Отделы

– Скажите, ваши аналитики и теоретики всерьёз кропают подобное?

Траутманн прищурился, вчитываясь в название эссе.

– О, та-та, ошень люпопытное исслетофание. Unbezahlbar^[14] токумент. Сотершит все неопхотимые отфеты.

– Ответы на что?

– Ну как ше? Пошему происхотят паратоксы фремени, которые мы постоянно наплютаем. Расве вы никокта с ними не darauf gestoßen^[15]? Самые простые, inländisch^[16] случаи, снакомые всем…

О’Салливан пожал плечами и покачал головой, показывая, что не понимает, о каких бытовых случаях идёт речь.

– Претстафьте, што у вас стоит на плите Pfanne^[17] с пульоном и вы сопираетесь фарить суп. Мошете профести эксперимент хоть сафтра. Стелайте дфе попытки: с отной и той ше Pfanne, с отним и тем ше количастфом воды, отними и теми ше инкретиентами и на огне отинаковой интенсифности. Но ф первом случае стойте, не отхотя от плиты, а во фтором пропуйте што-нипуть телать parallel zur^[18]. Например, потметайте пол или мойте посуту. При рафных исхотных танных во фтором случае Pfanne сакипит быстрее и ваш суп убешит. Если ше бутете слетить, варево сакипит намноко посше – в этом вам помошет упетиться люпой кронометр. И такое мошно наплютать с чем укотно – кипятите кофе, шарьте котлеты, пеките пирок…

Слушая Траутманна, О’Салливан поймал себя на мысли о том, что в экспериментах нет нужды. Немец был абсолютно прав, с подобной нелинейностью времени и впрямь сталкивался каждый. Сколько раз сам Киран с ругательствами врывался на кухню, обжигаясь снимал с огня кастрюлю или кофейник и протирал тряпкой старенькую плиту, пока то, что убежало, не засохло.

– Завидую я вам, – сказал он, косясь на напарника, – можете позволить себе сколько угодно рассуждать и фантазировать об отвлечённых понятиях… У нас не так. Каждый визит sidhe в наш мир оборачивается жертвой. От такого при всём желании не отвлечёшься. Ни в чём неповинные люди оказываются не в том месте и не в то время. Им не везёт и они привлекают к себе внимание «маленького народца». Люди, которые могли бы ещё жить и жить, превращаются в пустую оболочку, из которой высосали жизнь, а затем просто выбросили вон… Всякий раз думая об этом, я не могу не сетовать на чудовищную несправедливость происходящего…

Киран невольно задумался о деле О’Холлорана, мысленно вернувшись в то время. Он тогда только-только начал стажироваться у О’Мэлли и это было его самое первое дело. Старина О’Мэлли тогда находился в самом расцвете сил; лет ему было чуть больше, чем сейчас Кирану…

Патрик О’Холлоран служил полицейским инспектором в графстве Лимерик и был не таким, как большинство провинциальных полицейских в Ирландии. Те только рады сбагрить кому-нибудь трудное и запутанное дело. Обычно, когда к ним приходят агенты из отделов, проблем не возникает. А О’Холлоран, вопреки ожиданиям, оказался другим – не в меру ретивым и на редкость упрямым. Он во что бы то ни стало хотел сам докопаться до истины. Его любопытство и его самонадеянность его и сгубили.

С тех пор прошло почти двадцать лет, но О’Салливан до сих пор помнил этого строптивого инспектора, решившего утереть нос столичным выскочкам, каковыми он считал агентов «Сигмы». Старина О’Мэлли в тот раз дал маху – никакой имидж строгих костюмов не помог воздействовать на инспектора, тот всё равно поступил по-своему, несмотря на строжайший запрет. Да, бывает и такое…

Проведя всю ночь в дороге, агенты, как и рассчитывал О’Салливан, прибыли на место ранним утром следующего дня, когда даже петухи на окрестных фермах ещё спали. Местность выглядела, как и двадцать лет назад – поля и фермы, фермы и поля. Типичная для южного Лимерика сельская глушь. Просёлочная дорога в столь ранний час была совершенно пуста.

С утра неожиданно распогодилось, на ясном небе не было ни облачка. Дул лёгкий ветерок, насыщенный утренней прохладой. Но поскольку это была Ирландия, погода в течение дня запросто могла испортиться… О’Салливан вспомнил прочитанное эссе. Очевидно темперамент ирландцев как-то особенно быстро превращал хорошую погоду в плохую. Или наоборот, не умел надёжно преобразовать плохую погоду в хорошую. С ума можно было сойти от подобных идей!

Траутманн первым вылез из машины и потянулся, разминая кости и суставы. О’Салливан сверил по навигатору указанные директором координаты GPS.

– Это вон там, – сориентировался он, – в поле.

– Странно, што местные шители ещё не опнарушили тело, – заметил немец. – Наферняка тут у фсех сопаки, которые долшны были почуять нелатное…

– Собаки, кстати, не реагируют на sidhe, – возразил О’Салливан. – Те возвращают жертву, когда начинает темнеть. В подобных местах люди постарше уже ложатся спать, потому что назавтра им с ранья вставать, а молодые сбиваются в компании и отправляются в ближайший бар. По полям в это время могут хоть черти скакать, на них никто не обратит внимания. А вот наши спутники засекают возвращенца, потому что тот ещё жив и создаёт тепловую сигнатуру. Обычно нам хватает времени, чтобы прибыть на место ранёхонько, вот как сейчас, и забрать тело без свидетелей. Всё-таки Ирландия – относительно небольшой остров.

– Знашит тля фсех О’Холлоран и далше бутет сшитатся пропафшим бес вести? – ужаснулся Траутманн. – Nicht gut^[19]. Вы не щадите его ротных и плиских.

– Почти двадцать лет прошло, – хмуро ответил О’Салливан, которому не нравилось оправдываться. – Его родные и близкие уже смирились с потерей. Не щадить их – означало бы вновь разбередить старые раны.

Он пересёк обочину и подошёл к проволочной изгороди, отделявшей частные фермерские владения от государственной дороги. Изгородь была примерно по грудь взрослому человеку. Конкретно это поле, судя по всему, предназначалось в качестве пастбища для крупного рогатого скота. Ветер колыхал верхушки трав и они перекатывались волнами, словно зелёное море. Брюки агента моментально намокли от росы.

Тело О’Холлорана лежало буквально в нескольких ярдах за изгородью. Его можно было разглядеть в траве, только если хорошенько вглядеться. О’Салливан выглядел мрачнее тучи, когда указывал на него напарнику:

– Формально sidhe никого не убивают. Все их жертвы возвращаются из «гостей» живыми и из последних сил пытаются доползти до цивилизации, до людей, до жилья. В каких-то единичных случаях им это, бывает, удаётся, но обычно жизнь покидает их гораздо раньше.

Траутманн подошёл поближе к изгороди и уставился на раскинувшегося в траве полицейского инспектора. От нескрываемого любопытства продолговатое лицо немца вытянулось ещё сильнее.

– Нам мошно к нему прикасаться? – спросил он почему-то шёпотом.

– Конечно можно, он же не чумной, а всего лишь мёртвый. – О’Салливан начал перелезать через ограду. – Заберём его с собой и передадим нашим экспертам, пускай изучают. Должен же, чёрт возьми, хоть кто-нибудь наконец вытрясти из этих тел нечто, что помогло бы отделу приблизиться к разгадке тайн sidhe!

Не обращая внимания на утреннюю росу, намочившую его костюм, агент О’Салливан прошёл сквозь высокую траву к телу, ухватил его за руки и волоком потащил к ограде. Руки окоченевшего инспектора оказались весьма кстати вытянуты вперёд – перед смертью он изо всех сил полз к ограде, возможно, услышав шум автомобиля на дороге.

– Стойте там, где стоите, агент Траутманн, – пыхтя от натуги, произнёс О’Салливан. – Я передам вам тело отсюда, вы с той стороны подхватите и мы вдвоём перекинем его через ограду.

– Tatsächlich feldarbeit^[20], – пробормотал Мориц Траутманн.

Крякнув, О’Салливан приподнял инспектора за плечи и попытался закинуть на ограду. Траутманн с противоположной стороны схватил за локти и потянул тело на себя. Ирландец поднял ноги, после чего труп инспектора перевалился через проволоку и тяжело шмякнулся на землю.

– В машине лежат мешки для трупов, принесите один, – попросил О’Салливан и полез обратно через ограду. Столбик в этом месте не выдержал и накренился, проволока слегка провисла.

Траутманн принёс мешок и отдал О’Салливану. Пока тот разворачивал и расправлял его на земле, немец с лёгкой гримасой брезгливости перевернул тело инспектора на спину.

– Meine Heilige^[21]! – воскликнул он, не удержавшись. – По нему не скашешь, што он пропатал тфатцать лет. Выклятит как на послетнем фото ис личного тосье. Долшен приснаться, акент О’Саллифан, витеть это сопстфенными гласами – не то ше самое, што читать оп этом ф токументах.

– Так только кажется, – ответил О’Салливан, укладывая руки мёртвого инспектора вдоль тела, чтобы оно поместилось в мешок. При этом закостеневшие суставы и сухожилия издавали омерзительный хруст. – Изнутри этот парень окажется старой-престарой развалиной, помяните моё слово. Если будет желание, поприсутствуйте на вскрытии – сами убедитесь.

– Нет-нет, danke^[22], – побледнел Траутманн. – Я не болшой люпитель фсех этих фисиолокических потропностей. Поферю на слофо.

Вдвоём уложив тело в мешок, агенты подняли его и погрузили в машину. Вокруг по-прежнему не было видно ни души.

О’Салливан отряхнул руки.

– Сейчас в распоряжении отдела имеются спутники, способные разглядеть на земле мелкую монету, причём во всех оптических диапазонах. Искать возвращенцев теперь довольно легко. Вы даже не представляете, сколько хлопот, беготни и геморроя было в нашей работе в прежние времена…

Мориц Траутманн с надеждой всмотрелся вдаль – предположительно в том направлении, откуда отчаянно полз умиравший О’Холлоран.

– Их ше там сейшас нет? – спросил он с робкой надеждой, не сильно рассчитывая на положительный ответ.

О’Салливан понял, что имеет в виду его новый напарник.

– Нет, агент Траутманн, круги на полях появляются только тогда, когда sidhe забирают свою жертву. – Он подошёл к водительской дверце. – Обратно поведу я. Садитесь и давайте скорее уберёмся отсюда…

Он не мог упрекнуть немца в страстном желании хоть одним глазком увидеть причудливый след кратковременного пребывания в нашем мире визитёров неизвестно откуда, из какой-то невообразимой реальности. Будучи молодым, в самом начале своей работы, он страдал точно таким же любопытством, пока не осознал, что в его работе ничего любопытного на самом деле нет, а есть лишь погибшие жертвы и их несчастные, разрушенные семьи…

Траутманн занял место на пассажирском сидении. О’Салливан развернул машину и покатил обратно в Дублин. В отличие от напарника, ему не требовался навигатор.

Папка с делом О’Холлорана лежала рядом. Немец взял её и принялся сосредоточенно разглядывать фотографии кругов, сделанные с воздуха.

– Если бы люди во всех ситуациях чётко выполняли наши требования, многих проблем удалось бы избежать, – печально констатировал О’Салливан. – Любого джинна без труда можно удержать в бутылке, если никто не создаёт тебе помех. Но иногда попадаются довольно упрямые и своенравные типы, считающие себя обязанными во всех случаях поступать по-своему. А уж если такой упрямец родился ирландцем, это ещё хуже…

Траутманн, который успел ознакомиться с делом О’Холлорана лишь в общих чертах, с интересом слушал О’Салливана.

– Где-то лет за тридцать до исчезновения инспектора в этих же краях пропал некто Шейн О’Грэди…

* * *

В свой выходной день инспектор О’Холлоран позволял себе поспать чуточку подольше. Его жена Карен, привыкшая просыпаться без будильника, в такие дни старалась тихонечко выбраться из постели, чтобы ненароком не разбудить мужа. Она шла на кухню, готовила себе и детям завтрак, варила кофе. Если дети с утра начинали шуметь, то запросто получали от матери поджопник.

В тот злополучный день сон инспектора был прерван внезапным и ранним телефонным звонком, не сулившим ничего хорошего. Звонил капитан, а на памяти инспектора капитан никогда и никому не звонил по выходным.

– У меня для тебя неприятное известие, Патрик, – услышал инспектор в трубке. – Ты, наверно, в курсе, что на носу выборы? В преддверии этого знаменательного события департамент внезапно озаботился раскрываемостью. Мы получили чёткие указания поднять и доследовать все висяки за чёрт знает сколько лет. Так что твой выходной отменяется. Поскольку ты у меня один из лучших, Патрик, а может и САМЫЙ лучший, то наиболее тухлый висяк достаётся тебе. Ты уж не обессудь…

– Спасибо, капитан! – О’Холлоран хотел, чтобы это прозвучало саркастически, но от неожиданности, да ещё спросонья, сарказма не получилось.

– У меня связаны руки. Надеюсь, ты понимаешь? – Чувствовалось, что капитан испытывает не больше удовольствия от происходящего, чем инспектор.

– И что же за тухлый висяк мне достался? – полюбопытствовал О’Холлоран.

– Дело Шейна О’Грэди, – ответил капитан. – Жду тебя в участке.

Ни о каком Шейне О’Грэди инспектор не слыхивал, видно дело было настолько тухлым, что его спрятали в самом дальнем конце архива.

Приехав на работу и пролистав тонюсенькую папку с пожелтевшими листами, инспектор узнал, что, когда он только-только родился, в Лимерике проживал некий тип по имени Шейн О’Грэди. Его «послужной список» свидетельствовал, что к двадцати с небольшим годам Шейн уже неоднократно привлекался за драки, пьяные дебоши, мелкое воровство и оскорбления в адрес представителей власти. Фотография демонстрировала здоровенного верзилу с широкими плечами и маленькой головой.

И вдруг, буквально в одночасье, этот уличный гопник изменился, словно персонаж какой-нибудь киношной мелодрамы. Опрошенные родственники и друзья в один голос твердили, что Шейн втюрился в фермерскую дочку Шиван О’Коннелл, порвал с прежней жизнью и укатил со своей зазнобой на ферму, где остался работать на её семью. С антисоциальным поведением было покончено, Шейн превратился в законопослушного трудягу-католика и вскоре О’Коннеллы согласились на его свадьбу с Шиван.

Семейная идиллия не продлилась больше нескольких месяцев. Шиван уже находилась в положении, ждала ребёнка. И вот однажды разразилось ненастье. С моря налетел циклон, небо почернело, среди туч вовсю сверкали молнии, а раскаты грома грохотали так, что в окнах дрожали стёкла.

Шейн что-то делал на чердаке. Вдруг он спустился, заявив, что увидел в поле что-то странное – то ли свет, то ли вспышку, он не мог толком объяснить, – быстро собрался и ушёл. На своей земле О’Коннеллы выращивали ячмень и овёс. Скорее всего Шейн испугался, что молния подожгла посевы.

Это был последний раз, когда Шейна О’Грэди видели живым. Он ушёл в поле и не вернулся. Примерно через полчаса после его ухода хлестнул крупный ливень, настоящий потоп, то и дело переходящий в град. Из-за него полиция, искавшая Шейна несколько дней подряд, не могла использовать служебных собак – град и ливень смыли все следы. А без ищеек поиски ничего не дали, Шейн О’Грэди как сквозь землю провалился.

Полиция тонко намекнула убитой горем Шиван, что, вероятно, её благоверный вовсе не был таким уж примерным семьянином, каким старался выглядеть. Прежний нрав взял своё и Шейн по-тихому улизнул из дому, чтобы вернуться к привычной жизни – только не в Ирландии, а где-нибудь ещё. В Белизе или в Новой Зеландии… Искать его теперь можно где угодно, хоть до скончания времён.

Вскоре Шиван родила двойню и О’Коннеллы нашли утешение в заботах о малышах. А вот у городской родни О’Грэди подобного утешения не оказалось и они с тех пор принялись регулярно бомбардировать полицейский департамент жалобами на бездействие сотрудников и требованиями найти их «мальчика».

Иногда кто-нибудь из следователей направлял запросы в США, Канаду, Британию или Австралию, но всё без толку, ни в одной из англоязычных стран Шейн не объявлялся. Больше полиция ничем не могла помочь, дело О’Грэди так и пылилось в архиве, пока не попало в руки О’Холлорану.

Версию об убийстве О’Грэди никто и никогда всерьёз не рассматривал, потому что не было найдено ни тела, ни крови, ни фрагментов одежды или следов борьбы. Все понимали, что здоровяк О’Грэди с его-то пудовыми кулаками вряд ли позволил бы кому-то себя убить без борьбы. Учитывая его прошлое, все просто решили, что семейная жизнь и честный труд до смерти надоели Шейну и он сбежал на другой конец света, чтобы там опять взяться за старое.

В то, что их «мальчик» скорее всего похищен и убит, а полиция ни черта не делает и старается наоборот всё замять, верили лишь городские родственники Шейна, не прекращавшие атаковать департамент.

Когда О’Холлоран ознакомился с небогатым набором подробностей, ему пришлось согласился: это и впрямь был самый тухлый в мире висяк. Однако руководство требовало результатов, так что хочешь не хочешь, а заняться висяком пришлось. Выходной оказался безнадёжно испорчен.

Первым делом инспектор навестил О’Коннеллов и большой радости его визит никому не доставил. После исчезновения Шейна дела О’Коннеллов шли не особо хорошо, ферму трудно было назвать преуспевающей.

Шиван предстала перед инспектором погрузневшей и погрустневшей женщиной, совсем не похожей на саму себя в молодости, если верить фотографиям на каминной полке. Их с Шейном дети – молодые веснушчатые мужчины с ярко-рыжими копнами волос, сами уже были мужьями и отцами. Они продолжали семейное дело и изо всех сил пытались привести дела в порядок, вытащить ферму из той задницы, в какую она постепенно погружалась.

Состарившиеся родители Шиван страдали от Альцгеймера. Миссис О’Коннелл вообще не могла говорить при упоминании зятя – то бессвязно что-то причитала, то просто молча лила слёзы. Мистер О’Коннелл оказался разговорчивее, да только пользы в том было мало. Старик путался в показаниях, утверждал сперва одно, а через минуту совсем другое, мог на середине фразы забыть, о чём хотел сказать, мог превозносить зятя до небес и тут же признавался, как ему хотелось излупить Шиван за такой выбор, а самого Шейна хорошенько угостить из дробовика…

Инспектор слушал эти мутные старческие излияния и не мог отделаться от страшного подозрения. Может все хвалебные слова в адрес Шейна – просто дань вежливости бесследно исчезнувшему человеку и одновременно попытка усыпить бдительность полиции? Что, если это всё враньё и О’Грэди вовсе не был пай-мальчиком, а жизнь с ним вовсе не была идиллией? Если его дикий и необузданный нрав начал проявляться здесь, на ферме? Если он начал регулярно бить Шиван, хамить соседям, запугивать тестя с тёщей? Что тогда? В городе подобное поведение могло бы сойти ему с рук, но здесь-то не город, здесь живут суровые фермеры, брутальные мужики, которые вряд ли стали бы терпеть дерзкого молодчика. Возможно, О’Коннеллы с друзьями просто хотели его проучить, но дело зашло слишком далеко и Шейн в итоге скопытился?

Так О’Холлоран, неожиданно для самого себя, принял версию убийства. Либо в одиночку, либо в сговоре с кем-то из соседей, О’Коннеллы прикончили Шейна и затем избавились от тела. Не все фермеры в этих краях выращивают злаки, кто-то разводит крупный рогатый скот, а кто-то свиней. Известно, что свиньи – чертовски прожорливые и всеядные твари, с удовольствием сожрут что угодно, хоть бы даже и человека. Всего несколько свиней могли избавить убийц от тела О’Грэди за считанные минуты.

Оставив О’Коннеллов на время в покое, инспектор начал разъезжать по округе, задавать вопросы и собирать информацию. С момента исчезновения Шейна прошло немало времени, но его ещё многие помнили и все отзывались о нём хорошо. Однако, О’Холлоран уже сомневался, можно ли этим показаниям верить. Он подозревал, что соседи по привычке заводят старую песню, чтобы поскорее отделаться от назойливого копа.

Для начала нужно было выяснить, кто из местных мог тридцать лет назад держать свиней. Но прежде, чем инспектор приступил к делу, произошло нечто невероятное – событие, всколыхнувшее всю округу и заставившее О’Холлорана полностью пересмотреть свою версию. Тело О’Грэди было найдено работниками одной из ферм, целым и невредимым, в той же самой одежде, в какой он когда-то пропал.

Именно это небывалое событие подстегнуло азарт инспектора и он поклялся во что бы то ни стало раскрыть тухлый висяк.

Оказалось, что сохранилась не только одежда, сам О’Грэди выглядел точь-в-точь как в день исчезновения, т. е. на двадцать с небольшим лет. Их с Шиван дети и то теперь выглядели старше.

О’Холлоран вызвал судмедэксперта и потребовал определить, не подвергалось ли тело заморозке. Шейн мог настолько хорошо сохраниться лишь в одном случае – если его все эти годы продержали в морозильнике. Наверняка держали бы и дальше, да тут заявился он, О’Холлоран, начал вынюхивать, задавать вопросы – вот ему и подкинули тело. Нарочно, в насмешку. Дескать, поломай-ка голову, раз ты такой умный.

Это означало, что убийца О’Грэди ещё жив и ни в грош не ставит инспектора. Так же это означало, что убийца – кто-то из местных. Поэтому Патрик запросил в окружном суде ордер на обыск всех окрестных ферм, чтобы найти морозилку надлежащих размеров. Таковая вполне могла найтись в чьём-нибудь животноводческом хозяйстве.

А вот дальше началось что-то совершенно невероятное. Судмедэксперт не подтвердил версию инспектора о заморозке. По его словам, Шейн О’Грэди был жив-здоров всего несколько часов назад. Если бы Патрик лично не был знаком с многоуважаемым специалистом, он бы заподозрил сговор. Однако изучение останков было проведено по всем правилам, не придерёшься.

Выводы экспертизы не укладывались в голове. Как это Шейн мог ещё вчера быть жив, если пропал три десятилетия назад и даже если бы вдруг вернулся, то выглядел бы сейчас как Шиван, а не моложе собственных детей…

На этом сюрпризы не закончились. Вскрытие показало, что изнутри О’Грэди чудовищно стар, старше даже, чем старики О’Коннеллы. Все его ткани и органы были до того изношены, как если бы он был долгожителем из книги рекордов Гиннесса, прожившим без малого сто двадцать лет.

Чутьё подсказывало инспектору, что он стоит на пороге какой-то невероятной и непостижимой тайны. Судмедэксперт был не в силах ему помочь. Чисто теоретически он мог допустить ускоренное старение, так называемую прогерию или синдром Вернера, однако с оговоркой, что во всех описанных случаях этого заболевания старение затрагивает и внутренние органы, и внешность. Никогда такого не было и быть не может, чтобы изнутри человек состарился, а снаружи выглядел как огурчик. Кроме того, будь у Шейна О’Грэди прогерия, он бы даже до свадьбы не дожил, не то что до вчерашнего дня.

Синдром ускоренного старения, если он действительно есть, наблюдается с самого раннего детства. Он не «включается» внезапно, ни с того, ни с сего, в зрелом возрасте. Страдающие им люди никогда не выглядят здоровыми и полноценными, а вот Шейн до исчезновения был как раз таки здоровым и полноценным детиной. Больной прогерией просто физически не смог бы участвовать в стольких пьянках и драках, в скольких участвовал городской гопник О’Грэди. Человек с прогерией не будет пользоваться успехом у прекрасного пола, а про Шейна и этого нельзя было сказать, подтверждением чему является безумно влюбившаяся в него Шиван О’Коннелл…

Озадаченный не меньше инспектора, судмедэксперт в конце концов умыл руки. Послушать его, так случившееся вообще было невозможно, оно противоречило всем известным принципам медицины и биологии. «Если б я сам не увидел это собственными глазами, я бы ни за что не поверил, что такое возможно», – заявил он напоследок О’Холлорану.

Но даже разгадай инспектор загадку, почему О’Грэди состарился только изнутри, всё равно оставался вопрос, где тот пропадал последние тридцать лет?

Каким-то образом слухи просочились наружу, хотя О’Холлоран отчаянно старался держать всё в тайне. Известие о возвращении Шейна обрушилось на О’Коннеллов как гром среди ясного неба. Они понятия не имели, что являлись главными подозреваемыми в убийстве. Инспектору нужно было что-то сказать им, а он не знал что.

Тут-то на сцене и появились агент Дэрмод О’Мэлли и начинающий стажёр Киран О’Салливан из отдела «Сигма». В ту пору своевременное и быстрое реагирование на случаи возврата было делом непростым. Агенты почти никогда не поспевали вовремя, к их приходу обычно уже разлеталась некоторая шумиха. Однако у них были совершенно немыслимые полномочия и когда они называли номер спецпротокола, подтверждающего эти полномочия, возразить им никто уже не мог. А самое главное, они никому ничего не обязаны были объяснять.

Судмедэксперт получал зарплату от государства и обязан был исполнять все указания его представителей. Ему пришлось второпях состряпать новый отчёт, липовый, гласивший, что найденное в поле тело – это вовсе никакой не О’Грэди, это неизвестный эмигрант, бомж. Настоящий отчёт агенты изъяли вместе с телом Шейна и взяли с судмедэксперта подписку о неразглашении. Терять работу судмедэксперту не хотелось и он безропотно пошёл на служебный подлог – «во имя национальной безопасности».

Капитан, начальник О’Холлорана, был безмерно рад тому, что правительственные агенты избавили его от дела О’Грэди. Ведь это означало, что теперь одним тухлым висяком меньше, а значит меньше и головной боли. Он надавил на инспектора и заставил его передать агентам все материалы по этому делу, подписать заключение о бомже-эмигранте и отправляться навёрстывать пропущенный выходной.

Вот тогда-то Патрик О’Холлоран и показал свой строптивый ирландский характер. Он закатил скандал и наотрез отказался расстаться с делом О’Грэди. Ему было плевать на полномочия и спецпротокол, он хотел докопаться до правды, хотел разгадать секрет фермерского зятя и искренне не понимал, почему всем остальным на это плевать.

В конце концов капитану пришлось пригрозить ему отставкой или пожизненным переводом в уличные регулировщики – только тогда О’Холлоран сдался. Да и то, как потом выяснилось, не совсем. Материалы-то он отдал, только предварительно снял себе копии.

После этого инспектор взял отпуск за свой счёт, разругался с Карен, не понимавшей его одержимости делом О’Грэди, и уехал куда-то, никому не сказав, куда.

Дэрмоду О’Мэлли упрямый инспектор не понравился. Он сравнил его с прекрасно натасканной охотничьей собакой, которая взяла след и ни за что с него не сойдёт, пока не настигнет добычу. Опытный агент хорошо понимал, что инспектор непременно проявит ненужную инициативу и это ничем хорошим не закончится. Перед самым отъездом О’Холлорана он позвонил к нему домой для серьёзного разговора. О’Мэлли грозил, упрашивал, увещевал, он призывал инспектора доверять государству, которому тот служит. Гриф секретности, говорил он, присваивается чему-либо не просто так, на это всегда есть веские основания. Он напирал на служебный долг и верность присяге, на обязанность подчиняться системе, у которой ты берёшь зарплату, должности и звания.

О’Холлоран молча выслушал О’Мэлли и ничего ему не ответил, а после уехал. Он вернулся к О’Коннеллам и поведал им обо всём. Едва Шиван и её дети узнали, что в поле действительно был найден их муж и отец и что государство намерено утаить правду, они предоставили инспектору комнату для бессрочного проживания, дали добро на любые действия и лично обошли всех соседей с просьбой оказать О’Холлорану помощь в его неофициальном расследовании. Сельские жители кажутся недалёкими и неуклюжими увальнями, но упаси тебя бог их разозлить. Когда фермеры услышали, что в деле Шейна есть неувязки и что какие-то правительственные агенты заставили полицию прекратить расследование, они предоставили инспектору неограниченный доступ в свои владения и готовы были отвечать на любые его вопросы.

Поддержка жителей воодушевила О’Холлорана. Мысленно послав к чёрту всех агентов и все секретные отделы, инспектор намеревался раскрыть дело в одиночку, после чего либо припереть капитана к стенке, либо передать все материалы в СМИ и будь что будет.

Этим своим расследованием он занимался ровно пять дней, а на шестой внезапно исчез, как и Шейн О’Грэди когда-то. Последними его видели двое подростков, Пэт Джиллиган и Эван Гэллоуэй, влюблённая парочка, искавшая среди полей уединения, чтобы всласть пообжиматься подальше от взрослых.

По их словам, инспектор выглядел странно. Он шёл с каким-то отрешённым и оторопелым видом, пристально уставившись в землю и высоко задирая ноги при каждом шаге, словно шёл не по земле, а по какой-то невидимой субстанции и тщательно прикидывал, куда ему ставить ногу.

Шёл он вглубь поля…

Подростки были заняты друг другом. Они просто посмеялись над чудиком и тут же про него забыли – вплоть до того момента, когда им пришлось давать показания агенту О’Мэлли…

* * *

– В тот раз я впервые увидел фигуру на поле, – сказал О’Салливан, показывая на снимки, разложенные на коленях у Траутманна. – Вот эту самую фигуру. О’Мэлли подозревал, что инспектор непременно выкинет какой-нибудь фокус. Едва стало известно о его пропаже, мы взяли служебный чёрный вертолёт без опознавательных знаков – стандартный вид транспорта, которым в те времена пользовались все отделы, – и сразу же осмотрели с воздуха все тамошние поля. Предчувствие не обмануло старину О’Мэлли. Стоило нам увидеть круги, мы сразу догадались о незавидной судьбе инспектора. Sidhe выбрали его следующей жертвой, завлекли к себе «в гости» и теперь сам чёрт не разберёт, когда они решат его вернуть…

Пока О’Салливан рассказывал трагическую историю своенравного инспектора, агенты преодолели немалую часть пути. Им пришлось остановиться на заправке в городке под названием Роскрей. Там же имелась и закусочная.

– Мошет заотно поетим? – предложил Траутманн и О’Салливан не стал возражать – давно не евши, агенты испытывали зверский голод. Секретную папку они на всякий случай взяли с собой.

В закусочной ирландец на правах местного жителя заказал им с напарником самые обычные сытные блюда – свиной стейк с картофелем, десерт и кофе, крепкий кофе – потому что агенты не спали уже больше суток.

– Ich habe bemerkt, dass^[23] фикура, остафленная на полье, не просто крук, она слошнее, – сказал Траутманн, жадно расправляясь со стейком.

О’Салливан пожал плечами.

– Иногда бывают и одиночные круги. Иногда концентрические спирали, иногда что-то, похожее на гантель. Но чаще всего мы находим сложные конфигурации из нескольких кругов различного диаметра…

Он подождал, пока официантка, снующая между столиков, пройдёт мимо, после чего извлёк из папки одну из чёрно-белых фотографий.

– Вот фигура с места исчезновения О’Холлорана. Она ориентирована строго по оси север-юг. Вы можете видеть по центру большой круг, ярдов сто в поперечнике. С юго-запада и юго-востока к нему примыкают под углом сто двадцать градусов друг к другу две связки постепенно уменьшающихся кругов, как бы нанизанных на одну ось. Третья связка кругов примыкает с севера и состоит из ещё двух кругов меньшего радиуса. Все круги соединены друг с другом и с центральным кругом «перемычками» шириной с двухполосную просёлочную дорогу. Когда мы посадили вертолёт и О’Мэлли отправил меня со счётчиком Гейгера осмотреть фигуру, я обратил внимание на ячменные стебли – они были примяты так плотно, словно их утрамбовали асфальтовым катком. Кстати, с земли совершенно невозможно определить, что стоишь посреди такой вот сложной фигуры, всю её целиком можно рассмотреть лишь с воздуха.