Надёжное будущее. Руководство по выживанию в трудные времена

II. Четыре причины для надежды Джейн

Причина первая: удивительный человеческий интеллект

– Мне было очень жаль услышать о том, что случилось с вашим отцом, – сказала Джейн четыре месяца спустя, когда мы встретились в Нидерландах.

Симптомы, которые врачи первоначально приписали обычному старению, а также нарастающая слабость в ногах отца, оказались проявлениями агрессивной Т-клеточной лимфомы центральной нервной системы, поразившей его позвоночник, а затем и головной мозг. Прилетев из Дар-эс-Салама, я провел несколько месяцев, навещая его в больнице в Нью-Йорке, где он героически пытался сохранить надежду и сознание, пока в конце концов рак не лишил его и того и другого. Я никогда не забуду с какой храбростью и невозмутимостью он встретил известие о том, что его рак неизлечим, и ему осталось жить всего несколько недель или, возможно, месяцев. «Похоже, пришло время смириться с неизбежным», – сказал он.

Когда он испытывал мучительную боль и был на пороге смерти, я спросил его, как долго, по его мнению, он пробудет здесь. «Ровно столько, сколько нужно, чтобы получить инструкции по посадке, – ответил он, – или совершить прыжок в вечность». Я видел, что у надежды есть предел, и все еще переживал глубокое горе. Доброта и понимание Джейн очень много значили для меня в тяжелые месяцы болезни отца и после, когда его не стало.

Я встретился с Джейн в отреставрированном домике лесника посреди леса в природном заповеднике недалеко от Утрехта. Коттедж был уютным и хорошо утепленным, с защитой от леденящего кровь холода и ветров, которые зимой дуют на большей части территории Нидерландов. Мы сели друг напротив друга. Сквозь окна в комнату проникали косые солнечные лучи, потрескивал костер.

Джейн приехала прямиком из дома своей семьи в Англии, где провела четыре дня после длительной поездки в Пекин, Чэнду, Куала-Лумпур, Пенанг и Сингапур. Несмотря на свои почти постоянные путешествия по миру, она выглядела энергичной и полной энтузиазма начать нашу беседу. Джейн была одета в синюю водолазку и зеленый жакет; она сидела, сложив руки поверх серого шерстяного одеяла.

– Спасибо вам за слова соболезнования, – произнес я. Джейн написала мне, когда мой отец ушел из жизни. – Простите, что мне пришлось уехать так внезапно.

– Более всего печально то, по какой причине вам пришлось уехать.

– Это были трудные несколько месяцев, – признался я.

– С этим невозможно смириться до конца. Это такая большая потеря, – сказала Джейн. – Думаю, глубина нашего горя – это напоминание о глубине нашей любви.

Я улыбнулся, тронутый ее словами.

– Он был замечательным отцом.

На смертном одре его сердце и любовь казались даже более важными для него, чем его голова и разум, и мне было интересно, почему человеческий интеллект был для Джейн одной из причин для надежды. Во всяком случае, когда нейроны моего отца то вспыхивали, то затем распадались в бреду, я был поражен тем, насколько хрупко наше сознание.

Наш разум показался мне таким уязвимым и несовершенным.

Мы немного посидели, почтив память моего отца и всех, кто нас покинул. И затем начали беседу.

– Почему человеческий интеллект является для Вас одним из оснований для надежды? – задал я вопрос.

От доисторической обезьяны до хозяина мира

– Самое большое отличие нас от шимпанзе и других животных – это скачок в развитии нашего интеллекта.

– Что именно Вы имеете в виду под человеческим интеллектом?

– Ту часть нашего мозга, которая способна рассуждать и решать проблемы.

Одно время ученые говорили, что эти характеристики присущи только человеку, и на Джейн и ее коллегах лежала большая ответственность за то, чтобы показать преемственность интеллекта у всех животных, включая человека. Я поделился этой мыслью с Джейн.

– Да, сегодня мы знаем, что животные намного умнее, чем люди привыкли думать, – сказала она. – Шимпанзе и другие человекообразные обезьяны могут запоминать более четырехсот слов американского языка жестов, решать сложные задачи на компьютере и, как и некоторые другие животные, включая свиней, любят рисовать. Сообразительность ворон и попугаев просто поразительна. Крысы тоже чрезвычайно умны.

– Еще я помню, как Вы рассказывали мне в Танзании, что осьминоги необычайно сообразительны и могут решать разнообразные задачи, даже несмотря на то, что их мозг устроен совсем иначе, чем мозг млекопитающих, – вспомнил я.

Джейн рассмеялась.

– Собственно говоря, у них есть мозг в каждом из восьми щупалец! Расскажу еще кое-что, что вам точно понравится: оказывается, можно научить шмелей закатывать шарик в лунку за награду в виде капли нектара. И что еще более примечательно, другие шмели, которых этому не учили, могут выполнить эту же задачу, просто наблюдая за обученными шмелями. Мы постоянно изучаем что-то новое, и я всегда говорю студентам, что сейчас прекрасное время для изучения интеллекта животных.

– Так что же именно в нашем интеллекте отличает нас от всех других животных? – поинтересовался я.

– Несмотря на то, что шимпанзе, наши ближайшие ныне живущие родственники, могут превосходно справляться со всеми видами тестов на интеллект, даже самые умные шимпанзе не смогли бы сконструировать ракету, из которой выбрался бы робот, запрограммированный передвигаться по поверхности Красной планеты – Марса – и делать фотографии для ученых на Земле. Человечество сделало столько всего невероятного: просто вспомните Галилея, Леонардо да Винчи, Линнея, Дарвина, Ньютона и его яблоко; подумайте о пирамидах, о великой архитектуре, о нашем искусстве и музыке.

Джейн сделала паузу, и я задумался обо всех тех гениальных людях, которые выдвигали теории и строили потрясающие здания без каких-либо изощренных инструментов, которыми мы располагаем сегодня, и у которых не было доступа ни к каким знаниям, накопленным в прошлом. Джейн прервала мои размышления.

– Знаешь, Дуг, всякий раз, когда я смотрю на полную луну в небе, я испытываю то же чувство благоговения и удивления, что и в тот исторический день в 1969 году, когда Нил Армстронг стал первым человеком, ступившим на Луну. А вскоре за ним последовал и Базз Олдрин. И я думаю: «Люди действительно там побывали. Ого!»

Когда я выступаю с докладами, я всегда говорю людям, чтобы посмотрев в следующий раз на луну, они постарались уловить чувство благоговения, а не принимали это как должное.

– Поэтому, – продолжила Джейн, – я искренне считаю, что именно скачок человеческого интеллекта превратил довольно слабый и ничем не примечательный вид доисторических обезьян в самопровозглашенных хозяев мира.

– Но если мы намного умнее других животных, почему мы совершаем так много глупостей? – спросил я.

– Ах! – сказала Джейн. – Вот поэтому я и говорю «интеллектуальное» существо, а не «разумное». Разумное животное не разрушило бы свой единственный дом – а ведь именно это мы делаем на протяжении очень долгого времени. Конечно, некоторые люди по-настоящему умны, но куда больше тех, кто таковыми не являются. Мы называли себя Homo sapiens, «человеком разумным», но, к сожалению, современному миру не хватает разумности.

– Но мы ведь хитры и изобретательны? – спросил я.

– Да, мы очень хитры и крайне изобретательны. А еще, как все приматы и многие другие животные, мы очень любопытные существа. И наше любопытство в сочетании с интеллектом привело ко многим великим открытиям в различных областях, потому что нам нравится выяснять, как и почему все устроено именно так, а не иначе, расширяя границы нашего понимания.

– Так что, по-вашему, имело значение? – спросил я. – Почему человеческий мозг эволюционировал и превзошел мозг шимпанзе?..

– Язык, – ответила Джейн, явно предвидя мой вопрос. – На каком-то этапе эволюции мы развили способность общаться словами. Наше владение языком позволило учить вещам, не относящимся к настоящему времени. Мы смогли передавать мудрость, почерпнутую из успехов и ошибок прошлого. Смогли строить планы на далекое будущее. А самое главное, мы смогли объединить людей для обсуждения проблем, людей из разных слоев общества с разными знаниями.

Было интересно узнать, что Джейн выделяла язык как причину скачка человеческого интеллекта. Ведь, что любопытно, исследуя тему надежды, я обнаружил, что язык, целеполагание и надежда, по-видимому, возникают в одной и той же области мозга – в префронтальной коре, которая находится прямо за лобной костью и является самой недавно развившейся частью нашего мозга. У человека эта область мозга больше, чем у других высших приматов.

Какое-то время мы говорили обо всем, чего достигли люди, например, о проектировании механизмов, позволяющих нам летать по воздуху и исследовать глубины океана, и о технологиях, благодаря которым мы можем в реальном времени общаться с людьми, находящимися на другом конце земного шара.

– А ведь, согласитесь, действительно странно, что этот же самый удивительный человеческий интеллект и втянул нас в весь происходящий хаос, – заметил я. – Именно он вывел мир из равновесия. Можно возразить, что человеческий интеллект был величайшей ошибкой эволюции – ошибкой, которая сейчас угрожает всему живому на планете.

– Да, мы определенно наломали дров, – согласилась Джейн. – Но причина в том, как именно мы использовали интеллект, а не в интеллекте как таковом. Смесь алчности, ненависти, страха и жажды власти побуждает нас использовать свой интеллект весьма неудачным образом. Но хорошая новость заключается в том, что разум, достаточно умный, чтобы создать ядерное оружие и искусственный интеллект, также, безусловно, способен придумать, как устранить вред, который мы нанесли нашей бедной старушке-планете.

Теперь, когда мы все больше и больше осознаем, что натворили, мы действительно начали использовать наш творческий потенциал и изобретательность для устранения причиненного вреда. Уже существуют такие инновационные решения как возобновляемые источники энергии, регенеративное сельское хозяйство и пермакультура^[5], переход на растительную диету и многое другое – все они направлены на то, чтобы научиться решать проблемы по-новому. И, как отдельные личности, мы признаем, что нам нужно оставлять меньший экологический след, и задумываемся о том, как это сделать.

– Значит, наш интеллект сам по себе ни хорош, ни плох: он зависит от того, как мы, люди, решим его использовать: чтобы сделать мир лучше или чтобы разрушить его?

– Да, именно поэтому наш интеллект и язык отличают нас от других животных. Мы и хуже, и лучше, потому что у нас есть возможность выбирать. – Джейн улыбнулась. – Мы наполовину грешники, наполовину святые.

Наполовину грешники, наполовину святые

– В конце концов, что побеждает – зло или добро? – спросил я. – Мы на пятьдесят один процент добрые или на пятьдесят один процент злые?

– Для подтверждения каждой из этих сторон найдется множество доказательств, но я думаю, что в нас поровну и добра, и зла, – ответила Джейн. – Люди невероятно адаптивны и сделают все возможное, чтобы выжить в окружающей их среде. Окружающая среда, которую мы создаем, определяет, что будет преобладать. Другими словами, побеждает то, что мы взращиваем и поощряем.

У меня возникло странное ощущение, будто земля уходит из-под ног. Я испытал то дезориентирующее чувство, когда вдруг видишь мир по-новому. То, что я называл добром и злом, было просто проявлениями доброты и жестокости, великодушия и эгоизма, нежности и агрессии, которые мы развили, чтобы выжить в разных условиях окружающей среды и при различных обстоятельствах.

И, как сказала Джейн, чтобы выжить в этом мире, мы готовы на все. Если мы живем в обществе с достаточным уровнем жизни и определенной степенью социальной справедливости, то, скорее всего, великодушие и миролюбие нашей натуры преобладают; в то время как в обществе расовой дискриминации и экономической несправедливости будет процветать насилие.

– Что ж, – сказала Джейн, когда я поделился этими мыслями, – я думаю, что по большому счету это именно так. Вспомните геноцид, который произошел в Руанде и Бурунди, странах, этнический состав которых составляют хуту и тутси. Когда после геноцида Руанду посетил президент Билл Клинтон, вслед за его визитом туда хлынула международная помощь. О Бурунди же практически не вспоминали. В результате Руанда смогла создать собственную инфраструктуру с дорогами и больницами, туда пришли международные компании, а хуту и тутси, как кажется, живут в мире. В Бурунди ничего этого не произошло, и там и по сей день периодически имеют место случаи насилия и кровопролития.

Но мы должны помнить, что общество состоит из людей, а среди людей всегда есть те, кто стремится к переменам. Многие жители Бурунди хотят создать более мирное общество. Общества только кажутся стабильными, когда ими правит авторитарное правительство. Взять к примеру этнические конфликты, возникшие после распада Советского Союза.

– Как Вы считаете, мы способны создать мирное и гармоничное общество? А как же наша склонность к агрессии?

Джейн покачала головой.

– Нет почти никаких сомнений, что агрессивное поведение было частью генетической структуры, унаследованной нами от наших далеких предков-гоминидов. Как вы знаете, Лики отправил меня в Гомбе, потому что считал, что у людей и шимпанзе был общий предок около пяти-семи миллионов лет назад, и что если я замечу похожее или идентичное поведение у современных шимпанзе и людей, то оно, вероятно, было свойственно нашему человекообразному и обезьяноподобному предку и оставалось с нами на протяжении наших отдельных эволюционных путей.

Это дало бы ему лучшее представление о том, как могли вести себя древние люди, окаменелые останки которых он обнаружил в разных частях Африки. Речь о таких вещах, как поцелуи, объятия и привязанность к членам семьи. И – что имеет отношение к заданному вами вопросу – очень похожих агрессивных паттернах поведения, включая своего рода примитивную войну между соседними группами.

Я вспомнил, как Джейн рассказывала мне, что ей посоветовали преуменьшать агрессивное поведение шимпанзе, потому что тогда, в 1970-х годах, многие ученые в контексте полемики о природе и воспитании пытались убедить людей в том, что агрессия является приобретенной формой поведения.

– К счастью, благодаря нашему незаурядному интеллекту и способности общаться словами, – продолжила Джейн, – мы смогли выйти за рамки чисто эмоциональных агрессивных реакций, свойственных другим животных, и, как я уже сказала, способны делать сознательный выбор, как действовать в той или иной ситуации. И выбор, который мы сделаем, будет частично отражать то, чему мы научились в детстве, и будет зависеть от страны и культуры, в которой мы родились.

Я подозреваю, что все маленькие дети, где бы они ни родились, когда злятся, спешат наброситься с кулаками на то, что их огорчило. Мою сестру Джуди и меня учили, что нельзя бить, пинать и кусать других детей. Таким образом, мы усвоили моральные ценности нашего общества: что хорошо, а что плохо; что правильно, а что неправильно. Плохое и неправильное наказывалось – словесно, – а хорошее и правильное вознаграждалось.

– Итак, получается, дети усваивают моральные ценности своего общества.

– Да, и именно поэтому человеческая агрессия хуже агрессии других животных, ведь мы можем действовать агрессивно, прекрасно понимая, что это аморально, по крайней мере, в нашем понимании аморального. По этой причине я считаю, что только люди способны на истинное зло: только мы можем сидеть и хладнокровно разрабатывать способы мучить людей, причинять им боль. Тщательно планировать ужасающую жестокость.

Я знал, что эта тема не давала покоя Джейн. Когда она росла в Англии, в Европе, оккупированной немцами, происходил Холокост, и она была потрясена, узнав о его ужасах.

Она была в Гомбе, когда в Руанде и Бурунди произошел геноцид. Бурунди находится к северу от Гомбе. Некоторые люди, жившие недалеко от границы между Танзанией и Бурунди, говорили, что видели, как озеро окрасилось кровью убитых бурундийцев. Многие беженцы, спасающиеся от насилия в Бурунди, поселились на холмах за Гомбе. Она слышала ужасающие истории о варварской жестокости, от которой они бежали.

Джейн также находилась в Гомбе, когда вооруженная группа из Демократической Республики Конго (ДРК) посреди ночи похитила четырех ее учеников. Гораздо позже, когда она была в столице ДРК Киншасе, на улице у дома, где она остановилась, произошли беспорядки, и прямо под ее окном был убит солдат. Она была в Нью-Йорке 11 сентября, когда террористы направили самолеты на башни-близнецы.

Она вгляделась в лицо зла и слишком хорошо понимала темную сторону нашей натуры. Но Джейн не была бы Джейн, если бы не ее способность всегда сразу же видеть более широкую перспективу.

– И все же, – сказала она, как бы обращаясь к своим мрачным мыслям, – пусть даже в мире полно насилия и зла, с исторической точки зрения мы можем видеть много изменений к лучшему. Только подумайте – сейчас мы в Нидерландах. Менее ста лет назад, во время Второй мировой войны британцы сражались с немцами, и эта земля была пропитана кровью.

Недавно, находясь в компании друзей-немцев, я сказала: «Разве не странно, что мы с вами такие хорошие друзья, а наши отцы убивали друг друга?». А теперь мы в Европейском Союзе. Все те страны, которые сотни лет враждовали друг с другом, сегодня объединились во имя общего блага. Это большой знак надежды. Да, Великобритания вышла из Европейского союза, что является шагом назад, но вряд ли в ближайшее время у нас будет война внутри ЕС.

Меня вдохновила надежда Джейн относительно направления человеческой истории и нашей растущей способности предотвращать крупномасштабные войны.

– Но не беспокоит ли Вас тот факт, что сейчас повсюду приходят к власти авторитарные лидеры? – поинтересовался я. – А также все происходящие внутренние конфликты, подъем национализма. Набирает обороты даже фашизм – неонацисты становятся сильнее в Америке и, что удивительно, в Германии. Вдобавок ко всему в мире происходит так много столкновений и разного рода насилия: стрельба в школах, бандитские разборки, насилие в семье, расизм и сексизм. Как вам удается сохранять надежду на будущее?

– Ну, во-первых, я действительно думаю, что за пару миллионов лет существования человечества, мы стали более доброжелательными и сострадательными. И хотя мир полон жестокости и несправедливости, все согласны с тем, что такое поведение неправильно. Благодаря СМИ все больше людей понимают, что происходит. И я искренне верю, что в целом процент порядочных и добрых людей гораздо больше.

И вот еще что, Дуг. Я думаю, что точно так же, как только мы способны на истинное зло, только нам свойственен настоящий альтруизм.

Новый универсальный моральный кодекс

– Один шимпанзе, – продолжила Джейн, – попытается помочь другому, попавшему в беду, но я думаю, что только мы способны совершить альтруистический поступок, даже зная, что это может навредить нам. Только мы можем решиться помочь кому-то, зная, что это может подвергнуть нас опасности. Это настоящий альтруизм, когда вы помогаете кому-то, даже если ваш разум понимает, на какой риск вы идете. Вспомните немцев, которые помогали евреям бежать из нацистской Германии, даже прятали их в своих домах. Они знали, что, если их поймают, они обречены на смерть – и часто так и случалось.

– В социобиологии есть одна теория, которая была очень популярна среди ученых в 1970-х годах, она объясняла альтруизм как способ обеспечить выживание собственных генов, – сказал я. – Согласно этой теории, нет ничего плохого в том, чтобы умереть, помогая членам семьи, ведь ваши гены, переданные будущим поколениям, сохранятся. Но, насколько я помню, Вы не соглашались с этой теорией?

– Хотя эта теория вполне хороша, исследование изначально было основано на помогающем поведении общественных насекомых. В то время как мы, люди, помогаем не только своим родственникам, но и другим людям в своей группе. А также людям, с которыми никак не связаны.

Когда выяснилось, что другие животные тоже помогают не только своим сородичам, была выдвинута новая теория – о взаимном альтруизме: вы помогаете кому-то в надежде, что однажды они помогут вам. Но хотя эти теории могут объяснить эволюционное происхождение альтруистического поведения, похоже, что наш интеллект и воображение позволяют нам быть альтруистами в более широком смысле. Мы, люди, помогаем другим, даже если это не оказывает очевидного положительного влияния на нашу собственную жизнь.

Когда мы видим фотографию голодающих детей, мы можем представить, что они чувствуют, и хотим им помочь. Фотография вызывает у нас жалость и сочувствие. И большинство людей испытывает эти чувства, даже когда те, кто их вызывал, принадлежат к другой культуре, отличной от их собственной. Фотографии или даже описания военных беженцев, ютящихся зимой в хлипких палатках, или жертв землетрясений, голодающих и бездомных, вызывают своеобразные глубокие эмоции. Они причиняют боль – психологически. И неважно, кто эти люди – европейцы, африканцы или азиаты, молодые или старые. Я помню, как рыдала, когда впервые прочитала «Хижину дяди Тома». Как же я ненавидела жестокого рабовладельца и всех остальных, причинявших столько боли и мучений. Так же, как ненавидела немецких нацистов во время войны.

После паузы Джейн сказала мне, что только сейчас, в этом домике в голландском лесу, она вдруг поняла, как чувство сострадания к жертвам угнетения может перерасти в ненависть к угнетателю – вот вам и рецепт ответного насилия и междоусобной войны, подобной конфликту в Руанде и Бурунди.

– Вы хотите сказать, что нам следует найти способ простить угнетателя? – спросил я, смутно подозревая, что у нас есть эта способность прощать и сострадать угнетателю.

– Да, я думаю, что следует это сделать. Мы не должны забывать о том, как они воспитывались, о кодексе этики, которому их учили в детстве.

Я упомянул, как архиепископ Туту возглавлял Комиссию по установлению истины и примирению в Южной Африке, поскольку не мог допустить, чтобы его страна погрузилась в гражданскую войну. Он сказал, что прощение – это способ освободиться от прошлого. Мы выбираем круговорот прощения вместо круговорота мести.

– Понимаете, Дуг, – продолжила Джейн, внезапно снова оживившись, – это ведь как раз показывает, как важен язык. Мы можем обсудить проблемы. Мы можем научить наших детей тому, как важно смотреть на ситуацию с разных точек зрения. Чтобы избегать предубежденности. Чтобы выбирать прощение вместо мести.

Дневной свет угасал. Я попытался прочесть выражение лица Джейн, но в сумеречном свете на нем лежала тень. Я чувствовал, что Джейн шаг за шагом ведет меня к более глубокому пониманию того, как мы можем найти более правильный путь для человечества, хотя, в тоже время, я скептически относился к любому простому решению.

– Так что же должно произойти? – спросил я. – Как нам эволюционировать в лучших, более сострадательных и миролюбивых существ?

Обдумывая мой вопрос, Джейн налила нам виски.

– Нам нужен новый универсальный моральный кодекс.

Джейн вдруг рассмеялась.

– Я только что подумала о том, что каждая крупная религия на словах придерживается золотого правила нравственности: поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой. Так что все просто – это и есть наш универсальный моральный кодекс. Нам просто нужно найти способ убедить людей соблюдать его! – Джейн вздохнула и добавила: – Учитывая все наши человеческие недостатки, это кажется невозможным, не так ли? Корыстолюбие. Эгоизм. Жажда власти и богатства.

– Да, – кивнул я, а затем шутливо произнес: – В конце концов, мы всего лишь люди!

Джейн сделала глоток.

Она рассмеялась, а затем продолжила мысль:

– Но я искренне считаю, что мы движемся в правильном направлении.

– Вы действительно думаете, что мы становимся более человечными?

– Я действительно верю, Дуг, что большинство людей человечны. К сожалению, средства массовой информации уделяют слишком много внимания освещению всего плохого и вызывающего ненависть, и недостаточно всему тому хорошему и доброму, что происходит вокруг. Подумайте обо всем этом с исторической точки зрения. Не так давно женщин и детей в Англии заставляли работать в шахтах в ужасных условиях. Дети ходили босиком по снегу. Рабство признавалось и оправдывалось во многих частях Соединенных Штатов и в Британии.

Конечно, многие дети все еще растут в нищете, и во многих частях мира все еще существует рабство, расовая и гендерная дискриминация, несправедливая заработная плата и множество других социальных бед, но все больше и больше людей убеждены, что все эти вещи неприемлемы с моральной точки зрения, и многие группы усердно работают над решением всех этих и многих других проблем. Режиму апартеида в Южной Африке положен конец. Британский колониализм пал с распадом Британской империи. Во многих странах постепенно изменилось отношение к женщинам. На днях я был поражена, увидев, как много женщин занимают важные посты в правительствах по всему миру.

Появилось большое количество юристов, выступающих против несправедливости, защищающих права человека. Кроме того, во многих странах юристы и группы особых интересов ведут борьбу за права животных.

Я задумался. Действительно, все, что упомянула Джейн, представляло собой шаги вперед к лучшей глобальной этике. Но я не мог перестать думать о том, сколько шагов назад мы сделали за последние годы и сколько еще нам предстоит пройти. Я поделился этими мыслями с Джейн, приведя в пример то, каким ужасным образом детей иммигрантов разлучали с их родителями на мексиканско-американской границе, а затем помещали в клетки и отправляли в «школы» в пустынях. А затем упомянул рост бездомности, и количество людей, которые ложатся спать голодными.

– И, – добавил я, – мы с вами уже затронули тему тревожного роста национализма.

– Да, я знаю, – сказала Джейн. – И в Великобритании, и во многих других странах то же самое. Это действительно удручает.

– Я думаю, именно это имел в виду президент Барак Обама в своем знаменитом высказывании о том, что история движется зигзагами, а не по прямой.

– Легко поддаться ощущению, что мы откатываемся назад, – сказала Джейн. – Но важно, чтобы мы не забывали об успешных протестах и кампаниях, которые достигли своих целей. Благодаря интернету…

Я хотел перебить Джейн, но она начала смеяться.

– Да, я знаю все о недостатках этой технологии и особенно о фейковых новостях! Но, как и наш интеллект, социальные сети сами по себе не хороши и не плохи – важно то, как мы их используем.

Однажды я спросил архиепископа Туту, чья борьба с апартеидом направила историю Южной Африки в русло справедливости, что он думает о человеческом прогрессе. Это было сразу после взрывов в Париже, и многие люди потеряли веру в человечность. Он сказал, что история делает два шага вперед и один шаг назад. Почти ровно через месяц представители всего мира собрались вместе, чтобы ратифицировать Парижское соглашение по климату.

Я никогда не забуду еще одну вещь, которую он сказал: «Нам необходимо время, чтобы в полной мере стать людьми». Думаю, он имел в виду, что нам требуется время для того, чтобы эволюционировать морально.

Джейн на какое-то время задумалась над этим.

– Я думаю, что, возможно, в ходе нашей эволюции много времени уходит на то, чтобы осознать: мы никогда не сможем полностью реализовать свой человеческий потенциал, если наши разум и сердце не будут действовать сообща. Гений Линней дал нашему виду имя Homo sapiens – человек разумный…

– Очевидно, – перебил я, – мы не оправдываем свое имя. Вы уже сказали, что мы умны интеллектуально, но не разумны – в таком случае, что Вы понимаете под «разумом»?