сердитое письмо от отца, на которое Кириан даже попытался что-то ответить…

«Здравствуй, отец!

Почему ты беспокоишься обо мне? Уверяю тебя, у меня все в полном порядке. Я здоров и отлично себя чувствую. Я немного отстал по программе, из-за этой кутерьмы на границе занятия шли не регулярно. Но я непременно нагоню, можешь не сомневаться.

Отец, мне плохо! Мне очень, очень, очень плохо! Мне так нужно поговорить с кем-то. Еще немного – и я не выдержу, сойду с ума. Помоги мне, ведь я же твой сын!»

Лист дорогой белой бумаги, покрытый ровными строчками, смялся в кулаке и посыпался на подоконник в коридоре неровными клочками, после того как Кириан его разорвал. И вздрогнул, услышав за спиной неожиданный голос:

– Сдается мне, рвать письма – не самый лучший способ довести их до адресата. Не хочешь рассказать, что с тобой происходит?

Кириан резко обернулся и сжал губы.

– Проваливай, ра Сайеш. То есть… не до тебя. Извини.

– Понятно. Ладно. Тогда вот что я тебе скажу…

– Ты думаешь, мне это интересно? – перебил Кириан и из последних сил отвернулся, изображая равнодушие. – Думаю, да, – Льен словно насквозь просветил Князя взглядом. – Но возможно, я ошибаюсь. Тогда… вернешь магографию? Она же у тебя с собой?

Ответить на это было нечего. Они помолчали…

– Я так и думал. Захочешь поговорить – всегда к твоим услугам.

И он ушел. А Кириан запоздало дернулся. Поговорить с Льеном… Он не высмеет, возможно даже поймет. Но Кейроши не показывают свою слабость никому. Тем более врагам, пусть даже и бывшим. Интересно, с каких это пор он перестал считать Льена врагом?

Может быть, Льен смог бы выслушать… надежды на подсказку Кириан не питал, но хотя бы выслушать ведь мог бы? Только ему великолепный Князь смог бы признаться, что чувствует себя раздавленным ничтожеством. Только ему он сказал бы вслух то, чего даже себе в мыслях сказать не может.

Она ведь не поверила ему, и была в чем-то права. И сейчас, после ее возвращения… он просто не смел навязываться. Это невыносимо, невыносимо! Но бледная и ослабевшая после ранений девушка не заслуживала того, чтобы к ней приставал неприятный ей человек.