Пираты Венеры

V. Девушка в саду

К тому времени я уже многое знал. Знал, что нахожусь в доме Минтэпа – короля древесной страны Вепайя, в столице Куад. Что слово «джонг» означало по-амториански «король», а не являлось именем этого человека. Что Дьюран принадлежал к роду Заров, а Олтар и Камлот были его сыновьями. Что Зуро была женщиной Дьюрана, а ее подруга – сердечной привязанностью Олтара. Что у Камлота не было женщины, он еще, так сказать, «не дружил». Я говорю «дружить», потому что таким был буквальный перевод амторианского слова, обозначающего «связь». С другой стороны, это слово соответствует тому характеру отношений между мужчинами и женщинами, что приняты на Амторе.

Институт брака им был неизвестен вовсе. В то же время женщины не принадлежали мужчинам. Они не были служанками или рабынями, их не завоевывали на дуэлях или турнирах. Если ты, что бывало вполне допустимым по земным традициям, вытирал о свою женщину ноги, у тебя просто больше не было этой женщины. Барышни Вепайи приходили к своим избранникам сами, по доброй воле, и могли в любое время уйти и найти кого-то другого, доброкачественней. Позже я убедился, что такие связи распадаются редко и неверность несвойственна им в той же степени, в какой принята у землян.

Каждый день перед приемом вкусной и здоровой пищи я занимался заместительной гимнастикой на просторной веранде. Бегал, прыгал и отжимался, пока не падал носом в ковер. С некоторой даже грустью думал о своей любимой желтой спортивной майке, в которой тренировался дома. На фоне этой веранды она смотрелась бы преотлично.

Веранда, как мне казалось, на моем ярусе опоясывала дерево кольцом. Хотя утверждать этого я не мог, так как моя часть составляла около сотни футов в длину, что являлось всего лишь пятнадцатой частью окружности дерева. Отведенный мне участок был огорожен с обеих сторон. Судя по обилию цветов и кустарников, рядом располагался сад. Почва для растений была поднята с поверхности планеты, где я так еще и не побывал. Слева на веранду выходили окна помещений, в которых квартировали молодые офицеры из свиты короля. (Это Данус сказал мне, что они молоды, а мне все амторианцы казались одного возраста.) Приятные люди оказались. После того как я овладел языком, мы иногда беседовали о чем-нибудь прикладном, необременительном для их мозгов. Они – с интересом, а я так, со скуки, ради забавы, потому что невинность здешних умов просто ослепляла и принимать их всерьез было смешно. Не станешь же принимать за чистую монету их измерительный «градус», «край Карбола» или теорию неравномерности расстояний на глаз.

Но на правом участке я никого никогда не видел.

И вот однажды, когда Дануса не было рядом, я прогуливался один по веранде и заметил среди цветов девушку. Нет, это была и не барышня, и не дама… так выглядит только мечта мужчины о счастье.

Я ее видел. Она меня – нет.

Впрочем, я видел ее лишь долю минуты. В ней было нечто такое… ну как вам сказать. Родное что-то. Понимаемое сразу. И какая-то обособленность, из-за которой мне захотелось снова увидеть ее. Моя же обособленность в комментариях не нуждалась. Неудивительно, что я всей душой потянулся к ней. В результате я стал все чаще заглядывать направо и все реже общаться с соседями слева. Только попусту. Незнакомка пропала.

Прошло несколько дней, барышни так и не было видно. Участок, представьте, был совершенно безлюден. Тоска, тоска зеленая обуяла меня, я даже о вкусной и здоровой пище забыл.

Но вот как-то раз я заметил в кустах человека. Он крадучись пробирался к участку, за ним шел еще один мужчина, затем еще – всего пятеро. Шли они не так чтобы с симпатией. Тэк-с… Намечалось живое дело.

Незнакомцы были похожи на Дануса, Дьюрана, Камлота и остальных знакомых вепайян, но чем-то все же и отличались от них. Не так ясноглазы, могу сказать. Они казались грубее, черты их лиц были резче, в бесшумной походке таилась какая-то угроза.

Я размышлял, что им тут было нужно, и вдруг вспомнил о барышне. Почему-то я решил, что их появление как-то связано с ней. Разумеется: ведь они находились на ее, а не на моей территории. Как связано – я даже и не догадывался, потому что слишком мало знал о людях, с которыми меня свела судьба космического флибустьера. Вообще не понимал, проще сказать, зачем они живут, ради чего стараются.

Мне ничего не было известно об этих людях с их намерениями, но я не раздумывая перемахнул через низкую загородку, отделяющую сад от моей веранды, и бесшумно последовал за ними.

Они не заметили меня, так как я стоял у изгороди за большим кустом. Заняты были. Выжидали чего-то. Сквозь листья, скрывавшие меня, мне пришельцы были видны хорошо, только вот эти бы дяди вряд ли стали, вроде Дануса, по три часа рассказывать мне об устройстве их мира и ощупывать мой череп пальцами: сразу бы кулаком дали – и вопрос снят.

Осторожно и быстро передвигаясь, я почти догнал последнего человека и увидел, что все они направляются к двери, ведущей в богато убранное помещение, где перед зеркалом…

Ну да. Это была моя мечта. Во плоти, в очертаниях. Вот и она! Там причесывалась, едва ль волосами не подметая пол, эта самая барышня, чья загадочная красота и толкнула меня на безрассудный поступок. В ту же секунду она подняла глаза, увидела в зеркале людей и закричала. Настал мой час.

Я кинулся к ближайшему мужлану, мечтая превратить одиночную потасовку в планомерное побивание всех недружелюбных сил, издавая при этом оглушительные вопли и надеясь таким образом отвлечь их внимание от девушки. Это мне полностью удалось – ах, как Карсон Нейпир истосковался по живой работе, как измолчался тут!

Все они резво развернулись ко мне с отвалившимися челюстями. Не ожидали столько шума от одного человека, не понимали вообще, как один человек может столько нашуметь! Какие-то мгновения они выглядели как полные кретины. Застав ближайшего противника врасплох, я живописно выхватил у него меч из ножен, пока тот не успел опомниться.

Как выхватил – так чуть и не упал с ним тут же! Ну что сказать, мать честная…

Слушайте, это холодное произведение местного оружейного искусства по весу тянуло на горячее. А вы никогда не держали в руках колеса от чугунной пушки? Меня повело к дверям, где я ударился о косяк и рикошетом отскочил обратно на этих гадов, которые дожидались моего возвращения уже не разбросанно, а в системе – по кругу. По тому самому кругу, который здесь, на Амторе, если помните, состоял из тысячи градусов…

Ну я на них и поплыл, обнимая свой меч за такую рукоять, на которую десяти моих пальцев не хватало…

Нет, я поднимал прежде мечи, но они были какие-то все правильные, поднимались. Пра-правильными, говорю, были. Когда он, зачинщик, выхватил свой – боюсь сказать что, тоже тяжелое, меч по виду, а не больше кинжала – и, взявши воздуху в грудь, размахнулся, я как раз только до него долетел. И, как вы помните, летел не один. А с мечом наперевес, который держал обеими руками перед собой.

Тяжеленное граненое острие практически без моего участия вошло ему в грудь, как нож в масло. А что вы хотите; если в здешнем круге тысяча градусов, то получалось, куда ни отвались от косяка, везде тебе будет вражеская грудь!

Так я поразил первого. Поразил по закону здешней науки!

Ну он и крякнул, ну захрустел! И тут на меня набросилась вся четверка. На их лицах были отчаяние и гнев, они пыхтели, ругались, как черти, но как-то несподручно им было ругаться: друг на друга натыкались. Я сразу понял, что мне пощады не будет. Крутил мечом по полу, рисовал вокруг себя окружность, а меч еще как-то странно пощелкивал. Щелк, щелк да щелк… Я подманил их парой нарочно неудачных пассов – ну будто споткнулся, – и мы под звуки этих щелчков вывалились из комнаты на пленэр (слава богу, подальше от девушки). Причем, не поверите, перебираясь туда, я больше всего боялся выпустить из рук этот меч, руки оттягивающий до полу…

Воспользоваться своим численным превосходством, из-за того что дорожки между кустами были узкими, они не могли. Набрасывались по одному. Но в такой расфасовке я и собою, и общей ситуацией владел. Отбивал плечом, изворачивался. Но надо ж было и меч одновременно держать, пусть и волоком… Главное, чтобы это щекотание нервов не затянулось до обеда, я ведь после семи-девяти отжиманий с этой бандурой уже так устал, что даже поднимать его мог с большим трудом. Плохой был уже такелажник. А меч, повторяю, был хороший. Здоровенный, у меня все мышцы натянулись и поскрипывали! И щелканье суставов, а это было именно оно, очень бесило. Я щелкал, хрипел и, снова щелкая, спасал эту красавицу от неизвестных кретинов с большим удовольствием. Только скажу правду: моя задача заключалась не столько в том, чтобы увести этих людей от нее подальше, а в том, чтобы она увидела, как я прекрасен на фоне дорожек диковинного сада. Как самоотверженно, совершенно не имея опыта работы с таким оборудованием, рублюсь до голого мяса. И все – в ее честь! Все ради мечты!

Я выманивал их на людное место, отступая к своей веранде. Все четверо с удивительным куражом преследовали меня, просто тащились от запаха крови.

Мои вопли, которые я издавал с периодом один вопль в три секунды, и одиночный крик девушки не остались не замечены – вскоре послышались голоса и массовый топот. Было слышно, как красавица направила подмогу в сад. Я надеялся, что они успеют прибежать прежде, чем меня пригвоздят к стене вместе с мечом, от которого я уже рук не мог оторвать, хотя намерение было, – третий дубль кончился. Я выдохся…

Дело в том, что даже Карсону Нейпиру, хорошо натренированному в Голливуде только на три полновесных дубля, четвертый и пятый было не потянуть. Я знал свои возможности. И потом – этот меч… уж не знаю, из чего его делали, как ковали. Поначалу ведь я и не понял… Он, знаете, весил, наверное, столько, сколько промышленный молот на заводе листопроката. И всякую секунду становился тяжелее. Непра-правильный был какой-то. Тут, видимо, на Амторе, кроме теории неравномерности расстояний существовала еще какая-нибудь теория неравновесности масс: масса в твоих руках произвольно то уменьшалась, то увеличивалась. Сейчас почему-то росла.

Ну, разумеется, я благодарил судьбу за то, что она предоставила мне возможность всерьез заниматься фехтованием в Германии и танцами – в Австрии. Я рубил – и отскакивал. Я был просто какой-то рубило, который работает мимо, и мастер скачка, вот тут – всегда в цель. Отскакивать в сторону, помня о тысяче градусов в круге – милое дело: куда ни скакни, всюду попал. Только щелкал да щелкал, так на треск изводился, как щелкун какой-то, что, очевидно, массу полезной энергии зря потерял…

Я добрался наконец до изгороди и сражался теперь, повернувшись к девушке своей могучей спиной. Она, очевидно, не сводила с меня глаз. Приварилась, думаю. Женщины частенько не сводили восторженных глаз с Карсона Нейпира, и не всегда такое бывало, когда он ходил в черном кожаном комбинезоне на заклепках с хвостом лисы вокруг горла. Даже когда был прилично одет и не кидал вызов косному обществу голливудских снобов. Трудно сказать, почему женщины награждали меня этими взорами, ведь всегда находились мужчины и глупее меня, и пестрее одетые. Очевидно, харизма. У меня очень сильная харизма. Очень страшная воля, которая иногда перебарывает здравый смысл. И болезнь справедливости.

Вот прямо заболеваю я, когда пять человек идут на одного. Ну четыре уже… А-ах!

Нет, теперь их уже оставалось трое, потому что четвертый противник сделал серьезный тактический промах в виде страшного выпада мечом мне в голову.

Я же, щелкунчик, вместо того чтобы отбить его, щелкнул в сторону – представил, что танцую в одноименном балете русского композитора Чайковского, и просто отпрыгнул. Он со своим инструментом и впилился в ограду. Я ринулся на него, как на главную мышь в генеральской треуголке, и сам нанес скользящий, от плеч, удар. Будто взял и заштриховал полтыщи градусов в их окружности.

Еще одного не стало. Покусителя. На честь. На мою мечту. Меч глубоко вошел в шею, перерезав какую-то вену, и как оттуда хлынет! Ну море разливанное.

Мало этого моря, окатившего чистую, гладкую древесину настила, так еще из-за его спины ко мне устремился следующий противник, а я еще из этого меч не вынул. В этом еще застрял…

Следующий-с. На выход, молодой человек, с вещами-с. Последний из трех. Нет, будет пра-правильнее сказать, предпредпоследний противник. Хотя я уже мог в принципе не драться – помощь приближалась.

Девушка была цела и, как я успел увидеть, совершенно невредима. Смотрела на меня, не шевелясь. Неужели никогда не видала героев? Как гипнотизировала.

Противник остановился как вкопанный.

Миг наблюдал за нами, переводя глаза с нее на меня, не понимал. А потом опять подобрался ближе, но поскользнулся на этой липкости…

Надо было только поднять чертов меч. Отжать эти бешеные сталепрокаты. Художественное литье. Я заорал и на крике из живота оторвал-таки эту тяжесть, не очень высоко поднял, как сумел, и под углом уронил прямо в лужу. На третьего. Прошу вас, третий.

Но для меня уж последний, я больше не мог.

Даже меч из него не вынул. Так перемахнул через ограду к себе на веранду. И только там упал.

Оглянувшись со скрипом, увидел, как отряд вепайянских воинов набросился на оставшихся двоих и ну рубить… На капусту. И что интересно: во время этой отчаянной, но тщетной попытки незнакомцев избежать смерти – орал только я. Тут, видимо, так честь не защищали. Делали это молча, с трагизмом. Они молчали, ни криков, ни воплей – ничего, кроме лязга оружия. Вепайяне тоже действовали молча. Казалось, что они были потрясены и испуганы, но их страх явно не был вызван сражением. В их движениях, в их молчании, в их последующих действиях было что-то странное. Они все время косились туда, на дверь, где было ее зеркало, где моя барышня, облик мечты…

После схватки быстро подняли тела пяти убитых, отнесли их к внешней ограде сада и, не поверите, без похорон и прощаний, как дрова, древесно-стружечную плиту, просто швырнули усопших в бездонный лес, до дна которого мой взор не проник ни разу. Одного, другого, третьего… Я только слышал, как мертвые люди падали. Как тюки с отслужившим бельем. Затем так же молча воины вышли из сада.

Было понятно, что ни они, ни девушка меня больше не видели. Я попытался представить себе, как они объяснили смерть троих противников еще до прихода отряда, но этого мне так и не довелось узнать. Объяснили, видимо, как-нибудь. В свете какой-нибудь новаторской теории о расслоении множеств или расползании одного трупа на копии. Это ж Амтор! Смысл этой истории стал мне ясен позже в свете последующих событий, но в тот день она осталась для меня полной загадкой.

Я думал, что услышу что-нибудь о происшествии от Дануса, но он об этом даже не упомянул, а меня самого что-то удерживало от расспросов – скромность, наверное, все великие воины обычно скромны. Но во всем остальном, что касалось жизни обитателей планеты, мое любопытство было безгранично. Я, наверное, частенько приводил Дануса в отчаяние, утомляя его бесконечными приставаниями. Как мог, оправдывал свой жадный интерес тем, что такие беседы позволяли мне практиковаться в языке. Данус же всегда тактично говорил, что для него беседы со мной – сплошное удовольствие. Кроме того, сам джонг обязал его рассказывать мне обо всем, что касается обычаев и истории вепайян. Чтобы я донес до других, передал, сохранил.

Бог ты мой, подумайте сами. Донес отсюда, с дерева, – и куда? До других? До каких других? Передал? Как? Сохранил? Да где? У них не было принтера!

Помимо всего остального меня очень занимал вопрос, почему такой культурный, образованный народ живет на деревьях, не поддерживая никаких отношений с соседними народами. Ведь странно как-то. Представить не мог на Земле, что начну потихоньку влюбляться в барышню, которая с дерева слезла… Если она когда-нибудь с него вообще слезала, а не прожила на нем с самого детства, занимаясь садоводством и парикмахерским искусством. Как-то вечером я спросил об этом Дануса.

– Это давняя история, – ответил Данус. – Об этом ты можешь прочитать в книгах, что хранятся на этих полках, но я постараюсь ввести тебя в курс дела.

Оказалось вот что. Жуткая, леденящая душу история. Многое объяснившая. Почему, например, люди в Куаде носили на своих лицах вечный оттенок мертвящего трагического пафоса. А чего веселиться-то? Несколько сотен лет тому назад короли Вепайи правили великой страной. Это была обширная империя тысячи островов, простиравшаяся от Страбола до Карбола, а не жалкий кусочек леса, как сейчас. В нее входили обширные земли, океаны, множество крупных городов, а ее мощь и богатство в те времена нельзя даже сравнивать с тем, что имелось сегодня и мерилось кубатурой.

Вепайю тогда населяли миллионы торговцев, рабочих, рабов и не такой многочисленный, как сейчас, класс работников умственного труда. Это сословие включало в себя специалистов в различных областях науки, техники, медицины, права, а также творческих лиц – о чем можно было особо и не распыляться, я же видел мастерскую резьбу и оружие! Военачальниками могли стать выходцы из любых сословий. Всей страной правил джонг, король. Его титул передавался по наследству.

Строгих и непреодолимых границ между классами не существовало. Раб мог стать свободным человеком, достаточно было захотеть и выделиться на общем фоне рабов. Свободный человек, если способности ему позволяли, мог добиться любого положения в обществе, кроме, разумеется, королевского. Но представители разных классов очень мало общались между собой. Это происходило не из чувства ущербности или превосходства – просто у них было очень мало общих интересов. С другой стороны, если представитель более низкого класса благодаря своей смекалке, знаниям или таланту занимал высокое место в этой классовой неразберихе, его принимали там как равного и никто не вспоминал о его происхождении, а может, не помнил вообще – народу-то было много.

Вепайя процветала, но в кругах тех людей, которые ничего не умели и не хотели делать, недовольство мало-помалу росло. Они завидовали людям, завоевавшим своим трудом высокое положение в обществе, на которое недовольные не могли претендовать в силу своих отвратительных личных качеств. Начинали свинячить. Время от времени устраивали какие-то мелкие волнения, пытались внести смуту в умы, но их никто не воспринимал всерьез. И вот в какой-то момент у них появился вожак по имени Тор, который впоследствии много народной крови попил и осветил здешние лица налетом печального величия. Тор происходил из рабочей семьи и сидел когда-то в тюрьме за то, что прибил пару человек без особых на то причин. Он не хотел учиться, потому что берег свое время, объясняя это тем, что жизнь в принципе коротка. И не желал работать, потому что работа, как он видел на чужих примерах, только и делала, что сокращала и без того короткую жизнь. Ленивый урка хотел просто пользоваться плодами, взращенными другими людьми, объясняя это тем, что птица клюет везде, где находит.

Тор организовал тайное общество и стал проповедовать учение, получившее название торизм.

Все должны быть равны, говорилось в учении, потому что все спустились в мир с одних и тех же деревьев. Вроде бы звучит логично… По наблюдению. Только деревья в лесу были разные. Как и спускавшиеся.

Вот на эти нюансы Тор не посмотрел, просто буянил, разжигая у таких же, как он, бездельников классовую ненависть. Обманом и щедрыми обещаниями он смог собрать немало последователей – ну, любителей-то прибрать себе чужое добро, рук не ломая в трудах, везде было навалом. Призывал, что было мне очень знакомо по земной истории, к свержению для начала только одного класса, правящего. Поэтому его опорой стали миллионы представителей трех остальных классов. Главной целью тористских вождей являлась личная власть, собственное возвышение, как бывает всегда. Народ в таких случаях становится абстрактным понятием. И имеет одно лицо, как товарищ Народ, и единственное число, а если и называется еще как-нибудь, то название это звучит не особо убедительно, потому что те, кто его так называет, университетов, как правило, не заканчивали, сразу, родившись, пошли работать по выравниванию, по революции, по мятежу. А товарищ Народ… Это ж картина маслом. Его заводят, как двигатель, с его помощью что-нибудь рубят, а когда нарубят столько, сколько нужно карману, чтобы он хотя и трещал, но еще не рвался, двигатель заглушают.

И вот этот вепайянский двигатель под предводительством кучки своих лицемерных вождей в конце концов вверг эту культурную страну в пучину кровавой революции и был зачехлен. По определению.

Победившие решили полностью избавиться от образованных людей, чтобы никто не сумел объявить двигателю его истинную ценность, рассказать, как его использовали. Двигатель ценен, лишь пока лупит. Когда ты с ним в руках побеждаешь, тебе самому места мало, куда уж других счастливить… ни времени, ни охоты нет.

Своих противников из других классов они заставили подчиниться или уничтожили; этот список открыла семья низверженного джонга. Тористы смогли уничтожить большую часть интеллектуального класса и многих представителей торгового сословия. Казалось бы, теперь-то и должно было наступить царство свободы – ведь ни хозяев, ни налогов, ни законов больше не осталось, то есть объясняться с народом стало некому, а сам Тор много разговаривать не любил. Единственное, что он сказал, отмечая победу, что кому-то придется взять на себя управление страной, встать к рулю. Лидеры тористов уже давно были готовы рулить. И вот на смену толковому руководству представителей образованных классов пришел этот урка, алчный бездельник, не умевший даже правильно говорить, и привел с собой больших теоретиков в деле свободы разного профиля, которые тут же и взялись руководить остальными на местах.

– В конце концов жители страны попали в настоящее рабство, – теребя свою косицу нервными пальцами, рассказывал Данус. – Некоторым из нас удалось спастись вместе с нашим джонгом, которого прятали от расправы, передавали буквально из рук в руки как символ могущества Вепайи, как знак ее возрождения. Мы отыскали этот далекий необитаемый остров. Здесь высоко от земли, на деревьях, чтобы нас не обнаружили, мы построили три таких города, как этот. Кроме своей культуры, нам почти ничего не удалось с собой принести, но потребности наши невелики, и мы счастливы. Мы отказались от прежней системы. Урок, преподанный тористами, не пропал даром. Народ, разделенный на классы, не может быть счастлив. Там, где существуют хотя бы малейшие классовые разделения, появляются зависть и ревность. Теперь у нас этого нет. Все наше общество представляет собой один-единственный класс. У нас нет слуг – то, что нам приходится делать для себя, мы выполняем сами лучше кого бы то ни было. Даже у джонга нет лакеев. Обязанность королевского слуги считается очень почетной, и все мы без исключения исполняем ее по очереди.

– Но почему все-таки вы решили поселиться на деревьях, так высоко от земли? – спросил я.

– Тористы долго нас выслеживали, охотились за нами, хотели уничтожить всех до одного, – объяснил Данус. – Их нынешняя столица – Тора, бывшая часть нашей родной страны. Нам туда путь заказан. Мы были вынуждены селиться в укромных, недоступных местах. Но не в землю же нам было уходить! Не в облака ж! В конце концов мы пришли к выводу, что такой тип селения разрешает проблему наилучшим образом. Тористы до сих пор совершают набеги, но уже с иной целью. Теперь они стремятся не убивать нас, а брать в плен – и чем больше, тем лучше. После того как они уничтожили цвет нации, их общество стало деградировать, у них постоянно возникают страшные эпидемии, возвращается старость со всеми ее последствиями. Вот они и пытаются захватить ученых, которых у них не осталось, получить знания, которыми мы владеем…

– Как это – возвращается старость? Что ты хочешь сказать? – воскликнул я.

– Ты заметил, что среди нас нет стариков? – спросил он.

– Да, конечно, – ответил я. – Ни стариков, ни детей. Я давно уже хотел об этом спросить, случая не было. Подумал, дома сидят…

– Это величайшее достижение нашей медицины. Около тысячи лет назад наши ученые создали вакцину. Эмульсию. Она вводится раз в два года, дает иммунитет ко всем болезням и полностью обновляет ткани. Только каждая палка – о двух концах. Из-за того что у нас уже давно никто не старится и не умирает своей смертью, появилась проблема перенаселения. Чтобы справиться с ней, мы ввели контроль над рождаемостью. Детей разрешается заводить только в случае гибели одного из членов семьи, если женщина еще способна того захотеть… да, жестоко, конечно. Данные статистики за последнее тысячелетие дают нам возможность прогнозировать средний показатель смертности на тысячу человек населения. Из них также следует, что только половина наших женщин способна к деторождению.

– Я ни разу не видел детей на Амторе, – сказал я Данусу.

– Они есть, но их, конечно, очень мало.

– А вы можете мне ввести эту эмульсию?

Он улыбнулся.

– И что будет, если ты окажешься все же не так устроен, как мы? Народов на Амторе много, мы пока пробовали ее только на своих…

– Возьми у меня кровь! Исследуй, как я устроен! Сделай что-нибудь, наконец!

– Я думаю, что со стороны Минтэпа возражений не будет.

Данус провел меня в лабораторию. Он объяснил, что имеет стандартные сыворотки восемнадцати групп, на какой-нибудь сыворотке моя кровь должна была не свернуться. Я ничего не понимал в этом деле, не знал даже, как определяют все эти прелести на Земле, поэтому совершенно спокойно отдался Данусу под ланцет. Он резанул меня, но не там, где обычно кололи в профилактических мероприятиях во время прохождения медкомиссии на Земле, – выбрал Данус почему-то область возле запястья. Потом прокапал на все восемнадцать пластинок с этими сыворотками. И уселся ждать. Ждали мы недолго, везде пошли хлопья, почти сразу все восемнадцать пластин зашуршали. Данус совершенно расстроился.

– Или у тебя ложная сворачиваемость, или у твоей крови нет группы… – сказал он, своим видом выражая мировую скорбь.

– Мне не годится ваша кровь?

– Этого я сказать не могу. Твоя кровь не принадлежит ни одной из наших групп.

– Ну так это же не смертельно… – улыбнулся я. – Ты не забыл, что я ударился головой? Может, ушиб спровоцировал изменение крови?

– Для изменения формулы нужны более серьезные основания, – объявил Данус скорбно. – Одно скажу, я поражен обилием разнообразных вредных бактерий. Ты живой смертоноситель. Ты вреден и для себя, и для нас, и для окружающей среды. Ты представляешь настоящую угрозу для существования человеческой расы на Амторе. Особенно если выяснится, что есть шанс заразить древесину.

– У себя на родине я считался очень здоровым человеком, – заверил я.

– Вспомнил наконец, откуда ты родом? – обрадовался он.

– Конечно. Я издалека. С Земли.

– Ну, как велик мир, – сокрушенно повторил Данус, теряясь в догадках. – С земли. Это здорово. Тебе повезло: по нашим временам жить на земле может себе позволить не каждый народ, ведь столько разбойников развелось повсеместно! Ты из какой-то фантастической страны. Видимо, под Карболом. Сколько тебе лет?

– Двадцать семь.

– Всего? Если ты и дальше будешь жить, плодя свои бактерии, лет через двести здоровья уже совсем не останется.

– Думаю, значительно раньше… А сколько я смогу прожить, если их уничтожить? – поинтересовался я.

Данус пожал плечами.

– Я и этого тебе не скажу. Не готов. Вакцине уже тысяча лет, и до сих пор среди нас живут люди из числа тех, кому делались самые первые прививки. Мне уже больше пятисот лет, Минтэпу – семьсот. Существует предположение, что, если не произойдет несчастного случая, каждый из нас будет жить вечно. Экспериментально это, конечно, не подтверждено, но теоретически вполне вероятно.

Тут его позвали куда-то, а я пошел на веранду делать гимнастику.

Мое атлетически сложенное тело требовало серьезной регулярной нагрузки. После того как я приехал в Америку в возрасте одиннадцати лет, мне удалось позаниматься практически всем. Плаванием, боксом, футболом, бейсболом, борьбой и серфингом. А в Европе, во время моих скитаний после смерти мамы, еще и фехтованием. Все эти занятия развили и укрепили мое тело. Во время учебы в колледже я на любительском ринге в Калифорнии выступал как боксер среднего веса. У меня имелись награды за успехи в плавании на очень длинные дистанции. Поэтому вынужденное отсутствие физической нагрузки в течение двух месяцев изрядно ослабило мой организм. Вспоминая, как быстро я выдохся с тем окаянным мечом, я сгорал со стыда. Сейчас и жирок обнаруживался повсеместно, даже на голове.

Я изо всех сил старался бороться с собой.

Особенно когда узнал, что являюсь живой энциклопедией эпидемий в индивидуальном варианте. Вирусоносителем. В тот день решил заняться боксерским «боем с тенью» в дальнем конце веранды. И вдруг заметил, что за мной с восхищением наблюдает моя соседка по деревянной жизни. Видимо, у нее на родине никогда не боролись с тенью, хватало живых противников. Барышня поймала мой взгляд и улыбку, увидела, как красиво взметнулись волной мои золотистые, до плеч отросшие волосы. В глазах у нее мелькнул отнюдь не деревянный испуг, и она сразу же убежала. Почему?

Бросив занятия, я в недоумении медленно побрел к себе.

В этот раз мне удалось ее хорошо разглядеть, заглянуть ей в глаза. Она не была так красива, как я предположил раньше, видя ее только мельком. Но она показалась мне вроде солнца, прекрасной! Она затмила собою, перечеркнула всю предыдущую жизнь. Только вот почему убежала?

Может быть, она просто смутилась из-за того, что я застал ее подглядывающей за мной?

Человеческая натура в какой-то степени везде одинакова. И здесь, в двадцати шести миллионах миль от Земли, живут люди, похожие на нас, и им тоже присуще любопытство, и они так же убегают, когда вы замечаете их порыв. Интересно, похожа ли она на земных женщин в остальных отношениях? Но нет, ее необыкновенная красота не позволяла даже подумать о том, что она может походить на кого-то – на земле или на небе. Сколько ей лет? А вдруг тоже семьсот?

Дома я принял ванну и сменил белье.

Взглянул на себя в зеркало, висевшее в ванной, и вдруг понял, почему она могла испугаться – из-за бороды, черт возьми! Мне уже почти месяц не удавалось толково побриться. Я мог напугать любого не видевшего никогда этих колечек из рыжеватого волоса, растущих не с того конца головы, с которого росли у остальных.

Как только вернулся Данус, я спросил у него, нельзя ли придумать что-нибудь с бритьем. Местные избегали бритья. Данус тут же принес из другой комнаты бутылочку с каким-то снадобьем.