Огни милосердия

Кэлвин Джонсон находился в своём особняке и наблюдал. Пейзажи природы в своеобразном вальсе с архитектурой людей. Красиво… Город чем-то напоминал ему Геную, хотя каждый, кто услышал бы это, назвал бы мистера Джонсона конченным придурком. Возможно, дело заключалось в покрытых травою горах. Возможно, в этой самой архитектуре. Каменистые здания, расположенные вдоль набережной, которые своим качеством подчёркивали не только нищету проживающих там людей, но и богатство тех, кто жил не так уж далеко от них. Другими словами, неравенство.

Кэлвин бросил взгляд на настенные часы, после чего сразу же вернулся к городу.

Возможно, дело было в войне. Мистер Джонсон давно подметил её способность изменять, «перекрашивать» как природу, так и архитектуру под свои хотелки. Этакий отнимающий жизни художник.

Сейчас как раз была война. Войнушка, как называл её Кэлвин. До настоящего противостояния пока что не добрались. Впрочем, и не доберутся. Ведь войнушки вроде этой – бизнес, который нужен таким компаниям, как его.

Ещё будучи студентом Кэлвин подумал: «А почему бы не построить бизнес на самом популярном у людей занятии – убивать друг друга?». Всё для зарабатывания денег. «Кровавые бабки»… Настоящая же война – это полноценное разрушение. На него старались никогда не выходить, ибо оно – всегда убыток.

Нынешняя войнушка почти перешла в полноценное противостояние двух сторон – между Америкой и Россией. Если бы не одно обстоятельство, то Кэлвин давно бы уже собрал небольшое совещание со всеми участниками этой самой войнушки и напомнил бы добрым мальчикам и девочкам (представителям компаний, люто ненавидящих друг друга государств, лидерам наемников да группировок), что убыток никому не нужен. Необходимо отработать контракты, заработать бабло, поделиться и, обнявшись, мирно разойтись до следующей встречи. Ибо это бизнес.

Однако он этого не делал. Почему? Потому что, несмотря на свой молодой возраст, наш предприниматель был болен неизлечимым заболеванием. И жить ему оставалось всего несколько часов.

Причина – работа без сна.

А смерть… ему описали её. Кэлвину даже показалось, что доктор, зная, кто перед ним, получал удовольствие, когда делал это. Смерть наступит через удушье. Правда, разъясняя её, мужчина в белом халате сказал: «удушение». Молодой человек тогда решил, что данное словечко доктору больше нравилось.

– У вас будет кашель, мистер Джонсон, – говорил он ему на том приёме. – Сильный. Режущий. Словно нож.

– Возникает при…

– Дыхании. Никуда не спрячешься. Нет возможности скрыться. Ни пощады. Ни побега. Самый настоящий кошмар.

– Тогда, может быть, следует сделать инъекцию до начала этого кошмара? – спросил Кэлвин.

– Инъекцию? – взгляд доктора говорил о получении удара прямо в чуткое сердце. – Зачем лишать себя возможности умереть так красиво?

Слушая описание своей смерти, Кэлвин даже подумал, что болезнь стала своеобразным подарком за всё, что он сделал. Размышляя об этом, мистер Джонсон употребил такое слово, как «расплата». Может быть, и справедливо.

Однако сейчас его всё чаще мучил другой вопрос: «почему так?». Почему, например, люди так глупы и ценят важное для них только после того, как это потеряли? И почему всё так красиво только сейчас, в том числе и его смерть…?

Мысли прервала, разумеется, музыка. Входящий звонок на его телефон, который лежал в другом конце комнаты. Так что Кэлвину пришлось подняться и направиться к этому самому телефону.

Игравшей композицией была «I Got You Babe» исполнителей «Sonny & Cher»¹.

Кэлвин шёл не спеша и потому слушал её.

They say we're young and we don't know

We won't find out until we're grown

Well I don't know if all that's true

'Cause you got me, and baby I got you

Babe

I got you babe

I got you babe

Песня не нравилась ему, и потому он хотел прервать её, однако, дойдя до телефона, делать этого не стал. В конце концов, чем наслаждаться в последние часы, если не музыкой?

I guess that's so, we don't have a pot

But at least I'm sure

Of all the things we got

Babe

I got you babe

I got you babe

I got flowers in the spring

I got you to wear my ring

And when I'm sad, you're a clown

And if I get scared, you're always around

В момент звучания этих слов свет опускающегося солнца казался мистеру Джонсону очень ярким и очень подчёркнутым. Словно звезда жгла изо всех сил, вот из каких только могла… Словно догорая.

Она напоминала ему его самого.

Может быть, тоже справедливо.

Babe

I got you babe

I got you babe

Дальше – уже совсем некрасиво. Некрасиво задерживать всех. Поэтому Кэлвин ответил на входящий звонок.

– Слушаю.

– Привет. Мы на месте.

– Я собран. Сейчас выйду.

После этого разговор был прекращён. Не то что фразы по типу «Хорошо, ждём» или «Давай, не задерживайся» недопустимы, но уж точно предназначены не для этих ребят. Они научены ценить как силу слова – не болтать лишнего, – так и времени.

– Харви! – крикнул он, спускаясь по винтовой лестнице.

– Сэр, – престарелый слуга появился быстро, словно ждал, когда его позовут. – Ваше пальто.

Таких людей можно было называть по-разному, однако Кэлвин предпочитал именно данное слово. Молодой человек считал, что оно лучше всего передаёт суть их работы… хоть и грубовато.

– Не думаю, что там прохладно, Харви, – улыбнулся Кэлвин.

– Дело не в холоде, сэр. Просто оно красивое, а в эти минуты следует выглядеть правильно.

Они замолчали и посмотрели друг друга, оба понимая, о чём сейчас ведётся речь. Бизнесмен подумал: «Неужели вот тебе, Харви, не было все равно на моём месте?», однако ничего не сказал. Он решил – это старики думают о своём конце так часто, что желают сделать его наиболее красочным. Молодым же, кто ещё в расцвете сил, но неожиданно узнают – вот-вот умрут… им, в основном, наплевать… точно так же, как и смерти, которая, по сути, просто выполняет свою работку.

Он надел пальто, предложенное ему Харви. В этот момент из-за спины слуги вышел маленький парнишка. Наверное, лет семь, не больше. Загорелый и грязноватый. Сразу понятно откуда. Он робко посмотрел на Кэлвина.

– Твой? – спросил Джонсон.

– Не для моего возраста, – ответил Харви, и они оба усмехнулись.

– Ладно, – вздохнул Кэлвин; он знал, зачем старик привёл сюда этого ребёнка. – Моё имение отходит тебе, Харви. Бумага в сейфе. Ты имеешь право и волен распоряжаться им так, как пожелаешь, но я бы хотел, чтобы оно использовалось как дом для них. – Он положил ладонь на голову ребёнка. – Для бездомных детей, брошенных, больных, инвалидов. Особенно для больных. Ты лучше знаешь, Харви.

Старик кивнул. Он действительно знал лучше.

Кэлвин повернулся и направился к выходу. Его окликнули у самых дверей:

– Сэр.

Молодой человек обернулся и взглянул на старика, а также на стоящего около него ребёнка.

– Спасибо, сэр, – сказал Харви. – Приятной смерти.

Предприниматель вновь усмехнулся. Направляясь затем к расположенным у особняка машинам, он думал о том, что общался не со своим слугой, а с агентом своей смерти, который желал подписавшему только что с ней своеобразный договорчик не разочароваться от оказания приобретённых услуг. Тоже грубовато…

Машин было три. Потрёпанные. Сразу видно, что работа у владельцев передвижная. Подъехавшие друзья ждали Джонсона.

– Доброго дня, господа, – поздоровался молодой человек, подойдя к ним.

Мускулистые парни приветствовали его в ответ. А ещё они отметили плохое состояние Кэлвина, которому уже становилось тяжелее дышать, но сделали это лишь выражениями лиц, то есть молча. Тем самым все они старались не напоминать молодому человеку о его скором конце, за что он им был благодарен. И направляясь со своей группой бандитов к одному из автомобилей, мистер Джонсон подумал, что злой человек более милосерден, чем добрый, но только если желает исправиться. А исправиться он желает почти всегда, ибо ему стыдно за свои поступки.

Кэлвин сел в первую машину. Наблюдаемые им из окон своего особняка пейзажи теперь стали ближе и ярче. Один за одним, один за одним… По своей сути они, конечно, не менялись: нищета да разрушение. Добавились, разве что, проезжающие военные патрули, из-за чего он и занял место в самом первом автомобиле. Всё-таки его здесь знали. Следовательно, меньше вопросов.