Девушка с пробегом

3. Кровь от крови моей

Я еду домой.

И пусть пора делать ремонт, штукатурка на потолке в ванной потрескалась, уже месяц как сломалась посудомойка и снова надо вспоминать, что ты не только вольная художница, но еще и Гроза Грязных Тарелок. Все равно – дома хо-ро-шо.

Даже эти дурацкие тарелки можно, приложив усилие, и не заметить. Как делает Алиска, когда её надо убираться в комнате, а не хочется? Заходит в субботу с утра в кухню, патетично вздыхает, говорит: «Капец, как у меня грязно, пора пылесосить», а потом шмыгает за ноутбук, истязать какую-нибудь новую песню своими попытками в ремиксование.

Типа, да, мама, мне страшно некогда, но знай – сердечко-то мое не на месте!

Вот и я завтра перед завтраком драматично порву на затылке волосы, что пора мыть посуду. Разница только в том, что вымою я ее, когда Алиска свалит в школу, а дочь моя в комнате приберется, только если я принесу к ней пылесос, встану посредине этих Авгиевых конюшен и демонстративно засучу рукава. Вот тогда, когда прогремит заветное «Мам, я сама!!!» – вот тогда в комнате моей дочери просветлеет. На некоторое время.

– Привет, мам, – Алиска выползает из своей комнаты с недовольным видом, – а чего ты меня на выставку не взяла.

А того и не взяла, милая, потому что последний секс в моей жизни был четыре месяца назад. И я наделась, да, что подвернется кандидат. И совершенно не хотела , чтобы моя дивная дочь атаковала меня с фланга, пока я купалась в серо-зеленых очах моего Аполлона, с её любимым: «Мам, мне скучно, когда мы домой поедем». Две недели назад она мне устроила обломчик именно таким образом. Нет, там, конечно, не было никакого сравнения с сегодняшним восхитительным юношей, но все-таки и тот мужчина был ничего так. Обламываться все равно было обидно.

Я отомстила. Я гнусно отомстила. Не дала Алиске надеть супер-мини на день рождения к подружке. А там точно был мальчик, который моей Лисище нравился.

Ага, ни себе ни людям! И пусть скажет спасибо, что я все-таки разрешила ей намазать губы блеском.

– Тебе же скучно на выставках, жучок, – дипломатично откликаюсь я, сбрасывая с ног туфли. Боже, как хорошо. Может, все-таки стоило взять с собой Аполлончика? Может, у него не только язык дивный, но и пальцы способны к божественному массажу ног?

– Можно подумать, я тебя на веселые мероприятия приглашаю, – прыскает Алиска и я, кажется, понимаю, что дочка все-таки в маму удалась не только профилем, но и ехидством. А в папу – только лопоухими круглыми ушками.

Ага, школьные концерты – скука смертная, уже, кажется, даже их участники это иногда понимают. Хотя, скажем честно, это все педсостав. У них план, за активность – премируют, вот и тыкают по мероприятию раз в месяц. Ну, а Алиска – регулярно вертится в актрисах, то танцует, то играет, в прошлом месяце даже запела.

Как я потом отбивалась от завуча, атаковавшей меня с требованием: «Отдайте девочку в музыкальную школу, у неё отличные вокальные данные», – лучше не рассказывать.

Мне иногда кажется, что в школах есть какой-то план. Столько-то учеников должны ходить в музыкалку, столько-то в художку, столько-то – сидеть в библиотеке и обеспечивать план уже ей. Ну, вот как объяснить, что Алиска предпочтет посидеть дома и попытать меня терзанием гитары или очередным «ремиксом», и что для «общения» у Алиски драмкружок, и ей хватает?

Нет, я могла бы включить деспотичную мать, могла бы сплавить дочь и в музыкальную школу, но я решила в свое время, что быть деспотичной мне лень. Ну и вообще, музыкалка денег стоит. Нет, если Алиска все-таки соберется со своей гитарой познакомиться профессионально – денег я найду, потрясу её папочку, который уже второй месяц зажимает мне алименты. А пока она «думает» – можно не напрягаться.

Эх, вот пока дети лет до десяти – это такое ходячее мимимишество, устами которого глаголет истина, а когда девочке вдруг уже одиннадцать, и вот-вот стуканет двенадцать, устами её все чаще начинает звучать подросток. И это ей еще не четырнадцать и она не воюет за то, чтобы её на концерты отпускать одну. И не требует разрешить ей покрасить волосы в бирюзовый цвет. И не заставляет меня думать, что мне с этим делать. Хотя, наверное, я не буду делать ничего, что помешает Алиске самовыражаться. Эх, кто бы мне такое разрешил. До сих пор хочу покраситься в розовый цвет и все думаю – а что на это скажет мама. Наденька, тридцать четыре годика.

– Ты покормила Зевса? – вспоминаю я про самое балованное создание в этом доме.

Алиска кивает.

Зевс – наш с Алиской черепах. Истинный небожитель, потому что именно над ним трепещут все три местные гурии. Единственный мужчина, которого я готова терпеть не только в своем доме, но и в своей спальне дольше, чем пару ночей. Молчалив, верен, идеален. Такого можно и побаловать, и за свежими огурцами ему зимой в магазин за три квартала гонять. Потому что ну невкусные же те, которые поблизости.

Когда в прошлом году наш Зевс решил заболеть – боже, как я с ним носилась по всем герпетологам столицы. Кормила этого паразита из шприца, через зонд, отказалась от маникюра, лишь бы не повредить ногтями чувствительную черепашью мордашку. А заради мужика я на такие подвиги уже не готова.

Прохожу в ванную, чтобы помыть руки и глянуть на себя в зеркало. Отбрасываю волосы на спину, смотрю на себя в зеркало, делаю «как было», прикрывая волосами шею. Вот ведь… Аполлончик мой несносный, и когда успел мне засос-то поставить? У меня, между прочим, родительское собрание послезавтра. Придется искать водолазку.

– Мам, я там блинчики пожарила, – хитро улыбается Алиска, вставая в двери ванной, и я поднимаю бровь. Очень интересно.

– И кого мы косплеим на этот раз?

Моя звезда – звезда не только в школе. Она у меня косплеер и блоггер. И это мне на самом деле головная боль, потому что одно дело быстренько соорудить ей на машинке белую юбочку снежинки для школы, другое дело – состряпать ей мантию Гермионы из Гарри Поттера или комбинезончик Женщины-Кошки. И подобрать все остальное. И отфотать все это безобразие. Спасибо еще фотки для блога она сама подбирает.

Нет, я считаю, мне повезло, что Алиска еще аниме не видела. С одной стороны – состряпать прикид Сейлор-Мун относительно не сложно, но блин, я помню, что там были и крылья, а ведь Алиска не захочет мелочиться и обходиться матроской, юбкой и хвостами. Значит, придется снова доставать фоамиран и резать, и клеить. А кому? Ну, естественно мне, у меня ж красивее!

Хотя ладно, я скромничаю, вообще мне нравится это Лисичкино хобби, нравится возиться с нарядами, ради такого дела я в прошлом месяце даже разрешила ей купить дико-короткие шорты к костюмчику той самой Харли Квин. А уж с каким упоением я разрисовывала дочери биту… Хотела её повесить рядом с дверью, чтобы если что – далеко ходить не надо было. Алиска не дала, жадина-шоколадина.

– Мам, а ты сможешь платье Блум Гармоникс сшить? Из восьмого сезона.

Холмс говорил, что у него де в голове не должно быть лишней информации. И это у него получалось, только потому, что у него детей не было. Потому что да, я знаю этих чертовых Винкс, знаю, в каком сезоне какая была трансформация у этих дурацких феечек, знаю, где какой злодей был… В общем… В общем да, великим сыщиком мне стать не светит.

Гармоникс. Смутно припоминаю, что там за ерунда – вспоминается какая-то каскадная юбка с длинным голубым хвостом. Ох, и повозимся мы с ним…

– А попроще ничего нельзя было придумать?

Алиска шмыгает носом. Пытается выглядеть виновато. По актерскому мастерству можно ставить крепкую четверочку.

– Я подумаю, – жестоко сообщаю я. Таким вот образом я сообщаю дочери, что одними только блинчиками она меня в этот головняк не втравит.

Да, да, заинтересованная в своей выгоде Лиса – существо очаровательное, ужасно трудолюбивое и дико подлизывающееся.

А я вполне могу продаться за пару приготовленных на ужин салатов, тем более что когда мне срочно надо портрет дорисовать – мне не до готовки. Мне иногда кажется, что именно из-за этого Алиска научилась готовить. И хорошо, что её умения не захватывают пока ничего серьезнее блинчиков и салотов, а то, как бы я жила, если бы она еще и кексики печь научилась? Стремительно поправляясь?

А вот когда Алиске стукнет лет четырнадцать и она вырастет из детской швейной машинки – я уже сама её шить научу, чтобы свои Гарри-Поттеровские мантии она сама себе кроила.

Дочь понимает, как надо, успокаивается и смывается. Ну вот. А кто выдаст маме обнимашек, а? Хотя ладно, понимаю, у неё скоро время отбоя, какие тут обнимашки, поди ремикс недомиксован.

Ладно, у меня есть чем заняться. Кофе приготовить там, блинчик съесть и заползти уже, наконец, в «мастерскую». Квартира у меня с мамой трехкомнатная, одна комната Лисицына, вторая мамина – мне отдали самую большую. Поэтому мастерскую из неё я делала исключительно старым добрым СССРовским способом: отгородила часть комнаты шкафом. Не помню, как называется этот прием в современном дизайне.

На самом деле забавно. Приглашаешь к себе натурщика, ведешь его через комнату с двуспальной кроватью в одной половине, и он забавно начинает напрягаться. Ох, наивный. Если бы, если бы собесование у меня проходили через постель. Увы, художников сейчас много, ничего эксклюзивного я предложить не могу. Ну, разве что боле-менее на слуху, но именно поэтому мне натурщики требуются нечасто.

К мольберту я не сажусь. Там незаконченный портрет для заказчицы, и его я буду доделывать как раз завтра. Сегодня…

Пока не забыла его профиль – я его зарисую. Потом – нарисую в цвете, в том цвете, который сама подберу для него, для моего Апполона, чтобы подчеркнуть его чувственность и силу. Но сейчас, я просто обозначу жесткость его скул, твердость его губ…

Кто-то может сказать – и правда, зачем ты, Надя, не дала ему телефон? Ведь он был неплох, и он был заинтересован.

Там в галерее между мной и тем мальчиком случилась сказка. Сказка, которая не продержится дольше трех свиданий. Хорошо, что было сегодня – по коже в тех местах, где ко мне прикасались пальцы моего Апполона, будто кто-то провел горячие, неостывающие полосы.

Я хочу запомнить его таким. Страстным. Сильным. Совершенным. Понимающим намеки с полуслова, с полувзгляда. Способным на маленькие безумства.

Не хочу видеть, как он разочарованно смотрит на меня, когда рядом со мной появляется Алиска.

Да, у меня есть дочь. И я её люблю, и она – моя семья, и никого на свете я не предпочту ей.

Да, по мужскому вниманию я скучаю, да – каждый «выход в свет» воспринимаю как новый шанс. Но прекрасно знаю цену горячим красавчикам, которые либо реально спрыгивают, либо совершенно не втыкают, что такое взрослый, чужой ребенок.

Алиска – от первого моего брака, который я долгое время хранила на кой-то черт, терпела пассивность Алискиного отца, думала, что он все-таки встанет и пойдет решать наши с ним общие проблемы, которые организовались после его сокращения. Нет. Почему-то я пахала на работе и на шабашках, а у Пашеньки были проблемочки. Это потом, когда я положила ему на стол заявление о разводе – он с дивана встал. И орал при этом, что все ради меня, а я дура не ценю. Впрочем, квартира была моя и мамина, возникал он до того, как я взяла в руку телефон и дала ему пятнадцать минут на то, чтобы свалить без помощи полиции.

Второго мужа я пока вспоминать не буду. Я его недавно вспоминала, увы, довелось столкнуться. С учетом того, что он – организатор всяческих выставок – это происходит регулярно. И я знаю, что он портит мне карму, распуская слухи о моей скандальности. Интересно, а что он рассказывает при этом?

Как я вышвыривала его вещи с балкона, даже не целясь в багажник его машины?

Или то, что это происходило после того, как он поднял руку на мою дочь?

Сомневаюсь, что второе. Сашенька – скромный, о своих подвигах вечно умалчивает.

И какая же жалость, что эта сука обошлась в деле о нанесении побоев одним только штрафом. Не менее мне жаль, что я – хрупкая законопослушная женщина и не стала вправлять ему мозги на место сковородкой. А какой был обходительный мужчинка… В первые полгода отношений.

И все же…

Возвращаясь мыслями к богам, мой Аполлон был прекрасен. Причем не только внешне, но и манера держаться у него была незабываемо мужественной. Идеальной настолько, что у меня даже не выходит выбросить его из головы прямо сейчас. Так и сижу, перебираю каждую секунду этого вечера, что я провела с ним. Мало провела. Хотелось бы больше. Но все, что больше – потом аукнется и большей болью.

Настроение сейчас не циничное, а слегка меланхоличное.

Влюбиться… Я могу влюбиться за пару минут. В конце концов, в мужчине я ищу вдохновение, в основном. Нет, я не из тех барышень, которые влюбляются каждой весной, из-за застоя в текущих отношениях. Влюбиться не для того, чтобы завести отношения, нет. Для настроения. Для вдохновения. Чтобы было о чем вспомнить, чтобы было от чего сердцу в груди делать свою сладкую гимнастику.

Мой Аполлон, мой юный бог – для этого подходит больше всех мужчин, которые вообще мне попадались в жизни.

Нет, я не жалею, что поиграла в Золушку. И не жалею, что поддалась его очарованию вот так сходу, этот торопливый жаркий секс в кладовке галереи теперь точно можно вспоминать, как самый безумный секс в моей жизни. И помечтать пару недель вновь утонуть в серо-зеленых очах моего Аполлона – так и быть, я себе позволю.

И сейчас в компании угля, бумаги и золотистого света настольной лампы я занимаюсь именно этим – слегка тоскую. Самую чуточку. Для вдохновения!

Это я еще не знала, кто позвонит в мою квартиру утром…

4. Сны и яви

У моего Аполлона безумно мягкие губы. С таких впору пить вино, а он ласкает ими кожу моих бедер, и каждое его прикосновение – будто лишняя вспышка света на вечно ночных небесах моей души.

У него шершавые небритые щеки, которыми он трется об кожу на моих бедрах, и от этой колкости, такой контрастной с его же поцелуями, я тихонько постанываю. Мурашками уже покрыты не только бедра, но и все мое тело.

У него совершенно бессовестные пальцы, которые не дают мне свести колени, чтобы закрыться, и эти пальцы медленно, неторопливо порхают по чутким мокрым складочкам, дразнят, но не более.

У него лукавые, такие безумно красивые глаза, которыми он без слов спрашивает: “Хочешь? Хочешь больше?”

Дурацкие вопросы!

Конечно же я хочу.

Но мой язык ужасно неуклюж, и я не могу произнести эти слова вслух.

А он…

Он – мое совершенство. Он все понимает сам.

Подается ко мне, накрывает тяжелым телом…

Когда вдруг сбоку появляется Шакира с микрофоном – я понимаю, что-то не так. Её тут быть не должно. И со всем уважением, дорогая Шакира, не…

Додумать я не успеваю.

Я просыпаюсь.

Под завывания Шакиры на бьющемся в истерике телефоне. И в безнадежно мокрых трусах. Ай-яй-яй, Надежда Николаевна, а ведь взрослая девочка уже, давно ли ты видела неприличные сны? И как все было натурально. Могу поклясться, что очень натурально ощутила прикосновение тугой головки к пылающему входу в лоно.

И что за нехорошая личность не дала мне досмотреть? Хоть во сне бы кончила, блин.

Впрочем, яд я сглатываю, как только вижу абонента.

На благодетелей и покровителей ядом даже в мыслях не плюют.

Тем более – на Огудалову.

– С добрым утром, Тамара Львовна, – бодрость в голосе выкручена на максимум, хотя лично я бы на такую сонную лошадь как я ни цента бы не поставила.

– Спите, Наденька? – Ой-ой, какая мягкость в голосе, а что у нас такое случилось? Мне цену за аренду зала поднять решили?

– Немного, Тамара Львовна, – впрочем, это вранье – я тут же зеваю, выдавая истинное положение вещей. – Приехала вчера поздно. Работала еще…

– Понимаю, – мечтательно откликается Огудалова, – вдохновение. Как вчера прошел аукцион, Наденька?

– Неплохо прошел. Гораздо лучше, чем я ожидала, – честность моего ответа значения не имеет. На самом деле отчет по продажам за аукцион уже наверняка лежит у Огудаловой на столе.

– Ну, я не удивлена. Давид обещал привести своих друзей, они у него ценители современного искусства, – доброжелательно откликнулась Тамара Львовна.

Мне интересно, это я ей реально настолько нравлюсь, или ей просто выгоден мой успех? Может, ей в следующий раз процент с продаж вместо ставки предложить. Вон уже даже её сын взялся за мое продвижение. Ему ж есть чем заняться, наверняка. Он же занятой, крутой, востребованный дизайнер, и надо же – даже обратил на меня внимание. Хотя я его в глаза не видела. Как-то не доводилось.

– Наденька, а вы про мой юбилей не забыли?

Забудешь тут.

– Да как вы такое подумали, Тамара Львовна! – Даже не пришлось ничего отыгрывать. И дело даже не в том, что именно в этом году, я не просто заеду к Огудаловой, чтобы её поздравить, а лично приглашена на праздник. С учетом того, насколько много Огудалова сделала для моей художественной раскрутки – я помню не только про её юбилей, но и про именины, и даже годовщину её развода, которую моя покровительница отмечает из года в год шикарнее, чем свой юбилей. В этом наши точки зрения очень совпадают: развод – это действительно праздник, в некоторых случаях.

– Замечательно. Хотела показать ваш подарочек паре своих знакомых, они очень в вас заинтересованы.

Вот все бы так, ей богу. Знакомые Огудаловой всегда если не готовую картину берут, то заказ делают. Вот именно поэтому Тамара Львовна всегда получает заказы без очереди. А часто – еще и бесплатно, у меня наглости не хватает брать с неё деньги, я вечно подгадываю под какие-то праздники. Хотя пару раз она мне настойчиво платила просто скидывая переводом на карту. Типа, любой труд должен быть оплачен, ага.

Уж не знаю, что именно она нашла именно во мне, порой мне кажется, что двигала меня Тамара исключительно из сочувствия разведенки к разведенке. Вот как пришла я к ней в первый раз, тощая как жердь, с голодными глазами и тремя картинами в тубусе – так и понеслось.

Первую картину Огудалова у меня попросила именно в подарок, показала её на какой-то своей вечеринке, после которой на мою первую выставку пришло неожиданно много людей.

Что в итоге? Четыре года приятельских отношений. Не дружеских, я опасаюсь сближаться сильнее, да и она явно получает удовольствие от моих уважительных интонаций. Но все же могу послушать сейчас, как она распинается про сына. Он у неё тоже творческий. Какой-то модный дизайнер, с личной фирмой. Ей хочется похвастаться, я её понимаю. Сама при случае всем рассказываю, какая крутая у меня Алиска.

– Значит, увидимся завтра вечером, Наденька, – на прощанье одним только голосом улыбается мне госпожа Огудалова и оставляет меня в легком удивлении. Ничего особенного вроде мне не сказали, просто поболтали, напомнили про день рождения. То ли Тамара Львовна просто соскучилась, то ли хотела намекнуть, что в следующий раз ставку мне на аренду все-таки повысит.

Дружба дружбой, а бизнес бизнесом, ага.

Впрочем ладно, повысит так повысит.

Минут десять после окончания разговора я лежу, смотрю в потолок и радуюсь.

В основном тому, что моя мама достаточно милосердна, чтобы проследить с утра за сборами Лисы в школу и накормить её завтраком, а сама Алиска достаточно самостоятельная дойти до школы без меня. Слава всем олимпийским богам – школа была в двух домах от нас. Ну, счастье же! Счастье для меня, которая регулярно засиживается за полночь, потому что картину сдавать прям завтра, иначе послезавтра будет не на что купить молока.

Да, так бывает. В этом потрясающий нюанс “свободного плавания”. В свободном плаваньи авансов не бывает, и зарплатных дней тоже нет. И нет, если вы представляете себе такую мечтательную творческую меня, которая полгода рисует, потом устраивает выставку-аукцион, огребает деньги лопатой и еще полгода живет на нагребенное – нет, увы, оно так не работает. Жаль, да.

В большинстве своем – я пишу портреты. Много-много портретов. Благодаря тому, что по Москве я в принципе известна – заказы есть, и ценник у меня приятный. Могу себе позволить плавающий график, могу себе позволить пару раз в неделю вместе с дочерью съездить на плаванье, но вот на ремонт той же ванной откладываю уже три месяца. И то, потому что приперло, а до этого два года откладывала.

В квартире тишина. Мама ушла на работу, Алиска в школу (надо будет её встретить с уроков кстати). Что делаю я перед тем, как окончательно вылезти из-под одеяла? Правильно, первым делом – заползаю в телефончик, чтообы убедиться, что дщерь моя действительно дошла до школы. Родительский контроль – вещь прекрасная, спасибо тому чуваку, кто его изобрел.

Алиска на месте. В левом крыле школы, как раз там, где у неё класс. Дивно. Глазиком можно не дергать. Можно поваляться и помечать о чем-нибудь отвлеченном.

Одно печально в жизни разведенки – хорошего секса много не бывает. Один раз вчера не значит, что сегодня я не захочу. Да и что там, второпях же было. Хоть и до звездопада офигенно. В общем, с удовольствием бы повторила вчерашний забег. Какая печаль, что богов нельзя вызвать на полчасика. Не вылезая из кровати.

Я встаю. Разворачиваю мольберт с портретом Тамары Львовны к окну, придирчиво щурюсь, оценивая объем работы, потом понимаю, что без пол-литра кофе я к таким нагрузкам не готова. А дальше – все по привычной схеме.

Леггинсы, двор, два километра, дом, душ, кофе.

Кофе – в награду естественно, за то, что я такая молодец у мамы и у самой себя. Взяла и выросла.

Мысли немножко меланхоличные. Мысли касаются моего сна, моего наваждения с дивными глазами и, чтобы от них отбиться, приходится напрячься всему моему скептицизму.

Увы, если смотреть правде в глаза, девяносто пять процентов мужчин от меня отваливаются, только узнав о наличии дочери. А оставшиеся пять процентов – это, блин, мужики вроде Сашеньки, свет, Верейского, боже, с каким бы удовольствием я бы его отпинала по почкам. Нет, Алиска-то забыла, Алиска умница, она даже притащилась от того, что мы не ходили в школу две недели из-за фингала на все лицо.

А мне, блин, до сих пор в кошмарах снится. Она же первоклашка тогда была… Куда более мелкая и уязвимая, чем сейчас… Блин, почему я Верейскому не вырвала руки?

Звонок трагично воет. Блин, и зачем я повелась на Лискины уговоры и поставила этот волчий вой – вот сейчас едва не упала с табуретки.

И я понятия не имею, кому с утра пораньше приспичило увидеть мою заспанную физиономию, потому что я пила только вторую чашку кофе, а до третьей я на человека не походила совершенно.

Но тем не менее – я ползу открывать.

Кто его знает, может, это кто-то хочет мне супер крутой пылесос продать, или балкон хочет мне “со скидкой” застеклить, а я еще ядом с утра ни в кого не плюнула.

Впрочем, этим своим ядом я чуть не давлюсь, когда открываю дверь.

Потому что за дверью стоит он.

Он!

Еще более красивый, чем в моем сне. С нахальной улыбкой на дивных губах. Темные волосы встрепаны, будто по ним только что прошелся ветер. Черное пальто чуть расстегнуто, бежевый шарф страстно обнимает его сильную шею. Я даже завидую тому шарфу… Боже, что за типаж у мальчика, с какого ракурса ни поверни – со всех красавчик. И…

И можно я сейчас возьму и умру от эстетического удовольствия? Его нужно рисовать. Его нельзя не рисовать.

Я даже не успеваю спросить – какого черта он тут делает, как раздобыл мой адрес и не маньяк ли он случайно. Мой Аполлон просто шагает через порог, самым наглым образом вторгаясь в мою квартиру. Захлопывает за собой дверь, ерошит темные волосы и улыбается, отчаянно флиртуя.

Со мной. И блин, ведь ни одного козыря в моем распоряжении. Ни тебе платья, ни тебе чулков. Серые штаны в разноцветных пятнышках краски – сами понимаете, меня не очень красят. Майка… Ну майка. Обычная черная “алкоголичка”.

– Я тебя нашел, моя богиня, – вкрадчиво тянет он, пока я вспоминаю, как вообще пользоваться языком. – У моей богини ведь найдется для верного адепта чашка кофе? А то я упаду и умру прямо у твоих восхитительных ног.

Эй, а я точно не сплю? А то очень на то похоже…