Как мне тебе понравиться?.. Стихотворения

Время, ушедшее на раздоры,

На злые слова, на обиды, на споры?

А жизнь ведь не поезд, она не ждет.

Конечно, можно хитрить, улыбаться:

«Подумаешь, важный какой разговор!»

А если по совести разобраться,

Сколько на свете ненужных ссор!

Поссорились, вспыхнули, побледнели…

Только б не сдаться! Не уступить!

А это ведь дни, а это недели

И, может быть, годы, коль все сложить.

И хочется мне постучать, обратиться

В тысячи окон, в сотни квартир:

– Кто в ссоре, прошу вас, идите мириться!

Милые люди! Давайте учиться

В собственном доме бороться за мир!

1964

Зимняя сказка

Метелица, как медведица,

Весь вечер буянит зло,

То воет внизу под лестницей,

То лапой скребет стекло.

Дома под ветром сутулятся,

Плывут в молоке огоньки,

Стоят постовые на улицах,

Как белые снеговики.

Сугробы выгнули спины,

Пушистые, как из ваты,

И жмутся к домам машины,

Как зябнущие щенята…

Кружится ветер белый,

Посвистывает на бегу…

Мне нужно заняться делом,

А я никак не могу.

Приемник бурчит бессвязно,

В доме прохладней к ночи,

Чайник мурлычет важно,

А закипать не хочет.

Все в мире сейчас загадочно,

Все будто летит куда-то,

Метельно, красиво, сказочно…

А сказкам я верю свято.

Сказка… Мечта-полуночница…

Но где ее взять? Откуда?

А сердцу так чуда хочется,

Пусть маленького, но чуда!

До боли хочется верить,

Что сбудутся вдруг мечты…

Сквозь вьюгу звонок у двери —

И вот на пороге ты!

Трепетная, смущенная.

Снится или не снится?!

Снегом запорошенная,

Звездочки на ресницах…

– Не ждал меня? Скажешь, дурочка?

А я вот явилась… Можно? —

Сказка моя! Снегурочка!

Чудо мое невозможное!

Нет больше зимней ночи!

Сердцу хмельно и ярко!

Весело чай клокочет,

В доме, как в пекле, жарко…

Довольно! Хватит! Не буду!

Полночь… Гудят провода…

Гаснут огни повсюду.

Я знаю: сбывается чудо,

Да только вот не всегда…

Метелица, как медведица,

Косматая голова.

А сердцу все-таки верится

В несбыточные слова:

– Не ждал меня? Скажешь, дурочка?

Полночь гудит тревожная…

Где ты, моя Снегурочка,

Сказка моя невозможная?..

1964

Одно письмо

Как мало все же человеку надо!

Одно письмо. Всего-то лишь одно.

И нет уже дождя над мокрым садом,

И за окошком больше не темно…

Зажглись рябин веселые костры,

И все вокруг вишнево-золотое…

И больше нет ни нервов, ни хандры,

А есть лишь сердце радостно-хмельное!

И я теперь богаче, чем банкир.

Мне подарили птиц, рассвет и реку,

Тайгу и звезды, море и Памир.

Твое письмо, в котором целый мир.

Как много все же надо человеку!

1965

Я провожу тебя

О, как ты щебечешь весело,

И как хлопотлива ты:

Жакетку на стул повесила,

Взялась поливать цветы.

С мебели пыль смахнула,

Заварку нашла на окне

И, как бы вскользь, намекнула

На нежность свою ко мне.

Вся из тепла и света,

Ты улыбаешься мне.

А я от улыбки этой

В черном горю огне!

А я сижу и не знаю:

Зачем вот такая ты?

И просто сейчас страдаю

От этой твоей теплоты.

Как много ты произносишь

Сейчас торопливых слов!

То дразнишь, то будто просишь

Откликнуться на любовь.

Грозишься, словно кометой,

Сердцем мой дом спалить.

А мне от нежности этой

Волком хочется выть!

Ну, как ты не чувствуешь только

И как сама не поймешь,

Что нет здесь любви нисколько

И каждая фраза – ложь!

Хуже дурной напасти

Этот ненужный фарс.

Ведь нет же ни грамма счастья

В свиданье таком для нас.

И если сказать открыто,

Ты очень сейчас одна,

Ты попросту позабыта

И больше ему не нужна.

А чтобы не тяжко было,

Ты снова пришла ко мне,

Как лыжница, что решила

По старой пойти лыжне.

Как будто бы я любитель

Роли «чужая тень»,

Иль чей-нибудь заместитель,

Иль милый на черный день.

Но я не чудак. Я знаю:

Нельзя любить – не любя!

Напьемся-ка лучше чаю,

И я провожу тебя…

Сегодня красивый вечер:

Лунный свет с тишиной,

Звезды горят, как свечи,

И снег голубой, голубой…

В мире все повторяется:

И ночь, и метель в стекло.

Но счастье не возвращается

К тем, от кого ушло.

Всем светлым, что было меж нами,

Я как святым дорожу.

Давай же будем друзьями,

И я тебя провожу!

1965

* * *

Все как будто сделал славно я:

Кончил разом все сомнения.

Понял вдруг, что ты – не главная:

Не любовь, а увлечение.

Ты, я верю, не плохая,

Ни игры в тебе, ни зла,

Ничего не ожидая,

Все дарила, что могла.

Только счастье невозможно

Без клубящихся дорог,

Слишком было все несложно,

Слишком много было можно,

Но ни бурь и ни тревог…

Видно, в том была причина,

Что любовь не жгла огнем,

И была не ярким сном,

А простой, как та рябина

У тебя перед окном.

И ушел я в синий вечер,

Веря в дальнюю звезду.

В путь! В пути я счастье встречу,

Здесь – зачахну, пропаду.

Все как будто сделал правильно,

Кончил разом все сомнения:

Понял ведь, что мной оставлено

Не любовь, а увлечение.

Значит, скоро распахнется

Даль счастливых, новых дней.

Сердце песней захлебнется.

Годы мчат… Дорога вьется…

Только сердцу не поется,

Не поется, хоть убей!

Только холодно и тесно

Стало сердцу моему.

Все как будто сделал честно,

В чем же дело – не пойму!

Отчего сквозь километры,

Как в тумане голубом,

Я все чаще вижу дом,

Шторку, вздутую от ветра,

И рябину под окном?!

1965

Сердечная история

Сто раз решал он о любви своей

Сказать ей твердо. Все как на духу!

Но всякий раз, едва встречался с ней,

Краснел и нес сплошную чепуху.

Хотел сказать решительное слово,

Но, как на грех, мучительно мычал.

Невесть зачем цитировал Толстого

Или вдруг просто каменно молчал.

Вконец растратив мужество свое,

Шагал домой, подавлен и потерян,

И только с фотографией ее

Он был красноречив и откровенен.

Перед простым любительским портретом

Он смелым был, он был самим собой.

Он поверял ей думы и секреты,

Те, что не смел открыть перед живой.

В спортивной белой блузке возле сетки,

Прядь придержав рукой от ветерка,

Она стояла с теннисной ракеткой

И, улыбаясь, щурилась слегка.

А он смотрел, не в силах оторваться,

Шепча ей кучу самых нежных слов.

Потом вздыхал: – Тебе бы все смеяться,

А я тут пропадай через любовь!

Она была повсюду, как на грех:

Глаза… И смех – надменный и пьянящий.

Он и во сне все слышал этот смех

И клял себя за трусость даже спящий.

Но час настал. Высокий, гордый час!

Когда решил он, что скорей умрет,

Чем будет тряпкой. И на этот раз

Без ясного ответа не уйдет!

Средь городского шумного движенья

Он шел вперед походкою бойца,

Чтоб победить иль проиграть сраженье,

Но ни за что не дрогнуть до конца!

Однако то ли в чем-то просчитался,

То ли споткнулся где-то на ходу,

Но вновь краснел, и снова заикался,

И снова нес сплошную ерунду.

– Ну, вот и все! – Он вышел на бульвар,

Достал портрет любимой машинально,

Сел на скамейку и сказал печально:

– Вот и погиб «решительный удар»!

Тебе небось смешно, что я робею.

Скажи, моя красивая звезда:

Меня ты любишь? Будешь ли моею?

Да или нет? – И вдруг услышал: – Да!

Что это? Бред? Иль сердце виновато?

Иль просто клен прошелестел листвой?

Он обернулся: в пламени заката

Она стояла за его спиной.

Он мог поклясться, что такой прекрасной

Еще ее не видел никогда.

– Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный!

Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да!

1965

Вторая любовь

Что из того, что ты уже любила,

Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь.

Все это до меня когда-то было,

Когда-то было в прошлом, не теперь.

Мы словно жизнью зажили второю,

Вторым дыханьем, песнею второй.

Ты счастлива, тебе светло со мною,

Как мне тепло и радостно с тобой.

Но почему же все-таки бывает,

Что незаметно, изредка, тайком

Вдруг словно тень на сердце набегает

И остро-остро колет холодком…

О нет, я превосходно понимаю,

Что ты со мною встретилась любя.

И все-таки я где-то ощущаю,

Что, может быть, порою открываю

То, что уже открыто для тебя.

То вдруг умело галстук мне завяжешь,

Уверенной ли шуткой рассмешишь,

Намеком ли без слов о чем-то скажешь

Иль кулинарным чудом удивишь.

Да, это мне и дорого и мило,

И все-таки покажется порой,

Что все это уже, наверно, было,

Почти вот так же, только не со мной.

А как душа порой кричать готова,

Когда в минуту ласки, как во сне,

Ты вдруг шепнешь мне трепетное слово,

Которое лишь мне, быть может, ново,

Но прежде было сказано не мне.

Вот так же точно, может быть, порою

Нет-нет и твой вдруг потемнеет взгляд,

Хоть ясно, что и я перед тобою

Ни в чем былом отнюдь не виноват.

Когда любовь врывается вторая

В наш мир, горя, кружа и торопя,

Мы в ней не только радость открываем,

Мы все-таки в ней что-то повторяем,

Порой скрывая это от себя.

И даже говорим себе нередко,

Что первая была не так сильна,

И зелена, как тоненькая ветка,

И чуть наивна, и чуть-чуть смешна…

И целый век себе не признаемся,

Что, повстречавшись с новою, другой,

Какой-то частью все же остаемся

С ней, самой первой, чистой и смешной.

Двух равных песен в мире не бывает,

И сколько б звезд ни поманило вновь,

Но лишь одна волшебством обладает,

И, как ни хороша порой вторая,

Все ж берегите первую любовь!

1965

Спор

Однажды три друга за шумным столом

Пустились в горячие споры о том,

Что женщина ценит превыше всего

В характере нашем мужском.

Первый воскликнул: – К чему этот шум?

Скажу без дальних речей,

Что женщин всегда покоряет ум.

И это всего важней!

В этом наш главный авторитет.

Ум – это все, друзья.

«Да здравствует разум!» – сказал поэт,

И лучше сказать нельзя!

Второй, улыбнувшись, приподнял бровь:

– Совсем не в этом вопрос.

Женщина – это сама любовь!

И любит она всерьез.

И нет для мужчины уже ничего

Прямее, чем этот путь.

Он должен быть любящим прежде всего.

И в этом, пожалуй, суть!

А третий, встав, перебил друзей:

– Бросьте все препирания.

Для женщин на свете всего важней

Внимание и внимание!

Пальто подавайте. Дарите ей

Цветы. Расшибайтесь в прах!

Ну, в общем, тысячи мелочей —

И счастье у вас в руках!

На улицу вышли, а спор сильней.

Ну как решенье найти?

И тут повстречали трое друзей

Женщину на пути.

Сказали друзья: – Позвольте спросить,

Ответьте двумя словами:

Каким, по-вашему, должен быть

Мужчина, избранный вами?!

Какое свойство кажется вам

Особенно привлекательным?

– Он должен быть умным, – сказала она, —

Любящим и внимательным.

1965

Был у меня соперник

Был у меня соперник, неглупый был и красивый,

Рожденный, видать, в рубашке – все удавалось ему.

Был он не просто соперник, а, как говорится, счастливый,

Та, о которой мечтал я, сердцем рвалась к нему.

И все-таки я любовался, под вечер ее встречая,

Нарядную, с синими-синими звездами вместо глаз,

Была она от заката вся словно бы золотая,

И я понимал, куда она торопится в этот час.

Конечно, мне нужно было давно уж махнуть рукою.

На свете немало песен, и радостей, и дорог,

И встретить глаза другие, и счастье встретить другое,

Но я любил. И с надеждой расстаться никак не мог.

Нет, слабым я не был. Напротив, я не желал сдаваться!

Я верил: зажгу, сумею, заставлю ее полюбить!

Я даже от матери втайне гипнозом стал заниматься.

Гипноз не пустяк, а наука. Тут всякое может быть!

Шли месяцы. Как и прежде, в проулке меня встречая,

Она на бегу кивала, то холодно, то тепло.

Но я не сдавался. Ведь чудо не только в сказках бывает…

И вот однажды свершилось. Чудо произошло!

Помню холодный вечер с белой колючей крупкой

И встречу с ней, с необычной и словно бы вдруг хмельной.

С глазами не синими – черными, в распахнутой теплой шубке,

И то, как она сказала: – Я жду тебя здесь. Постой!

И дальше как в лихорадке: – Ты любишь, я знаю, знаю!

Ты славный… Я все решила… Отныне и навсегда…

Я словно теперь проснулась, все заново открываю…

Ты рад мне? Скажи: ты любишь? – Я еле выдохнул:

– Да!

Тучи исчезли. И город ярким вдруг стал и звонким,

Словно иллюминацию развесили до утра.

Звезды расхохотались, как озорные девчонки,

И, закружившись в небе, крикнули мне: – Ура!

Помню, как били в стекла фар огоньки ночные,

И как мы с ней целовались даже на самой заре,

И как я шептал ей нежности, глупые и смешные,

Которых, наверное, нету еще ни в одном словаре…

И вдруг, как в бреду, как в горячке: – А здорово я проучила!

Пусть знает теперь, как с другими встречаться у фонарей!

Он думал, что я заплачу… А я ему отомстила!

Меня он не любит? Прекрасно. Тем будет ему больней.

С гулом обрушилось небо, и разом на целом свете

Погасли огни, как будто полночь пришла навек.

Возглас: – Постой! Куда ты?.. – Потом сумасшедший ветер.

Улицы, переулки… Да резкий, колючий снег…

Бывают в любви ошибки, и, если сказать по чести,

Случается, любят слабо, бывает, не навсегда.

Но говорить о нежности и целовать из мести —

Вот этого, люди, не надо, не делайте никогда!

1966

Раздумье о сердцах

Сколько влюбленных живет по свету?

Такой статистики нет пока.

Но если полчеловечества нету,

То треть, пожалуй, наверняка.

А все остальные, а все остальные

Влюблялись уже или только влюбятся.

И каждый, на звезды глядя ночные,

Мечтает, что счастье когда-нибудь сбудется.

Но в чем же счастье твое на планете?

– Оно в любви, что, как мир, широка! —

Не все человечество так ответит,

Но полчеловечества – наверняка.

А кто хоть однажды в хороший вечер,

Со стрелок часов не спуская глаз,

Не ожидал назначенной встречи

И не признался в любви хоть раз?!

Есть в слове «любовь» и хмельная сила,

И радость надежды, и боль, и тоска,

И если его смущенно и мило

Не все человечество произносило,

То девять десятых – наверняка.

Но слово сказать – не сердце отдать.

Отсутствие чувств не заменишь ничем.

Любовь не всем суждено познать,

Она, как талант, дается не всем.

А сколько людей, а сколько людей

По всякому поводу и без повода

Готовы сказать о любви своей,

Как телеграмму послать по проводу.

Поцеловал, еще не любя,

Обнял взволнованно раз, другой,

И сразу: – Поверь, я люблю тебя! —

И тотчас, как эхо: – Любимый мой!

Признавшийся разом в любви навек

Не слишком ли часто порой бывает

Похож на банкрота, что выдал чек,

А как расплатиться потом – не знает.

На свете немало хороших слов.

Зачем же их путать себе на горе.

Влюбленность – ведь это еще не любовь.

Как речка, пусть даже без берегов,

Пусть в самый разлив – все равно не море!

Не можешь любовью гореть – не гори.

Влюблен, про влюбленность и говори.

Нежность тоже ценить умей,

Пускай это меньше. Но так честней.

И если не каждый любит пока,

Так пусть и не каждый то слово скажет.

Не все и не полчеловечества даже,

А те лишь, кто любит. Наверняка!

1966

* * *

Забыв покой, дела и развлеченья,

Пренебрегая солнцем и весной,

При каждой нашей встрече мы с тобой,

Страдая, выясняем отношенья.

Нет, мы почти никак не поступаем.

До ласки ли? Раздув любой пустяк,

Мы спорим, говорим и обсуждаем,

Что так у нас с тобой и что не так.

Ну что еще: мы вместе, мы одни!

Так нет же ведь! Как варвары, наверно,

Мы медленно, старательно и верно

Друг другу укорачиваем дни…

Мы быть ужасно мудрыми стараемся,

От всех себя ошибок бережем.

И скоро до того «довыясняемся»,

Что ничего уже не разберем!

Размолвки, споры, новые сомненья…

И нам, наверно, невдомек сейчас,

Что вот как раз все эти выясненья

И есть ошибка главная у нас.

И чтоб не кончить на душевной скупости,

Давай же скажем: «Хватит! Наплевать!»

Возьмем и будем делать кучу глупостей,

Да, да, десятки самых чудных глупостей,

И ничего не будем обсуждать!

1967

Любовь и трусость

Почему так нередко любовь непрочна?

Несхожесть характеров? Чья-то узость?

Причин всех нельзя перечислить точно,

Но главное все же, пожалуй, трусость.

Да, да, не раздор, не отсутствие страсти,

А именно трусость – первопричина.

Она-то и есть та самая мина,

Что чаще всего подрывает счастье.

Неправда, что будто мы сами порою

Не ведаем качеств своей души.

Зачем нам лукавить перед собою,

В основе мы знаем и то и другое,

Когда мы плохи и когда хороши.

Пока человек потрясений не знает,

Неважно – хороший или плохой,

Он в жизни обычно себе разрешает

Быть тем, кто и есть он. Самим собой.

Но час наступил – человек влюбляется.

Нет, нет, на отказ не пойдет он никак.

Он счастлив. Он страстно хочет понравиться.

Вот тут-то, заметьте, и появляется

Трусость – двуличный и тихий враг.

Волнуясь, боясь за исход любви

И словно стараясь принарядиться,

Он спрятать свои недостатки стремится,

Она – стушевать недостатки свои.

Чтоб, нравясь, быть самыми лучшими, первыми,

Чтоб как-то «подкрасить» характер свой,

Скупые на время становятся щедрыми,

Неверные – сразу ужасно верными,

А лгуньи за правду стоят горой.

Стремясь, чтобы ярче зажглась звезда,

Влюбленные словно на цыпочки встали

И вроде красивей и лучше стали.

«Ты любишь?» – «Конечно!»

«А ты меня?» – «Да!»

И все. Теперь они муж и жена.

А дальше все так, как случиться и должно:

Ну сколько на цыпочках выдержать можно?!

Вот тут и ломается тишина…

Теперь, когда стали семейными дни,

Нет смысла играть в какие-то прятки.

И лезут, как черти, на свет недостатки,

Ну где только, право, и были они?

Эх, если б любить, ничего не скрывая,

Всю жизнь оставаясь самим собой,

Тогда б не пришлось говорить с тоской:

«А я и не думал, что ты такая!»

«А я и не знала, что ты такой!»

И может, чтоб счастье пришло сполна,

Не надо душу двоить свою.

Ведь храбрость, пожалуй, в любви нужна

Не меньше, чем в космосе или в бою!

1967

Лесная сказка

Ты хочешь, чтоб звезды посыпались

Со звоном в твои ладони?

Чтоб с шумом из мрака вырвались

Костров гривастые кони?

Чтоб ветви, сомкнув объятья,

Твое повторяли имя?

Чтоб стало парчовым платье,

А туфельки – золотыми?

Ты хочешь, чтоб соболь черный

Дал гордый разлет бровям?

Чтоб сорок ветров покорно

Упали к твоим ногам?

Чтоб в курточках темно-зеленых,

Посыпавшись вдруг с ветвей,

Двести веселых гномов

Стали свитой твоей?

Ты хочешь, чтоб в пестрых красках,

Звездой отразясь в реке,

Вышла из леса сказка

С жар-птицею на руке?

А хочешь, скажи, ты хочешь

Такою красивой стать,

Что даже у южной ночи

Уж нечего будет взять?..

Ты верь мне, я лгать не буду!

Есть сто золотых ключей,

Я все их тебе добуду!

Я сто отыщу дверей!

А чтоб распахнуть их сразу

В волшебную ту страну,

Скажи мне одну лишь фразу,

Одну лишь, всего одну!

Слова в ней совсем простые,

Но жар их сильней огня.

Скажи мне слова такие —

Скажи, что любишь меня!

1967

Добрый принц

Ты веришь, ты ищешь любви большой,

Сверкающей, как родник.

Любви настоящей, любви такой,

Как в строчках любимых книг.

Когда повисает вокруг тишина

И в комнате полутемно,

Ты часто любишь сидеть одна,

Молчать и смотреть в окно.

Молчать и видеть, как в синей дали,

За звездами, за морями,

Плывут навстречу тебе корабли

Под алыми парусами…

То рыцарь Айвенго, врагов рубя,

Мчится под топот конский.

А то приглашает на вальс тебя

Печальный Андрей Болконский.

Вот шпагой клянется д’Артаньян,

Влюбленный в тебя навеки.

А вот преподносит тебе тюльпан

Пылкий Ромео Монтекки.

Проносится множество глаз и лиц,

Улыбки, одежды, краски…

Вот видишь: красивый и добрый принц

Выходит к тебе из сказки.

Сейчас он с улыбкой наденет тебе

Волшебный браслет на запястье.

И с этой минуты в его судьбе

Ты станешь судьбой и счастьем!

Когда повисает вокруг тишина

И в комнате полутемно,

Ты часто любишь сидеть одна,

Молчать и смотреть в окно…

Слышны далекие голоса,

Плывут корабли во мгле…

А все-таки алые паруса

Бывают и на земле!

И, может быть, возле судьбы твоей

Где-нибудь рядом, здесь,

Есть гордый, хотя неприметный Грэй

И принц настоящий есть!

И хоть он не с книжных сойдет страниц,

Взгляни! Обернись вокруг:

Пусть скромный, но очень хороший друг,

Самый простой, но надежный друг —

Может, и есть тот принц?!

1967

Шаганэ

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

С. Есенин

Ночь нарядно звездами расцвечена,

Ровно дышит спящий Ереван…

Возле глаз, собрав морщинки-трещины,

Смотрит в синий мрак седая женщина —

Шаганэ Нерсесовна Тальян.

Где-то в небе мечутся зарницы,

Словно золотые петухи.

В лунном свете тополь серебрится,

Шаганэ Нерсесовне не спится,

В памяти рождаются стихи:

«В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не мог».

Что же это: правда или небыль?

Где-то в давних, призрачных годах

Пальмы, рыба, сулугуни с хлебом,

Грохот волн в упругий бубен неба

И Батуми в солнечных лучах…

И вот здесь-то в утренней тиши

Встретились Армения с Россией —

Черные глаза и голубые,

Две весенне-трепетных души.

Черные, как ласточки, смущенно

Спрятались за крыльями ресниц.

Голубые, вспыхнув восхищенно,

Загипнотизировали птиц.

Закружили жарко и влюбленно,

Оторвав от будничных оков,

И смотрела ты завороженно

В «голубой пожар» его стихов.

И не для тумана иль обмана

В той восточной лирике своей

Он Батуми сделал Хороссаном —

Так красивей было и звучней.

И беда ли, что тебя, армянку,

Школьную учительницу, вдруг

Он, одев в наряды персиянки,

Перенес на хороссанский юг!

Ты на все фантазии смеялась,

Взмыв на поэтической волне,

Как на звездно-сказочном коне,

Все равно! Ведь имя же осталось:

– Шаганэ!

«В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не мог».

Что ж, они и вправду не открылись.

Ну а распахнись они тогда,

То, как знать, быть может, никогда

Строки те на свет бы не явились.

Да, он встретил песню на пути.

Тут вскипеть бы яростно и лихо!

Только был он необычно тихим,

Светлым и торжественным почти…

Шаганэ… «Задумчивая пери»…

Ну, а что бы, если в поздний час

Ты взяла б и распахнула двери

Перед синью восхищенных глаз?!

Можно все домысливать, конечно,

Только вдруг с той полночи хмельной

Все пошло б иначе? И навечно

Две дороги стали бы одной?!

Ведь имей он в свой нелегкий час

И любовь, и дружбу полной мерой,

То, как знать, быть может, «Англетера»…

Эх, да что там умничать сейчас!

Ночь нарядно звездами расцвечена,

Ровно дышит спящий Ереван…

Возле глаз собрав морщинки-трещины,

Смотрит в синий мрак седая женщина —

Шаганэ Нерсесовна Тальян.

И, быть может, полночью бессонной

Мнится ей, что расстояний нет,

Что упали стены и законы

И шагнул светло и восхищенно

К красоте прославленный поэт!

И, хмелея, кружит над землею

Тайна жгучих, смолянистых кос

Вперемежку с песенной волною

Золотых есенинских волос!..

1969

Стихи о несбывшейся встрече

Я решил сегодня написать

О любви и трепетном свиданье.

Парень будет нервничать и ждать,

Только я не дам ему страдать —

Девушка придет без опозданья.

Щедрым быть – так быть им до конца:

Я, как Бог, смету над ними тучи

И навек соединю сердца!

Пусть твердят, что это редкий случай.

Я сейчас такой наверняка

Оттого, что, веруя сердечно,

Жду в четыре твоего звонка

И хороших слов твоих, конечно.

Ждет и парень, молча прислонясь

К синему газетному киоску.

Вытащил часы в десятый раз

И зажег вторую папироску.

Ничего, всему наступит срок:

Будут звезды и счастливый вечер.

Вот сейчас раздастся твой звонок

И она шагнет к нему навстречу.

Но за часом час ползет вослед,

Свет фонарный заиграл на лужах,

А звонка все нет, все нет и нет…

И на сердце хуже все и хуже…

И во мраке, не смыкая глаз,

Парень ждет и только брови хмурит,

На часы глядит в двухсотый раз

И уже вторую пачку курит.

Эх, дружище, ты меня прости

За мою нескладную затею!

Я ж все к счастью думал привести,

Только сам остужен на пути,

А кривить душою не умею.

Если сердце не в ладу с пером —

Я с собою не играю в прятки.

Знаешь, друг, мы лучше подождем,

Вдруг мы зря тревогу эту бьем,

Вдруг да будет все еще в порядке?!

Новый день по крышам семенит…

Нет, неладно что-то получается,

Видно, потеряв последний стыд,

Телефон предательски молчит

Да еще как будто улыбается.

Что ж, неужто вышло не всерьез

То, что было так светло и ясно?

Неужели все оборвалось

И стихи о счастье понапрасну?!

Пятый день… Десятый день идет…

У любви терпение безмерно:

Днем и ночью парень ждет и ждет,

Ждет упрямо, преданно и верно.

Только сколько на планете зла?

Ничего от счастья не осталось.

Так она к нему и не пришла.

Очевидно, дрянью оказалась.

1969

Слово к мужчинам

У нас сегодня было бы смешно

Решать вопрос о равноправье женщины.

Оно, как говорится, «обеспечено»

И жизнью всей давно подтверждено.

Мы говорим: жена, товарищ, мать.

Мы произносим: равенство, свобода.

И все-таки природа есть природа,

И что-то здесь не надо забывать.

Ведь часто милым сами ж до зари

Мы шепчем: «Зяблик… Звездочка родная!»

А через год, от силы через три,

Все это тихо напрочь забываем.

И вот уже вам просто наплевать,

Что «зяблик» ваш, окончив день рабочий,

Такие тащит сумки, между прочим,

Каких и слон не смог бы приподнять!

И почему ж душа у вас не стынет

И на себя не разбирает злость,

Когда вас в дрему телевизор кинет,

А «звездочка» утюг в прихожей чинит

Иль в кухне заколачивает гвоздь!

А матери, что дарят день-деньской

Нас лаской и заботами своими…

Они не согласятся на покой,

Но и нельзя ж крутиться им порой

Почти в каком-то тракторном режиме!

Да, никакой их труд не испугает.

Все, если надо, смогут и пройдут.

Но нас это навряд ли возвышает,

И я без колебаний утверждаю:

Есть женский труд и есть неженский труд!

Не зря же в нашем лексиконе есть

Слова или понятие такое,

Как «рыцарство», или «мужская честь»,

Иль попросту «достоинство мужское»!

Нет, ведь не скидка женщине нужна,

А наша чуткость в счастье и кручине.

И если нету рыцарства в мужчине,

То, значит, просто грош ему цена!

И я к мужчинам обращаю речь:

Давайте будем женщину беречь!

1970

Вечная красота

Устав от грома и чада,

От всей городской тесноты,

Человеку порою надо

Скрыться от суеты.

И степи любя, и воды,

Ты все-таки верь словам,

Что лес – это «храм природы».

Лес – он и вправду храм!

И нету на свете средства,

Дающего больше сил.

Ведь с самого малолетства

Он нас красоте учил.

С малиной, с речонкой узкой,

С травами до небес,

Разлапистый, русский-русский,

Грибной и смолистый лес.

В июньское многоцветье

Кинувшись, как в волну,

Скрытый от всех на свете,

Вслушайся в гул столетий

И мягкую тишину.

Взгляни, как рассвет дымится,

Послушай, как синь лесов

Проворней, чем кружевницы

Плетут, расшивают птицы

Трелями всех тонов.

Между кустов склоненных

Паук растянул антенну

И ловит завороженно

Все голоса вселенной.

На рыжем листе букашка

Смешно себе трет живот,

Шмель гудит над ромашкой,

Как маленький самолет.

А в небе, чуть слышный тоже,

Сиреневый хвост стеля,

Летит самолет, похожий

На крохотного шмеля.

И вновь тишина такая,

И снова такой покой,

Что слышно, как пролетает

Листик над головой…

Клены прямые, как свечи,

Стоят перед стайкой ив,

Лапы друг другу на плечи

Ласково положив.

От трав, от цветов дурманных

Почудится вдруг порой,

Что можешь, став великаном,

Скатать, как ковер, поляну

И взять навсегда с собой.

Волшебный снегирь на ветке

С чуть хитроватым взглядом

В красной тугой жилетке

Сидит и колдует рядом.

И вот оживают краски,

И вот уже лес смеется.

За каждым кустом по сказке,

И в каждом дупле – по сказке,

Аукнись – и отзовется…

Как часто в часы волнений

Мы рвемся в водоворот,

Мы ищем людских общений,

Сочувствия, утешений

Как средства от всех невзгод.

А что, если взять иное:

Стремление к тишине.

Душе ведь надо порою

Остаться наедине!

И может, всего нужнее

Уйти по тропе туда,

Где жаром рябина рдеет

И в терпком меду шалфея

Звенит родником вода;

Туда, где душе и глазу

Откроется мудрый мир

И где на плече у вяза

Волшебный поет снегирь.

1970

О скверном и святом

Что в сердце нашем самое святое?

Навряд ли надо думать и гадать.

Есть в мире слово самое простое

И самое возвышенное – Мать!

Так почему ж большое слово это,

Пусть не сегодня, а давным-давно,

Но в первый раз ведь было кем-то, где-то

В кощунственную брань обращено?

Тот пращур был и темный, и дурной

И вряд ли даже ведал, что творил,

Когда однажды взял и пригвоздил

Родное слово к брани площадной.

И ведь пошло же, не осело пылью,

А поднялось, как темная река.

Нашлись другие. Взяли, подхватили

И понесли сквозь годы и века…

Пусть иногда кому-то очень хочется

Хлестнуть врага словами, как бичом,

И резкость на язык не только просится,

А в гневе и частенько произносится,

Но только мать тут все-таки при чем?

Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова,

И все же трудно попросту понять,

Что слово «мат» идет от слова «мать»,

Сквернейшее от самого святого!

Неужто вправду за свою любовь,

За то, что родила нас и растила,

Мать лучшего уже не заслужила,

Чем этот шлейф из непристойных слов?!

Ну как позволить, чтобы год за годом

Так оскорблялось пламя их сердец?!

И сквернословам всяческого рода

Пора сказать сурово наконец:

Бранитесь или ссорьтесь как хотите,

Но не теряйте звания людей:

Не трогайте, не смейте, не грязните

Ни имени, ни чести матерей!

1970

Весенняя песня

Гроза фиолетовым языком

Лижет с шипеньем мокрые тучи.

И кулаком стопудовым гром

Струи, звенящие серебром,

Вбивает в газоны, сады и кручи.

И в шуме пенистой кутерьмы

С крыш, словно с гор, тугие потоки

Смывают в звонкие водостоки

Остатки холода и зимы.

Но ветер уж вбил упругие клинья

В сплетения туч. И усталый гром

С ворчаньем прячется под мостом,

А небо смеется умытой синью.

В лужах здания колыхаются,

Смешные, раскосые, как японцы.

Падают капли. И каждая кажется

Крохотным, с неба летящим солнцем.

Рухлядь выносится с чердаков,

Забор покрывается свежей краской,

Вскрываются окна, летит замазка,

Пыль выбивается из ковров.

Весна даже с душ шелуху снимает:

И горечь, и злость, что темны, как ночь,

Мир будто кожу сейчас меняет.

В нем все хорошее прорастает,

А все, что не нужно, долой и прочь!

И в этой солнечной карусели

Ветер мне крикнул, замедлив бег:

– Что же ты, что же ты в самом деле,

В щебете птичьем, в звоне капели

О чем пригорюнился, человек?!

О чем? И действительно, я ли это?

Так ли я в прошлые зимы жил?

С теми ли спорил порой до рассвета?

С теми ли сердце свое делил?

А радость-то – вот она – рядом носится,

Скворцом заливается на окне.

Она одобряет, смеется, просится:

– Брось ерунду и шагни ко мне!

И я (наплевать, если будет странным)

Почти по-мальчишески хохочу.

Я верю! И жить в холодах туманных,

Средь дел нелепых и слов обманных,

Хоть режьте, не буду и не хочу!

Ты слышишь, весна? С непогодой – точка!

А вот будто кто-то разбил ледок, —

Это в душе моей лопнула почка,

И к солнцу выпрямился росток.

Весна! Горделивые свечи сирени,

Солнечный сноп посреди двора,

Пора пробуждений и обновлений —

Великолепнейшая пора!

1970

Главная встреча

Фонарь в ночной реке полощет бороду.

Дрожит рекламы розовая нить.

Давай пойдем вдвоем с тобой по городу

И будем много, много говорить!

Пусть пары по скамеечкам ютятся,

Целуясь между слов и между фраз,

А мы с тобой не станем целоваться,

Нам это все не главное сейчас.

Нам, может быть, важнее в этот вечер

Раскрыть себя друг другу до конца.

Как жили мы до первой нашей встречи

И чем горели души и сердца.

Ни светлое не спрячем, ни дурное,

Все увлеченья, каждый жест и взгляд,

Все что ни есть – решительно откроем,

Пусть даже будет что-то и такое,

О чем порой другим не говорят…

Не любопытства ради, нет, не ради!

А потому, и только потому,

Что искра лжи, сокрытая в засаде,

Потом пожаром прорезает тьму.

Все нараспашку, настежь, как в полет!

Чтоб ни соринки, ни единой фальши!