Loe raamatut: «Дети с крыльями. Как пережить потерю ребенка», lehekülg 3

Я обошла почти все храмы нашего города. Я не была до беременности сильно верующей, признаюсь, вообще редко посещала церкви. Но в этой ситуации мне становилось легче. Я ставила свечки у икон Божьей матери, просила Боженьку оставить нам малыша, а если Он хочет его забрать на Небеса, то дать сил пережить все, что может произойти.

Отдать должное моему гинекологу из женской консультации, где я наблюдалась – она вела себя более чем достойно и понимающе. Продолжала вести беременность, будто ничего не случилось, будто мой ребеночек здоров, даже не заикаясь о прерывании. Продолжала изменять мне пульс, взвешивать и ругать за то, что много прибавляю, ждала, что малыш правильно перевернется (у меня к тому же сынишка лежал вниз ножками), успокаивала, говоря, что диагнозы разные ставят, все будет ясно после родов.

Иисус

Наш сын должен был родиться в конце февраля. Я почему-то думала, что он родится в День защитника отечества. Но мой герой поторопился. Ничто не предвещало беды. Шестого января мы с мужем отправились в церковь на службу. Вернулись домой, зажгли наш семейный Очаг и легли спать. А утром, около семи часов, я проснулась от жуткой боли в животе. Это схватки – я поняла быстро и сразу. Тренировочные? Слишком рано, я всего лишь на тридцать второй неделе! Я решила немного полежать и посмотреть, что будет дальше, но через два часа схватки только усилились. Муж непонимающе уставился на меня:

– Ты чего не спишь, родная?

– Дорогой, звони в больницу. Я рожаю…

– Седьмого января?! Ты решила стать Девой Марией? А сын наш – Иисус?! Это какой-то знак?

Через полчаса я уже была в девятом роддоме. И снова – очередное УЗИ. «Схватки настоящие, и родите вы сегодня. Останавливать родовой процесс нет смысла, вод нет… почки очень большие. К сожалению, я могу лишь подтвердить поставленный диагноз. В таких случаях мы обычно проводим кесарево сечение. Но знаете… – Врач посмотрела на меня как-то нежно, сочувственно, как мама смотрит на дочь, пытаясь хоть как-то облегчить ее боль. – Я бы рекомендовала рожать самой. Я говорю это сейчас не как врач. А… как ваша близкая подруга. Вы ведь хотите еще деток? После кесарева сечения родить будет сложнее. У вас уже будет шов, рубец на матке. Я не уверена сейчас в благополучном исходе, но я уверена, что вы будете рожать еще, и родите здорового малыша. Понимаете, у вас начались схватки раньше срока, потому-что тело не хочет дальше вынашивать больного ребенка».

Наверно, роль в решении сыграла природа. Я думала о будущих детях, я знала, что стану мамой, даже если мне придется пройти через все круги ада. В родильной палате рядом со мной лежали еще две девушки. Одна из них постоянно стонала и орала.

«Ну чего орет? – думала я. – Ну больно, и что? Скоро ты родишь здоровую ляльку, а я испытаю только боль. Мой сын может родиться мертвым. Мне не на что надеяться. А ты тут орешь, и не можешь даже сдержать себя».

– Никогда больше не буду рожать! – кричит девушка, вся в поту, с красными глазами.

– Родишь, родишь, – вторит ей другая, держась за кровать руками и пытаясь сделать себе массаж спины. – Я уже третьего рожаю. Родишь и сразу все забудешь, ты как увидишь свою лялечку, так сразу захочешь родить еще.

Мне неприятно их слушать. Они даже не представляют, во что может превратиться беременность. Врач входит в палату и обращается ко мне:

– Давай, собирайся, мы предоставим тебе отдельную родильную палату, и отдельную – послеродовую.

Психолог была не права, говоря, что, если я рожу ребенка, не убив его еще в утробе – я не буду себя ругать. Нет. Ругать мать себя будет всегда. При любом решении и в любой ситуации. Может, виной всему был алкоголь на ранних сроках? Или повлияло то, что я тогда так не вовремя простыла и принимала таблетки? Нервничала из-за того, что денег не хватает? Может, потому что надо было соглашаться на операцию, а не рожать самой? Или лежать дома всю беременность, а не скакать везде, как коза? А может, просто больше верить?! Верить всем сердцем, а не думать о том, что если… Я, я виновата! Я не состоялась как мать!

Я рожала очень долго и трудно. Схватки усиливались, муж пытался облегчить мою боль массажем и поглаживанием, но мне ничего не помогало. В конце концов, я отпустила его домой, чтобы он не видел этот кошмар. Честно говоря, не могу понять, как женщина может допустить присутствие мужа на родах. Это же ужасно! Зачем ему видеть тебя, потную, страшную, кричащую от боли? Что это за садизм? Врач изредка приходила в мою палату, смотрела раскрытие шейки и вновь куда-то убегала. Я пыталась дышать, как училась по книжке. Книгу о родах без боли, кстати, написал мужчина, никогда, естественно, не рожавший. Вдохнуть было просто невозможно, хотелось орать на весь роддом. Уже вечером, наконец, врач приказала мне тужиться. Зачем-то пришли еще несколько докторов, все собрались возле меня. Малыш не закричал. Его вытащили синеньким, быстро показав его мне, сразу унесли из палаты. Я почувствовала облегчение, боль прекратилась, можно было спокойно лежать и ожидать, когда доктор наложит швы на разрез. Потом меня положили на какую-то кровать в той же родилке, принесли ужин. А уже ближе к ночи разрешили навестить моего сыночка, который находился в реанимации. Его должны были вот-вот увезти в детскую клиническую больницу.

Я смотрела на моего сынишку. Он сладко спал, подключенный к аппаратам. На нем были вязаные носочки и подгузник. Кто-то о нем уже позаботился, ведь я не взяла с собой в роддом никаких детских вещей. Такой крохотный, такой красивый… у него мой нос, и папины глазки. Теперь он не синий, а розовенький.

– Можно его сфотографировать? – спросила я врачей, следящих за состоянием моего сына.

– Обычно мы не разрешаем… ладно, фотографируйте. Тут дело такое.

У меня осталась единственная фотография маленького, беззащитного малыша в боксе. Сыночка увезли через пару часов. Шел хлопьями снег, за которым я наблюдала из окна палаты роддома. Я была в ней одна, но за стенкой все равно слышала плач ребятенка, которому повезло родиться здоровеньким. Больше всего мне хотелось, чтобы муж тоже увидел нашего мальчика. Смог на него посмотреть, запечатлеть каждое мгновение. Фотография, единственная, была сохранена у меня в телефоне. Вон он, одиноко лежит на кроватке под капельницей, потому что сам не может дышать. Врачи борются за его жизнь, есть надежда, что он задышит сам. На следующий день муж поехал в больницу. Доктора пустили его в реанимацию, несмотря на «Не приемный день». Мужу повезло чуть больше – ему разрешили погладить ребенка. Дотронуться до него… всю следующую ночь я вновь медитировала, представляла нашего мальчика живым и здоровым. Плакала, надеялась, молилась. А девятого января, с самого утра, еще до завтрака, в палату вбежали мои самые близкие люди – мама и Сашка. Оба заплаканные, с глазами, выражающими глубокую скорбь. Я поняла все без слов. Что тут говорить? Наш малыш не смог задышать, и умер через три дня после своего рождения.